Глава седьмая, в которой мне приходится обходиться без обеда и пить теплую газировку

Платье было на месте. Оно дожидалось меня. И размер мой остался. На всякий случай (для укрепления астральной связи между мной и фуксиевым чудом) я примерила его еще раз.

Подумать только! С нашего знакомства прошло уже две недели, а платье до сих пор не стало моим. И станет ли когда-нибудь вообще?

За всю эту эпопею с трудоустройством я заработала всего-навсего семьсот семьдесят рублей, и почти все – в «Гуддэе». Могла бы и больше, если бы во второй – и последний – день в фастфуде меня не оштрафовали на триста за оскорбление гостьи, порчу продуктов и метание помидоров в дверь черного хода. Впрочем, на платье мне не хватило бы и тогда. Даже теперь, когда на него объявили скидку и наряд мечты стоил уже не пять тысяч, а четыре с половиной, собранная мною сумма была ничтожно мала на фоне этой цены. Это если не учитывать того, что получить свой общепитовский заработок я смогу только в следующем месяце, когда гуддэевская бухгалтерия подготовит расчет. В реальности на руках у меня были лишь жалкие пятьдесят рублей за рекламу… ну, и очередная подаренная родителями тысяча.

…Я вышла из бутика. Что дальше? Заглянуть в обувную лавку или еще раз проверить отдел бижутерии? По правде говоря, не хотелось ни того, ни другого. «Эдельвейс» окончательно мне наскучил. Сейчас перекушу – и домой.

Я зашла в местный «Макдоналдс». Вежливо поздоровалась с кассиром, улыбнулась его помощнику, судя по всему, работавшему первый день, терпеливо подождала, когда сделают недостающий бутерброд, не забыла сказать «спасибо». Есть решила в дороге. Дошла до метро. Взяла все рекламы, которые совали мне промоутеры, поучаствовала в социологическом опросе, поменяла свою жвачку на «Дирол». В переходе, в газетном киоске, увидела свежий номер журнала «Вог» – не удержалась, купила. Вошла в вагон, уселась и решила начать чтение.

Глянцевые журналы я обычно штудировала не с конца, не с начала, а с середины. Открывала новый номер на случайной странице и сразу же бросалась изучать, что там написано. В этот раз судьба подбросила мне интервью с моей любимой актрисой. Она распространялась насчет фильмов, моды, спорта… и мужчин.

«Знаете, в юности мне почему-то очень нравились мальчики с романтической внешностью: худенькие, кудрявенькие, женоподобные. Теперь понимаю, что это совершенно не то. Мне нужен мужественный мужчина, который может постоять за себя. Тот, с которым я сейчас встречаюсь, – как раз такой. Высокий, спортивный, накачанный. Вообще, одно время такие «сладкие», нежные, похожие на девочек парни были в моде, но сейчас, я считаю, их время прошло…»

Вот так так! Значит, влюбляться в таких, как Гена, больше не полагается? Ну и ну. Я-то думала, что выбрала самого модного парня на свете. А он и кудрявый, и худенький, и вампирами увлекается, и постоять за себя не может – девчонку зовет с маньяком драться, где это видано! Что же мне делать? Отказаться от модных тенденций ради любви? Отказаться от любви ради… Но сердцу не прикажешь! Я же не могу разлюбить Гену! Потому что… Потому что он такой… Такой… Ну… Это самое… Хм…

В душу мне закрался червь сомнения. Стоит или не стоит доверять актрисе в таком личном деле? Раньше я всегда старалась быть модной и советовалась с глянцем по любому поводу. Даже и на Гену-то внимание обратила только тогда, когда в том же самом «Воге» напечатали статью об одном певце, ужасно на него похожем и выведенном в качестве идеала современной девушки! А теперь… Нет, мнению артистки все-таки следовало доверять. Она же снимается в фильмах, общается с киноактерами, вертится в модной тусовке. Эх, вот бы когда-нибудь и я…

Стоп! Почему, собственно, «когда-нибудь»?!

Я же всегда мечтала стать актрисой.

Я свободна.

Я ищу работу.

Так чего же, блин, я жду?! Зачем я прозябаю за прослушкой рекламы и жаркой пельменей, когда можно совместить приятное с полезным – заработать денег на платье и сделать первые шаги в звездной карьере?

Вообще-то, движение к миру кино я планировала начать после окончания школы. Нет, не поступить в театральный институт – еще чего не хватало! Учиться после одиннадцатого класса я вообще не собиралась. Был способ гораздо проще и быстрее: пойти на передачу «Дом-2», повертеться там перед камерами, закрутить какой-нибудь романтичик, устроить пару скандалов, привлечь к себе внимание… а тут уж не далеко и до приглашения на радио, телевидение, в кино. К сожалению, шестнадцатилетних на шоу не брали. Зато был другой способ. Сняться в массовке.

Картины блестящего будущего начали рисоваться в моей голове одна за другой. Вот я в массовке. Я – одна из толпы. Нас много. Но даже тут, среди массы, моя блестящая внешность обращает на себя внимание режиссера. «Позовите ко мне эту девушку», – говорит он. Меня приводят. Я получаю эпизодическую роль. Мне поручено сказать, что кушать подано. Слов мало, но я произношу их так гениально, что вся съемочная площадка аплодирует моей великолепной игре. В следующем фильме мне уже дают роль второго плана. Потом первого. Потом…

Потом объявили мою станцию, и мечты пришлось прекратить. Впрочем, ненадолго. Добравшись до дома, я первым делом вылезла в Интернет и принялась искать сайт для актеров массовых сцен. А через полчаса уже звонила Таньке:

– Пошли сниматься в фильме!

– Че? – отозвался сонный голос на том конце.

– «Че-че»! В фильме сниматься пошли!

– В каком фильме?

– В молодежном сериале! Я решила стать актрисой массовых сцен! Ты как, пойдешь за компанию? Или слава и поклонники тебя не интересуют? Предпочитаешь и дальше жарить пельмени в забегаловке?

– А заплатят? – спросила подруга, проигнорировав мои подколы.

– Ну, разумеется! Съемки десятого утром.

– Хм… можно. Десятого я выходная.

Десятого июля мы ушли ни с чем. Тетенька-бригадир, которая встречала массовку на станции «Волгоградский проспект» в девять часов утра, заявила, что наши с Танькой костюмы не годятся для съемок: камера, мол, плохо реагирует на красный (мое платье) и на черный (кофта Таньки). Кроме того, запрещалась белая одежда, одежда с надписями, клетка и мелкие цветочки: все это вроде как портило картинку на телевизоре.

Назавтра съемок не стояло, следующие два дня были у Татьяны рабочие, а идти мне одной не хотелось. Так что записались на четырнадцатое, узнав предварительно все требования насчет костюмов. Полагалось их иметь с собой аж два: летнюю повседневную одежду и нарядное платье.

Итак, в назначенный день мы снова стояли в центре зала «Волгоградского проспекта», оглядывая разношерстную толпу актеров-любителей, частью которой оказались. Бригадир переписала всех в свой блокнотик и скомандовала вперед.

Вообще-то, я предполагала, что буду сниматься на Мосфильме или на киностудии имени Горького, так что несколько удивилась, когда выяснила, что нас собирают на юго-западной окраине города. И все же киностудия, пусть и не центральная, представлялась мне величественным зданием, излучающим атмосферу успеха, разукрашенным сверкающими огнями, мраморными колоннами и экзотическими растениями. Каково же было мое разочарование, когда нас привели к какой-то безобразной коробке, напоминающей склад или гигантский ангар!

Внутри коробка оказалась лабиринтом коридоров с высокими потолками, из которых торчали некрасивые трубы и переплетающиеся гофрошланги. Стены были увешаны схемами и планами эвакуации, но понятнее от этого лабиринт не становился. На дверях, в изобилии имевшихся по обе стороны коридоров, значилось: «режиссерская», «актерская», «реквизитная», «не входить». Некоторые, особенно большие, двери были помечены большими красными цифрами. К одной из них – за номером восемь – нас и подвели.

– В этом павильоне будут проходить наши съемки! – объявила бригадирша. – Первыми будут идти сцены в баре, так что переодевайтесь в повседневную одежду.

– Где? – спросила я.

Бригадирша уже повернулась спиной. Никто из массовки на мой вопрос не отреагировал. Пришедшие вместе со мной «актеры», похоже, были завсегдатаями киносъемок. Не дожидаясь инструкций и не задавая вопросов, они принялись разбирать свои сумки, вытаскивать шмотки, обсуждать какие-то сериальные эпизоды, занимать поломанные стулья, расставленные вокруг колченогого стола… Другой мебели в помещении, куда нас привели, собственно, и не имелось, если не считать непонятного вида декораций, изображающих оклеенную обоями пустую комнату и находящихся в глубине нашего павильона.

– Так где же переодеваться-то? – спросила я еще раз, уже жалея, что пришла в нарядном платье, а не в повседневном варианте одежды.

Должна же где-то здесь быть раздевалка?! Гримуборная, то-се…

– Похоже, прямо здесь, – сказала Таня, глядя, как находчивые «актеры» прячутся за декорации, скрываются в темных уголках, закрывают друга друга от ненужных глаз и умудряются надевать второй костюм, не снимая первого.

Пришлось искать на киностудии туалет и переодеваться там, в вони и тесноте, ступая босой ногой на холодный пол. Мда, не так я себе представляла начало звездной карьеры!

Вернувшись на место общего сбора, мы обнаружили, что массовка уже переодета и занимается своими делами. Кто-то читал газету, кто-то завтракал, кто-то резался в карты. Несколько человек откровенно дрыхли, пристроившись на стуле или прямо на полу.

– А скоро начнутся съемки? – спросила Татьяна, когда мы вместе с ней, найдя стулья, подсели к столу.

– Часов в десять, наверно, – ответила загорелая девушка в зеленом платье.

– В десять, как же! – отозвалась другая, вся заспанная, оторвав голову от стола. – Хорошо, если к одиннадцати раскачаются!

– Я в тот раз ходил, так они до полдвенадцатого тянули! – добавил неопрятного вида мужик с толстым брюхом.

– Так что же они собирают нас в девять?! – возмутилась я. – Спали бы еще да спали!

– Ну, мы, типа, всегда должны быть под рукой и все такое! – ответил худой жилистый парень с короткой стрижкой, доброй улыбкой и глазами, выражающими готовность стойко выполнять все, что прикажут.

– Это же актеры… творческие люди, все дела! – ответил хрупкий юноша с длинными волосами.

– Ну вообще! – Я фыркнула. – А вы давно снимаетесь?

– Я первый раз.

– Я второй.

– Я шестнадцатый.

– А я снимаюсь уже около полугода, – сообщил длинноволосый. – То здесь, то там, то в одном сериале, то в другом, то в толпе, то в зрительном зале.

– И как, не надоело? – спросила Танька.

– Да, в общем, начинает надоедать… Все жду, когда же мне в эпизоде роль дадут, и никак не дождусь. Я же прирожденный актер! Еще в детском саду стишки с табуреточки читал! И все никак, все впустую… Может, на кастинги походить?..

– Ну вот еще, на кастингах такие толпы, не прошибешься! – включилась в разговор девушка в зеленом. – Смотрят на тебя как на базаре! Унижение. Как будто продаешься. Так вот протаскаешься весь день и ничего не получишь. А здесь хоть точно снимешься. Да и на артистов поглядеть можно! Может, познакомиться повезет. Или режиссер меня заметит.

– Прямо заметит! Держи карман шире! – сказала Татьяна.

– А что? И заметит! Я в этом уверена! Выделит из толпы как самую красивую, пригласит в эпизод, а там уж я так сыграю, что они все закачаются! Потом роль второго плана, потом главная, а там уж до Голливуда недалеко!

Несколько человек, слышавших разговор, скептически захихикали. Танька подмигнула и пихнула меня в бок, приглашая вместе посмеяться над наивной мечтательницей. Но мне почему-то было не смешно. Обидно даже было почему-то. Я спросила:

– Что, тут все в актеры метят?

– Ну вот еще! – заговорили с разных сторон. – Делать больше нечего, актером становиться!

– Просто поглядеть пришли, как фильм снимается!

– Денег заработать маленько.

– Время скоротать.

– Впечатления новые получить.

– Меня как со службы-то сократили, так только и остается, что по массовкам ходить!

– Разве же проживешь на стипендию?..

– Завод встал, всех в отпуск отправили…

– Я для книги матерьял собираю…

– А я от жены прячусь! – сообщил пузатый мужик. – А то всю плешь проела: слезь с дивана да слезь с дивана, устройся на работу да устройся!..

– Так устройся, – сказал жилистый.

– Ну вот еще! Лень. Лучше тут посижу. На пивко все одно заработаю…

Что и говорить, от коллектива, в котором оказались, мы с Татьяной были не в восторге. Костюмы некоторых актеров массовки и так говорили, что их хозяева не в себе: например, одна девица решила, что может использовать толстые колготки вместо брюк; другая заявилась в розовом, причем вся – с кривых ног до безвкусно отбеленной головы. Теперь же, побеседовав с коллегами, мы окончательно пришли к выводу, что подавляющее большинство их – либо чудики, либо лентяи и неудачники, либо персонажи с весьма сказочными представлениями о жизни. К последней категории относились особа в зеленом… и, кажется, я.

Опасения насчет медлительности киношников оправдались: съемки начались только в одиннадцать. Бригадир отвела нас в другой павильон, переступив порог которого мы оказались в уютно меблированной гостиной какого-то дома. Потом прошли немного влево и обнаружили себя в школьном классе! Миновали класс и увидели, что пришли в магазин. За магазином оказался оригинально обставленный бар. Вот сюда-то нам и надо было.

Режиссер велел нам рассаживаться за столы и объяснил, что надо делать. Оказывается, задачей массовки было изображать бурную жизнь, не издавая при этом ни звука. Нам надлежало открывать рты, активно жестикулировать, кивать головами, общаться с официанткой – но ни в коем случае не произносить ни слова, даже шепотом!

Поначалу это было даже интересно. Я и Танька изо всех сил изображали разговор в то время, как артисты играли сцену встречи в нашем баре и беседовали по-настоящему. В перерывах между дублями я с интересом рассматривала громоздкие камеры, свисающие с потолка осветительные приборы, огромные волосатые микрофоны, закрепленные на палках, которые держали здоровенные мужики – ух и тяжело им, наверно! Рассматривала я, разумеется, и актеров. На фоне их, идеально наряженных, причесанных, загримированных и искрящихся талантом, даже самые симпатичные из нас, массовщиков, выглядели серыми мышами. Кажется, артисты сами от себя были в восторге. Когда камера не работала, они наперебой красовались, рисовались, смешно переиначивали свои тексты и цитировали отрывки из классических произведений на разные голоса.

– Вон тот симпатичный! – заметила я насчет одного из актеров.

– А? Что? Где? – Танька завертела головой.

Артисты ее, как оказалось, совершенно не интересовали. Танька наблюдала за девицей, изображавшей официантку, и парнем, выступавшим в роли бармена, и отмечала, что в их внешнем виде и поведении было не по правилам ресторана:

– Ой, лохматая какая! Волосы в еду нападают! Пирсинг – не положено! Ха, ногти накрашены! Фу, бокалы за край взяла – кто ж из них пить теперь будет, облапанных!..

Кажется, у нее начиналась профессиональная деформация…

Прошел час, другой. Я уже успела съесть два чипса, которые мнимая официантка носила от одного стола к другому, и попить странной жидкости красного цвета, налитой в мой стакан – кажется, это была растворенная в воде смесь ароматизаторов и красителей. Смотреть на актеров надоело. Они мне больше не нравились, равно как и вся эта история с унылыми съемками. Бар перестал казаться оформленным интересно: стул был неудобным, стол качался, а выставленные за спиной буфетчика напитки при детальном рассмотрении оказались не чем иным, как использованной стеклотарой, либо заполненной странными жидкостями разнообразных цветов, либо пустой. В моменты, когда надо было изображать разговор, мы с Танькой беззвучно жаловались друг другу на утомительные съемки и жестами показывали, как нас все достало. Режиссера это не беспокоило: главным для него было, чтобы мы шевелились и не шумели.

В очередном перерыве между дублями, пока актеры повторяли слова, а специальные девушки пудрили с помощью общей кисточки их блестящие физиономии, подруга спросила, как у меня дела с Геной.

Дела, честно сказать, были никак. В своем последнем письме я спросила у Ищенко, кто из героев кино о вампирах нравится ему больше всего и почему он увлекся девчоночьим фильмом. В ответном послании Гена послал меня к черту. И что ему не понравилось?! Фильм-то и правда девчачий, не так, что ли? Пораскинув мозгами, я решила не отвечать. Сначала обиделась и ждала, когда он образумится и принесет свои извинения, потом поняла, что извинений не будет, и обиделась окончательно.

– Знаешь, Танька, странный он какой-то! То вроде ласковый, кокетничает, то к чертям посылает. Не поймешь его…

– Да мелкий он еще! – сказала Танька. – Маменькин сынок. Еще, небось, в игрушечки играет. Ему еще нянька нужна, чтобы от маньяков оберегать.

– Да, избаловали его родители! – вздохнула я. – А как тут не избалуешься в такой семье?! Все-таки сын олигарха! Яхты, виллы, машины, вечеринки со звездами с малых лет…

– У Ищенко есть яхта?! – неожиданно изумилась подруга.

– Ты же сама говорила, он сын олигарха.

– Я?! Я так говорила?! Да ты что!

– Ну не буду же я выдумывать!

– А, погоди… Кажется, что-то припоминаю. Это было когда мы гуляли девятого мая?

– Ну да.

– Блин, Ульяна! Так я же не это имела в виду! Я просто немного преувеличила! Хотела сказать, что он богатый. Ну да, Ищенки хорошо живут. У них вроде машина есть. Отец свой киоск держит, вроде того. Даже два или три! Ну не яхту же! Хотя по сравнению с моим папой-пенсионером и мамой-учительницей они, конечно, настоящие олигархи!

В этот момент режиссер крикнул «Мотор!», и нам пришлось замолчать. Актеры играли очередную сцену на фоне двух посетительниц бара, одна из которых, выпучив глаза и в смятении мотая головой, изображала немой вопрос, вторая же смущенно пожимала плечами и усмехалась.

Держит киоск! Даже два или три! Смех на палочке! Мои родители и то, наверно, богаче этого Ищенко! Да что я только нашла в этом Генке – жалком, немодном, небогатом, помешанном на вампирах дурачке?!

– Найди уже себе нормального парня, – сказала Татьяна, когда дубль закончился. – Взрослого, умного, работящего. Такого, как мой, например.

– У тебя есть парень? – удивилась я.

– А почему это у меня не может быть парня? – надулась подруга. – У тебя Кристиан, Елисей, а я, типа, одна пусть тусуюсь?

Кристиан, Елисей… В том-то и дело, что их у меня никогда не было! Не было и Гены – даже Гены, жалкого, никчемного Гены, выдуманного едва ли не настолько же, насколько двое первых. У меня никогда не было парня! Я пускала всем пыль в глаза и считала себя королевой. А Танька, маленькая, некрасивая Танька, которую я всегда считала ниже себя, хуже себя, которая была просто моим дополнением, завела настоящие отношения! Она влюблена и счастлива. Она целуется. Она зарабатывает деньги. А я? Что могу я? Листать глянцевые журналы и выдумывать сказочные истории успеха?!

Неприятное открытие испортило мне настроение, и без того невеселое из-за наскучивших съемок. До самого конца эпизода в баре я молчала, изображала разговор кое-как и сидела, погруженная в свои мысли. К счастью, скоро съемки этой части завершились и режиссер объявил перерыв аж на целый час – до полчетвертого. Я переоделась в платье и отправилась бродить по коридорам киностудии в надежде развеять свою тоску. Навстречу то и дело попадались люди в странных костюмах, расфуфыренные девицы, размахивающие принтерными листками с каким-то текстом, лощеные кавалеры, лица которых я как будто бы где-то уже видела, но не могла вспомнить, влекомые рабочими тележки с реквизитом – то с диванами, то с креслами, то с сеном и обрубками деревьев, то с какими-то растениями в кадках…

После прогулки мое настроение немного улучшилось. Тем более что, вернувшись в павильон, где тусовались мои коллеги, я обнаружила их за игрой в мафию.

– Где ты бродишь?! – буркнула Татьяна. – Я тут уже банду обезвредила!

Неподалеку от нас, живых человеческих декораций, рабочие сооружали декорации неживые: в пустом закутке с обоями возникало подобие ресторана, неотъемлемой частью которого были притащенные из «бара» столы, покрытые белыми скатертями. Дело шло ни штако, ни валко. К полчетвертому рабочие не закончили, к четырем тоже. Лишь в пятнадцать минут пятого специальные женщины расставили на столах еду, а режиссер выстроил массовку перед собой, чтобы определить, где чье место будет.

– Еда! – прошептала подруга, глядя на реквизит. – Интересно, она настоящая? Она для нас? Можно будет ее есть?

– Не трави душу! – Я, так и не перекусившая после раннего завтрака, тоже уже серьезно проголодалась. – По-моему, лучше нам не обольщаться на этот счет!

На тарелочках, изображавших шикарное угощение, были разложены листы салата, а поверх них – тертая морковка, несколько колесиков ливерной колбасы и плавленый сырок. Очевидно, телезрителю он должен был показаться камамбером. Впрочем, мне сейчас было уже практически все равно, что положить в рот: пусть бы в кино снимались хоть черные сухари, лишь бы массовке разрешили их погрызть! Увы, мое нехорошее предчувствие оправдалось: с едой нам с Танькой не повезло. Рассадив всех массовщиков за столы (чем он руководствовался при этом? костюмами, внешностью, ростом? понятия не имею!), режиссер оставил меня, Таню и пузатого мужика в качестве стоячего фона. Нам полагалось толпиться в углу ресторана, в том месте, откуда выходили артисты, и изображать светский раут: болтать, умиляться и с восхищением глядеть на импровизированную сцену, где по сюжету происходило вручение какой-то награды. В качестве реквизита (и ужина) выдали по бокалу чего-то теплого, желтого, с пузырьками. Мнимое шампанское оказалось газировкой «Буратино».

Стоит ли рассказывать о том, как мы намучались?! Поначалу я развлекалась тем, что придумывала костюмы для актрис: новые, лучшие, чем те, что на них надеты. Вскоре уже и это не помогало. Ноги отекли, все вокруг опротивело, мысли вертелись лишь вокруг еды и сна… В этом плане съемки в фильме оказались чем-то вроде раздачи листовок или работы в кафе, только хуже. Актеры, кажется, тоже утомились: они то заговаривались, то забывали слова (которые, кстати, начали учить час назад), то вообще как будто спали на ходу. Из-за каждого прокола сцену приходилось снимать заново, поэтому, даже несмотря на минимальное количество дублей и репетиций, съемки превратились в нескончаемую тягомотину. О том, сколько еще им предстоит тянуться, мы с Танькой смогли судить по роли одного из актеров, валявшейся на полу за декорацией. Исходя из объема текста, мы едва ли сняли одну десятую из запланированного на сегодня!

Через пару часов стояния на ногах нам, наконец, разрешили отдохнуть: в нескольких следующих сценах героев снимали крупным планом, и массовка не требовалась. Некоторые измученные статисты уснули прямо на месте, сидя на стульях и опустив голову на стол. Другие, как бездомные котята, разбрелись по студии. Танька решила пойти поискать нам еды:

– Ведь должна же здесь быть какая-нибудь столовая! Или хотя бы ларек!

Я решила остаться в павильоне и обещала вызвать подругу телефонным звонком, если мы вновь понадобимся режиссеру. Кстати, ему, кажется, тоже уже порядком надоело это кино.

– Кто шептался?! Я спрашиваю, кто тут шептался?! Е-мое, у нас опять брак по звуку! Юра, переснимаем! Со слов «Дорогая, а где Синепупенко?». И выгоните массовку! Актеры массовых сцен, покиньте, пожалуйста, павильон, но не расходитесь!

Измученные, сонные статисты кое-как разлепили глаза, оторвали попы от стульев и поплелись в коридор. Здесь уже не кипело такой жизни, как с утра. Единственной живой душой был то ли охранник, то ли привратник, то ли ассистент – дядечка, сидящий у дверей нашего павильона и следящий за тем, чтобы они были закрыты во время съемок. Стул, занятый им, тоже был единственным в коридоре. Часть массовки предпочла привалиться к стенам, остальные расселись прямо на полу.

– Замордовали! – признался пузатый.

– Да если бы я знал, что это такая нудиловка…

– …не пошел бы никогда в жизни!

– Здесь с ума можно сойти!

– И кто только смотрит эти дурацкие сериалы?!

Привратник усмехнулся. Видимо, подобные разговоры он слушал каждый день. И каждый день на съемочной площадке была толпа статистов, мечтавших о деньгах и славе.

– Ничего! – утешал всех и себя в первую очередь длинноволосый парень. – У знаменитостей тоже не все сразу было гладко! Не вышло с двадцать третьего раза – получится с двадцать четвертого!

– Ты бы лучше в театральный институт шел, чем тут ошиваться! – прокомментировал его речь потерявший работу конторский клерк.

– Неохота… – ответил парень.

– Да кому нужны эти институты?! – это уже девушка в зеленом вступила в беседу. – Главное – внешность и личные связи! Вот как у меня, например! У меня уже грандиозный опыт – тридцать три съемочных дня в фильмах и сериалах! Еще разок-другой, и режиссер обязательно обратит на меня внимание, с продюсером познакомит!

Привратник не сдержался и захихикал. Девица не обратила на него внимания – или сделала вид, что не обратила.

«Неужели я выглядела так же глупо, как она, когда мечтала о дармовых деньгах и славе?» – в очередной раз задалась вопросом я. Спорить и вообще разговаривать не хотелось: не было сил. То же можно было сказать и об остальных статистах. В коридоре киностудии повисла тишина, прерываемая разве что сопением одного из безработных, умудрившегося спать, сидя на корточках. В таком виде нашу раскисшую компанию и застала вернувшаяся с поисков Татьяна.

– Принесла еды? – спросила я.

Подруга помотала головой:

– Там только автомат со «Сникерсами» и «Марсами». Не знаю, как тебя, а меня от сладкого на голодный желудок тошнит. К тому же стоит в два раза дороже, чем в магазине… Зато я принесла кое-что более интересное!

С этими словами Танька протянула мне сложенный в четыре раза клетчатый листок из тетрадки. Что это? Письмо? Я развернула.

«Здравствуйте, уважаемая Ульяна! Пишет Вам Борис Овсянкин. Возможно, Вам знакомо мое имя, так как я являюсь актером театра и кино, снимался в ряде фильмов и телепрограмм. Я заметил, что Вы снимаетесь в массовке: думаю, для девушки с Вашими способностями это слишком мелко. Надеюсь, что могу помочь Вам в артистической карьере – разумеется, в том случае, если Вы пожелаете со мной общаться. Кроме того, мне было бы очень приятно поработать с Вами на одной съемочной площадке. На следующей неделе я планирую сыграть роль в телепрограмме «Суд да дело». Если Вы желаете увидеться со мной и принять участие в этих съемках, позвоните по телефону такому-то… С нетерпением жду Вашего звонка. Борис Овсянкин».

От обрушившегося на меня счастья я неожиданно поглупела. Даже обрадоваться забыла. Только сидела и тупо таращилась в листик с посланием.

– Ну что там? – не выдержала Татьяна.

Я дала ей прочитать.

– Борис Овсянкин? – удивленно сказала подруга, ознакомившись с письмом. – А ты такого знаешь?

– Я?! Это ты должна его знать, Танька! Где ты взяла письмо?!

– В коридоре… Мне дал его парень… какой-то… Сказал, для тебя.

– Что за парень? Как он выглядел?

– Ну, такой… молодой. Лет семнадцать-восемнадцать на вид. Высокий, спортивный, блондин.

– А одет как?

– В костюме.

– Так это был сам Борис или какой-то его посыльный? – волновалась я.

– Да мне-то откуда знать!

– Что ж ты у него не спросила?!

– Да делать мне больше нечего, спрашивать у всяких в коридорах, кто они такие! Он или не он, какая разница? Ведь ты же с ним увидишься? Блин, Ульяна, тебе написал настоящий актер, а ты пристаешь ко мне с какими-то дурацкими вопросами!

Заслышав эти слова, наши коллеги-массовщики явно насторожились. На лицах одних было написано любопытство, на лицах других – удивление. Девушка в зеленом чуть не слилась со своим платьем – до того сильно хотелось ей оказаться на моем месте. Длинноволосый парень с возмущением процедил:

– Подумаешь! Актеришки какие-то ей пишут! Да кому это интересно? Тоже мне достижение! Чушь собачья!

– Эх, не выйдет из тебя артиста, Стасик, – язвительно прокомментировала подруга. – Плохо ты играешь отсутствие зависти! Не верю!

Статисты дружно рассмеялись, а я ощутила себя королевой. И с чего это мне казалось, что я ни на что не гожусь?! В первый же визит на киностудию понравиться артисту и быть приглашенной им на свидание – тут есть чему позавидовать! Что ни говори, а меня ожидает блестящее будущее! От этой мысли я даже временно забыла про усталость и голод. Оказалось, что весьма кстати: режиссер позвал массовку вновь занять свои места.

Судя по репликам актеров, съемки уже подходили к завершению: произносящиеся на площадке слова мы с Танькой видели на самой последней странице найденной нами роли. Однако эпизод следовал за эпизодом, дубль за дублем, а конца видно не было. Во время очередной сцены без массовки, когда статистов снова выгнали в коридор, мы взялись рассматривать висящее возле двери павильона расписание съемок и поняли, что найденный нами текст охватывал далеко не все, что было запланировано на сегодня! Впереди было еще несколько сцен.

– Ну это уже ни в какие ворота не лезет! – завозмущались статисты.

– Обещали до семи, а сейчас уже полвосьмого!

– Мы тут все умрем от голода и усталости!

– Даже не объясняют толком, сколько еще!

– Нас тут вообще за людей не считают!

– Вот именно! Предлагаю объявить забастовку!

– Пойти к бригадиру и потребовать, чтобы нас отпустили!

– Точно, точно!

– Верно говоришь!

Мысль пойти к бригадиру всем понравилась, но как это сделать, никто не знал. Где он, этот бригадир? Тетенька, собравшая нас в метро, абсолютно не позаботилась о том, чтобы сообщить свое местонахождение. О массовке тут вообще никто не думал. У каждого из участников съемочного процесса были более важные и интересные занятия, нежели разговаривать с живыми декорациями, разъяснять им их права и обязанности.

Побродив толпой по студии, мы выяснили, что бригадирша давно ушла домой, а проблемами массовки занимается какая-то Марина. Отыскав ее, мы были посланы к Вике. Вика заявила, что это не ее дело и нам следует обращаться к Оксане. Последняя оказалась неприятного вида дамочкой, которая, выслушав наши жалобы, заявила, что недовольные могут идти домой хоть сейчас.

– А деньги?

– Деньги выплачиваются по окончании съемочного дня, – невозмутимо ответила Оксана и, не дожидаясь нашей реакции, повернулась спиной.

Похоже, мы попали в ловушку!

Потерянного времени было слишком жалко, чтобы уходить без оплаты. Нам ничего не оставалось, кроме как тащиться обратно в павильон и выполнять указания режиссера. Потянулись новые дубли, еще унылее предыдущих… Репетиция! Мотор! Брак по звуку! Перезаряжаем пленку!.. На лице режиссера была написана злость и ненависть к собственной работе. Актеры мечтали об ужине и кровати. Операторы и люди с микрофонами на палках смотрели с нескрываемым отвращением и усталостью. Счастливее всех были те, кто сидел за огромными пультами в мягких креслах: некоторые из них уже уснули.

Завершился, наконец, последний эпизод из расписания у двери. Неужели можно по домам?! И снова нет. Объявили, что планируется доснять еще несколько сцен.

– А кто недоволен, тот пойдет в соседнюю студию сниматься в «Золушке из Капотни»! – остроумно объявил режиссер. – Они там с шести до часу ночи работают и спят здесь же!

Народ, назначенный сидеть за столиками «ресторана», распустили, а нас, самых «счастливых», оставили еще как минимум на час, снова изображать светскую беседу и элегантно попивать из залапанного бокала теплый, липкий, приторный лимонад с испарившимся из него газом.

– Мне кажется, это никогда не кончится! – прошептала Татьяна.

Я тоже начала приходить к такой мысли. В одном из перерывов между дублями, когда я с голодухи стянула с тарелки на грязном столе листик салата (остальное уже было съедено), тетка-реквизиторша обвинила меня в жадности и прожорливости. После этого стало окончательно ясно, что все хуже некуда. Даже мысли об Овсянкине не помогали. В конце концов, мне расхотелось домой: уже стало просто все равно, где мы сегодня будем ночевать…

И в этот самый момент объявили, что съемки окончены.

Наконец-то! Неужели я буду вознаграждена за свои труды?!

Мы с Танькой бросились к Оксане за деньгами. И получили… по 300 рублей!

– А почему так мало? – ошарашенно спросила подруга.

– Всегда так! – ответила тетка.

На ее мерзкой физиономии читались невинность и удивление. Видимо, ничего странного в том, чтобы вкалывать тринадцать часов подряд за триста рублей, Оксана не находила. Ведь у нее-то зарплата была совсем другой! А тут речь шла всего лишь о массовке!

…По дороге домой мы с Татьяной не разговаривали: не было сил. Не знаю, как она, а я даже не думала ни о чем. Все окружающие люди, прохожие, пассажиры метро, продавцы и милиционеры казались мне огромной массовкой какого-то гигантского фильма, которая только делает вид, что живет реальной жизнью. В голове бессмысленно вертелось имя Бориса Овсянкина, не порождая уже никаких эмоций. Перед глазами стоял образ жареной курицы.

До дому я добралась в одиннадцать часов вечера.

Из дневника Тани Шмаровой

«15 июля 2010.

…Только к вечеру более-менее отошла от вчерашних съемок. Это просто ужас! Пока тусовалась там, сто раз пожалела, что позволила Ульяне втянуть себя в эту ерунду! Целый день сплошного унижения – и хоть бы деньги за это платили! По-моему, работы хуже, чем в массовке, невозможно придумать. Уборщицы и то получают больше денег и уважения. Но самое удивительное, что есть глупые люди, которые каждый день таскаются на съемки за 300 р. и воображают, что станут звездами! До тех пор, пока существуют эти дураки, не уважающие себя и готовые вкалывать бесплатно, нормальным людям ничего не заработать в массовке.

Кстати, за отсидку в зрительном зале во время съемок телешоу тоже платят 300 р. Об этом мне сказала Ульяна. Она же у нас собирается на съемки какой-то дурацкой передачи про суд, ее этот Овсянкин пригласил! Звала и меня с собой, ну уж нет, тут я пас, у меня есть занятие поинтереснее, чем просиживать попу, глядя на всякую ахинею!

Если бы я сама не передала Ульке это письмо, ни за что бы не поверила, что артист может заинтересоваться статисткой! Хотя… я и сейчас не верю. Что-то во всем этом не так. Подвох какой-то. Впрочем, Улька в восторге, она, кажется, уже заочно влюблена в этого Бориса (хотя ни я, ни она, ни мои родители ни разу не слышали о таком актере). Про Ищенко вообще не вспоминает. И про Елисея этого тоже… если он вообще существует. Зато про платье свое пурпурное, которое где-то увидела, никак не может забыть. Вбила себе в голову, что может быть хороша только в нем. А я что-то так ей рассочувствовалась, что решила дать в долг все, что заработала аудитом за это время. Наверно, еще и у любимого займу, когда ему аванс выдадут. Уверена, он мне не откажет, он такой славный! Пусть Ульяна купит себе это платье, раз без него жить не может! Подруга же все-таки!

А что касается нашего сегодняшнего свидания…»