О свойствах Гирканского или Каспийского моря

 

Это море у различных наций и племен имеет различные названия. Древнейшие народы называли его морем Хозара, как о том напоминает Бохарт ^[280] в своем “Phalec”; Ортесий в “Thesaurus georgaphicus” указывает на то же неправильным названием Кунзар, и об этом же говорить Nubiensis Geographus (parte VII‑ma climatis V‑ti, pag. 263). Причина этому та, что род Фогармы ^[281]  , Гомерова сына (всех в этом роде было 10, а старший был Хозар), жил, как говорят, по берегу этого моря и далее вверх по реке Итиль или Волге; на это указывает вышеназванный Бохарт, на стр. 226, в I части, на основании таблиц Измаила Абульфеды.

Nubiensis ^[282]  , по имени расположенной у того же моря провинции, называет его Таберистанским. Мавры зовут его Богар Корсун, как зовется ими и Аравийский залив. Персы зовут его Кюлзум, каковое имя дается и Красному морю, как видно из Nubiensis'a на том же месте и на той же странице. Обыкновенно оно у писателей называется Гирканским или Каспийским по расположенным здесь местностям и народам, иногда же, по расположенному в Ширване городу Бакуйе [Баку], его зовут Бакинским морем. Русские называют его Хвалынским морем.

Море это вовсе не имеет той формы и вовсе не соединено и не сливается с океаном или с открытым морем, как о том пишет Дионисий Африканский или Александрийский: “Каспийское море имеет такого рода форму, что побережье его как бы изгибается в виде круга. Несомненно, что начинается оно из океана, который с севера ударяется в скифское побережье”.

Этому писателю, который, во времена императора Августа, как видно из биографии его, будучи еще молодым человеком, написал книгу по географии, но моря этого не видал сам, следуют многие выдающиеся авторы, так, например, Помпоний Мела, писавший во времена Клавдия, кн. III, стр. 185: “Море Каспийское сначала врывается внутрь суши узким и длинным проливом вроде как он реки, и в том месте, куда направляется прямое его русло, разделяется на три залива: против самого устья – Гирканский залив, налево – Скифский, а направо тот, который в собственном смысле называется по имени всего моря Каспийским”.

Плиний, во II кн., гл. 67: “Поблизости же, под тем же созвездием (в той же местности) от востока из Индийского моря целая часть склоняется к Каспийскому морю”, и в VI книге, гл. 13: “Каспий из Скифского океана вытекает в противоположные части Азии. Прибрежные жители именуют его разными именами, из которых наиболее известны “Каспийское” и “Гирканское море”.

Основываясь на этом, Солин, обезьяна [т. е. подражатель] Плиния, живший во времена Веспасиана, пишет в главе XXVII, стр. 148: “Каспийское море, разливающееся через хребты Азии, впадает в Скифский океан”. То же пишет и Марциан Капелла, в книге VI, на стр. 147: “Здесь персидская граница примыкает к стране скифов, а именно к Скифскому океану и Каспийскому морю, через которые можно пройти к Восточному океану”. Страбон также того мнения, что это лишь морской залив большого океана, а не закрытое море. В книге II, стр. 83, он говорит: “Океан соединен со многими заливами, из которых наибольшие – четыре: северный из них называется Каспийским морем или Гирканским, далее следует Персидский залив, залив Аравийский” и т. д.

Василий Великий, святой человек, одобряет этих писателей, говоря (“Homil. IV in Hexameron.”, pag. 47); “Есть лишь одно море. Хотя и полагают, что Гирканское и Каспийское моря такие, которые стоят отдельно, ограниченные в своих пределах, но если обратить внимание на труды лиц, которые занимались описанием земель, то окажется, что и эти моря с помощью проливов соединены со всеми, и что все направляются к величайшему морю”. Макробий также склоняется к этой мысли, но все‑таки он несколько сомневается и говорит: “По нашему свидетельству, однако, не следовало бы описывать это море (Каспийское), так как положение его продолжает оставаться неизвестным для нас” (“In somn. Scipionis”, кн. II, гл. IX, стр. 78).

Я лично стою на стороне Геродота и Аристотеля; последний из них пишет: “Гирканское и Каспийское моря отдельны от внешнего моря, и вокруг всего побережья их живут люди”, а первый: “Море Каспийское существует само по себе и не соединяется с другими”. Это – особое море, не имеющее ничего общего с большим морем; отовсюду оно окружено берегами и по праву может быть названо “Средиземным морем”.

Все это подтвердили мне и гилянцы, живущие с западной стороны этого моря, и другие персы, которых я старательно об этом спрашивал.

Длина Каспийского моря обыкновенно писателями определяется в 15, а ширина в том месте, где она больше всего, в 8 дней пути – если ехать безостановочно все время на веслах, не прибегая к помощи ветра. Если же я захочу расположить границы этого моря но городам и местностям, находящимся на берегу и определенным мною не только из “Каталога долгот и широт”, полученного от персов, или из “Fragmenta astronomica” Иоанна Гравия, но и на основании личных исследований, то окажется, что длина моря простирается не так, как указывалось до сих пор на обыкновенных картах, с востока на запад, но с севера на юг, или от полуночи к полудню, а ширина от востока к западу, или от восхода к заходу. Длина от начала моря у Астрахани вплоть до Ферабата равняется 8 экваториальным градусам и, следовательно, 120 немецким милям, ширина же от области Хварезм ^[283] до Черкасских гор составляет 6 экваториальных градусов или 90 миль.

Некоторые из добрых моих друзей из Лейпцигского университета, увидя в моем первом издании карту Персии, писали мне, ставя в упрек, что я так расположил Персидское [Каспийское?] море: “Это против мнения, бывшего до настоящего времени у всех географов”. Но так как я – как уже сказано – получил лучшие известия об этом деле, то я могу не обращать внимания на мнения других. Говорят так: “Из‑за ошибки одного ошибаются все”. Дионисий Александрийский по ошибке расположил море неправильно, а другие, не видевшие моря, последовали его примеру. Море не имеет прилива и отлива, как другие моря, хотя Курций в указанном выше месте как будто так думает. Если же вода иногда не только поднимается у побережья, а иногда – особенно на западной стороне – даже заливает его, то это следует объяснить ветром, дующим с моря. При тихой погоде вода всегда держится на одном уровне. В середине, говорят, так глубоко, что даже на глубине 60 или 70 сажен нельзя достигнуть дна. Едва в 6 или 7 милях от дагестанского берега мы, как выше сказано, опустив лот на глубину 30 сажен, не нашли грунта.

В это море впадают многие реки: когда мы ехали в Персию, мы не верили, что их несколько сот, но на возвратном пути вполне этому поверили. За короткое время пути от Решта до Шемахи, в течение 20 дней пути мы прошли через 80 больших и малых рек. Наиболее важные и значительные из рек, которые мы видели, были: Волга, Араке, соединяющийся с Курою, Кизиль‑узень ^[284]  , Быстрая, Аксай и Койсу. Кроме того, с севера впадают Яик и Ем[ба] ^[285]  , а с юга и востока: Ниос, Окс ^[286] и Орксант ^[287]  , именуемый у Курция Танаисом.

Многие удивляются, откуда это происходит, что это море поглощает в себе столь много рек, но не имеет заметного выхода. Некоторые полагают, что, ввиду своей замкнутости, оно отводится в океан и открытое море через скрытые каналы или лазейки под землею. Этого мнения Сварий, а на основании его и Цэзий “De mineralibus”, кн. I, гл. VI, стр. 57 где сказано: “Сварий в кн. II о шестидневном творении, в гл. VI, говорит правильно: “Нужно думать, что если у Каспия нет никакого внешнего сообщения с океаном, за то должно быть какое‑либо подземное”.

Персы сообщили нам, что к югу между Табристаном и Мазандараном, недалеко от Ферабата, имеется большая пропасть, куда устремляется море, исчезая под горы. Но что может значить этот единственный выход при столь многих впадающих реках? Я лично полагаю, что с этим морем и реками происходит то же, что и с величайшим морем и реками. На этот счет имеются различные мнения, как можно прочитать у более сведущих в естествознании в сочинениях “De generatione fontium”, т. e. о происхождении источников и рек. Николай Кабеус говорит в комментариях к “Метеорологике” Аристотеля о нескольких подобных мнениях. Перипатетики полагают, что невозможно, чтобы реки выходили из моря и затем шли к нему под землей; да и противоречило бы естественному закону движения, если бы тяжелые вещи шли вверх.

Некоторые полагают, что земля, равно как и небо, имеют своих разумных духов или ангелов, управляющих внутри движениями и поднимающих из глубин воду.

Другие опять‑таки говорят, что земля как бы животное, имеющее свой дух и душу, которыми все части земли как бы снабжаются жизнью и приводятся в движение. Поэтому воды естественной силой проходят сквозь скрытые жилы земли, и поднимаются к горам, как и в человеке кровь от печени идет к сердцу и через полую вену (vena cava) поднимается вверх и к голове: таким образом, хотя влага сама по себе и тяжела, все‑таки естественная сила заставляет ее подниматься. Отсюда выводят, что не искусственным, но совершенно естественным движением является и то, что из центра или середины земли вода поднимается на высочайшие горы.

Лично у Кабеуса два мнения. Во‑первых, он полагает, что высота моря не везде находится на одинаковом расстоянии от центра земли и что поэтому уровень моря в одном месте выше, чем в другом, хотя моря и соединяются проливами или узкими проходами: например, уровень Индийского океана много выше уровня Средиземного моря и т. д. Но откуда же в таком случае получаются реки, которые с высоких индийских гор втекают в Индийский океан? И почему же уровень и высота морей, если последние друг с другом соединяются, не делаются, в конце концов, одинаковыми? Тем более ведь, что высшее море через реки стекало бы в низшее. Это, по его словам, может происходить следующим образом: так как известно, что существует подземный жар, вызывающий происхождение металлов и камней, и так как земля во многих местах состоит из песчаников или из скалистых пород с трещинами или же оказывается губчатого строения, и поэтому впитывает в себя морскую воду, то и происходит, что внутренний жар превращает воду в пары, которые затем через скрытые трещины и ходы подымаются вверх и здесь, под холодными сводами, как бы в дистилляционной печи, опять превращаются в воду и вытекают в качестве потоков пресной воды, так как ведь соль при дистилляции всегда остается на дне. В тех случаях, когда подобные пары прорываются наружу, они превращаются в дождь. Таково, по его словам, было и мнение Аристотеля, говорившего, что “из сгущенного воздуха в пещерах земли образуются источники”. Об этом в означенном трактате (lib. и, textu 62) сказано подробнее.

Скалигер полагает, что вытекание воды или источников происходит вследствие тяжести воды в море, которая большей частью не находится спокойно на своем месте, но приподнята, так что верхние слои давят о нижние, которые насильно вдавливаются в щели и трубы внутри земли и принуждены подниматься выше, чем самое море. Это он доказывает рисунком, изображающим массу земную, в которой 2 части воды и одна лишь часть суши. Он говорит, что Творец весьма мудро поднял на земле такие высоты, чтобы влага, выбрасывающаяся из них, могла служить на пользу творениям. Он прибавляет, хотя и в виде шутки, но для размышления: “Нельзя обойти и того, что говорил среди собутыльников полумонах: “есть в земли вены, в которых тянется вода, как кровь в венах животных”. Это замечание я прибавляю тебе для смеха, после этих костей (post haec ossa)”.

Это мнение Скалигера довольно‑таки приемлемо; с ним совпадает и изречение Соломона, говорящего: “Вся вода приходит из моря и возвращается к нему”. Теряет же она соль свою ввиду многих окольных путей, по которым она должна идти. Поэтому‑то Скалигер (“Exercit.” 50) и говорит (что и мы сами узнали на опыте): “ключи тем преснее (слаще), чем дальше они от моря”.

Нет ничего противоречащего в том обстоятельстве, что подобные ключи иногда стекают с высот очень высоких гор: так как ведь земля и вода вместе образуют круглый шар, то высота этих гор не слишком велика. На возвратном пути из Персии, между Дербентом и Шемахою, у деревни Сорат (которую некоторые зовут Бахель), я поднялся на довольно высокий холм, взял для забавы астролябию в руки, поставил диоптру на горизонтальную линию и обратился в сторону моря, находившегося в 2 милях отсюда, так что я вполне мог заметить высоту моря. Я должен, однако, признать, что тогда ветер был несколько бурный. Варений, говорящий в своей “Geographia” об этом моем наблюдении, предполагает, что ветер мог поднять волны, которые во время бури ходят очень высоко и коротко. Квинт Курций в VI кн. пишет, будто это море более пресное, чем вода в других морях. Полибий же в IV кн., стр 309, Страбон в I кн., стр. 34, и Арриан приписывают то же свойство Черному морю и причиной этого явления считают многие впадающие сюда реки, что замечается и в Каспийском море. Если признать мнение Курция, то нужно признавать его лишь по отношению к гирканскому или, по нынешнему названию, гилянскому побережью, где, действительно, вода, ввиду многих впадающих сюда рек, пресна. Как говорит Овидий, “de Ponto”:

 

Влагой пополнясь обильной из рек, изменились здесь воды,

Силу соленых своих море утратили струй.

 

Однако если рассмотреть его подальше, от берега, то окажется, что оно столь же солоно, как лишь может быть открытое море. 12 ноября, когда мы ночью во время бури оказались несколько подальше в море, я нарочно, в целях удостоверения, попробовал на вкус эту воду. Преснее ли она (как пишет Скалигер о всех морях) внизу на дне, чем вверху, я не имел желания испробовать. Скалигер объясняет это следующими словами: “солнце и воздух вверху высасывает чистую и пресную воду, оставляя густую и более соленую”. По той же причине, по его мнению, в начале создания море было пресным, а со временем сделается еще более соленым, так как оно поглощает в себе постоянно столько пресной воды из рек.

Весьма возможно, что во времена царя Александра море это было известно лишь у побережья, так как, по словам Арриана (кн. VII), Александр приказал на Гирканских горах (полных леса) рубить лес и строить корабли для исследования моря. Следовательно, Курций упоминает лишь о том, что тогда уже было известно о морской воде.

Наши послы хотели и твердо решили, чтобы наши корабль и шлюпка, если бы они сохранились, исходили, за время пребывания нашего у шаха персидского, это море вдоль и поперек и собрали правильные сведения о его расположении. Последнее легко могло бы совершиться, если бы кораблекрушение не разрушило это предприятие.

По этому морю летом ходят персы, татары и русские; так как у них плохие и скверно защищенные суда, которые могут ходить только перед ветром (фордевинд), то они никогда не отваживаются в середину моря, но всегда остаются вблизи суши, где они могут бросить якорь.

Здесь мало хороших и безопасных гаваней. Место между Дженцени ^[288] и сушей за Терками считается убежищем для судов, вследствие чего здесь всегда останавливаются и ночуют персы. Они устраивают себе прибежища и у Баку, Ленкорани и Ферабата, смотря потому, откуда ветер и как им легче спастись у подветренного берега. Лучшая гавань на всем море расположена к востоку, на татарской стороне, в Ховарезме и называется Мингишлак ^[289]  ; по ошибке в описании путешествия Дженкинсона она названа Manguslave.

Чтобы, однако, вода в открытом море была черна как деготь и смола, как пишет о том Петрей в своей хронике (fol. 120), этого я и не замечал и не слыхал. Точно так же неверно и то, что он говорит об островах этого моря, будто они населены и на них расположены многие красивые города и местечки. На самом деле, нет на всем море ни одного острова, на котором были бы расположены несколько домов, не говоря уже о городах, за исключением разве Энзиль у Ферабата, где, ради хорошего пастбища, несколько пастухов имеют свои жилища. Я старательно расспрашивал гилянцев и других жителей каспийского побережья, находятся ли и теперь в море такие большие змеи, о которых Курций упоминает по поводу означенных мест. Однако все говорили, что ничего подобного не знают. Точно так же неизвестна и та рыба, о которой Амвросий Кантарен упоминает в своем “Itinerarium”, приложенном Петром Бизарром к его сочинению “de rebus Persicis”, и которое и сам Бизарр по Кантарену описывает в книге XII, стр. 327, а именно: будто в Каспийском море ловится круглая рыба без головы и других членов тела, длиной в 1 1/2 локтя; из этой рыбы жители будто вытапливают жир, который жгут в лампах; из него же якобы приготовляют верблюжьи мази, продающиеся по всей стране. Я получил на это в ответ, что им нет нужды вытапливать жир из рыбы, так как в этой области очень много нефти, которой они могут пользоваться для подобной цели.

Эта нефть – особое масло, которое около Баку и близ горы Бармах из постоянных колодцев в очень большом количестве вычерпывается и в мехах развозится большими возами по стране, как мы сами видели, для продажи. Мне сообщили, однако, что, действительно, в море имеется большая рыба нака (т. е. поглотитель), с короткими головой и брюхом, большим ртом и круглым хвостом; она диаметром в 2–3–4 локтя и очень опасна и вредна для рыбаков. Она, обыкновенно, свешивает голову вниз, а хвостом может опрокинуть лодку, если та не будет достаточно осторожна. Подобной же опасности следует остерегаться от белуг, которые очень многочисленны и велики. Поэтому рыбаки и не решаются заходить в море в те места, где глубина более 4 сажен.

Это известие, вероятно, имел в виду Помпоний Мела, когда он писал в своей “Geographia”: “Это море страшно из‑за чудовищ более, чем всякое другое, и поэтому менее судоходно”; иначе ничем это мнение нельзя подтвердить, так как о других каких‑либо опасных морских животных ничего неизвестно. Говорят, что этих своих врагов жители в Гиляне, сейчас же напротив горы Сахебелан, где они большей частью водятся, ловят при помощи бычьей или бараньей печенки или мяса, вздетых на большие острые крючки с крепкими канатами, и вытаскивают на берег. Кроме этих рыб, в море, в противоположность мнению Кантарена и Бизарра, имеются всякие рыбы, как‑то: прекрасные большие лососи, осетры, карпы, длиной более 2 локтей, особый вид сельдей, большая порода лещей, которую они зовут хашам (отличается она от наших менее высокой спиной); кроме того, швит, порода барб [Cyprinus barbatus], величиной до 2 локтей, но с мясом слишком жестким и не идущим в пищу в тех случаях, когда они величиной более полулоктя.

Суиахт – это особая порода форели, которую они обильно солят и коптят. К обеду ее приготовляют таким образом: они окутывают копченую рыбу полотняной или бумажной материей, кладут ее на горячий очаг, осыпают горячей золой и жарят; вкус ее тогда очень приятный. Ни щук, ни угрей не видать во всей стране. Когда персы в Германии в первый раз увидели, что мы едим угрей, они подумали, что мы едим змей.

Так как море очень богато рыбой, то реки, впадающие в него, сдаются в аренду и ежегодно доставляют шаху неимоверную сумму. Иногда, впрочем, налагают такой оброк на рыбаков при этом, что они терпят заметный ущерб. В наше время в городе Кескер был арендатор, по имени Шемзи, который должен был за 5 рек платить 8000 талеров; так как, однако, улов в этом году был плохой, то он потерпел убыток в 2000 талеров. Срок такой аренды считался с начала сентября до конца апреля. В это время река на некотором расстоянии от моря загораживается частоколом, и между частоколом и морем никто в это время, кроме арендаторов, не имеет права ловить рыбу. По ту сторону частокола, а также вне срока аренды всякий свободно может ловить рыбу. Сказанного про Каспийское море достаточно.

 

 

Глава LXXXII

 

(Книга IV, глава 17)