Тайны берлинского первомая 1945 года

Емельянов Юрий Васильевич — историк, кандидат исторических наук

Предисловие

24 октября 2006 г. во время празднования 10-летия одного московского издательства, состоявшегося в помещении ЦДРИ, я познакомился с художником Юрием Архиповичем Походаевым, который когда-то писал портрет Маршала Советского Союза В.И. Чуйкова. Юрий Архипович рассказал, что в перерывах между сеансами маршал вспоминал наиболее интересные события своей жизни. Одним из таких он считал свою встречу со Сталиным, которая состоялась в 1945 г. после окончания войны, на черноморской даче. По словам Чуйкова, Сталин лично вышел к воротам дачи, чтобы встретить его, а затем долго беседовал с ним.

К сожалению, Чуйков ничего не рассказал Походаеву о содержании своей долгой беседы со Сталиным, а поэтому нам остаётся лишь догадываться, о чем могли говорить Генералиссимус Советского Союза и прославленный генерал. Разумеется, Чуйков мог немало рассказать о боевых делах своей легендарной армии. Но не исключено, что особый интерес для Сталина представляли воспоминания военачальника о событиях, которые разыгрались на его берлинском командном пункте 1 мая 1945 г.

В это время далеко не все в мире знали, что вскоре после полуночи 1 мая 1945 г. в Берлине произошли события, которые затем были многократно описаны в мемуарах и книгах по истории, а также были изображены по меньшей мере в десятке отечественных и зарубежных фильмах. Восстанавливая их по свежим впечатлениям, военный корреспондент П. Трояновский писал, что в ночь на 1 мая «на участке части полковника Смолина вдруг появился немецкий автомобиль с большим белым флагом на радиаторе. Наши бойцы прекратили огонь. Из машины вышел немецкий офицер и сказал одно слово: “Капитуляция”. Его поняли, приняли и проводили в штаб. Офицер заявил, что вновь назначенный начальник генерального штаба генерал Кребс готов явиться к Советскому командованию, чтобы договориться о капитуляции берлинского гарнизона. Советское командование согласилось принять Кребса…»

За месяц до этого Геббельс, комментируя назначение генерала от инфантерии Ганса Кребса начальником генерального штаба сухопутных сил Германии, записал в дневнике, что тот «был нашим военным атташе в Москве». В Берлине хорошо знали и о примечательном эпизоде из московской деятельности Кребса. Исполнял обязанности военного атташе, Кребс присутствовал на проводах министра иностранных дел Японии Мацуоки после подписания советско-японского договора о нейтралитете. Стремясь подчеркнуть верность СССР взятым на себя обязательствам по этому договору, И.В. Сталин и В.М. Молотов лично прибыли на вокзал и тепло приветствовали Мацуоку. В то же время советские руководители постарались здесь же продемонстрировать свою готовность соблюдать и договоры 1939 г., подписанные между СССР и Германией.

В правительственной телеграмме в Берлин посол Германии Фридрих Вернер Шуленбург писал 13 апреля 1941 г., что во время церемонии проводов, Сталин «громко спросил обо мне и, найдя меня, подошёл, обнял меня за плечи и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь всё для этого сделать!». Затем Сталин повернулся к исполняющему обязанности военного атташе полковнику Кребсу и, предварительно убедившись, что он немец, сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае». Комментируя эти слова Сталина, Шуленбург писал: «Сталин, несомненно, приветствовал полковника Кребса и меня таким образом намеренно и тем самым сознательно привлёк всеобщее внимание многочисленной публики, присутствовавшей при этом».

Удивительным образом через четыре года после этого эпизода бывший германский военный атташе Ганс Кребс направлялся на командный пункт бывшего советского военного атташе в Китае Василия Чуйкова, чтобы обратиться через него к Сталину с предложением мира, который Германия вероломно нарушила почти четыре года назад вопреки настойчивым усилиям СССР.

Позже маршал Чуйков писал в своих воспоминаниях: «В 3 часа 55 минут дверь открылась, и в комнату вошёл немецкий генерал с орденом Железного креста на шее и фашистской свастикой на рукаве. Присматриваюсь к нему. Среднего роста, плотный, с бритой головой, на лице шрамы. Правой рукой делает мне приветствие по-своему, по-фашистски; левой подаёт мне свой документ — солдатскую книжку… С ним вместе вошли начальник штаба 56-го танкового корпуса полковника фон Дуфвинг и переводчик. Кребс не стал ожидать вопросов. “Буду говорить особо секретно, — заявил он. — Вы первый иностранец, которому я сообщаю, что тридцатого апреля Гитлер добровольно ушёл от нас, покончив жизнь самоубийством”».

Затем Кребс передал Чуйкову документ о его полномочиях, подписанный новым министром по делам нацистской партии Мартином Борманом, и «Политическое завещание» Гитлера. Одновременно Кребс вручил Чуйкову письмо к Сталину от нового рейхсканцлера Германии Йозефа Геббельса. В нем говорилось: «Мы сообщаем вождю советского народа, что сегодня в 15 часов 50 минут добровольно ушёл из жизни фюрер. На основании его законного права фюрер всю власть в оставленном им завещании передал Дёницу, мне и Борману. Я уполномочен Борманом установить связь с вождём советского народа. Эта связь необходима для мирных переговоров между державами, у которых наибольшие потери. Геббельс».

Новость о самоубийстве Гитлера и заявление Геббельса о готовности вести переговоры о мире с главой Советского Союза были настолько важными, что Чуйков и другие советские военачальники, вскоре подключившиеся к переговорам с Кребсом, на первых порах не стали вчитываться в «Политическое завещание» Гитлера. Между тем помимо демагогических заявлений в нем содержались сведения, носившие сенсационный характер. Два наиболее близких к Гитлеру лица — Геринг и Гиммлер — были объявлены врагами рейха. В состав нового правительства не вошли многие другие видные деятели из гитлеровской верхушки — Риббентроп, Розенберг, Шпеер. Зато в состав правящего триумвирата был включён беспартийный адмирал Дёниц.

В значительной степени эти перемены в руководстве Германии были следствием непрекращавшейся борьбой в правящих кругах Третьего рейха с самого начала его существования. Описывая обстановку в окружении Гитлера ещё до начала войны, бывший министр вооружений Германии Альберт Шпеер в своих воспоминаниях писал: «После 1933 г. быстро оформились соперничавшие группировки, придерживавшиеся противоположных взглядов. Они шпионили друг за другом, презирали друг друга… Смесь осуждения и неприязни стала господствующим элементом в партийной атмосфере… Влиятельные люди при Гитлере ревниво наблюдали друг за другом, как это всегда бывает с претендентами на трон. Довольно рано развернулась борьба за положение между Геббельсом, Герингом, Розенбергом, Леем, Гиммлером, Риббентропом и Гессом». Шпеер отмечал, что ведущие деятели рейха долго не замечали роста влияния Бормана, который ещё до войны неотлучно был рядом с Гитлером.

Характеризуя отдельные группировки и их лидеров, Шпеер писал: «Гиммлер общался почти исключительно со своими эсэсовскими последователями, на безграничное уважение которых он мог рассчитывать. Геринг также имел свою шайку почитателей, некритично восторгавшихся им. Она состояла отчасти из членов его семьи, отчасти из его ближайших сотрудников и адъютантов. Геббельс чувствовал себя легко в компании людей из писательских кругов и кинематографа. Любитель камерной музыки и гомеопатии, Гесс был окружен странными, но интересными личностями. Будучи интеллектуалом, Геббельс презирал грубых обывателей из мюнхенской группы. Они же в свою очередь смеялись над преувеличенными амбициями литературных академиков. Геринг не считал ни мюнхенских обывателей, ни Геббельса достаточно аристократичными для него и поэтому избегал общения с ними. Гиммлер, преисполненный миссионерской ролью СС, чувствовал себя выше всех. Гитлер имел свой кружок, который всюду следовал за ним. В него входили водители машин, его фотограф, его пилот и его секретарши. Состав этой компании не менялся».

Шпеер отмечал: «Гитлер соединял эти противоположные кружки вместе. Но после пребывания у власти в течение года ни Гиммлер, ни Геринг, ни Гесс не появлялись достаточно часто за его обеденным столом или во время просмотра кинофильмов. А поэтому нельзя было говорить о наличии “высшего общества” нового режима». К тому же, как отмечал Шпеер, «Гитлер не поощрял общения между руководителями. По мере же того, как ситуация становилась критической в последние годы, он внимательно и с большим подозрением наблюдал за любыми попытками сближения между своими соратниками».

Кадровые перемены 1945 г. отражали нечто большее, чем обычное завершение борьбы за власть внутри правящих верхов. Дело в том, что высшие деятели Германии руководили теми или иными направлениями государственной деятельности, обладая известной самостоятельностью в осуществлении своих властных полномочий в пределах значительных сфер влияния. Английский историк Алан Баллок утверждал: «Геринг, Геббельс, Гиммлер и Лей, каждый из них, создал свою частную империю для себя». Синхронная смена многих министров и других руководителей означала не только распад этих «частных империй», но и провал политики в самых разных сферах государственного руководства Германией, а стало быть, глубокий кризис Третьего рейха, начавшийся задолго до начала боёв в Берлине.

В то же время очевидно, что новый состав правительства, утверждённый Гитлером в его «Политическом завещании», не мог сам по себе разрешить кризис, в котором оказалась Германия. Назначения Гитлера игнорировали то обстоятельство, что из всего состава правительства, перечисленного им в «Завещании», в окружённом советскими войсками центре Берлина оставались лишь трое: Геббельс, Борман и новый рейхсминистр пропаганды Вернер Науман. Новым рейхсфюрером и шефом германской полиции был назначен гауляйтер Ханке, который находился в окружённом советскими войсками Бреслау (Вроцлаве). Большинство же министров находились в разных частях Германии, ещё не занятых войсками Красной Армии и союзников. Назначения Гитлера свидетельствовали об окончательной утрате им чувства реальности.

В своем письме Сталину Геббельс писал, что Гитлер передал высшую власть троим — Дёницу, Борману и ему. Дёниц был назначен рейхспрезидентом, Геббельс — рейхсканцлером, а Борман — министром по делам партии. Однако роли в триумвирате, сформированном Гитлером, были не чётко определены.

Комментируя в своих воспоминаниях последние назначения Гитлера, Альберт Шпеер называл их «самыми абсурдными в его карьере государственного деятеля… Он не смог ясно определить, как это уже случалось в последние годы его жизни, кто обладает высшей властью: канцлер или его кабинет, или же президент. Согласно букве завещания Дёниц не мог сместить канцлера или кого-либо из министров, даже если бы оказалось, что они не годятся для работы. Так важнейшая часть полномочий любого президента была отнята у него с самого начала».

Было очевидно, что формирование последнего правительства Гитлером не устранило противоречия нацистского режима и не остановило острую борьбу за власть в его руководстве. Изучение фактов, относящихся к последним дням Третьего рейха, позволяет вновь поставить вопрос, который давно мучает исследователей разных стран мира: «Куда бесследно исчез Борман, уполномочивший Геббельса “установить связь с вождём советского народа?”». Более того, можно поставить вопросы, которые почему-то не ставили в течение почти 70 лет: «Почему переговоры генералов Чуйкова и Соколовского с Кребсом не привели к капитуляции Германии 1 мая?». «По какой причине через несколько часов после прибытия Кребса с письмом от Геббельса автор письма, его жена, их дети, а также его посланец к Чуйкову расстались с жизнью?». «Какие события, разыгравшиеся в бункере рейхсканцелярии 1 мая, повлияли на то, что были подписаны два акта о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил — 7 мая в Реймсе и в полночь с 8 на 9 мая в Берлине?».

Чтобы ответить на эти и другие вопросы, следует учитывать, что борьба за власть в гитлеровском руководстве развертывалась в дни предсмертной агонии Третьего рейха, когда некоторые нацистские руководители пытались найти выход из отчаянного для них положения путём внешнеполитических маневров, пытаясь расколоть антигитлеровскую коалицию и заключить сепаратный мир. При этом они пытались выговорить для себя лично благоприятные условия за спиной Гитлера.