Можно ли сына наделять обязанностями по дому? Или исходить из того, что он никому ничего не должен?

 

Действительно не должен. Вы же его родили не потому, что вам нужна была санитарка, уборщица, помощник в саду или на кухне. Если директивно наделять ребенка обязанностями, он будет ими тяготиться. Нужно создать ценность, чтобы ребенок вовлекся и сам захотел вам помогать. Начать можно, например, так: «У нас в семье у каждого есть свои обязанности, ты уже взрослый, самостоятельный, давай, тоже подключайся. Какую обязанность ты хочешь взять?» Ребенок выбирает то, что ему по силам и что нравится. То есть не просто «должен, вынужден, обязан», родители создают ценность и предоставляют возможность выбора. Это создает у ребенка ощущение причастности, добровольности, новая обязанность воспринимается как свидетельство того, что он уже большой, такой же как папа или как старший брат.

 

Можно ли платить ребенку деньги за то, что он что‑то делает по дому?

 

Все зависит от того, как в семье заведено. Если маме с папой чистота нравится, но убираться не хочется, то нанимается человек, который делает домашнюю работу, и ему за это платят. В такой семье может случиться так, что подрастает дочь, которой очень нравится прибираться, готовить, и она может сказать: «А давайте я буду делать всю работу по дому?» – «Хорошо, делай». И мы не говорим ей, что раз она наша дочь, то пусть делает все бесплатно. Мы платим ей так же, как платили домработнице. А если в семье и папа, и мама прибираются и готовят, а ребенок согласен помогать лишь за деньги, то объясняем: «У нас так принято, что все делают это бесплатно, а значит, и ты будешь делать бесплатно – и никаких особых случаев».

 

Моему сыну 22 года, и он не хочет жить отдельно, хотя мы с мужем несколько раз предлагали ему такой вариант. С чего начать, как подготовить ребенка, подтолкнуть его к тому, что чем раньше он начнет жить самостоятельно, тем лучше для него самого?

 

Подталкивать, сталкивать, бросать с лодки – это не работает. Очень высокомерно говорить, что человека можно научить плавать, столкнув лодки. Не научится. Подталкивание не добавляет самостоятельности.

Не важно, 22 года сыну, 52 или 72. Если он держится за вас, значит, боится жизни, которой он неадекватен. Для него нормальная жизнь – трудности. Проще жить с папой и мамой, которые эти трудности могут решить. И каждый раз, столкнувшись с реальностью, к которой не приспособлен, ребенок будет возвращаться домой, потому что там безопасно, а снаружи – «Москва слезам не верит». Это явление получило название «психологическая кастрация». Про таких говорят «пуповина не отрезана», то есть ребенок не отделен от мамы, она им все еще беременна. И паспортный возраст не играет роли. Вашему ребенку не 22 года, ему всего два, и относитесь к нему, как к младенцу. Но не балуйте его как маленького, а делегируйте ребенку его жизнь, обучайте его жить – делайте все то, что вы не делали последние двадцать лет. Поручайте ему что‑то, хвалите за готовность это сделать и не осуждайте за результат. Не задавайте вопросов: «Почему ты такой?» Ответ очевиден: «Потому что вы такие». Задавайте ребенку вопросы: чего ты хочешь? как ты думаешь? что ты делаешь? И не ждите специальных и правильных ответов. Через какое‑то время он научиться задумываться и осознавать, что он делает, и пока он не повзрослеет, бесполезно его выталкивать – он может просто погибнуть.

 

Нельзя

 

Я как‑то наблюдал следующую картину: молодая мама постоянно одергивает своего трехлетнего сына – «перестань», «хватит», «не вертись», «не трогай», «не испачкай…». Эта мама говорила только о том, что ее ребенку делать нельзя, взывала к его совести, пугала тем, что он раздражает окружающих, обещала прибить и так далее. Часто инициативность и активность ребенка пугает и раздражает родителей, поэтому им проще заблокировать эти качества путем наказаний и запугивания, нежели поддержать его.

Мое наблюдение подтверждают результаты проведенного исследования на психологическом факультете Университета штата Айова. Студенты этого университета прожили день с малышом из обычной семьи и зафиксировали 432 ситуации, когда ему сказали «нельзя», «хватит», «перестань», и 27 фраз нейтрального характера. В результате этого исследования была установлена пропорция 16: 1, когда на 16 запретов ребенок слышит всего одну похвалу – это до школы. В школе же работает соотношение 18: 1. То есть число «нельзя», которые слышат дети, с годами лишь растет. А потом родители разводят руками и удивляются: «И в кого только наш ребенок вырос таким нерешительным?»

Сначала родители ждут, когда дети начнут говорить и ходить, а потом делают все для того, чтобы они сидели и молчали. Ребенок изучает окружающий мир, проявляет свою креативность, изобретательность, любопытство, что‑то придумывает, чтобы удивить, но родители не умеют удивляться и радоваться – они умеют только пугаться и переносить свой страх на ребенка, ругая его. Родительская правота лежит в основе зачистки любого индивидуального проявления ребенка, то есть всего того, что выходит за рамки их понимания мира, ценностей этого мира, их представлений о «правильно‑неправильно», «добро‑зло», «хорошо‑плохо». Потому и говорят: «Мать пришла – тусовка сдохла».

Я называю это бытовым садизмом, и суть его в следующем: мне не нравится – ты не делай. Родители даже не пытаются понять, чем для ребенка важно его занятие, что он переживает в этот момент, что будет, если он не закончит дело. А между тем не только ребенок, но и любой взрослый с упоением занимается лишь тем, что для него по‑настоящему важно, тем, в чем он видит смысл, на что готов тратить энергию. В случае с детьми этим «самым важным» может быть как забивание гвоздя в пол, так и расщепление палочки, независимо от того, насколько мелким и глупым такое занятие кажется взрослому. Через манипуляции с молотком или палочками ребенок познает и исследует мир, но никто даже не пытается этого понять, и взрослые запрещают именно в таком непонимании. Проще сказать: «Нельзя, хватит!» – «А почему?» – «Потому что соседи услышат». Ребенок чувствует, что мнение и самочувствие соседей для родителей важнее него. Ему могут запретить стучать молотком, потому что мама устала, значит, она тоже важнее. Таким образом, мы внушаем ребенку, будто он – причина несчастий родителей и всех окружающих, потому что он их тревожит, беспокоит, не дает отдохнуть.

 

 

На все детские возражения обычно отвечают: «И нечего тут! Маленький еще, вырастешь – поймешь! Не спорь со мной – я старше, мне лучше знать». Ты, родитель, ничего не выяснил – просто пришел и запретил. Ты кто вообще? Ну кто ты такой? Ребенок делает, значит, ему это надо, значит, он это любит. Родители требуют уважения к себе, но как уважать тебя, если ты сам никого не уважаешь? Сначала ты мне говоришь «мне не нравится», а потом я тебе скажу «мне не нравится». И разворачивается бесконечный клубок взаимных обид и «мстюлек».

Желание, чтобы все было по‑нашему, – наш родительский каприз. Своего желания мы достигаем через манипуляции, агрессивность, насилие, задействуя свой статус, социальные права и физическую силу. Но единственное, чего мы добиваемся каким‑либо запретом, – это патологический интерес к тому, что запрещаем. В этом случае ребенок начинает изощреннее врать и наглее действовать. При родителях он притворяется, и они даже представить себе не могут, чем он занимается на улице и дома, когда они его не видят. Отодвиньте детскую кровать, отогните ковер в детской комнате, загляните за детский шкаф – вы увидите разрисованные обои, если перед этим вы запрещали ребенку рисовать на стенах.

Посмотрите на мир, в котором мы живем, – запреты существуют давно в виде наказаний и судов, но ничего не меняется. Преступников, извращенцев и маньяков не становится меньше – я бы даже сказал, что их становится все больше. Запреты не работали, не работают и не будут работать никогда. Поэтому когда моя дочь стала рисовать на стенах, я не стал ничего запрещать. Для начала выяснил: почему ей не нравится рисовать на столе? Оказывается, рисовать на стене или на любой вертикальной плоскости ей удобнее, чем на горизонтальной. Тогда я поставил в ее комнату детский флип‑чарт с рулоном бумаги, на котором можно было рисовать мелками и фломастерами, и больше на стенах она не рисовала. Зачем? У нее ведь был флип‑чарт. Дочери стало даже и неинтересно рисовать на обоях, потому что если один раз уже нарисовала, в следующий раз нужно искать другое свободное место на стене, а на флип‑чарте перевернула страницу – и снова пустой лист. Кроме того, наша поддержка убедила дочь: родители уважают ее и заботятся, а ведь в уважении и заботе и заключается любовь.

Когда мы не глядя что‑то запрещаем ребенку, тем самым проявляем неуважение к тому, что он творит, креативит, создает, делает. Если ребенок делает что‑то, значит, для него это очень важно. Вместо того чтобы просто кричать из кухни «перестань стучать!», зайди в комнату и посмотри, как твой ребенок стучит, какое у него при этом выражение лица, даже не спрашивай «зачем?» – просто постой рядом и понаблюдай. Выясни, что он делает, почему это важно, и, когда у тебя будут ответы на эти вопросы, ты станешь уместным и адекватным. Моя дочь однажды свесилась с балкона на девятом этаже, и жена попросила ее: «Не делай так больше». – «А почему?» – «Я беспокоюсь!» – «А что я такого делаю, что тебя беспокоит?» – спросила дочь. И жене нечего было ответить, потому что она не разобралась с тем, что именно делает Василиса: она смотрит на то, что происходит во дворе, или качается. Сначала разберись, что именно делает ребенок, а потом разрешай или запрещай.

Я не раз видел, как мама или няня выходят с ребенком на прогулку, одев его в нарядный и дорогой комбинезон… и начинается: «Не ходи по лужам! Не лезь в песочницу! Не трогай – испачкаешься! Не бери снег – промокнешь!» И глаза ребенка, который смотрит на озабоченного идеальной сохранностью его комбинезона взрослого с немым вопросом: «Тогда зачем мы вообще вышли на улицу, если ничего нельзя? Комбинезон всем показать?» А через полчаса ребенок слышит: «Все, хватит. Сегодня погода плохая – идем домой». Я уверен, что, если того ребенка хотя бы на десять минут выпустить на улицу без присмотра, он тут же станет есть снег, ползать по земле, ходить по лужам – делать все то, что ему запрещали.

От наших постоянных запугиваний и прерываний дети становятся тупыми, завистливыми и жадными идиотами. У меня в школе был друг Колян, он постоянно жевал бритвочки, лампочки, стаканы. От страха, что сейчас у него все заберут, дети тут же начинают торопиться, тырить или глотать то, что им нравится. Если тебя постоянно выгоняют из водоема до того, как ты успел накупаться, то, дорвавшись до воды, ты сидишь в ней до посинения. Если не дают конфет вдоволь, то однажды, когда ты дорвешься до них, наешься до золотухи.

Движения детей, когда они не торопятся и не боятся, что у них отберут то, во что они влюбились и чем заняты сейчас, инстинктивные, адекватные, размеренные, уместные и достаточные, иным словом – мудрые. Понаблюдайте, как годовалый малыш роется в горшке с цветком – он никогда не навредит себе. Он может рассыпать, испачкаться, сломать цветок, но никогда сам не поранится и не порежется. Когда он видит, как появляетесь на горизонте вы и с тревогой на лице торопливо приближаетесь к нему, чтобы забрать, прервать, отругать, ребенок становится жадным, пытается быстрей изучить и больше насладиться, начинает суетиться, торопиться. Когда дети боятся, что сейчас у них что‑то отберут, они теряют адекватность в действиях, в поступках, в движениях – их несет. Тут же опрокидывается мешок с крупой, кастрюля с водой, горшок с цветком падает ему на ногу, ребенку больно – он начинает орать. Конечно, есть ситуации, когда необходимо действовать. Например, если ребенок стоит на дороге и на него мчится автобус, вполне уместно пинками и толчками выкинуть его на пешеходную часть дороги. Если никакой опасности и угрозы нет, оставьте ребенка в покое. И не придумывайте опасность там, где ее нет, не формируйте патологического интереса. Когда мы купили дочери приставку, никто ей не говорил, мол, заниматься можно только час. Она играла сколько хотела, и вскоре ей это надоело. А если в семье ребенка с детства пытаются запрограммировать на то, что курить вредно, то первое, что он делает, когда становится взрослым, – идет курить.

 

 

Опасность создают сами родители, акцентируя внимание ребенка на чем‑то. Взять те же розетки. Есть проблема у некоторых родителей, что ребенок лезет в розетки ручками, отвертками – чем попало. Но есть и такие родители, у которых подобной проблемы с детьми нет. И ни одна из моих дочерей никогда не лазила в розетку, потому что я не был заморочен на том, что это опасно и надо поскорее им внушить то, как это опасно. Если нет страха и испуга, то ты не акцентируешь внимания на чем‑либо, не транслируешь ребенку свой страх и не заостряешь его внимание. А если страх в твоей голове крутится, ты начинаешь его передавать ребенку и тем самым только увеличиваешь его желание все‑таки залезть туда и самому все испытать. Это то же самое, что сказать ребенку: «Около папиного стола стоит чемодан – его трогать нельзя». Точно пойдет и потрогает – даже не сомневайтесь. А если не сказать, то сто раз мимо этого чемодана пройдет и даже не заметит. Потому что в квартире находятся тысячи вещей, и самыми притягательными становятся те, на которых зациклены сами родители. Все, что можно, не интересно. Все, что нельзя, очень интересно, потому что самим запретом создана ценность предмета.

Когда в начале 90‑х меня пригласили в школу для того, чтобы я прочитал школьникам лекцию о половом воспитании, я действовал по тому же принципу. Учителя этой школы, не готовые к сексуальной революции, жаловались на то, что дети терроризировали их своими вопросами. Я не стал читать лекций, потому что новый материал лишь спровоцировал бы появление новых вопросов, но не помог бы разобраться со старыми. Свое общение со школьниками я построил по форме «вопрос – ответ»: меня спросили – я ответил. Ответил нейтрально, без осуждения, насмешек и высокомерия, без рассуждений на тему «культурно – не культурно», «правильно – не правильно», «надо – не надо». Я не стал ничего запрещать, потому что, запрещая что‑то, мы делаем это желанным. Поэтому даже когда школьники провоцировали меня и задавали вопросы типа «Можно ли заниматься сексом в 12 лет?», я говорил, что можно. Хочется – занимайтесь. В противном случае своими запретами я создал бы дополнительный интерес ко всему, что связано с сексом.

Еще глупее выглядят родители, которые непоследовательны и нелогичны в своих запретах. Например, гулять в десять вечера нельзя, потому что поздно, но за хлебом идти – можно. Или как мыть полы – ребенок уже большой, а как пойти с родителями в гости – еще маленький. Так мы предаем собственные запреты, оправдываясь тем, что мы – взрослые и нам можно. Но дети не слушают то, что мы говорим, но повторяют то, что мы делаем.

Если не поддерживать ребенка в его начинаниях и инициативности, а все запрещать ему, рано или поздно он встанет в позицию протеста. Ребенок приготовил обед, а ему сказали, что он испортил продукты. Он помыл полы, а его обвинили в том, что затопил соседей. А как вы хотели, если он делает это в первый раз? Конечно, он неуклюжий, неопытный, неосторожный, несоразмерный. И ребенок уже понял свою ошибку, потому что пришли соседи, разорались – до него дошло. Ругать его дополнительно за подобные промахи, оставляя его рвение без внимания, а главными делая только последствия, – значит, отбивать раз и навсегда желание что‑то делать. Тогда ребенок решает, что он вообще ничего делать не будет: «Если вы считаете, что я неаккуратно ем, тогда совсем не буду есть, умру, и поймете тогда, какого парня похоронили!» Дети очень категоричны, но их категоричность показывает, насколько им там, внутри, плохо и больно. Родителям, при желании запретить или разрешить, не нужно слушать разум, зацикленный на том, что правильно или не правильно и что подумают соседи. Так просто предают ребенка в угоду общественному мнению. Прежде чем запретить или разрешить, единственное, что стоит сделать, – это понять, что происходит здесь и сейчас, чем ребенок занят, и, если это ничем ему не грозит, позволить познавать объекты этого мира, не вмешиваясь.

 

Вопросы