Административный корпус Биркенау,

Год

 

Силка сидит рядом с Гитой, обе старательно работают, время от времени встречаясь взглядами, чуть улыбаясь друг другу. При отборе Силку направили на эту работу, а не в «Канаду». И она рада, что Гита тоже сейчас здесь работает. Но она надеется, что как‑то сумеет перетащить и Магду в тепло. У Гиты коротко остриженные волосы, а вот Силке почему‑то разрешили не стричь волосы. Они закрывают ей шею и уши.

Она не замечает, как к ним подходят два эсэсовца, без предупреждения хватают ее за плечо и рывком поднимают со стула. Пока ее уводят прочь, она с мольбой оглядывается на Гиту. Каждый раз, когда их разлучают, может оказаться последним. Она видит, как к Гите подходит женщина в форме и бьет девушку по голове.

Силку выводят наружу и ведут к женскому лагерю, но она пытается сопротивляться. В лагере тихо. Все женщины на работе. Они минуют женские бараки и подходят к такому же строению, но окруженному кирпичной стеной. Силка чувствует, как к горлу подступает тошнота. Она слышала, что здесь убивают женщин.

– Нет… пожалуйста… – просит она. – Что происходит?

На грунтовой дороге у здания стоит сверкающий автомобиль. Конвойные открывают ворота и входят во внутренний двор. Один из них стучит в дверь левого здания. Когда дверь открывается, ее толкают внутрь и захлопывают за ней дверь. Силка распростерта на земляном полу, а перед ней между рядами пустых деревянных нар стоит человек, которого она помнит по процедуре отбора, старший офицер Шварцхубер.

Это внушительный мужчина, который редко появляется в лагере. Он постукивает стеком по высокому голенищу кожаного сапога. С невозмутимым видом он уставился в пространство над головой Силки. Силка пятится к двери, хватается за ручку. В тот же миг стек рассекает воздух и ударяет Силку по руке. Она вскрикивает от боли и сползает на пол.

Шварцхубер подходит к ней и поднимает стек. У него раздуваются ноздри, он тяжело дышит и в упор смотрит на нее.

– Это будет твой новый дом, – говорит он. – Встань! – (Она поднимается на ноги.) – Иди за мной.

Он приводит ее за перегородку, где расположена маленькая комната с отдельной койкой из дранки и матрасом на ней.

– Ты ведь знаешь, что в каждом блоке есть старший? – спрашивает он.

– Да, – отвечает она.

– Ну вот, ты будешь старшей в блоке двадцать пять.

У Силки перехватывает дыхание, у нее нет слов. Как может она – как может кто угодно – быть старшим этого блока? Ведь в нем женщины проводят последние часы перед отправкой в газовую камеру. Увидит ли она еще Магду, Гиту? Это самый страшный момент ее жизни.

– Тебе очень повезло, – говорит Шварцхубер.

Сняв фуражку, он швыряет ее через комнату. Другой рукой продолжает постукивать по ноге стеком. Силка вздрагивает от каждого удара, ожидая, что ее побьют. Стеком он приподнимает на ней рубашку. Ох, думает Силка. Вот в чем дело. Трясущимися руками она расстегивает две верхние пуговицы. Затем Шварцхубер засовывает стек ей под подбородок и заставляет подняться. Взгляд у него застывший. Душа у этого человека уже умерла, осталось лишь тело с его грубыми запросами.

Он вытягивает вперед обе руки, и она понимает этот жест как приказ «раздень меня». Она делает шаг вперед и принимается расстегивать многочисленные пуговицы на его френче. Ударом стека по спине он поторапливает ее. Шварцхуберу приходится выпустить из рук стек, чтобы она сняла с него френч. Взяв у нее френч, он швыряет его вслед за фуражкой. Потом снимает исподнюю рубашку. Силка принимается расстегивать его ремень и пуговицы. Опустившись на колени, она по очереди стаскивает с него сапоги.

Стаскивая второй сапог, Силка теряет равновесие и тяжело валится на койку, к которой он ее подтолкнул. Затем он садится на нее верхом. Силка в ужасе пытается прикрыться, когда он распахивает на ней рубашку. Ощущая на своем лице тыльную сторону его ладони, она закрывает глаза и подчиняется неизбежному.

 

* * *

 

– Они блатные, – шепчет охранница с зажатой в зубах папиросой.

Ее голос возвращает Силку к реальности.

– Что?

– Мужики, которым вас будут показывать. Они блатные, старшие среди заключенных, имеющие в лагере более высокое положение.

– А‑а, не солдаты?

– Нет, зэки вроде вас, пробывшие здесь уже долго и выполняющие квалифицированную работу вместе с начальством. Но они из криминальной среды. У них собственная управляющая структура.

Силка понимает. Иерархия между старым и новым.

Она входит в помещение, Йося за ней. Обе нагие и дрожащие. Силка замирает перед двумя рядами мужчин, между которыми ей надо пройти. На нее смотрят десятки глаз.

Первый с края мужчина в шеренге справа от нее делает шаг вперед, и она встречается с ним взглядом, дерзко разглядывая его и решив, что он главный. Не намного выше ее, коренастый, явно не голодающий. Она прикидывает, что ему около тридцати. Она рассматривает его лицо, не обращая внимания на язык его тела. Его выдает лицо. Грустные глаза. Почему‑то она его не боится.

– Наконец‑то! – кричит кто‑то из мужчин.

– Чертовски вовремя, Борис!

Борис протягивает руку Силке. Она не берет руку, но подходит ближе к нему. Обернувшись, жестом подбадривает Йосю.

– Иди сюда, малышка, – произносит другой мужчина.

Силка смотрит на мужчину, пожирающего глазами Йосю. Грубый верзила и с горбом. Он то и дело высовывает язык, приоткрывая потемневшие сломанные зубы. В нем чувствуется больше дикой энергии, чем в Борисе.

Йосю выбрали.

Силка смотрит на человека, которого называли Борисом.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Силка.

– Пойди возьми себе одежду. Я найду тебя, когда понадобишься.

Силка идет дальше вдоль шеренги мужчин. Все улыбаются ей, некоторые отпускают замечания по поводу ее кожи, ее тела. Она догоняет Йосю, и они вновь оказываются на улице, а потом их отводят в другой бетонный бункер.

Наконец им раздают одежду. Рубашка, у которой недостает пуговиц, штаны из ужасно грубой ткани, толстый ватник и шапка. Все серого цвета. Сапоги до колена, на несколько размеров больше. Это хорошо, поскольку для защиты от холода можно замотать ступни всяким тряпьем.

Одевшись, они выходят из бункера. Силка прикрывает глаза от яркого солнечного света. Она рассматривает лагерь, напоминающий небольшой город. Есть бараки для ночного сна, но они не стоят ровными рядами, как это было в Биркенау. Они отличаются размерами и формой. За ограждением она видит небольшой холм с возвышающейся над ним конструкцией, похожей на кран. По периметру ограждения там и сям стоят сторожевые вышки, но совсем не такие угрожающие, какие были в том лагере. Силка внимательно рассматривает верх забора и не обнаруживает изоляторов, которые указывали бы на то, что он под током. Разглядывая поверх забора пустынную бесплодную местность, простирающуюся до самого горизонта, она понимает, что забор под током не нужен. Там выжить невозможно.

Пока они тащатся в сторону зданий, где им предстоит жить, даже не зная, кто их ведет, к ним бочком пристраивается какая‑то женщина с широким обветренным лицом. Солнце как будто светит, но пронизывающий ветер обжигает открытые участки тела. Их завезли так далеко на север, что, хотя сейчас конец лета, на земле лежит снег. На женщине несколько слоев теплой одежды, крепкие сапоги, а шапка плотно завязана под подбородком. Она искоса посматривает на Силку и Йосю:

– Ну не везунчики ли вы! Я слышала, обзавелись мужиками для защиты.

Силка опускает голову, не желая поддерживать с ней разговор, и не замечает выставленную перед ней ногу. Споткнувшись, она падает плашмя, не успев вытащить руки из карманов.

Йося наклоняется, чтобы помочь ей подняться, но ее толкают в спину, и она тоже падает. Девушки лежат рядом на сырой, промерзшей земле.

– Вам с вашими мордашками все равно за мной не угнаться. А теперь пошевеливайтесь!

Силка поднимается первой. Йося продолжает лежать на земле, но в конце концов, уцепившись за руку Силки, встает.

Силка отваживается осмотреться по сторонам. Невозможно разглядеть знакомых из их вагона среди сотен женщин, одинаково одетых, с бритыми головами и лицами, спрятанными в поднятые воротники ватников.

Они входят в барак, и их пересчитывает эта грубая женщина. Силка думала, что она охранница, но она не в форме, к тому же Силка замечает номер, нашитый на ее ватник и шапку. Наверное, что‑то вроде старшей по бараку, думает Силка.

В помещении вдоль одной стены стоят топчаны, посередине чуть теплая печь. Женщины, вошедшие первыми, подбегают к печке, толкаясь и протягивая к ней руки.

– Я ваш бригадир, и вы у меня в подчинении, – говорит старшая. – Меня зовут Антонина Карповна. Ан‑то‑ни‑на Кар‑пов‑на, – указывая на себя, медленно повторяет она, чтобы все ее поняли. – Повезло вам, зэчки. Надеюсь, вы понимаете, что у вас один из лучших бараков в лагере.

Силка думает, что она, пожалуй, права. Никаких нар. Настоящие матрасы. У каждой одеяло.

– Оставлю вас на время, пока вы устраиваетесь, – говорит старшая с кривой ухмылкой и выходит из барака.

– Что такое зэчка? – шепотом спрашивает Йося.

– Не знаю, но вряд ли это хорошее слово. – Силка пожимает плечами. – Наверное, означает «заключенный» или что‑то в этом роде.

Силка оглядывается по сторонам. Ни один из топчанов пока не занят. Женщины сгрудились у печки. Схватив Йосю за руку, Силка тащит ее к дальнему концу барака.

– Давай сначала выберем себе топчаны. Садись на этом. – Силка занимает крайний топчан, подталкивая Йосю к соседнему.

Обе они изучают то, на чем сидят. Тонкое серое одеяло поверх желтоватой простыни, постеленной на матрас, набитый опилками.

Их поспешность в выборе места для сна не остается незамеченной другими женщинами. Расталкивая друг друга, они устремляются к топчанам, на которых будут спать этой ночью и столько еще ночей, сколько уготовано каждой.

Становится очевидным, что топчанов хватит на всех. Женщины снимают шапки и кладут в изголовье, туда, где должна лежать подушка, если таковая найдется.

Силка бросает взгляд на место за их топчанами.

На нее смотрят два пустых ведра. Уборная. Она вздыхает. Сколько бы она ни прожила в этом бараке, эти ведра будут напоминать о ее стремлении завладеть лучшими, по ее мнению, местами для сна. Она думала, что получит немного личного пространства: стена с одной стороны и Йося с другой. Хорошее положение, комфорт всегда таит в себе подвох. Ей следовало бы об этом знать.

Устроив себе место, Силка подталкивает Йосю локтем, и они подходят к печке погреть руки. Силка чувствует, что она уже успела нажить себе врагов.

Крупная, грубая с виду женщина неопределенного возраста вдруг пихает Йосю в спину. Девушка падает вперед, ударившись лицом о твердый деревянный пол. Нос у нее разбит в кровь.

Силка помогает Йосе встать и краем рубашки девушки зажимает ей нос, останавливая кровь.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает чей‑то голос.

– Поберегись, сука, а не то получишь! – Драчливая баба замахивается на спросившую девушку.

Женщины наблюдают за перепалкой.

Силка хочет защитить Йосю, но ей еще нужно разобраться, как здесь все устроено, и что это за женщины, и получится ли поладить с ними.

– Все нормально, – произносит Йося, обращаясь к защитившей ее молодой худощавой женщине со светлой кожей и голубыми глазами. – Спасибо.

– Ты в порядке? – спрашивает молодая женщина по‑польски с русским акцентом; она то и дело притрагивается к своей бритой голове.

– Все будет хорошо, – отвечает за нее Силка.

Девушка с тревогой разглядывает лицо Йоси:

– Меня зовут Наталья.

Йося и Силка тоже представляются.

– Ты русская? – спрашивает Йося.

– Да, но моя семья жила в Польше. Несколько десятилетий. А теперь это посчитали преступлением. – Она на миг опускает голову. – А ты?

Лицо Йоси сморщивается.

– Они хотели знать, где мои братья. И не поверили, когда я сказала, что не знаю.

Силка пытается успокоить Йосю.

– Мне жаль, – произносит Наталья. – Наверное, не стоит сейчас об этом говорить.

– И вообще никогда, – лежа на постели и отвернувшись от всех, заявляет драчунья. – Это все вариации на одну и ту же душещипательную тему. Совершили мы что‑то или нет, нас заклеймили как врагов государства и пригнали сюда, чтобы исправить с помощью труда.

Она так и не поворачивается к ним. Вздыхает.

В печке потрескивает огонь.

– А что теперь? – спрашивает кто‑то.

Никто не готов предложить ответ. Некоторые женщины устраиваются на постелях и предаются своим мыслям.

Силка берет Йосю за руку и подводит к топчану. Отвернув одеяло, она заставляет девушку снять сапоги и лечь. Кровь из носа у той больше не идет. Силка возвращается к печке. Наталья осторожно кладет уголь из ведра в огненно‑красное жерло печки, придерживая дверцу краем своего ватника.

Силка смотрит на груду угля.

– На ночь не хватит, – говорит она то ли себе, то ли Наталье.

– Я попрошу еще, – шепчет Наталья.

У нее розовые щеки, изящные руки и ноги, но на вид она сильная. По выражению ее глаз Силка понимает, что эта женщина настроена оптимистически, но знает, что такой настрой может очень быстро пропасть.

– Лучше просто подождать и посмотреть, что они сделают. Ничего не проси, чтобы не нарваться на тумаки.

– Они наверняка не дадут нам замерзнуть, – уперев руки в бока, громко говорит Наталья, и несколько женщин, приподнявшись на постелях, прислушиваются к их разговору.

Улучив момент, Силка разглядывает повернутые к ним лица. Она может точно угадать возраст каждой. Похоже, они с Йосей одни из самых молодых. Она вспоминает собственные слова, сказанные совсем недавно: «Не высовывайся, постарайся быть невидимой».

– Ну и?… – раздается из передней части барака голос драчуньи.

Взгляды всех устремляются на Силку.

– Я знаю не больше вашего, просто предполагаю. Но я считаю, стоит спокойно отнестись к тому, что мы сегодня больше не получим угля.

– Разумно, – откликается женщина, а потом снова ложится и отворачивается.

Силка медленно возвращается в конец барака к своему топчану. Небольшое понижение температуры от центра помещения к краю заставляет Силку снова пожалеть о том, что она предпочла личное пространство теплу. Прежде чем лечь, она смотрит на Йосю, которая уже спит.

Солнце все продолжает светить. Силка не имеет представления, который сейчас час. Она смотрит, как Наталья подходит к остывающей печке и бросает пригоршню угля в топку. Забавно, как люди выбирают себе роли.

В какой‑то момент, пока по‑прежнему светло или опять светло, Силка засыпает.

Она резко просыпается от громкого металлического лязга, доносящегося снаружи. Дверь барака открывается, и входит бригадирша Антонина Карповна.

– Вставайте и выходите на улицу, зэчки.

Она крутит головой, не вынимая рук из карманов ватника.

Силке известен распорядок. Надо вставать, но она не двигается, надеясь, что первыми выйдут женщины из передней части барака. Она знает, что самое безопасное место – где‑то посередине. Она помогает подняться на ноги совершенно сонной Йосе и застилает топчаны одеялами.

Продвигаясь вперед, она ведет за собой Йосю, и они выходят из барака.

Они видят других людей, выходящих из бараков.

Где они были, когда привезли нас? Женщины из барака Силки стоят, сбившись в кучу, но, увидев шагающие рядом стройные ряды женщин, выстраиваются в колонну по двое.

Потом вслед за бригадиршей они шлепают по густой грязи к большому зданию. Грубая ткань новой одежды натирает Силке кожу. Комары жалят ее в неприкрытую шею.

Она замечает на себе взгляды, как печальные, так и угрожающие. Она их понимает. Еще один барак с заключенными, больше голодных ртов, больше претендентов на лучшую работу. Именно для вновь прибывших наступает трудное время адаптации и нахождения своего места в сложившемся порядке подчинения, а потом они перестанут быть новенькими. Она стала старожилом другого места. Она и другие выжившие девушки из Словакии. Она видела все это. Им удалось выжить. Она раздумывает о том, сможет ли, особо не выделяясь, добиться для себя и Йоси более выгодного положения. Или, возможно, она оказалась здесь из‑за подобных мыслей. Возможно, именно каторги она и заслуживает.

Они входят в грязное здание, наблюдая принятую церемонию построения, принимая то, что дают, и находя себе место на скамье. Глаза не поднимать, не высовываться.

Силке в руку суют оловянную кружку. Она косится на Йосю. У той распух нос, появляется синяк. Силка идет дальше, ей в кружку плюхают половник чего‑то вроде супа с маленькими белыми кусочками непонятно чего, дают кусок черствого хлеба. Руки Йоси дрожат, и она проливает половину своей порции и роняет хлеб. Суп и хлеб оказываются на полу. Йося медленно наклоняется и поднимает хлеб. Силку одолевает ужасное желание наорать на нее. До чего же ценны эти скудные порции!

Мест за столами для всех не хватает. Многие женщины стоят у стен, дожидаясь, когда освободится место. Некоторые едят стоя, изголодавшись и не обращая внимания на манеры.

Одна женщина из барака Силки замечает свободное место и спешит занять его, но тут получает удар от женщины, сидящей слева от освободившегося места, кружка летит на пол, и ее содержимое выплескивается на пол и на сидящих рядом.

– Дождись своей очереди, новичок! Ты еще не заработала права сидеть рядом с нами.

Новеньким демонстрируют сложившийся порядок подчинения – смотрите и учитесь. Совсем как в Биркенау, с толпами вновь прибывших. Она, и Гита, и другие словацкие девушки выжили из тысяч, потеряв всех своих подруг и родных. А новые заключенные не понимали, не могли понять, что им пришлось вынести душой и телом, что они сделали для того, чтобы выжить.

– Ешь суп с хлебом или оставь хлеб на потом, – говорит Силка Йосе. – Иногда лучше припасти его, как мы делали в поезде, ведь мы не знаем, как часто и сколько нам будут давать есть.

Глядя на осунувшиеся лица некоторых женщин, Силка понимает, что еда не будет питательной и частой.

Девушки медленно прихлебывают коричневую похлебку. По крайней мере, она горячая, но совсем жидкая. Йося замечает, что женщины за столами сидят с ложками, выуживая из супа что‑то похожее на картофель или рыбу.

– Нам не дали ложки.

– Думаю, нам придется раздобыть их самостоятельно, – говорит Силка, разглядывая побитые ложки в руках у некоторых старожилов, – при удобном случае.

Вскоре Силка и другие вновь прибывшие собираются вокруг своей бригадирши. Антонина Карповна строит женщин и ведет их обратно в барак.

Когда в помещение входит последняя женщина, Антонина наблюдает за тем, как они направляются к своим топчанам или к печке погреться.

– В будущем, когда я войду в помещение, вы немедленно должны встать в ногах своего топчана. Я понятно говорю?

Женщины вскакивают с постелей или бегут к ним, и все встают по стойке смирно в изножье.

– Вы должны стоять ко мне лицом. Я отдаю приказание только один раз и хочу видеть ваши глаза и знать, что вы все поняли. Кто понимает то, что я сейчас говорю?

Робко поднялось несколько рук, включая и руку Силки. Остальные, похоже, просто копировали то, что делали другие.

– Тогда пусть те, кто понимает, поскорее научат остальных.

Помолчав, она наблюдает за тем, как женщины поглядывают на стоящих рядом с ними, а некоторые передают другим сказанные слова в основном на славянских языках.

– Таковы правила, по которым вы будете здесь жить. Мы определили, когда и как вы будете работать, принимать пищу и сколько часов спать. Свет выключается в девять часов вечера, хотя летом вы не заметите наступления ночи. В ваши обязанности входит мытье пола в бараке, пополнение запаса угля на следующий день, уборка снега у входа в барак, починка необходимой одежды. Я не допущу, чтобы ваше жилище выглядело как свинарник. Я хочу, чтобы можно было есть прямо с пола. Вы меня слышите? Вас разбудит сигнал побудки, который не даст вам уснуть. Двое из вас выносят туалетные ведра. Меня не волнует кто, просто это должно быть сделано. А до тех пор никто не пойдет на завтрак. – (Женщины не говорят ни слова, только кивают.) – Если вы не сделаете что‑нибудь из перечисленного, но особенно если не будете выполнять свою рабочую норму – подведете мою бригаду, – вас отправят в карцер. – Она фыркает. – Карцер – это одиночная камера в лагпункте. Это сырой, покрытый плесенью каменный мешок, где можно стоять, сидеть или лежать только скрючившись. Печки там нет, и через открытое зарешеченное окно внутрь попадает снег. Повезет, если вам дадут туалетное ведро, поскольку в полу там уже проделана дыра. Вы будете получать треть от нормального рациона и кусок черного черствого хлеба. Понятно?

Женщины снова кивают. По спине Силки бежит холодок.

Из мешка, перекинутого через плечо, Антонина достает лоскутки ткани, а из кармана – измятую бумажку.

– Я буду вызывать вас по фамилии, а вы подходите за своим номером. Я дам вам по два номера. Один пришьете на шапку, другой – на одежду. Вы не имеете права появляться на улице без номера, который должен быть на виду.

Женщин вызывают по фамилии и выдают по два лоскутка с номерами, грубо написанными краской.

Еще один номер. Силка бессознательно потирает левую руку. Под одеждой спрятано удостоверение ее личности из другого места. Сколько раз можно унизить, уничтожить одного человека? Когда выкликают ее имя, она берет лоскут, изучая свое новое удостоверение: 1‑B494. Йося показывает Силке свой номер: 1‑B490.

– Сегодня же вечером вы должны пришить номера. Хочу видеть их всех утром. – Она замолкает, пока одни переводят ее слова для других, замечает смущенные взгляды. – Ожидаю увидеть интересное шитье, это многое о вас расскажет, – фыркает она.

Раздается смелый высокий голосок:

– А что у нас будет вместо иголки и нитки?

Бригадир достает из своего мешка маленький лоскут с воткнутыми в него двумя иголками. Похоже, эти иглы сделаны из проволоки и заострены на конце. Антонина передает иглы ближайшей женщине:

– Итак, займитесь этим. Я приду утром. Завтра вы идете на работу. Подъем в шесть часов.

– Простите, – говорит Наталья, – где можно взять уголь?

– Сами раздобудете.

Когда за ней закрывается дверь, женщины собираются вокруг печки. Силка рада, что никого не побили за их вопросы.

– Если мы выйдем на улицу, то сможем увидеть, где люди достают уголь, и тогда узнаем, куда идти, – предлагает Йося.

– Лучше отдохните, – советует драчунья Лена, ложась на топчан. – Это может быть наш последний выходной.

– Я пойду с тобой, – говорит Силка.

– Я тоже, – подхватывает Наталья. – Остальные начинайте шить.

– Да, начальник, – холодно произносит Лена.

Йося кладет оставшиеся несколько кусков угля у печки и берет пустое ведро.

Все трое с опаской выходят из барака и оглядываются по сторонам. Опускаются сумерки, и двор освещается прожекторами. Они видят заключенных, там и сям шныряющих между строениями. К соседнему бараку быстро направляется группа молодых женщин с ведрами, до краев наполненными углем.

– Сюда, – говорит Силка.

Наталья подходит к женщинам:

– Скажите, пожалуйста, где вы брали уголь?

– Сами найдете, – звучит в ответ.

Наталья закатывает глаза.

– Они пришли отсюда, – указывая на какое‑то строение, говорит Йося. – Зайдем сзади и поглядим.

Они возвращаются в барак, по очереди неся тяжелое ведро. Наталья собирается поставить ведро на пол, но ручка выскальзывает из ее слабых рук, и уголь рассыпается по полу. Она с виноватым видом смотрит на подруг.

– Ничего, я уберу, – вызывается помочь Йося.

Две женщины проворно пришивают номера к шапкам и ватникам.

– Где вы взяли нитки? – опередив Силку, спрашивает Наталья.

– Вытащили из простыней, – запинаясь, говорит пожилая женщина на каком‑то славянском языке, близком к словацкому, а потом повторяет на русском.

Возможно, она самая старая в их бараке. В ее отрывистых словах чувствуется прожитая в тяжелом труде жизнь. Ее зовут Ольгой.

Силка оглядывается по сторонам и видит, как другие женщины осторожно вытягивают нитки из края своих простыней.

– Поторопись! Ольга, что ты так долго возишься с иглой? – склонившись над пожилой женщиной, спрашивает Лена.

– Стараюсь сделать хорошо. Если сразу сделаешь хорошо, потом не придется переделывать.

– Отдай сейчас же иголку, глупая сука! Здесь не то место, чтобы хвастаться своими успехами в вышивании. – Лена в нетерпении протягивает руку.

– Я почти закончила, – спокойно отвечает Ольга.

Силка восхищается тем, как эта женщина обращается со вспыльчивой Леной, но понимает также причину раздражения Лены, когда все идет не так, как запланировано. Вероятно, это первый лагерь Лены. Ольга быстро заканчивает шитье, откусывает конец нити и передает иглу дальше:

– На, держи, tuk krava.

Силка глотает усмешку. Говоря сладким голосом, Ольга только что обозвала Лену толстой коровой на словацком. Женщина подмигивает Силке:

– Мой отец был словаком.

Нахмурившись, Лена хватает иголку.

Силка сидит на своей постели, глядя, как Йося безуспешно возится с лоскутками с номерами. Похоже, та в считаные минуты может переходить из жизнерадостного состояние в подавленное.

– Давай сюда, – говорит Силка, поскольку у Йоси такой несчастный вид. – Не все сразу. Ладно?

Йося кивает.

Силка принимается вытягивать нитки из своей простыни. Когда ей передают иголку, она быстро пришивает номера на свою одежду и одежду Йоси.

Каждый раз, протыкая ткань иглой, она ощущает боль от иглы, протыкающей ее левую руку. Другой номер. Другое место. Лицо ее искажается гримасой.

Потерять все. Выдержать то, что выдержала она, и быть за это наказанной. Неожиданно игла кажется ей тяжелой, как кирпич. Как она сможет продолжать? Как сможет работать на нового врага? Жить и видеть, как женщины вокруг нее страшно устают, голодают, угасают, умирают. Но она – она будет жить. Она не знает, почему всегда была в этом уверена, почему чувствует в себе силы жить дальше – снова браться за иглу, тяжелую, как кирпич, продолжать шить, продолжать делать то, что должна, – но эти силы в ней есть. Ею овладевает злость, гнев. А игла вновь кажется легкой. Легкой и проворной. Значит, вот этот жар помогает ей не сдаваться. Но он и ее проклятие. Он заставляет Силку выделяться, быть особенной. Ей следует скрывать его, контролировать, направлять.

Чтобы выжить.

 

Глава 4

 

Женщин, прибывших накануне в Воркутинский лагерь, в шесть часов утра будит устрашающий лязг молота по металлу. Антонина была права. Этот сигнал побудки проспать невозможно. Ночью женщины по очереди подбрасывали уголь в горящую печку. Хотя солнце даже ночью не уходит за горизонт, но, возвращаясь вечером со скудного ужина, они заметили на земле изморозь. Все они спали в одежде, выданной накануне.

Дверь открывается, и в барак врывается дуновение холодного ветра. Антонина Карповна держит дверь открытой, глядя, как женщины спешат к изножью топчанов и поворачивают головы к ней. Она одобрительно кивает.

Потом она идет по бараку, разглядывая только что пришитые номера на ватниках женщин. Остановившись около Лены, она рявкает:

– Переделай сегодня же! Никогда не видела такой халтуры. – Вернувшись к двери, она обращается к двум ближайшим девушкам: – Возьмите ведра, и я покажу вам, куда их вылить. Завтра пусть одна из вас возьмет с собой другую зэчку и покажет ей, куда идти, и так далее, понятно?

Девушки бегут в конец барака к туалетным ведрам, стоящим прямо напротив топчана Силки.

Пока Антонина с двумя девушками отсутствует, остальные женщины продолжают стоять, ни одна не решается отойти. Когда девушки возвращаются с бледными лицами, Антонина велит всем идти на завтрак и вернуться к семи часам на перекличку.

На улице две девушки, выносившие ведра, наклоняются и, пытаясь оттереть от рук вонь, принимаются тереть руки о припорошенную снегом землю.

Если сейчас конец лета, думает Силка, шагая вместе с Йоси к столовой, а земля уже покрыта снегом и воздух просто ледяной, значит ни одна из них не будет готова к тому, что их ждет. Работа на воздухе будет невыносимой.

На завтрак дают густую безвкусную кашу. Йося не забывает припрятать в рукав драгоценный кусок хлеба. Как и накануне, за столами нет свободных мест. На этот раз новенькие знают, что делать, и прислоняются к стене.

Очевидно, что эту кашу невозможно прихлебывать через край. Женщины оглядываются по сторонам. Некоторые вместо ложки пользуются двумя пальцами. Пока сойдет и так.

 

* * *

 

Перекличка. Знакомая Силке вещь. Она лишь надеется, что для двадцати человек все пройдет быстро. И что никто не пропал ночью. Она вспоминает одну ночь, когда все стояли на холоде – всю ночь, – пока не нашли заключенную. Болели колени, лодыжки. И это была даже не худшая ночь в другом месте. Совсем не худшая. Антонина Карповна начинает выкликать фамилии. Фамилии. Я не номер. И все же у меня есть номер. Силка смотрит на свою левую руку и на номер, украшающий теперь ее потрепанный ватник. У меня есть имя. Когда ее вызывают, она громко отвечает:

– Есть.

Им велено построиться в колонну по пять человек.

Мимо них колоннами проходят группы женщин, все под началом бригадира. С другого конца лагеря выходят мужчины. Силка вместе с женщинами из ее барака вливаются в общий строй, шагающий к воротам. Еще по прибытии Силка заметила, что в лагерь ведут только одни эти ворота. Лагерь огорожен простым забором с колючей проволокой. Группы мужчин и женщин плотным строем идут вперед.

Подойдя к воротам, люди замедляют шаг и останавливаются. Силка впервые наблюдает за ежедневным ритуалом выхода на работу. Когда подходит очередь Антонины, та показывает охраннику список имен, затем жестом подзывает к себе первую пятерку женщин. Охранник проходит вдоль шеренги, пересчитывает женщин, грубо досматривает их, потом подталкивает вперед, после чего проделывает то же самое с остальными. Он кивает Антонине, которая велит женщинам идти за остальными. Они бредут по железнодорожному пути, время от времени спотыкаясь о шпалы, но все же думая, что легче идти по шпалам, чем шлепать по вязкой грязи и расходовать энергию, которая им понадобится для работы.

Вдоль рядов женщин и мужчин взад‑вперед ходят конвойные. Колонна направляется к большой шахте, очертания которой маячат впереди. Она похожа на черную гору с расщелиной, ведущей в ад. Рядом с небольшими ветхими строениями высятся груды угля. В верхней части проема шахты можно различить колесо, с помощью которого уголь поднимается из глубины шахты. Подойдя ближе, женщины замечают открытые вагонетки, движущиеся по рельсам.

У шахты передние ряды заключенных отделяются, направляясь на уже знакомые рабочие места. Антонина поручает новеньких конвойному, присоединяя к ним несколько женщин из других бараков, также входящих в их бригаду.

Прохаживаясь среди женщин, конвойный отводит некоторых в сторону, выделяя их в группу.

– Эй, Алексей, – зовет он, – иди забери эту компанию. По виду они могут махать киркой.

Подходит другой конвойный, сделав знак, чтобы за ним шли пятнадцать женщин. Силка, Йося и Наталья остаются на месте. Конвойный оглядывает их:

– Как бы ни пыжились, чертову кирку вам не одолеть.

Он подводит их к груде угля как раз в тот момент, когда из ковша машины наверх груды сыплется уголь, обдавая их пылью и мелкими острыми кусочками угля.

– Пусть каждая возьмет ведро, и начинайте заполнять его. Полное ведро несите к одной из вагонеток и сгружайте туда, – говорит конвойный, указывая на вагонетки, стоящие на рельсах.

Люди уже за работой, и снова им нужно копировать действия других.

Женщины берут ведра и начинают заполнять их кусками угля.

– Пошевеливайтесь, а не то наживете себе неприятности, – говорит одна женщина. – Смотрите на меня.

Эта женщина берет пустое ведро и, как совком, зачерпывает им уголь, наполнив ведро наполовину. Поставив его на землю, она руками наполняет ведро доверху. Женщины пытаются копировать ее, но с переменным успехом. Все они наполняют ведра, а потом пытаются приподнять. Ни у одной не получается – ведра слишком тяжелые.

– Отсыпьте часть и оставьте столько, сколько сможете унести. Со временем приспособитесь, – советуют им.

Силка и Йося в состоянии поднять лишь наполовину заполненные ведра, и это не проходит незамеченным конвойным, стоящим у вагонетки. Одно дело – нести ведро, другое – приподнять и опрокинуть его.

Надзирающий за ними конвойный смотрит на полупустые ведра:

– Ваша компашка останется без перерыва. Раз уж вы такие хилые сучки, так пошевеливайтесь‑ка.

В отдельные моменты Силка видит, как Антонина, посовещавшись с конвойными, записывает что‑то в небольшой тетрадке. Видимо, оценивает производительность своей бригады.

 

* * *

 

Работа настолько изнурительная, что Силка, Йося и Наталья начинают стонать и тяжело дышать. Они с завистью наблюдают за другими женщинами, которым разрешено опустить орудия труда и отдохнуть десять минут. У Силки горят плечи, шея и спина. Несколько часов спустя вновь звучит колокол. Ведра, кирки и другие орудия брошены на землю. Мужчины и женщины бредут к железнодорожным путям, присоединяясь к своим бригадам. Это люди, с которыми они живут в одном бараке. Они останавливаются в ожидании своего бригадира, который дает сигнал идти.

Получив разрешение, они молча бредут по шпалам и останавливаются у ворот лагеря. Антонина Карповна вручает свой листок старшему охраннику, который пересчитывает женщин при входе. Они идут за Антониной в свой барак, шаркая ногами от усталости. В печке осталось несколько тлеющих углей. Наталья бросает в печку уголь. Силка поражается тому, что у этой женщины нашлись силы смотреть на уголь, а тем более поднять ведро с ним. Все они падают на свои постели и натягивают одеяла на головы. Никто не произносит ни слова.

То, что называется здесь ужином, никак не восстанавливает затраченную энергию. Вернувшись в барак, многие снова ложатся, но некоторые слоняются у печки.

– Куда ты смотришь?

Лежащая на постели Силка узнает голос. Лена.

– Ну уж не на твою противную физиономию, – слышит она ответ Натальи.

Силка приподнимается на локте посмотреть, куда заведет перебранка.

– Если не отвяжешься от моего лица, я тебя уничтожу, сука!

– Оставь меня в покое, хамка! Оставь всех нас в покое, – вставая с постели, огрызается дерзкая Наталья.

– Наталья, сядь. Она тебя не стоит, – вмешивается Ольга.

Лена что‑то злобно шипит.

Силка от изнеможения почти ничего не чувствует. Но она понимает, чем вызван этот гнев. Когда из‑за страха смерти гнев не может быть направлен на притеснителей, он находит другой объект. Силке интересно, сколько Лене лет и что с ней случилось. Может быть, дело в том, что с ней раньше ничего не происходило. В отличие от Силки, побывавшей в другом месте. Может быть, у Лены была и любовь, и еда, и комфорт, и одежда – все, что только можно пожелать. Когда все это неожиданно отнимают… Что ж, никто не знает, как отреагирует человек.

Она должна запретить себе вспоминать. Завтра… Завтра будет повторением сегодня, и следующий день, и следующая неделя, и для Силки следующие пятнадцать лет.

Ее охватывает отчаяние.

 

Освенцим‑Биркенау, 1943 год

 

Завернувшись в теплое длинное пальто, Силка стоит на снегу рядом с блоком 25. Как она и опасалась, в этом блоке находятся женщины, коротающие на земле свои последние дни, часто настолько больные, что не могут двигаться, с потухшими глазами. Теперь это мир Силки, и она существует в нем для того, чтобы остаться в живых. К ней подходят одетые, как она, капо, за ними следом тащатся женщины, истощенные, бесплотные, как привидения, фигуры, многие поддерживают друг друга. Каждая капо говорит женщинам, что Силка – старшая в их блоке, им следует слушаться ее. Им велят ждать снаружи на