Поклонение деревьям и растениям

 

У кельтов был свой собственный культ деревьев, но они приняли и местные культы – лигурийский, иберийский и другие. Fagus Deus (божественный бук), Sex Arbor, или Sex Arbores, на пиренейских надписях, и безымянный бог, изготовленный из хвойного дерева на алтаре в Тулузе, возможно, указывают на местные лигурийские культы дерева, принятые кельтами в римские времена. Леса часто управлялись отдельной богиней, подобной Dea Arduinna Арденнского леса и Dea Abnoba Черного леса. Но, как правило, лесу предназначался целый класс божеств деревьев, например Fatx Dervones, духи дубрав Северной Италии. Скопления деревьев, подобные Sex Arbores, почитались, возможно, за их высоту, уединенность или некоторые другие особенности.

Кельты устраивали свои священные места в темных рощах, деревья увешивали пожертвованиями или головами жертв. Человеческие жертвы вешали или накалывали на деревья (например, так практиковали воины боудикки), потому что деревья были обителью духов или божеств, которые во многих случаях имели власть над растительностью.

Плиний говорил о кельтах: «Для них нет ничего более священного, чем омела и дерево, на котором она растет. Но кроме этого, они выбирают дубравы в качестве своих священных рощ и не выполняют ни одного священного обряда без использования дубовой ветви»[30].

Максим Тирский также говорил о кельтском (германском?) изображении Зевса как высокого дуба, a в древне‑ирландском глоссарии приводится слово «daur» («дуб»), как древнеирландское имя для обозначения бога, и переводится как «dia» («бог»). Священный костер, возможно, получали посредством трения дубовой древесины, и именно из‑за древней святости дуба кусок его древесины до сих пор еще используется как талисман в Бретани. Другие арийские народы, кроме кельтов, считали дуб символом высшего бога, Солнца или Неба, но, вероятно, это не было его древнейшим значением. Дубовые леса некогда были более обширны в Европе, чем теперь, а древняя традиция, согласно которой некогда люди ели желуди, оказывается хорошо обоснованной свидетельствами археологических находок, например, в Северной Италии. Люди, живущие в области дубрав и употреблявшие желуди в пищу, могли легко принять дуб в качестве представителя духа растительности или роста. Дуб долговечен, его листва была защитой, он давал пищу, его древесина использовалась в качестве топлива, и поэтому он явно был другом человека. По этим причинам и потому, что дуб был наиболее выносливым и живучим существом из всех, каких люди знали, он стал воплощением духов жизни и роста. Фольклорные предания показывают, что дух растительности в форме своего представителя ежегодно был убиваем, хотя в то же время был полон энергии, и его жизнь могла бы приносить пользу всем и передаваться неуменьшенной его преемнику. Поэтому дуб или человек, представляющий дух растительности, или оба вместе, сжигались в кострах в день летнего солнцестояния. Каким образом в таком случае дуб стал символизировать бога, приравниваемого к Зевсу? Возможно, это произошло потому, что Зевс обладал сельскохозяйственными функциями, и более ранний дух растительности стал божеством с функциями, похожими на функции Зевса. Костры разжигали, чтобы поддержать жизнь Солнца; они питались из дубравы, и в них сжигали дуб или человеческую жертву, символизирующие дух, воплощенный в дубе. Возможно, считалось, что Солнце подпитывается кострами, которые жгли среди священных дубов; таким образом, это было «первоначальное хранилище или резервуар огня, который время от времени вытягивался, чтобы накормить Солнце». Дуб стал символом яркого бога, соединенного также с ростом. Но, судя по народным верованиям, старое представление все еще оставалось могущественным, а дерево или человеческая жертва влияли на благо всего растительного роста и на жизнь.

Доктор Эванс считает, что «первоначальным святым объектом в центральных дольменах Стоунхенджа было священное дерево», а именно дуб, являющийся олицетворением кельтского Зевса. Дерево и камни, когда‑то связанные с почитанием предков, стали символами «скорее небесного Духа или Духов, чем душ умерших людей». Но теперь доказано, что Стоунхендж уже существовал до прихода кельтов, следовательно, такой культ был докельтским, хотя он вполне мог быть принят кельтами. Практиковался ли этот гипотетический культ племенем, группой племен или целым народом, остается неясным, и можно вполне сомневаться, был ли Стоунхендж когда‑либо чем‑то большим, чем сценой для культовых обрядов предков.

Другие деревья – тис, кипарис, ольха и ясень – также были объектами поклонения, судя по тому, что Лукан говорил о священных рощах в Марселе. Ирландские друиды приписывали особые качества орешнику, рябине и тису, древесина которых использовалась в магических церемониях, описанных в ирландских текстах. Костры из рябины зажигали друиды враждебных армий и произносили над ними заклинания, чтобы нанести поражение противостоящему воинству, и древесина всех этих деревьев до сих пор считается эффективным средством против фей и ведьм.

Ирландское священное дерево – биле – было очень старым по возрасту, растущим над чудотворным источником или крепостью. Пять таких биле описаны в «Диндсенхасе», и одним был дуб, который давал не только желуди, но орехи и яблоки. Мифические деревья Элизиума давали те же разнообразные плоды, и причиной этого в обоих случаях, возможно, является тот факт, что, когда выращенное яблоко занимало место желудей и орехов как основной элемент пищи, слова, относящиеся к «ореху» или «желудю», передавались яблоку. Затем легко мог возникнуть миф о деревьях, на которых росли все эти плоды. Другим ирландским биле был тис, описанный в поэме как «крепкий сильный бог», в то время как такие фразы в этой поэме, как «словесно чистый человек», «суждение источника», «заклинание познания», могут иметь отношение к обычаю написания предсказаний огамическим письмом на тисовом прутике. Еще одним биле был ясень, отсюда название Фир Биль («люди деревьев») – возможно, это был тотемный клан. Жизнь королей и вождей, по‑видимому, была связана с этими деревьями, вероятно, как с представителями духа растительности, воплощенного в дереве, и под их тенью они проходили инаугурацию. Но поскольку заместителя вождя убивали, то, несомненно, эти выдающиеся деревья были слишком священными, слишком обильно наделяемыми сверхъестественной силой, чтобы можно было их рубить и сжигать, и этот ежегодный ритуал совершали с другим деревом. Но во время вражды одно племя гордилось уничтожением биле другого; и даже в X веке, когда биле майгхе Адайр было уничтожено Мэлеохленом, этот поступок вызвал настоящий ужас. «Но, о читатель, это дело не прошло безнаказанным». О другом биле, биле Боррисокане, говорится, что любой дом, в котором был сожжен его кусочек, будет сам уничтожен огнем.

Племенные и личные имена указывают на веру в происхождение богов или духов деревьев и, возможно, в тотемизм. Эбуроны были племенем дерева тис (eburos); битуриги, возможно, имели в качестве символа омелу, а их прозвище вивиски подразумевает, что они были названы «людьми омелы». Если биле (дерево) связано с именем Биль, предка милезианцев, то это может указывать на некоторый миф о происхождении от священного дерева, как в случае с Фир Биль. Другие имена, например Гуидген (Видуогенос, «сын дерева»), Дерген (Дервогенос, «сын дуба»), Гуэрнген (Верногенос, «сын ольхи»), подразумевают происхождение от дерева. Хотя эти имена стали традиционными, они выражают то, во что некогда верили. Обнаруживаются также имена, идентичные названию дерева: Эбурос, или Эбур («тис»), Деруа, или Деруакус («дуб») и т. д.

Почитание деревьев, растущих возле могильных холмов или мегалитических памятников, было, вероятно, докельтским культом, продолженным кельтами. Дерево воплощало в себе дух похороненного под ним человека, но такой дух мог затем с трудом дифференцироваться от духа дерева или божества. Даже теперь в кельтских районах существует особенное почитание деревьев, растущих на кладбищах. Опасно срубать дерево или срывать с него лист или ветку. На бретонских церковных кладбищах тис, как считается, простирает свой корень до уст каждого трупа. История могилы дочери кельтского короля Кипериссы в районе реки Дуная, от имени которой и произошло выражение «жалобный кипарис», связана с распространенными легендами о деревьях, растущих из могил возлюбленных до тех пор, пока не сплетутся их ветви. Они воплощают веру в то, что дух мертвых находится в дереве, которое было, таким образом, по всей вероятности, объектом культа. Примеры таких легенд встречаются и в кельтской истории. Колы из тиса, вбитые в тела Найси и Дейрдре, чтобы сохранить их в отдельности, выросли в деревья тиса, вершины которых охватывали Собор Армы. Тис рос из могилы Байле Мак Буайна, а яблоня – из могилы его возлюбленной Айлинн, и вершина каждого дерева имела форму их голов. Отождествление дерева и духа мертвых здесь полное.

Бузину, рябину и терновник до сих пор сажают вокруг домов, чтобы не подпускать близко ведьм, или веточки рябины вешают над дверными проемами – пережиток того времени, когда считалось, что в них обитает благотворный дух, враждебный к дурным влияниям. В Ирландии и на острове Мэн терновник считается прибежищем фей, и они, подобно феям лесистой местности или «лесным людям», являются, возможно, представителями старых духов деревьев и богов рощ и лесов.

Поклонение деревьям было укоренено в древнейшем почитании природы, и церкви было крайне трудно подавить его. Соборы осудили культ деревьев, жертвоприношения им, помещение перед ними и перед источниками или камнями огней, а также веру в то, что некоторые деревья были слишком священными, чтобы их можно было срубить или сжечь. Тяжелые штрафы были наложены против тех, кто совершал эти обряды, однако они продолжаются до сих пор. Например, епископ из Оксера Аматор пытался препятствовать почитанию большого грушевого дерева, стоявшего в центре города, на котором его полухристианизированные жители очень грубо вешали головы животных. Наконец святой Герман уничтожил его, но с риском для жизни. Святому Мартину из Тура позволили разрушить храм, но не дали уничтожить стоявшую возле него высокопочитаемую сосну. Это – превосходный пример того, как большая часть официального язычества пала перед христианством, в то время как более древняя религия земли, из которой она выросла, полностью не могла быть уничтожена. Церковь часто шла на компромисс. Изображения богов прикрепляли к деревьям, их заменяли на изображения Девы, но это имело любопытные результаты. Возникали легенды, рассказывавшие о том, как верующий был приведен к дереву, и там ему открылся образ Мадонны, чудесным образом находившийся среди ветвей[31]. Это аналогично легендам об обнаружении изображений Девы в земле, тогда как это были изображения Матерей‑богинь.

Изображения священных деревьев иногда встречаются на монетах, алтарях и вотивных предметах. Если верна интерпретация, которая усматривает на алтарях в Париже и Треве воспроизведение части легенды о Кухулине, то показанные там деревья не обязательно были священными. Но в других случаях могут изображаться священные деревья.

Теперь обратимся к описанию Плинием обряда с омелой. Друиды не называли ничего более священного, чем это растение и то дерево, на котором оно росло (возможно, это дуб). Вырастали целые рощи с омелой, ветви дуба использовались во всех религиозных обрядах. Все, что росло на дубе, считалось посланным с неба, и наличие на нем омелы показывало, что бог выбрал это дерево для своего покровительства. Обнаружение омелы, достаточно редкое, было особым ритуалом. В шестой день Луны омелу собирали. Приготовления к жертвоприношению и празднику делались под деревом, и туда приводили двух белых быков, рога которых никогда не были связаны. Друид, облаченный в белое, влезал на дерево и срезал омелу золотым серпом. Когда она падала, ее ловили в белую ткань; затем приносили в жертву быков и произносили молитву о том, чтобы бог дал им дар процветания. Омела называлась «универсальным целителем», а сделанная из нее микстура делала бесплодных животных плодовитыми. Это было также средство против всех ядов. Едва ли мы можем считать, что такой сложный ритуал был просто приготовлением для медико‑магического использования омелы. Возможно, этот обряд был пережитком чего‑то более важного, однако Плиний дает только некоторые живописные детали обряда и оставляет без внимания объяснение ритуала. Он не сообщает нам, что бог, о котором он говорит, был, возможно, богом Солнца или богом растительности. Что касается «дара», то, вероятно, подразумевался дар роста в поле и стаде. Возможно, дерево срубали и сжигали, а быки были воплощениями растительности, как и дерево. По‑видимому, этот обряд имел место во время празднования дня летнего солнцестояния, праздника роста и плодородия. До сих пор омелу собирают в канун этого дня и используют в качестве противоядия от ядов или для исцеления ран. Ее друидское название все еще сохраняется в кельтской речи в словах, означающих «всецелитель», в то время как она также называется «sugh an daraich», «сок дуба», и «Druidh lus», «сорняк друида».

Плиний описывает и другие травы, пользующиеся благосклонностью кельтов. Selago собирали без использования железа после жертвования хлеба и вина духу растения. Человек, собирающий selago, носил белую мантию и после омывания ног ходил босиком. Согласно друидам, это растение предохраняло человека от несчастного случая, а его дым при сжигании излечивал от глазных болезней. Samolus клали в питьевые корыта как средство против болезней у скота. Его собирал постящийся человек, причем левой рукой; его нужно было вырывать с корнем, и собиратель не должен был оглядываться назад. Вербену собирали на восходе Солнца после искупительной жертвы Земле, возможно, потому, что при выкапывании растения нарушалась поверхность почвы. При натирании вербеной тела исполнялись все желания; она отгоняла разные болезни и лихорадку; она была противоядием от яда змей; и она примиряла сердца. Ветка высушенной травы использовалась для украшения пира, что делало гостей более дружелюбными.

Ритуал, используемый при сборе этих растений, – молчание, чистота, различные табу, жертвоприношения – обнаруживается всюду, где собирали растения, достоинство которых в том, что в них заключен дух. Другие растения все еще используются как амулеты современными кельтскими крестьянами, и в некоторых случаях ритуал их сбора похож на тот, который описан Плинием. В ирландских сагах растения обладают магическими силами. «Волшебные травы» кладут в ванны, чтобы они восстановили красоту купающихся в них женщин. В «Тайн» раны Кухулина зажили с помощью «бальзамов и исцеляющих трав волшебной силы», а Диан Кехт использовал подобные травы, чтобы оживить погибшего в сражении при Маг Туиред.

 

Глава 14

Поклонение животным

 

Частота совершения ритуалов поклонения животным, чистых и простых, постепенно шла на спад среди кельтов исторических времен, и теперь животные считались главным образом символами или атрибутами божеств. Древний культ был связан с пастушеской стадией, когда животные считались божественными, или с сельскохозяйственной стадией, на которой они символизировали дух зерна, и, возможно, с тотемизмом. Мы исследуем здесь 1) следы древних культов животных; 2) превращение богов животных в символы и 3) следы тотемизма.

 

1

 

Присутствие быка с тремя журавлями (Тарвос Тригаранос) на алтаре в Париже, наряду с богами Езусом, Юпитером и Вулканом, предполагает, что это было божественное животное, или персонаж божественного мифа. Как было замечено, этот бык может быть быком из «Тайн Бо Куальнге». И он, и его противник были реинкарнациями свинопасов двух богов. В ирландских сагах реинкарнации приписываются только богам или героям, и это может указывать на божественность быков. Мы видели, что этот и другой алтарь могут изображать какой‑то миф, в котором бык был воплощением духа дерева или растительности. О божественном естестве быка свидетельствует его присутствие на галльских монетах в качестве религиозного символа, и изображения этого животного с тремя рогами – очевидный символ божественности. На таком бронзовом изображении клялись кимбри, кельтизированные германцы. Эти изображения являются доримскими, поскольку они обнаружены в Гальштадте и Ла‑Тене. Личные имена, подобные Доннотаурусу (эквивалент Донн Таруос из «Тайн») или Дейотаросу («божественный бык»), показывают, что люди получали имена в честь божественного животного. Подобным образом множество топонимов, в которых встречается слово «таруос», в Северной Италии, Шотландии, Ирландии, на Пиренеях и в других местах, означали места распространения культа быка или то, что какой‑то подобный миф, разработанный в «Тайн», был здесь локализован. Но, как, возможно, в случае с Кухулином и быком, это животное склонно становиться символом бога, – тенденция, которой, видимо, способствовало распространение митраизма с его символическим быком. Бог Медрос, опирающийся о быка, изображенный в Хагуэнау, возможно, является формой Мидира, или Медуриса, что было прозвищем Тоутатиса, если Медрос не означает просто Митра. Отзвуки культа быка или истории коровы слышны в ирландских историях об этих животных, приведенных из земли сидхе, или о волшебных быках и коровах, которые давали огромное количество молока, или в священных легендах о волах, ведущих какого‑нибудь святого к месту его будущей церкви. Подобные легенды рассказывают также о свиньях, и, возможно, они возникли в то время, когда христианская церковь заняла место языческого культа животного. В легенде, где место церкви указывает на место почитания божественного животного, соединились старый и новый культ. Поздние остатки культа быка можно найти в праздничной процессии БоеиГ Gras в Париже.

Уже упоминался культ бога‑свиньи Моккуса. Кабан был божественным символом на знаменах, монетах и алтарях, и были обнаружены многочисленные бронзовые изображения этого животного. Это были храмовые сокровища, а в одном случае кабан был трехрогим. Но он стал символом богини, как это заметно по алтарям, на которых он сопровождает богиню, возможно богиню плодородия, и по бронзовым изображениям богини, сидящей на кабане. В Британии встречаются алтари, на которых это животное может быть символом – «каледонским чудовищем» из поэмы Клаудиана. Галатские кельты и в Нагорье всегда воздерживались от поедания плоти свиней. Это уже проявление тотемизма. Но свинья почитается в Ирландии, а в текстах говорится о чудовищного размера свинье, являющейся основной пищей на знаменитых пиршествах. Возможно, это были легендарные формы почитания старых богов‑свиней на жертвенных праздниках их плоти. Магическая свинья была также бессмертной пищей богов. Но кабан был табу для некоторых людей, например для Диармайда, хотя, возможно, это является напоминанием об ограничениях в отношении кланового тотема. В уэльской истории свинья происходит из Элизиума, – миф, объясняющий начало процесса ее одомашнивания, хотя этот процесс подразумевает, конечно, более древнее происхождение культа животного. Когда животные становятся домашними, старые культовые ограничения снимаются. По этой причине галлы, которые поклонялись антропоморфному богу‑свинье, торговали этими животными и, возможно, ели их. В уэльской истории говорится также о магическом кабане Тврх Трвит, на которого охотился Артур, – возможно, это сказочная реминисценция о божественности кабана. Топонимы также указывают на культ свиньи, и напоминания о ее божественности, возможно, лежат в основе многочисленных ирландских историй о волшебной свинье. Магическая свинья, которая вышла из пещеры Круахан и уничтожила молодые посевы, напоминает о териоморфном духе зерна в его случайном разрушительном аспекте. Кости свиньи, иногда кремированные, были обнаружены в кельтских могилах в Британии и в Гальштадте, и в одном случае животное было похоронено одно в кургане в Гальштадте, так же как священных животных хоронили в Египте, Греции и в других местах. Когда животное было похоронено с умершим человеком, это, возможно, было жертвой духу или богу подземного мира.

Факт обожествления змеи доказывается появлением рогатой змеи с двенадцатью римскими богами на галло‑римском алтаре. В других случаях рогатая или бараноголовая змея появляется как атрибут бога, и мы видели, что бараноголовая змея может быть слиянием змеи как хтонического животного с бараном, жертвуемым умершему. В Греции Дионис имел форму и быка, и рогатой змеи; возможно, рога произошли от символики быка. С. Рейнак утверждает, что примитивные элементы орфического мифа о фракийском Дионисе‑Загреусе – божественных змеях, порождающих яйцо, откуда произошла рогатая змея Загреус, – встречаются в искаженной форме в Галлии. Там считалось, что обвивающие змеи порождают магическое яйцо, а рогатой змее поклонялись, но это не было связано с яйцом. Но возможно, некогда они были связаны, и если это так, то это могло послужить основой распространения как греческих, так и кельтских религиозных представлений во Фракии. Однако это может быть простым совпадением, поскольку рогатые змеи известны и в других мифологиях; возможно, рога – это символ божественности. Рогатая змея иногда сопровождает бога, у которого есть рога, возможно Цернунна, бога подземного мира, в соответствии с хтоническим характером змеи. В цикле о Кухулине Лоэг во время посещения потустороннего мира видел двухголовых змей, – возможно, это еще один намек на этот аспект животного.

Во всех этих культах животных видны тенденции делать божественное животное антропоморфным. Теперь мы должны рассмотреть некоторые примеры полного антропоморфного процесса.

 

2

 

Старый культ медведя уступил место культу медвежьей богини и, вероятно, медвежьего бога. В Берне – старый кельтский топоним, означающий «медведь», – была обнаружена бронзовая группа с богиней, держащей патеру с плодом, и медведем, приближающимся к ней, как будто для того, чтобы полакомиться плодом. Надпись гласит: «Deae Artioni Licinia Sabinilla». Местный культ медведя некогда существовал в Берне, и до сих пор о нем напоминает присутствие там известных медведей, но божественный медведь уступил место богине, чье имя и символ были медвежьими. От древнекельтского «Артос» (жен. «Арта»), «медведь», произошли различные божественные имена. Из них Деа Артио(н) означает «богиня‑медведица», а Артайос, эквивалентный Меркурию, возможно, был богом‑медведем. Другая богиня‑медведица, Андарта, почиталась в Дие (Дроме), – это слово, возможно, означает «сильный медведь», а «Анд‑» – увеличительный суффикс. Многочисленные имена, произошедшие от «Артос», возможно, являются свидетельством широко распространенного культа медведя, и это слово также встречается в уэльских и ирландских личных именах – Артхмаэл, Артхбиу и, возможно, Артур, и многочисленных «Арт» – в ирландских текстах. Происхождение от божественного медведя видно также в именах, подобных уэльскому Артген, ирландскому Артиган (от Артигенос, «медвежий сын»). Другим кельтским именем для обозначения медведя было галльское «мату», ирландское «матх», встречающееся в имени Матугенос («медвежий сын») и в Мак Махон, которое является искаженной формой Мак‑матх‑гхамхайн («сын медвежьего сына», или «медвежий»).

Подобным образом культ оленя, по‑видимому, уступил место культу бога с оленьими рогами, изображенному на многих барельефах и, вероятно, связанному с подземным миром. Олень, как любитель поедать пшеницу, возможно, считался воплощением духа зерна, а затем был связан с областью «под землей», откуда вырастала пшеница, – по одной из тех инверсий мысли, которые столь распространены на стадии перехода от богов животных к богам с животными символами. Лосю, возможно, поклонялись в Ирландии, а трехрогий олень – персонаж одной истории в саге о Фионне. Его третий рог, подобно третьему рогу быка или кабана, может быть знаком божественности.

Лошади также поклонялись, но богиня Эпона (галльское «эпос», «лошадь»), покровительница лошадей и ослов, заняла ее место и имела далеко распространившийся культ. Она едет на лошади или кобыле с жеребенком, или находится среди лошадей, или кормит лошадей. Изображение кобылы, кормящей грудью жеребенка, – рисунок, аналогичный тем, на которых Эпона кормит жеребят, – показывает, что не была забыта ее первичная лошадиная сущность. Галлы разводили лошадей, а Эпона была богиней ремесла; но, как и в других случаях, культ лошади, должно быть, предшествовал ее одомашниванию, а ее мясо, возможно, съедали, и если съедали, то только в виде таинства. Наконец, божественная лошадь стала антропоморфной богиней лошади. Ее изображения были помещены на некоторых надписях, а статуэтки были найдены в конюшнях или в казармах кавалерии. Остатки этого культа были обнаружены в долинах рек Дунай и Рейн, в Восточной Галлии и в Северной Италии – кельтских регионах, – но повсюду изображение Эпоны носила римская кавалерия, завербованная из кельтских племен. Эпона связана с символами Матерей‑богинь, причем одна надпись гласит: «Эпонабус», как будто была группа богинь с именем Эпона. Богиня, которая способствовала плодовитости кобыл, легко ассоциируется с богинями плодородия. Эпону, возможно, также путали с речной богиней, которая воспринималась как «горячая лошадь». Эту форму принимали духи воды, и Матери‑богини были также богинями реки.

Статуэтку лошади, с посвящением богу Рудиобусу, неизвестному в других случаях, возможно, носили в процессиях, в то время как мул имеет посвящение Сегомо, приравниваемому в другом месте к Марсу. На нескольких надписях упоминается бог мулов Мулло, также эквивалентный Марсу. Связь с Марсом обнаруживается в том факте, что октябрьскую лошадь жертвовали ему ради плодородия, – видимо, лошадь была связана у кельтов с плодородием. Лошадь приносили в жертву и кельты, и тевтонцы на праздник дня летнего солнцестояния, несомненно, как божественное животное. Следы этой кельтской традиции сохранились в местных легендах, и они могут интерпретироваться в более полном свете тевтонских обычаев. В Ирландии был обычай: человек с головой лошади мчался через огонь и, как предполагалось, символизировал весь скот; другими словами, он был их заместителем. Легенда о Эах Лабре, лошади, которая жила в кургане и каждый год в канун дня летнего солнцестояния выходила из него, чтобы дать наставления на наступающий год, возможно, связана с жертвоприношением лошади в день летнего солнцестояния. У тевтонцев лошадь была божественным жертвенным животным и была также посвящена Фрейру, богу плодородия, в то время как голову лошади бросали в костер в день летнего солнцестояния. Лошадь время от времени рассматривалась как представитель духа зерна, а в Риме октябрьскую лошадь приносили в жертву в этом качестве ради плодородия. У кельтов лошадь, пожертвованная в день летнего солнцестояния, возможно, символизировала дух растительности и приносила пользу всем домашним животным, – старый обряд, описанный выше.

Возможно, богиня Дамона была животным божеством, если ее имя происходит от слова «даматос» («овца»), родственного уэльскому «дафад» («овца») и галльскому «дамх» («бык»). Другие божественные животные, как было замечено, были связаны с водами, а использование зверей и птиц в предсказаниях, несомненно, указывает на их божественный характер. Культ богов‑птиц может скрываться в божественном имени Бран, то есть «ворон», а упоминание о магических птицах Рианнон содержится в «Триадах».

 

3

 

Поклонение животным связано с тотемизмом, и некоторые вещи указывают на его существование среди кельтов или на существование условий, из которых развился тотемизм в других местах. Это – происхождение от животных, табу, связанные с животными, ритуальные поедания животных и экзогамия.

 

1. Происхождение от животных. Кельтские имена, подразумевающие происхождение от животных или растений, бывают двух типов – клановые и личные имена. Если последние являются тотемическими, то они должны происходить от первых, поскольку тотемизм – это клановое явление, в то время как так называемый «личный тотем», иллюстрируемый американским индейским манитоу, является хранителем, но не предком человека. Некоторые клановые имена уже были упомянуты. Другими являются Биброки из Юго‑Восточной Британии; возможно, это бобровый клан (беброс), и Эбуронес, клан тисового дерева (эбурос). Ирландские кланы носили имена, связанные с животными; одни группы назывались «телятами», другие – «грифами», третьи – «красными оленями», а связь с растениями отражена в названии Фир Биль, то есть «люди деревьев». Такой клановый тотемизм, возможно, лежит в основе историй о «потомках волков» в Оссори, которые на какое‑то время стали волками в результате святого проклятия. Другие примеры ликантропии были связаны с определенными семействами. Вера в ликантропию могла легко возникнуть в существующих волчьих кланах, превращения затем объяснялись как результат какого‑нибудь проклятия. Возможно, тотемическими были истории о Кормаке Мак Арте, вскормленном «волчицей», о Лугхайде Мак Коне, «сыне волкодава», об Ойсине, матерью которого была олениха и который не ел оленину, хотя тотемизму или культу животных может быть приписано то, что древние путешественники в Ирландии говорили о людях, считающих волков своими крестными отцами и моливших их не вредить им. В Уэльсе отряды воинов во время сражения при Каттраэтхе описываются в «Гододине» Онеурином как собаки, волки, медведи и вороны, в то время как отряд воронов Овейна, который противостоял Артуру, возможно, был вороньим кланом, позже неправильно истолкованным как настоящие вороны. Некоторые группы далриадских скоттов носили имена животных: Инел Габран («небольшой козлиный клан») и Инел Лоарн («лисий клан»). Возможно, традиция именования кланов Нагорья в честь животных или растений связана с верой в происхождение от растений или животных. На многих монетах животное изображается сидящим на спине лошади, возможно, как ведущее клан, – подобно тому как птицы привели кельтов в район Дуная. В мифах рассказывается о том, как животное – тотем клана – привело клан на его нынешнюю территорию. Такие мифы могут сохраняться в легендах о том, как животное привело святого к месту расположения его церкви. Кельтские воины носили шлемы с рогами, а ирландская история говорит о людях с кошачьими, собачьими или козлиными головами. Возможно, это были люди, носящие головной убор, сделанный из кожи или головы тотема клана, поэтому в более поздние времена их помнили как чудовищных существ, хотя рогатые шлемы связаны с той же традицией. Солинус описывает бриттов как носивших кожу животных перед вступлением в битву. Были ли это кожи тотемных животных, под защитой которых они таким образом оказывались? «Формы зверей, птиц и рыб», которые круитхне или пикты татуировали на своих телах, возможно, были тотемными знаками, в то время как рисунки вайдой на телах у южных бриттов, возможно, имели тот же характер. Некоторые знаки на лицах, изображенные на галльских монетах, по‑видимому, были татуировочными знаками.

Вполне возможно, что древний тотем волка из‑за ночных блужданий животного в лесах был связан с подземным миром, откуда, согласно кельтской вере, люди произошли и куда они возвращались и откуда происходила вся растительность. Галло‑римский Сильван, бог подземного мира, носил кожу волка и, таким образом, возможно, был богом‑волком. Были различные типы богов подземного мира, и этот волчий тип, возможно местный прародитель тотемного волка, уподобленного местными жителями Диспатеру, по‑видимому, был богом клана, который наложил свое мифическое происхождение от волка на другие кланы. Некоторые кельтские бронзовые изделия изображают волка, глотающего человека, который не оказывает сопротивления, возможно, потому, что мертв. Волк намного больше человека – возможно, это бог. Таким образом, эти бронзовые изделия символизировали веру в возвращение людей после смерти к их тотемному предку, или богу подземного мира, связанному с тотемным предком, свидетельствуя о том, что он пожирал мертвых, как некоторые полинезийские божества и греческий Евриномос.

Во многих индивидуальных именах первой частью является название животного или растения, второй – обычно «генос», то есть «рожденный от», или «сын», например, Артигенос, Матугенос, то есть «медвежий сын» (artos, matu‑); Урогенос, или Урогенертос, «тот, кто имеет силу сына тура»; Бранногенос, «сын ворона»; Куногенос, «сын собаки». Эти имена могут быть получены от имен кланового тотема, но они восходят к тому времени, когда животные, деревья и люди были в чем‑то равнозначны и была вера в возможность человеческого происхождения от дерева или животного. Профессор Рис доказывал, исходя из частоты личных имен в Ирландии типа Курой, или Ку Рой («собака Роя»), Ку Корб («собака Корба»), Мж Кон («сын собаки») и Маэлхон («раб собаки»), что существовал тотем собаки или бог‑собака – не у кельтов, а у докельтской расы. Это предполагает, что тотемизм был не кельтским, – предположение, основанное на предвзятых представлениях о том, что есть кельтские институты. Следует заметить, что эти имена являются личными, а не клановыми.

 

2. Табу, связанные с животными. Кроме отвращения к мясу свиньи, уже отмечавшегося среди некоторых кельтских групп, убийство и поедание мяса зайца, курицы и гуся запрещалась среди бриттов. Цезарь говорит, что они разводили этих животных для развлечения, но он знает только о разведении редких животных богатыми римлянами для забав, поскольку у него не было никакого знания о разведении священных животных, которых не съедали – согласно распространенной традиции культа тотема или животных. Заяц использовался для предсказаний боудиккой, несомненно, как священное животное, и было обнаружено, что в Уэльсе этим животным до сих пор приписывается священный характер. Петухов или куриц церемониально убивали и съедали в последний день Масленицы либо как прежнее тотемное животное, либо, что менее вероятно, как представителя духа зерна.

Зайца в некоторых районах не убивали, а в других на него ежегодно церемониально охотились и убивали. На ежегодных ярмарках продавали и съедали исключительно гусей. В других местах, например в Девоне, барана или ягненка церемониально убивали и съедали, его поедание считалось приносящим удачу. Предполагалось, что неудача, следовавшая после убийства некоторых животных, может быть следствием нарушения тотемных табу. Рыбу не ели в пиктской Мэтэ и в Каледонии, и отвращение к поеданию некоторых видов пресноводной рыбы наблюдалось среди горцев в XVIII веке. Как уже было замечено, некоторые рыбы, живущие в священных источниках, были табуированы, и считалось, что они дают предсказания. В Ирландии не любили мясо цапли, а на Гебридских островах считалось, что убийство лебедя приводит к несчастью. Губительные последствия убийства или поедания животного, с которым едок был связан именем или происхождением, встречаются в ирландских сагах. Конайре был сыном женщины и птицы, которая могла принимать человеческую форму, и это запрещало ему охотиться на птиц. Однажды он убил птицу, и из‑за этого, а также из‑за нарушения других табу, он лишился жизни. У Кухулина, «собаки Куланна», было табу на поедание мяса собаки, и, когда его уговорили сделать это, его сила ушла от него, и он погиб. Диармайда, которому запрещено было охотиться на кабана, с которым была связана его жизнь, Фионн заставил нарушить это табу, и вследствие этого кабан его убил. Другой пример встречается в истории о некоторых людях, превращенных в барсуков. Они были убиты Кормаком и принесены его отцу Таджу на съедение. Тадж необъяснимым образом почувствовал к ним отвращение, потому что они были превращенными людьми и его двоюродными братьями. В этой истории, которая, возможно, содержит в себе остатки тотемной традиции, отвращение является результатом того, что барсуки на самом деле являются людьми. Это – довольно распространенный м<