Свинья с могучим интеллектом

НЕОБЫЧАЙНО ОДАРЕННОЕ СУЩЕСТВО

Читает, считает и составляет из букв слова

ИГРАЕТ В КАРТЫ

Называет время с точностью до минуты

ПО ВАШИМ ЧАСАМ

А также

ОПРЕДЕЛЯЕТ ТОЧНЫЙ ВОЗРАСТ ЛЮБОГО ЧЕЛОВЕКА

И верите вы в это или нет, но

Может прочесть ваши мысли  

Это нечто неслыханное

Кроме того

При общении с глазу на глаз

ПРЕДСКАЗЫВАЕТ БУДУЩЕЕ

Включая

УДАЧУ В ДЕЛАХ И В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ

 

– Да это же та самая свинья с ярмарки!

– С могучим интеллектом? Это как понять?

– По‑ученому это значит «мудрая». Ты бы и сам это знал, будь у тебя чуток этого самого интеллекта.

– Эта свинья читает быстрее меня!

– И даже слишком хорошо играет в карты. Я проиграл ей три пенса.

– Семьдесят три года – столько дала мне на вид эта свинья! Ох как я был зол!

– А я ушел еще до того, как она начала читать мысли. Не хватало только, чтобы какая‑то свинья копалась у меня в мозгах – никогда, никогда, никогда!

– Запросили аж целый шиллинг за это «с глазу на глаз». Рехнуться можно! Кто здесь готов потратить шиллинг на гляделки‑посиделки с хрюшкой?

Вновь раздается металлический щелчок, и реклама уступает место собственно свинье. На самом деле это не Мод, а ее дочь Мейбл, но внешне она копия своей матери – для всех, кроме Армстронга, разумеется. А девушку, сидящую напротив свиньи, тотчас узнают все зрители.

– Это же Руби!

На картинке Руби держит шиллинг, а чья‑то рука в темном рукаве тянется, чтобы его взять. При этом девушка смотрит прямо в глаза свинье.

Внезапно тишину нарушает громкий голос – и это голос самой Руби:

– Предскажи мою судьбу, Стелла. За кого я выйду замуж? Где я встречу своего суженого?

Зрители дружно ахают и поворачивают головы в ту сторону, откуда прозвучал голос, но в темноте не могут ничего увидеть, а тем временем с другого конца зала доносится голос одной из Марготок, которая озвучивает ответ свиньи:

– В полночь зимнего солнцестояния отправляйся к Сент‑Джонскому шлюзу и поглядись в воду. Там ты увидишь лицо того, кто станет твоим мужем.

Щелчок. Циферблат часов среди тьмы. Стрелки показывают полночь!

Щелчок. Сент‑Джонский шлюз, хорошо знакомый всем. Руби уже здесь. Опустившись на колени, она всматривается в воду.

– Чтоб мне лопнуть на этом самом месте… – начинает кто‑то, но на него шикают со всех сторон.

Щелчок. Снова Сент‑Джонский шлюз. Руби стоит, уперев руки в бока, с досадливой гримасой на лице.

– Ничего! – вновь слышится голос Руби. – Ничего вообще! Это была просто злая шутка!

На сей раз никто не оглядывается в поисках источника звука. Все слишком поглощены историей, которая разворачивается у них перед глазами, в этом магическом сумраке.

Щелчок. Снова Баскот‑Лодж.

Щелчок. Детская комната. Под одеялом можно заметить контуры маленького тела.

Ни одна нога не шаркнет по полу, ни одна рука не шелохнется. «Лебедь» затаил дыхание.

Щелчок. Та же комната, но кроватка теперь пуста. Окно распахнуто, за ним – ночное небо.

«Лебедь» вздрагивает.

Щелчок. Вид на дом сбоку. К открытому окну приставлена лестница.

«Лебедь» негодующе трясет множеством голов.

Щелчок. Два человека, вид сзади. Мужчина обвил рукой плечи женщины. Их головы скорбно склонились друг к другу. Нет сомнений в том, кто они такие. Это мистер и миссис Воган.

Щелчок. Записка, некогда скомканная, но затем тщательно расправленная:

 

Мистер Воган,

тысячи фунтов будет достаточно для возвращения вашей дочери целой и невредимой.

 

«Лебедь» взрывается единым гневным возгласом.

– Тише! – слышится сразу же.

Щелчок. Сумка на столе, набитая деньгами так, что трещит по швам.

Щелчок. Та же сумка, лежащая на дальнем конце Рэдкотского моста, совсем недалеко от того места, где сейчас находятся зрители.

В зале смятение.

Щелчок. Мистер и миссис Воган сидят в ожидании у камина. Между ними – циферблат, стрелки на котором показывают шесть часов.

Щелчок. Тот же снимок, но стрелки показывают уже восемь часов.

Щелчок. Одиннадцать часов. Голова миссис Воган лежит на плече мужа в позе отчаяния.

Публика частью замирает, частью сочувственно всхлипывает.

Щелчок. Общий вздох! Снова Рэдкотский мост – но деньги исчезли!

Щелчок. Мистер и миссис Воган почти без чувств в объятиях друг друга.

«Лебедь» вскипает от возмущения и гнева. Слышался рыдания, крики ужаса и ярости, а также угрозы в адрес похитителей: кто‑то хочет свернуть им шеи, другие рвутся вздернуть их на первом попавшемся суку или утопить в мешке под мостом.

Щелчок. КТО ПОХИТИЛ МАЛЕНЬКУЮ АМЕЛИЮ?  

«Лебедь» замолкает.

Щелчок. Фотография свиньи на ярмарке. Донт использует прутик в качестве указки, в луче света обводя им то, на что публика сначала не обратила внимания. Тень на краю снимка.

Общее «ох!».

Щелчок. Вроде бы та же самая сцена, хотя на самом деле переснятая недавно, с Мейбл в роли Мод. На сей раз кадр обрезан так, что сбоку остался только свиной хвостик, зато в центре видны полы длинного пальто, несколько дюймов брюк под ними и носки ботинок.

Несколько потрясенных возгласов:

– Это не свинья обманула Руби! Это он!

Кто‑то встает, указывая на экран, и кричит:

– Так это он и похитил Амелию!

Осознание этого факта мощной волной накрывает «Лебедь», который сотрясается от сотни голосов:

– Я помню этого коротышку!

– Тощий как швабра!

– Его ни с кем не спутаешь!

– То самое пальто – слишком широкое для него.

– И слишком длинное.

– И вечно в этой шляпе.

– Никогда ее не снимает!

Ну вот, они его узнали. Его помнят все. Но никто не может назвать другие приметы этого типа, кроме пальто, шляпы и субтильного телосложения.

– Когда его видели в последний раз?

– Пару лет назад.

– Пару лет? Скорее уж три, если не больше!

– Да, где‑то года три.

На том и сходятся. Человек рядом со свиньей опознан как коротышка в пальто слишком большого размера и широкополой шляпе, однако его не видели в этих краях вот уже почти три года.

Донт и Рита переглядываются. Они не пропустили ни слова, однако никто из этих людей не сообщил ничего сверх того, что им самим уже было известно.

Наклонившись, Донт шепчет ей на ухо:

– Похоже, мы зря потратили время.

– Но мы ведь еще не закончили. Пора запускать вторую часть.

Пока в зале бушуют страсти, Донт и Рита удаляются за занавес. Рита дает последние наставления Марготке и ее дочери, а Донт проверяет замаскированные устройства, о назначении коих трудно догадаться по их виду, если только вы не специалист по театральным эффектам и не практикующий медиум.

– Я дам знак, когда буду готов, и вы поднимете занавес, хорошо?

Между тем Лили, сидящая в самом дальнем углу зала, остро переживает увиденное. Раньше она и представить себе не могла что‑либо подобное этим громадным и невероятно живым картинам на стене. Когда ей сообщили, что в «Лебеде» будет представлена история в картинках, она сразу подумала об иллюстрированной детской Библии, которую они читали вместе с мамой. Откуда ей было знать, что здесь покажут черно‑белую реальность, увеличенную на стене и сплющенную, как цветы в гербарии. И уж точно она не могла подумать, что эта история коснется ее собственной жизни. Она смотрит на все это, сжимая рукой свое пульсирующее горло, потея и дрожа всем телом; и мыслям не за что зацепиться в ее парализованном ужасом сознании. Для нее этот иллюзион – кошмар наяву.

Звон вилки о стакан заставляет ее подпрыгнуть на табурете. Этот же звон успокаивает расшумевшуюся публику. Люди рассаживаются по местам: представление еще не окончено.

На сей раз вместо щелчка в темноте слышится бархатный шорох сдвигаемого в сторону занавеса. Впрочем, это движение замечают только сидящие ближе к нему. Теперь арка зимнего зала открыта – и вдруг позади нее загорается свет.

Зрители растерянно поворачивают головы от экрана к другой стене.

Наступает звенящая, потрясенная тишина.

В зимнем зале видна фигурка девочки. Но это не обычная девочка. И это не проекция фотоснимка. Волосы девочки слегка развеваются, как и ее белое платье из тонкой ткани, и – что самое поразительное – ее ноги не касаются пола. Фигура смещается и мерцает, то становясь ярче, то на миг исчезая из виду. Черты лица почти неразличимы: намек на линию носа, блеклые глаза, как бы полустертый рот, едва ли способный издавать звуки. Складки платья колышутся так плавно, будто ее окружает не воздух, а призрачные струи воды.

– Дитя, – раздается голос Руби, – ты знаешь, кто я?

Девочка кивает.

– Ты узнаешь во мне Руби, твою бывшую няню, которая тебя любила и о тебе заботилась?

Еще один кивок.

Зрители замирают на своих местах. Частью от ужаса, частью из опасения пропустить что‑то важное.

– Это я забрала тебя ночью из постели?

Девочка отрицательно мотает головой.

– Значит, это был кто‑то другой?

На сей раз девочка кивает с задержкой, как будто вопрос не сразу достиг ее ушей в далеком потустороннем мире, где она сейчас находится.

– Кто это был? Кто похитил тебя и потом утопил в реке?

– Да, скажи нам! – кричит кто‑то из публики. – Назови его имя!

Девочка, размытое, полупрозрачное лицо которой могло бы принадлежать любому ребенку ее возраста, поднимает руку, и ее палец указывает… не на экран, а в зал, на толпу зрителей.

Полный хаос. Растерянные вопли, истошные визги. Люди вскакивают, опрокидывая стулья. В слабом свете, исходящем из зимнего зала, они вертят головами, пытаясь понять, на кого конкретно нацелен этот мерцающий палец, и повсюду видят такие же потрясенные, заплаканные лица, как и у них самих. Кто‑то падает в обморок; кто‑то рыдает; кто‑то стонет.

– Я этого не хотела! – шепчет Лили, неслышимая в общем гвалте.

Вся в слезах, с трясущимися руками, она добирается до выхода, открывает дверь и бежит прочь в панике, словно оптическая иллюзия преследует ее по пятам.

 

После того как публика разошлась по домам, Марготки и дети Армстронгов занялись наведением порядка в трактире. Призрачная девочка – краснощекая и пышущая здоровьем в своем повседневном качестве младшей внучки Марго – зевала, когда с нее стягивали через голову воздушное белое платье, а потом в одних башмачках начала кругами бродить по залу. Огромное зеркало было упаковано и отнесено на яхту с большой осторожностью и громким натужным кряхтением. Бархатный занавес сняли и сложили в несколько раз. Тюль волнился и вздувался пузырями, когда его запихивали в мешок. Дошла очередь и до газовой лампы. Составные элементы призрачной иллюзии один за другим были упакованы и вынесены наружу, а когда с этим было покончено, люди очутились в прежней, знакомой всем обстановке «Лебедя», понимая, что заодно было покончено и с их надеждами.

Роберт Армстронг сутулился, Марго была непривычно тихой. Донт, перемещавшийся с коробками между трактиром и «Коллодионом», был так мрачен, что с ним никто не решался заговорить. Рита отправилась наверх проведать Джо, который к тому времени давно уже был в постели. В ответ на его вопросительный взгляд она качнула головой, и Джо движением бровей выразил сочувствие.

Один лишь Джонатан был, как всегда, бодр и весел, не поддаваясь общему упадочному настроению.

– Я почти поверил, что это было на самом деле! – твердил он. – Хотя знал про зеркало, и про марлю, и про газовую лампу. Хотя знал про Полли. Я знал и все равно почти поверил этому!

Он помогал расставлять по местам стулья, постепенно продвигаясь в дальний конец зала, и вдруг оттуда донесся его громкий возглас:

– Ну и ну! Кто ж тебя тут забыл?

Этот вопрос был обращен к щенку, который жался в углу, под самым последним табуретом.

Роберт Армстронг подошел взглянуть. Потом наклонился и поднял щенка на своей широкой ладони.

– Ты еще слишком мал, чтобы выжить самостоятельно в этом мире, – сказал он щенку, который тыкался носом и ворочался у него на руках в попытке устроиться поудобнее.

– Его принесла женщина, вошедшая самой последней, – сказал Донт и, сверившись со своей памятью, подробно описал ее внешность.

– Это Лили Уайт, – сказала Марго. – Она живет в Лачуге Корзинщика. Я и не заметила ее здесь сегодня.

– Я отнесу этого приятеля к его хозяйке, – сказал Армстронг. – Так будет правильно. Успею обернуться до того, как мои парни тут закончат все дела.

Марго повернулась к своей внучке:

– Ну, маленькая мисс, полагаю, нам нынче хватило призраков? Пора спать!

И малышка покинула дом вместе со своей мамой.

– Всего лишь иллюзия, – промолвил Донт. – И никакого толку.

Он взглянул на Руби, которая сидела на ящике в углу, изо всех сил стараясь не расплакаться.

– Сожалею, – сказал он. – Я надеялся на большее. Но вышло так, что я тебя подвел.

– Вы сделали все, что могли. – Она всхлипнула, все‑таки не сдержавшись. – Кто расстроится больше всех, так это Воганы.

 

О щенках и свиньях

 

Армстронг сунул щенка за пазуху, в тепло, оставив верхнюю пуговицу пальто расстегнутой, чтобы он мог высунуть нос и дышать свежим воздухом. Щенок уютно свернулся и затих.

– Думаю, мне лучше пойти с вами, – сказала Рита. – Миссис Уайт может переполошиться, увидев чужака в столь поздний час, тем более после такого беспокойного вечера.

В молчании они направились к мосту; каждый по‑своему переживал неудачу предприятия, на которое было потрачено столько времени и сил. Они пересекли реку, в этот час полную отраженных звезд, и на другой стороне вскоре дошли до места, где недавний оползень отхватил большой кусок берега. Дальше пришлось двигаться с осторожностью, переступая через узловатые корни и ползучие стебли плюща. Внезапно сквозь шум реки до них донесся голос.

– Она знает, что это была я! Она сердится из‑за того, что я ее унесла и потом утопила, – она подняла палец! Она указала на меня! Она знает, что это сделала я!

Невольно подслушав чужой разговор, они замерли в ожидании ответа второго собеседника, так пристально вглядываясь во тьму, словно напряжение глаз могло обострить их слух. Но никакого ответа не последовало. Рита уже шагнула вперед, однако Армстронг задержал ее, положив руку на плечо. Только что до него долетел другой звук. Приглушенное фырканье. Этот звук издавало животное. А именно – свинья.

В нем шевельнулось предчувствие.

Когда свинья отфыркалась, Лили продолжила:

– Она никогда меня не простит. Что же мне делать? Такие ужасные злодеяния не прощаются. Сам Господь прислал ее, чтобы меня покарать. Остается поступить, как тот корзинщик, да вот беда: я жуткая трусиха. И все‑таки я должна это сделать, чтобы потом терпеть вечные муки, потому что не заслуживаю жизни в этом мире, ни единого дня больше…

Монолог перешел в сдавленные рыдания.

Армстронг напряг слух, улавливая звуки, которые издавало животное в ответ на слова Лили. Неужели?.. Это невозможно. Однако…

Щенок тявкнул спросонок. Так они выдали свое присутствие, и теперь медлить уже не имело смысла. Выйдя из тени прибрежных тополей, они двинулись вверх по склону.

– Это друзья, миссис Уайт, – подала голос Рита. – Мы только хотим вернуть вам щенка. Вы оставили его в «Лебеде» после вечернего представления с волшебным фонарем. – Теперь можно было уже разглядеть испуганное лицо Лили. – Нет‑нет, щенок не пострадал. Мы о нем позаботились.

Рита медленно приближалась, продолжая ее успокаивать, и тут Армстронг внезапно перешел на бег и, миновав Лили, устремился к загону для свиней. Там он упал коленями в грязь, протянул руки сквозь ограду и возопил:

– Мод!

Радуясь и не веря своим глазам, он всматривался в знакомые черты. Хоть она постарела и похудела, хоть она выглядела усталой и печальной, хоть ее кожа утратила розовый блеск, а ярко‑рыжая щетина потускнела, он узнал ее сразу же. И свинья, в свою очередь, не отрывала глаз от Армстронга. Если еще и оставались какие‑то сомнения, их развеяла последующая реакция свиньи, которая резво поднялась, потрусила к нему, пританцовывая от возбуждения, и просунула рыло между жердями, чтобы он мог ее приласкать, почесать за ушами и поскрести щетинистую щеку. Она навалилась на ограду с такой силой, словно хотела ее опрокинуть, чтобы добраться до своего старого, дорогого друга. При этой трогательной встрече глаза Мод влажно заблестели, тогда как Армстронг захлебывался от прилива чувств.

– Что с тобой произошло, моя милая? Какими путями ты очутилась здесь?

Он выгреб из кармана желуди, и когда Мод начала их поедать, аккуратно и бережно прикасаясь пятачком к его ладони, как умеют лишь очень немногие свиньи, сердце его возликовало.

Между тем Лили продолжала тереть кулаками глаза, повторяя:

– Я этого не хотела. Я не знала!

Рита переводила взгляд с Лили на Армстронга, потом на свинью и вновь на Лили. С кого из них начать?

– Лили, о чем вы говорили, когда мы сюда подошли? Что такого вы сделали, сами того не желая?

Но Лили, словно ее не слыша, твердила свое:

– Я не знала! Я этого не знала!

Рите пришлось еще несколько раз повторить свой вопрос, прежде чем он дошел до ее сознания.

– Я уже рассказала об этом свинье, – прохныкала Лили. – Она говорит, что теперь я должна во всем сознаться пастору.

 

О сестрах и поросятах

 

Священник, в халате поверх ночной рубашки, впустил поздних гостей и предложил им сесть. Армстронг занял стул у стены, а Рита опустилась на диван.

– Я ни разу за все время не присаживалась в доме пастора, – сказала Лили. – Но я пришла сюда, чтобы сделать признание, и после того уже я никогда здесь не появлюсь, так что я, пожалуй, сяду.

И она неуверенно пристроилась на диван рядом с Ритой.

– Итак, в чем же вы собираетесь признаться? – спросил священник, при этом глядя на Риту.

– Это моя вина, – произнесла Лили. По пути сюда она беспрерывно рыдала, но в доме пастора ее голос зазвучал отчетливее, без всхлипов. – Я это сделала. Потому она появляется из реки и показывает на меня пальцем. Она знает, что это была я.

– Кто показывает на вас пальцем?

Рита вкратце рассказала пастору об иллюзионе в «Лебеде» и о цели, с какой они все это затеяли, а потом повернулась к Лили:

– Это был просто фокус, Лили. Мы не хотели вас напугать.

– Она часто приходила в Лачугу Корзинщика. Появлялась из реки и показывала на меня пальцем – она была настоящей, я это знаю, потому что с нее стекала вода и потом на полу оставались мокрые пятна. Но я не сознавалась, держала свое преступление в тайне, и тогда она пришла в «Лебедь», чтобы там указать на меня при всех. Она знает, что это сделала я.

– Но что именно вы сделали, Лили? – спросила Рита, садясь перед ней на корточки и беря ее за руки. – Скажите нам.

– Я ее утопила!

– Вы утопили Амелию Воган?

– Она не Амелия Воган! Это Анна!

– Вы утопили свою сестру?

Лили кивнула:

– Я ее утопила! И она не оставит меня в покое, покуда я во всем не сознаюсь.

– Понятно, – сказал священник. – Раз такое дело, сознавайтесь.

Сейчас, когда отступать уже было некуда, Лили вдруг успокоилась. Ее слезы высохли, и в голове прояснилось. С растрепанными волосами и широко раскрытыми голубыми глазами на худом лице, она в кои‑то веки выглядела моложе своих лет. И здесь, в гостиной пастора, слабо освещенной свечами, она рассказала свою историю.

– Мне тогда было лет двенадцать. Или тринадцать. Я жила с мамой в Оксфорде, и с нами еще жили мой отчим и мой сводный брат. У меня была младшая сестренка, Анна. На заднем дворе мы держали поросят, откармливая их на продажу, да только отчим плохо за ними ухаживал, и они хворали. Моя сестра была худенькой и болезненной. Мы с мамой ее любили, но отчим был недоволен, когда она родилась. Он хотел второго сына. Для него только сыновья что‑то значили. Он никогда не ел вместе со мной или с моей сестрой, брезгуя нашей пищей, и мы его боялись – как и наша мама, – а я старалась есть поменьше и подкармливала сестру из своей доли, потому что она была очень слабой. Но и это ей не помогало. Однажды, когда больная сестра лежала в постели, мама поручила мне за ней присматривать, а сама пошла в аптеку за лекарством. Я готовила ужин и прислушивалась, не кашляет ли сестра. У нее бывали приступы кашля. Отчим сердился, когда мама покупала лекарство, – говорил, что оно слишком дорогое, чтобы тратить его на девчонок. Я очень боялась его рассердить, и мама тоже. Ну и вот, она ушла в аптеку, а вскоре на кухню явился отчим с мешком, перевязанным бечевкой. Он сказал, что один из наших поросят умер, и велел мне отнести его на берег и бросить в реку. Ему лень было копать яму, чтобы его похоронить. Я сказала сводному брату, что должна приготовить ужин, и попросила его отнести мертвого поросенка к реке, но он сказал, что его отец вышибет из меня весь дух, если я не буду делать то, что мне велено. Пришлось идти. Мешок был тяжелым. У реки я опустила его на самый краешек обрыва, а потом столкнула в воду. И сразу пошла домой. Смотрю: на нашей улице толпа соседей, все шумят, прямо дым коромыслом. Ко мне подбежала мама.

«Где Анна? – спросила она. – Где твоя сестра?»

«В нашей спальне, – сказала я, а она расплакалась и спросила снова: – Где Анна? Почему ты не была с ней и куда ты уходила?»

Один из соседей видел, как я проносила мимо тяжелый мешок.

«Что было в том мешке?» – спросил он меня.

«Мертвый поросенок», – сказала я.

Но когда они начали спрашивать, где я его взяла и куда несла, у меня язык отнялся от испуга.

Соседские люди побежали к реке. Я хотела остаться с мамой, но она была очень сердита из‑за того, что я не уследила за сестрой, и тогда я просто спряталась от всех.

А мой отчим был приметливый. Он знал все укромные закутки, в которых я обычно пряталась, когда он был в дурном настрое. И он быстро меня отыскал.

«Ты ведь знаешь, что было в том мешке, да?» – спросил он.

«Поросенок», – ответила я, потому что так и думала.

И тогда он объяснил, что я сделала, сама не зная того.

«В том мешке была Анна. Ты утопила свою сестру».

Я тогда же сбежала из дома и никому не рассказывала правду о смерти сестры – до сегодняшнего дня.

 

Рита договорилась с пастором, что Лили переночует в гостевой комнате его дома. Лили безропотно подчинилась, как маленькая девочка, которой командуют взрослые.

Когда постель в комнате на втором этаже была приготовлена и Лили уже направилась к лестнице, а Рита прощалась со священником, Армстронг прочистил горло и заговорил впервые с момента прихода в этот дом:

– Прежде чем мы уйдем… я все же хотел бы…

Все повернулись к нему.

– Я понимаю, что ночь была долгой и очень утомительной для миссис Уайт, но могу я задать ей один вопрос, прежде чем мы уйдем?

Пастор кивнул.

– Объясните, Лили, каким образом моя свинья попала к вам в Лачугу Корзинщика?

Признавшись в столь ужасном преступлении, Лили уже не видела смысла хранить остальные секреты.

– Ее привел Виктор.

– Виктор?

– Мой сводный брат.

– А как его фамилия?

– Его зовут Виктор Нэш.

Когда прозвучало это имя, Армстронг вздрогнул так сильно, словно рассек себе палец мясницким ножом.

 

Обратная сторона реки

 

– Он не может скрываться на заводе, – сказал Воган. – В последние месяцы мои люди разбирают и вывозят оттуда все, что годится на продажу. Там каждый день бывает много рабочих, и если бы кто‑то скрывался в заводских корпусах, его бы давно уже заприметили. А в кислотном цехе очень большие окна – если внутри развести огонь, свет будет виден издалека. Так что единственное место, достаточно просторное для перегонной установки и пригодное для укрытия, это здание старого склада.

Он ткнул указательным пальцем в точку на карте Сивушного острова.

– А где мы высадимся? – спросил Донт.

– На обычном месте высаживаться нельзя. Если он настороже, как раз за пристанью он будет следить в первую очередь. Но есть подходящее для высадки место на дальнем конце острова. Оно в стороне от завода и других строений. Так мы сможем застать его врасплох.

– Сколько людей у нас будет? – спросил Армстронг.

– Я возьму восьмерых из усадьбы и со своих ферм. Могу собрать и больше, но тогда нам потребуется много лодок, и такая флотилия может вызвать подозрения.

– Я мог бы перевезти всех на «Коллодионе», да только он слишком шумный и заметный. Похоже, небольшая группа на гребных лодках – это самый лучший вариант.

– Восемь человек плюс нас трое… – Они переглянулись и обменялись кивками. Одиннадцать человек. Для облавы на острове достаточно.

– Когда начнем? – спросил Воган.

 

В самый глухой час ночи от пристани в Баскот‑Лодж отчалили несколько гребных лодок. Все соблюдали тишину. Весла беззвучно погружались в темную, как чернила, воду. Легкий скрип уключин или плеск волны о борт заглушался низким равномерным шумом реки. Лодки скользили во тьме и незаметно даже для самих гребцов преодолели расстояние от одного участка суши до другого.

После высадки на дальнем конце Сивушного острова они по крутому откосу доволокли лодки до ближайших ив и спрятали их под развесистыми ветвями. Друг друга они узнавали по силуэтам, а общались только жестами; все было обговорено заранее, и каждый знал свою задачу.

Разбившись на пары‑тройки, они разными путями двинулись через заросли, чтобы выйти к заводу одновременно с нескольких сторон. Из всей группы только Донт и Армстронг никогда ранее не бывали на этом острове. Донт оказался в паре с Воганом, а Армстронг – с Ньюменом, одним из работников Вогана. Раздвигая ветви и спотыкаясь о корни, они продвигались почти вслепую. Но вот растительность поредела, под ногами появились дорожки. Это была уже заводская территория. Далее они шли, прижимаясь к стенам, а через пустоши бежали пригнувшись, по возможности бесшумно.

Донт и Воган первыми вышли к старому складу. Заслоняемый главным корпусом с одной стороны и густыми деревьями – с другой, свет в его окнах был бы невидим с обоих берегов. Двое мужчин в сумраке переглянулись. Донт указал на деревья по другую сторону от входа. Там происходило движение: остальные также заняли свои позиции.

Первым начал действовать Армстронг. Он с разбегу нанес удар ногой по двери, вложившись в него всем своим немалым весом. Дверь продавилась внутрь, частично сорвавшись с петель, и потом ее уже без труда распахнул подоспевший Воган, за которым следовал Донт. Очутившись внутри, они осмотрелись. Повсюду бочки, бочонки, бутылки. Воздух пропитан запахом дрожжей и сладостей. Жаровня с тлеющими углями. Пустое кресло. Донт потрогал подушку. Она была еще теплой.

– Он был здесь и ушел только что.

Воган, не сдержавшись, выругался.

Какой‑то звук. Снаружи. Со стороны деревьев.

– Он там! – раздался крик.

Донт, Воган и Армстронг присоединились к погоне. Они продирались сквозь заросли, ориентируясь на шум впереди. Ветки хлестали по лицам, сухие сучья трещали под ногами, люди чертыхались, запинаясь, и вскоре уже было трудно понять, какие звуки исходят от преследуемого, а какие – от самих преследователей.

Они остановились, чтобы прислушаться. Люди Вогана были расстроены неудачей, но сдаваться не собирались. И они начали прочесывать остров по квадратам: ворошили каждый куст, осматривали ветви каждого дерева, обыскивали каждую комнату и каждый коридор в каждом здании. В процессе поиска двое работников Вогана добрались до густых колючих зарослей и начали тыкать в них длинными палками. На другом конце зарослей что‑то зашевелилось, затем оттуда, пригнувшись, выскочила темная фигура и с плеском канула в воду.

– Сюда! – закричали они. – Попался!

Подбежали остальные.

– Он где‑то в реке! Мы его спугнули, а потом услышали плеск.

Охотники долго всматривались в темноту. Река уныло и тускло мерцала, но никаких признаков добычи им разглядеть не удалось.

 

В первый миг при погружении в воду он подумал, что холод его быстро прикончит. Но, вынырнув и ощутив себя живым, он воспрянул духом. Оказалось, что река не так уж смертельно опасна. К тому же вынырнул он в удачном месте. Похоже, река была с ним заодно. Длинная, низко нависающая над водой ветка послужила ему отличным прикрытием. Уцепившись за нее и наполовину высунувшись из воды, он попытался обдумать свои дальнейшие действия. О возвращении на остров не могло быть и речи. Значит, нужно было переплыть протоку. Ближе к середине реки его подхватит течение, и если все время загребать в сторону берега, он рано или поздно выберется на сушу. А потом…

Потом он составит новый план.

Он разжал руки, погрузился в воду и поплыл.

С острова донесся крик – его заметили, – так что снова пришлось нырять. Под водой его отвлекло какое‑то движение, а затем свет. Мимо проплывали сияющие звезды и тысячи крошечных лун – только не круглых, а вытянутых, напоминая косяк мелкой рыбешки. Он ощущал себя великаном среди миниатюрных фей.

В следующий миг ему пришло в голову, что особых причин для тревоги и спешки нет. «Меня даже дрожь еще не пробрала, – подумал он. – Мне почти тепло».

Однако его руки потяжелели. Он не мог понять, делает он гребки этими руками или нет.

«Когда холодная река перестает казаться холодной, это значит, что твое дело дрянь». Где‑то он слышал эту фразу. Когда это было? Очень давно. Было такое ощущение безысходности. В панике он попытался всплыть, молотя руками и ногами, однако те отказывались ему повиноваться.

Теперь он уже разбудил реку и был подхвачен ее течением. Его рот заполнился водой. В голове сияла луна‑рыба. Да, понятно, он где‑то ошибся. Он рванулся к поверхности; руки нащупали длинные плавучие водоросли. Он попробовал, цепляясь за них, подтянуть свое тело вверх, но вместо этого пальцы загребли донный ил и гальку. Барахтаясь и крутясь, он вынырнул – вот она, поверхность! – но ненадолго. Вдохнув, он заглотил больше воды, чем воздуха, а когда попытался позвать на помощь – хотя кто ему когда‑либо помогал? разве он не был самым отверженным из всех людей? – вместо собственного крика он ощутил губы реки, прижавшиеся к его губам, а ее пальцы плотно заткнули его ноздри.

И это продолжалось целую вечность, пока…

Пока, уже не в силах сопротивляться, он не почувствовал, как его что‑то хватает и вытаскивает из воды – с такой легкостью, словно он весил не более ивового листика, – а затем укладывает на плоское дно лодки.

Молчун? Конечно, он знал легенду о паромщике, который перевозит тех, чье время истекло, на обратную сторону реки, а остальных возвращает живыми на берег. Он никогда не верил этим сказкам, однако ж вот, пожалуйста…

Высокая худая фигура подняла шест к небесам, потом ослабила хватку, так что шест, скользнув между ладоней, вонзился в речное дно, и плавный, но невероятно мощный толчок послал плоскодонку вперед по темной воде. Виктор ощутил это ускорение, и на лице его появилась улыбка. Спасен…

 

Половина людей осталась на острове, рассредоточившись так, чтобы заметить его при попытке выбраться на берег. Остальные вернулись к лодкам и продолжили поиски на реке.

– Вода чертовски холодная, – пробормотал Донт.

Армстронг опустил руку за борт и тут же ее выдернул.

– Мы ищем живого человека или труп? – спросил он.

– Долго ему не протянуть, – мрачно заметил Воган.

Они проплыли вокруг острова один раз, второй, третий.

– Загнулся гаденыш, – сказал кто‑то из людей Вогана.

Остальные согласно кивнули.

На этом охота закончилась.

Лодки двинулись в обратный путь к пристани Баскот‑Лоджа.

 

Пастор написал священнику прихода, в котором ранее жила Лили со своей матерью и отчимом, и вскоре получил ответ. Как выяснилось, один из членов общины хорошо помнил те события тридцатилетней давности. Исчезновение Анны наделало тогда много шуму. Прошел слух, что девочку утопила из ревности ее старшая сестра. Соседи поспешили к реке, но сразу найти мешок с телом не смогли. А пока ее мать вместе с остальными занималась поисками, старшая девочка сбежала из дома.

Но спустя еще пару часов Анна была найдена живой, причем довольно далеко от дома – дальше, чем она смогла бы уйти без посторонней помощи. У нее был сильнейший жар. Никакие лекарства не могли помочь в этом случае, и несколькими днями позже она скончалась.

Мешок также был найден. В нем оказался мертвый поросенок.

А вот Лили найти не удалось. Ее мать никогда уже не оправилась от этого удара и умерла через несколько лет. Ее отчим кончил свои дни на виселице за преступления, не связанные с этой историей. Что до ее сводного брата, то он с юных лет пошел по кривой дорожке: подвизался то здесь, то там, нигде подолгу не задерживаясь, а в последние годы о нем не было никаких вестей.

– Вы ни в чем не виноваты, – попытался успокоить ее пастор.

Рита обняла ее за плечи.

– Ваш сводный брат обманывал вас просто потому, что он по натуре человек подлый и завистливый. Он знал, что вы невиновны, но все это время заставлял вас мучиться раскаянием. Вы не бросали в реку свою сестру.

– Но тогда чего хотела Анна, когда она приходила ко мне из реки?

– Это была не Анна, – сказал пастор. – Анна давно мертва. Она покоится с миром и не держит на вас зла.

– В Лачуге Корзинщика вам привиделись кошмары, – добавила Рита, – а в «Лебеде» вчера была просто иллюзия. Дым и зеркала.

– Ваш сводный брат умер – утонул в реке – и больше не сможет вас запугивать, – говорил пастор. – Вы можете свободно распоряжаться своими деньгами, можете покинуть лачугу и переселиться сюда, в этот дом.

Однако Лили знала о реках больше, чем эти люди; она знала, что с утопленниками все далеко не так просто, как думает большинство. Утонувший Виктор пугал ее ничуть не меньше, чем живой, – по сути, мертвым он был даже еще страшнее. Она знала, что Вик будет злиться на нее за то, что она его выдала; и потому не стоит еще сильнее раздражать его, покидая место, в котором он всегда сможет ее отыскать. Достаточно было вспомнить, что случилось с мистером Уайтом, к которому она сбежала. Его нашли забитым до смерти, а побои, которые тогда же нанес ей Виктор… удивительно, как она вообще смогла выжить после такого? Нет, злить Виктора она не осмеливалась.

– Лучше я останусь в лачуге, – сказала она.

Священник пытался ее переубедить, и Рита пыталась ее переубедить, но, при всей ее кротости, Лили упрямо стояла на своем.

 

Когда Армстронг приехал забирать Мод из Лачуги Корзинщика, выяснилось, что она скоро должна опороситься.

И он предпочел не перевозить ее в таком состоянии, удостоверившись, что ей обеспечен хороший уход.

– Не могли бы вы позаботиться о ней, пока не родятся поросята, миссис Уайт?

– Я‑то не возражаю, а вот как насчет самой Мод? Она не прочь остаться?

Мод была не прочь; на том и порешили.

– А когда приеду забирать ее домой, я оставлю вам взамен одну из ее дочек.

 

 

Часть 5

 

Нож

 

Куры тревожно кудахтали, кошка уклонилась от попытки ее погладить и шмыгнула прочь, прижимаясь к стене, а немигающие глаза свиней говорили о том, что здесь произошло нечто воистину страшное. Армстронг нахмурился. Что бы это значило? Он отлучился всего‑то на пару часов: осматривал предлагаемый на продажу скот.

Из дома выбежала средняя дочь и так крепко обхватила его руками, что последние сомнения исчезли – дело было плохо. Она так задыхалась, что не смогла произнести ни слова.

– Робин? – спросил он.

Она кивнула.

– Где твоя мама?

Она указала в сторону кухни.

Там царил беспорядок. Забытый суп булькал в кастрюле; раскатанное тесто для пирога так и осталось лежать на доске. Бесс стояла перед креслом‑качалкой, схватившись за подлокотники – в защитной позе, с ожесточенным лицом. А в кресле сидела их старшая дочь, Сьюзен, съежившаяся и бледная. Ее руки были как‑то неловко скрещены на груди, ладони прижаты к шее. Трое мл<