Записка об основах возможного соглашения с Германией

 

Нижеизложенное представляет посильную попытку добросовестно разобраться в преобладающих течениях умеренных кругов московского общества и подвести итоги их взглядам на современное положение вещей. Следует оговориться, что события так быстро чередуются и изменяют общую обстановку, что пишущий эти строки не может быть уверен в том, насколько полно его взгляды отражают в данную минуту настроение Москвы, которую он покинул две недели тому назад.

Сторонники соглашения с Германией в Москве объединены двумя руководящими началами: 1) восстановление единства и территориальной целости России и 2) создание сильной независимой национальной власти на основе конституционной монархии.

Люди этих взглядов полагают, что многочисленные социальные, экономические и политические факторы создают благоприятную почву для возможно более тесного сближения между Россией и Германией. России нужны долгие годы для внутреннего строительства и водворения прочного социального мира. После всего пережитого, возрождение страны потребует упорной работы, в которой разумные либеральные реформы должны сочетаться со здоровым консерватизмом, и развитие страны согласовалось бы с национальными началами, отвечающими быту, характеру и религии русского народа. Такое направление государственной жизни России, в согласии с ее историческими традициями, сближает ее с теми началами, в которых росла и крепла сама Германия. Сродством этих начал объясняются узы традиционной дружбы между Россией и Германией, уходящие корнями в далекое прошлое. Казалось бы, что в настоящее время после всего пережитого Германии не приходится бояться со стороны России каких-либо опасных вожделений в области внешней политики. Армия нам нужна не для завоеваний, а для обороны и поддержания внутреннего порядка. Пережив безумные эксперименты крайнего социализма, народ увидел, в какую пучину бедствий, голода, анархии толкнули его непрошенные благодетели. Наше оздоровление может скоро начаться, как только сложатся для этого благоприятные внешние условия. Но борьба с крайними левыми течениями и анархией в такой степени представляет необходимость для победоносного германского правительства, как и для России, еще не оправившейся от пережитых испытаний. Здесь заложено внутреннее основание для сближения между обоими народами и государствами. Вот почему убежденные сторонники соглашения с Германией не могут руководиться изменчивыми настроениями, данной минуты. Их убеждение в желательности тесного сближения с Германией построено не на временных комбинациях и даже независимо от исхода войны, а на сознании длительных руководящих интересов и начал в общем государственном развитии России.

К сожалению, нельзя все же не признать, что за последнее время целый ряд факторов сложился неблагоприятно для общественного течения, возлагающего надежды на возможность соглашения с Германией. Пишущий эти строки, являясь убежденным сторонником такого соглашения, считает себя тем более обязанным не закрывать глаза на факты и с полной откровенностью их высказать.

Брестский договор никогда серьезно не учитывался общественным мнением России как факт окончательный и бесповоротный. С ним не только не мирится национальное чувство, но умеренные круги всегда исходили из убеждения, что сама Германия не может серьезно верить в возможность окончательного расчленения России и в жизнеспособность тех единиц, которые на бумаге признаны самостоятельными государствами. Чем больше времени проходит со дня подписания Брестского договора, тем больше в кругах, расположенных к Германии, возрастают сомнения и колебания. Политика Германии представляется неясной и порою двусмысленной. Сохранение добрых отношений с большевиками после убийства Государя, одобренного советской властью, равнодушное попустительство со стороны Германии массового расстрела русских офицеров — сильно охладило расчеты сторонников соглашения, которые полагали, что для монархической Германии продолжение подобных отношений с партией цареубийц совершенно невозможно.

Тяжелые меры по отношению к русской промышленности, как-то: «национализация промышленности», опечатание мануфактуры и проч. с основанием или без основания приписываются в Москве влиянию Германии, извлекающей из этого выгоды, с другой стороны — укрепление самостийности Украйны, — все это пошатнуло симпатии к Германии в кругах, еще недавно наиболее к ней расположенных.

При таких условиях серьезная политическая группа, которая взяла бы на себя ответственность создания власти на основах соглашения с Германией, не может этого сделать, если не будет иметь возможности, одновременно с образованием нового правительства, оправдать свой образ действий теми несомненными благами, которые даст это соглашение.

Мы обладаем только моральной силой. Мы не можем торговаться о тех или других выгодах с германским правительством, но тем более это обязывает нас только тогда пойти на соглашение с Германией, если мы при этом не потеряем, а укрепим наш моральный авторитет и докажем, что это соглашение есть не результат временной комбинации, а может стать началом новой здоровой ориентации всей государственной жизни России. Исходя из этого убеждения, московские умеренные круги (так называемый «Правый Центр») полагают, что соглашение с Германией могло бы формулироваться приблизительно в следующих общих чертах:

Установление независимой национальной власти с провозглашением принципа конституционной монархии. Главной задачей нового правительства было бы водворение порядка и упрочнение социального мира при помощи осуществления широких реформ, совместимых с принципом личной собственности. Новая власть должна иметь возможность в первом же акте по своем образовании опубликовать свою программу, в коей будет возвещено восстановление территориальной целости России, пересмотр Брестского договора в полном объеме и строжайший нейтралитет в продолжение нынешней войны.

Для сего необходимо, чтобы предварительно между особо уполномоченными лицами, имеющими войти в состав правительства, и официальными представителями германского правительства было заключено секретное соглашение. Сущность этого соглашения сводилась бы к следующему: прежде всего, как уже сказано, — восстановление единства и территориальной целости России, включая сюда области, занятые Германией и ее союзниками Австриек) и Турциею, а также Румынией. Из этого было бы выключено независимое польское государство, в которое вошло бы бывшее Царство Польское, за исключением Холмской губернии. Возможны были бы некоторые исправления границ на основных этнографического принципа по взаимному договору.

Трудность возникла бы в вопросе о Финляндии, независимость коей пока признана Германией. Для нас Финляндия представляет интерес главным образом с точки зрения безопасности Петрограда. Если стратегический вопрос, который должен быть освещен военными экспертами, получил бы благоприятное разрешение, то можно было бы придти к соглашению и на счет основных условий особого положения Финляндии.

В германских кругах существуют, по-видимому, некоторые виды на Курляндию. Не исключая возможности частичного исправления границы, если бы таковое было признано желательным, позволительно поставить вопрос: неужели целесообразно оставлять в русско-германских отношениях тяжелую занозу, которая конечно осталась бы, если от нас потребуется территориальная жертва, связанная с потерей Либавы? Быть может, для Германии было бы выгоднее в данном случае проявить мудрую умеренность и тем облегчить положение первого русского правительства, которое поставит своею задачею сближение с нею.

Если бы для осуществления намеченной программы выяснилось необходимость временного, хотя по возможности менее продолжительного пребывания германских войск в некоторых ныне оккупированных областях России, то в этом случае представляется целесообразным выработать особое соглашение, регулирующее права и обязанности различных органов власти как оккупирующих держав, так и России, с соблюдением военных интересов первых, и, с другой стороны, возвращение этих областей всецело под власть центральных русских органов управления, как только к этому представится возможность; в период же пребывания германских войск на русской территории соглашение имело бы также целью обеспечить права и обязанности, а также материальные интересы местного населения.

Воссоединению единства России предшествует обособление в настоящее время отдельных областей. С этим фактом нельзя не считаться. В интересах будущего государственного строя — поощрять развитие местной жизни и местного самоуправления. По отношению к Украйне в ее этнографических границах и Балтийским провинциям целесообразно установление особого автономного режима, с соблюдением, однако, всех прерогатив верховной власти управления России.

Кроме определения границ, Брест-Литовский договор подлежит пересмотру и в других отношениях, особенно в области экономических интересов. Ничто не может в той же мере способствовать упрочнению добрососедских отношений, как установление правильного товарообмена к выгоде обоих государств. Германия заинтересована в правильном снабжении ее продовольствием, и новая власть приняла бы конечно все меры к упорядочению вывоза хлеба и других продуктов в Германию в размерах, совместимых с удовлетворением внутренней потребности самой страны. С другой стороны, Россия рассчитывала бы на содействие германского правительства к получению по нормальным ценам недостающих нам товаров и военного снаряжения. Наконец, чисто политическая сторона соглашения могла бы выразиться в открытом провозглашении новым правительством строжайшего нейтралитета во время настоящей войны. Кроме того, оно могло бы обязаться, что не вступит ни в какое политическое соглашение, направленное против Германии.

Таковы в самых общих чертах основы соглашения, которые конечно должны быть разработаны и частью исправлены согласно указаниям сведующих и ответственных людей. Пишущий эти строки задался лишь целью свести в одно и набросать взгляды, в общем верно отражающие взгляды его единомышленников.

В беседах с германцами иногда приходится наталкиваться на следующее возражение: если мы дадим вам все, что вы хотите, какая гарантия у нас, что через два месяца ваше правительство не переменит ориентацию и не пойдет против нас.

Такое возражение можно делать вообще против всякого соглашения. Пусть одни письменные гарантии признаются недостаточными, но крепость всякого соглашения зиждется в основах, которые в нем заложены. Если оно обеспечивает жизненные интересы договаривающихся сторон, то какие более прочные гарантии могут быть найдены?

Надо отдать ясно отчет в положении: русский народ никогда не примирится со своим расчленением и унижением. Его стремление к воссоединению не может быть уничтожено никакими искусственными образованиями и принудительными мерами, что можно наблюдать уже и теперь, когда так ярко выступила несостоятельность раздробления России.

Россия будет стремиться к возрождению или против Германии, или при ее помощи. Мы верим в возможность и плодотворность второго решения. Если в минуту великого испытания Германия, пока еще не поздно, пойдет нам навстречу, она заложит основание тесного сближения гораздо более прочное, чем всякие гарантии. Соглашение должно быть полное. Нельзя оставить места идеям реванша, нельзя оскорблять национального достоинства и самолюбия несчастного, но великого народа.

Другой вопрос, который иногда слышится в устах германцев: вы хотите все получить, а какую выгоду извлечет из этого Германия?

Мы не в том положении, чтобы мы могли убеждать Германию, в чем ее выгода, но мы сами спросим себя, что для нее выгоднее: Россия в настоящее время — в состоянии анархии, хаоса, очага смуты и пропаганды, и далее, когда прекратится это состояние, которое не может быть вечным, Россия — униженная, расчлененная, затаившая непримиримую вражду к Германии? — или же Россия, возрождение коей пойдет в русле сближения с Германией, Россия, представляющая неисчислимые ресурсы естественных богатств, широкое поле для предприимчивости и приложения сил германских капиталистов и промышленников к обоюдной выгоде обоих народов?

Если искать выгоды в иной плоскости, в том, чтобы выкроить в свою пользу обширную территорию или в том или другом виде получить контрибуцию, то конечно сильная Германия может всего этого достигнуть в настоящее время от обессиленной России, но русские люди, думающие о возрождении своей родины под знаменем монархии, на такие жертвы пойти не могут. Они останутся пока зрителями бедствий, обрушивающихся на Россию, с крепкой верой, что попытка расчленить Россию так же не удастся, как в свое время не удалась попытка расчленить Германию. Время за нас — эта вера нас никогда не покинет, но для решения вопроса в русле соглашения с Германией настал, может быть, последний час.

В заключение, пишущий эти строки просит не посетовать на него за ту полную откровенность, с которой он высказал свои взгляды и опасения. Для него, как убежденного сторонника соглашения с Германией, представляется необходимой полная ясность и договоренность мыслей между обеими сторонами. Думать иначе значило бы не верить в правоту основной мысли, что соглашение и сближение с Германией отвечает жизненным интересам обоих государств. Пусть сильная Германия пойдет навстречу слабой сегодня России.

Киев, 8/21 августа 1918 г.

VII. Донской Атаман Краснов

 

В этот приезд свой в Киев я остановился у Даруси Горчаковой. Моя жена и Костя уже уехали, первая — в Новочеркасск, второй — в Крым к Бутеневым. Восьмого августа я выехал в Новочеркасск через Екатеринослав. Туда ходили курьерские поезда и так скоро, как раньше никогда не ходили. Расписание было составлено немцами. Поезд качало из стороны в сторону от быстрого хода.

Вдруг, среди ночи, мы были разбужены сильным толчком. Вещи выскочили из сеток. Еще несколько ударов, и поезд остановился. Оказалось, что злоумышленники развинтили гайки из рельсов. По счастью, машинист оказался быстрым на соображение и при первом толчке затормозил поезд. Ехавший с нами инженер говорил, что, видно, в поезде едет счастливый человек, ибо по всем правилам должно было произойти крушение. Между тем, пассажиры отделались легким и коротким испугом. Пришлось прождать несколько часов в поле, после чего мы пересели в теплушки и двинулись в путь и без дальнейших приключений прибыли в Екатеринослав. Оттуда, через Таганрог и Ростов, я прибыл в Новочеркасск и дальше в Персияновку.

Семья моя поместилась на одной даче с Орловыми-Денисовыми. Я тут только узнал, как была добра с моими детьми Ольга Богдановна. Она почти нас не знала до этого, но после бегства моей жены перевезла наших мальчиков к себе и была к ним заботлива, как к собственным детям. Весной, одно время, большевики покинули Новочеркасск, но потом решили вернуться с новыми силами. Тогда все способные носить оружие ушли из города в партизанские отряды. Ушел и старший Орлов — Петя и Николай Лермонтов, и бывший при наших детях учитель, Виктор Иванович Ильенко,*) воспитанник Московской духовной академии. Тогда то Ольга Богдановна и приютила наших ребят, оставшихся без всякого надзора.

 

____________

 

*) В эмиграции отец Виктор Ильенко.

 

 

Наши мальчики сдружились с Орлятами так, как это бывает только в эти годы. Орлята были старше их. Петя только что кончил гимназию, Пульке было — 17, Юрке — 15 лет, но летом все развлечения были общие. Было приятно смотреть всю эту лестницу оживленных славных рож, когда по вечерам они усаживались на одну скамью и уплетали за обе щеки кашу. **)

 

____________

 

**) Семейство Орловых-Денисовых особенно пострадало. Отец, граф Орлов-Денисов, был один из первых казаков замученных ГПУ. Он был замучен холодным оружием в «Красноярской роще». — Несколько месяцев спустя погиб Петр в партизанском отряде. При Краснове погиб Василий (которого мы называли Пулькой) в Лейб-Гвардейском казачьем полку. Младший сын, Юрий, потомства не оставил и род знаменитого атамана Орлова-Денисова прекратил свое существование. Сохранились только побочные линии — к ним принадлежит и моя жена. У нас висит портрет Атамана, зарисованный в Париже, когда его донцы стояли на Елисейских полях. M. Г. Т.

 

 

Персиановка представляла мало прелести как дачное место. Деревьев было немного, была небольшая речка, в которой полоскались и удили рыбу наши мальчики. Но им было весело. Они проводили день в общей дружной компании. Там же, в Персиановке, жили Гагарины, Лермонтовы и молодые Осоргины.

После Украины Дон произвел на меня приятное впечатление. Здесь, в первый раз, я увидел трехцветный наш флаг, правда, — рядом с Донским. Здесь, также, я увидел впервые хорошие дисциплинированные части — результаты энергичной работы атамана Краснова. В Персиановке стоял Атаманский казачий полк, весь исключительно из молодых новобранцев, не испорченных строем после революции. Это была настоящая часть, какие были в доброе старое время.

Новочеркасск сохранил свой прежний облик. Немцев не видно было на улицах. Словом, внешнее впечатление было вполне благоприятное. Я повидал кое-кого из старых знакомых, также министров, и, ознакомившись с внутренним положением, увидал, что не все так хорошо, как кажется.

Все и всех на Дону заслоняла властная фигура Краснова. Он был выбран Атаманом весною, когда Новочеркасск был освобожден от большевиков, и наступила естественная реакция. Это был тот самый Краснов, который вместе с Керенским совершил неудачный поход на Петроград после его занятия большевиками. Рассказывали, будто он торговался с большевиками, предлагая им выдать Керенского в обмен на Ленина и Троцкого.

Краснов был убежденный правый, монархист. Но в общем это был человек умный, честолюбивый, энергичный и неразборчивый в средствах. В сущности, для маленького Дона это был как раз подходящий человек при данных обстоятельствах, когда нужно было изворачиваться с немцами и вести во всю работу по созданию вооруженной силы и освобождению Дона от большевиков.

За несколько месяцев ему удалось достигнуть результатов, которыми он не мог не гордиться. Большая часть Донской области была освобождена. Были подготовлены в тылу новые свежие части на смену старых, сражавшихся с большевиками. Эта мера вскоре доказала всю свою благодетельность, ибо старым фронтовикам надоело воевать, и среди них скоро обнаружились опасные признаки разложения.

Краснову приходилось бороться с крайне неустойчивым настроением казачества. На их пыл никогда нельзя было положиться. Они быстро забывали горькие уроки, которые получили от большевиков. Притом последние недостаточно долго оставались в освобожденных от них южных округах Дона. Поэтому казаки еще не успели тогда вкусить всех прелестей большевицкой власти. Благодаря этому на Дону, как и вообще на юге России, не изжиты были туманные утопии социализма и народничества.

Самовластный режим Краснова раздражал многих местных деятелей, которые сами хотели бы играть роль. Среди военных, предводители партизанских отрядов, вроде Семилетова или Сидорина, чувствовали себя обиженными. Против Атамана были восстановлены местные кадеты, с Парамоновым во главе, который привык вершить за кулисами все дела. Ошибка Краснова была в том, что он не сумел привлечь к себе тех и других. Он предпочитал властвовать безраздельно и не брезгал никакими средствами, чтобы устранять нежелательных соперников.

С немцами он вошел в личные тесные сношения, и последние открыто его поддерживали. Краснову пришлось созвать Войсковой круг. Я приехал как раз к его открытию.

Краснов был великий мастер пускать пыль в глаза. Он выработал торжественный церемониал открытия Круга, извлек из музея старинные регалии — булаву, пернач, бунчуки, закатил парад молодых частей, после которого Круг, хотя и собрался в недружелюбном к Атаману настроении, произвел его из генерал-майора прямо в полные генералы. Правда, что за публика собралась в этом Кругу!

Я получил от председателя Донского кабинета, генерала Богаевского, разрешение посещать Круг. Одно зрительное впечатление было удручающим: это была в громадном большинстве серая полуинтеллигентная, а иногда и вовсе не интеллигентная масса; в тужурках защитного цвета, без погон, они напоминали Совет солдатских депутатов и по своему уровню были не выше его. Понятно, что люди эти совершенно не могли и не умели разобраться в политических вопросах и легко поддавались своеобразной демагогии какого-нибудь Агеева, который снова занял руководящую роль. Ораторы льстили им, превознося без меры «Всевеликое войско Донское», — казаки падки на шумиху и самопревозношение. Этим пользовались враги Краснова, указывая на то, что он не признает Круга, а хочет самостоятельно царствовать на Дону.

У казаков не существовало никакого аграрного вопроса. Земли было у них вдоволь, все они были зажиточные хозяева. Но аграрный вопрос получил всю прелесть «ограбного» на Кругу. Было решено отобрать у помещиков без выкупа всю землю, и поделить ее между казаками. Докладчиком был популярный Агеев. Он уже выступил по вопросу о государственном строе Дона, установив принцип народоправства и верховенства Круга. Была выработана целая конституция, ограничивавшая власть Атамана узкими рамками.

Незадолго до того немцы в Ростове арестовали Парамонова и выслали его из области. Осведомленные люди из состава самого Кабинета открыто обвиняли Краснова в том, что этот арест был подстроен им самим. Между тем, Краснов официально протестовал и требовал освобождения Парамонова. Противники Атамана раздували эти и другие истории и вели сильную интригу против него.

Правда, что Краснов постоянно подавал повод к неудовольствию. По своему темпераменту и беспринципности он во всем пересаливал. Решив опираться на немцев, он не ограничился рамками необходимого, но возымел намерение связаться с самим Императором Вильгельмом и написал ему письмо, которое намеревался отправить с герцогом Лейхтенбергским. Последнего он назначил Атаманом Зимовной станицы (послом) в Берлин.

Письмо не было послано, но факт и текст его огласились и дали повод Председателю Государственной Думы Родзянко обратиться к Краснову с резким запросом. Краснов вспылил и после не нашел ничего, как выслать Родзянко из Новочеркасска. В письме предлагалось общее соглашение между Доном и Германией.

У Краснова был маленький чиновник Шульгин, который был посредником его личных переговоров с немцами. Это был ничтожный и сомнительный человечек. Один из донских министров предостерегал меня, якобы на всякий случай, что Шульгин шпион. — В переговорах с немцами Краснов несомненно интриговал и против Добровольческой Армии.

Между тем, на Царицынском фронте, откуда с часу на час ожидали известия о падении Царицына, произошла внезапно резкая перемена. Казаки были уже в пяти верстах от города, уже отданы были все распоряжения о вывозе оттуда ценного груза. — В это время казачьи полки замитинговали, отказавшись драться. На фронте произошел прорыв, и только посылкой молодых частей была предотвращена катастрофа, но фронт отодвинулся больше чем на 50 верст.

Разговоры о народоправстве на Кругу не могли продолжаться при прежнем благодушии. К тому же, немцы категорически заявили, что если Краснов уйдет, то они прекратят всякую помощь казакам. — Краснов при таких условиях снова стал хозяином положения и потребовал изменения конституции. Круг принужден был с ним согласиться и просил его остаться Атаманом. В сущности, большинство даже тех, кто ругали Краснова, сознавали, что при всех его недостатках он был незаменим. Это была единственная крупная фигура на Дону. Помощник его, генерал Богаевский, был прекрасный человек, но мягкий и нерешительный. Казаки потому и поддерживали его кандидатуру в атаманы, что рассчитывали при нем захватить бразды правления в свои руки. Остальные члены донского «кабинета» были по своему удельному весу не выше обыкновенных губернских чиновников. С самостийностью на Дону, как и всюду, сплетались местные самолюбия, интересы и алчная нажива.

В этой серой провинциальной обстановке неприятно поражал лежавший в основе всех трескучих фраз и всей стряпни узкий шкурный эгоизм. До России мало кому было дела. «Моя хата с краю» — недаром эта поговорка родилась в казачьей среде. Она была беспробудно темная, эта среда, по ней можно было составить себе представление, во что может вылиться принцип народоправства, если он получит применение в России: к засилию полуинтеллигентных вожаков и приспособлению социалистических теорий для удовлетворения низменных инстинктов толпы.

В конце августа я выехал в Екатеринодар и оттуда послал письмо в Центр в Москву, резюмируя мои впечатления от Дона. Вот это письмо (см. продолжение)