Единоборство Гектора и Аякса. Погребение мертвых

 

 

Так сказав, из ворот устремился блистательный Гектор,

С ним его брат Александр. Пылали горячим желаньем

Оба как можно скорее начать воевать и сражаться.

Так же, как бог морякам, ожидающим жадно, попутный

Ветер в то время дает, как они рассекать уж устали

Гладкими веслами море и члены гребущих расслабли, –

Так пред троянцами, жадно их ждавшими, оба явились.

Там Александр ниспровергнул Менесфия, жившего в Арне,

Ареифоева сына, которого палиценосец

Ареифой породил с волоокою Филомедусой.

Гектор поверг Эйонея, ударивши в шею под медным

Ободом шлема копьем своим острым, и члены расслабил.

Главк, Гипполохом рожденный, ликийских мужей предводитель,

Пикою в яростной схватке в плечо поразил Ифиноя,

Диксия сына, когда в колесницу вскочить он пытался.

Тот с колесницы на землю упал, и расслабились члены.

Только увидела их совоокая дева Афина, –

Как меднолатных ахейцев в могучем бою они губят,

Бросилась тотчас с вершин олимпийских и бурно помчалась

К Трое священной. С Пергама увидев богиню, навстречу

Выступил ей Аполлон: желал он победы троянцам.

Встретились боги друг с другом у дуба, и первым владыка

Зевса‑Крониона сын Аполлон обратился к Афине:

«Зевса великого дочь, для чего низошла ты с Олимпа?

Что пожелалось тебе? Чем дух твой взволнован великий?

Или желаешь полнейшую дать аргивянам победу?

Жалости нет у тебя к погибающим в битве троянцам.

Мой исполни совет, – полезнее было бы это.

Бой и войну между ними, давай, прекратим на сегодня,

После же пусть меж собою сражаются вволю, покуда

Трои конца не увидят, уж раз, о богини Олимпа,

Так непременно желается вам этот город разрушить».

Фебу сказала в ответ совоокая дева Афина:

«Так, Дальновержец, да будет! С такою же мыслью с Олимпа

Я и сама низошла к ополченьям троян и ахейцев.

Как же, однако, желаешь ты бой прекратить между ними?»

Ей отвечал Аполлон повелитель, рожденный Зевесом:

«В Гекторе мы конеборном возбудим могучую смелость.

С вызовом пусть обратится он к лучшим данайским героям

Выйти один на один и сразиться с ним в яростной битве.

Меднопоножных ахейцев заденет он этим, и сами

Выдвинут мужа они, чтоб с божественным Гектором бился».

Так он сказал. Совоокая с ним согласилась Афина.

Духом почуял Гелен прорицатель, рожденный Приамом,

Это решенье, к какому пришли, посовещавшися, боги.

К Гектору он подошел и такое сказал ему слово:

«Гектор, рожденный Приамом, по разуму сходный с Зевесом!

Я тебе брат, – не исполнишь ли ты, что тебе предложу я?

Пусть все усядутся наземь, – троянцы, равно как ахейцы, –

Сам же ты сделай храбрейшим мужам меж ахейцами вызов

В единоборство с тобою вступить и нещадно сразиться.

Нынче тебе не судьба умереть и предела достигнуть:

Голос такой я богов, рожденных для вечности, слышал».

С радостью очень большою слова его выслушал Гектор.

Вышедши быстро вперед и копье ухватив в середине,

Строй удержал он троянцев – Они, успокоившись, стали.

Тотчас тогда и ахейцев своих удержал Агамемнон.

Оба бога, Афина и Феб‑Аполлон сребролукий,

Коршунов образ принявши, уселись вдвоем на высоком

Дубе Отца‑молневержца, эгидодержавного Зевса,

И любовались мужами. Густые ряды их сидели,

Шлемами, острыми жалами пик и щитами щетинясь.

Как от Зефира, – внезапно подувшего, частою рябью

Гладь покрывается моря и сразу становится черной, –

Так почернела равнина от севших троян и ахейцев.

Гектор же, став между тех и других, обратился к ним с речью:

«Слушайте, Трои сыны и ахейцы в красивых поножах!

Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает!

Выполнить клятвы не дал нам высокоцарящий Кронирн,

Но, замышляя плохое, готовит нам битвы, покуда

Либо возьмете вы наш крепкобашенный город священный,

Либо погибнете сами близ ваших судов мореходных.

В ваших рядах здесь – герои храбрейшие меж всех ахейцев.

Тот, у которого сердце желает сразиться со мною,

Пусть сюда выйдет и в битву с божественным Гектором вступит.

Так говорю я, и будь нам свидетелем Зевс молневержец:

Если противник меня поразит длинножальною медью,

Снявши доспехи, пускай их снесет к кораблям крутобоким,

Тело ж мое пусть домой возвратит, чтоб имели возможность

Труп мой огню приобщить троянцы и жены троянцев.

Если же я его свергну и славу мне даст Дальновержец, –

Снявши доспехи с него, отнесу их в священную Трою

И середь храма метателя стрел Аполлона повешу,

Тело ж назад возвращу к кораблям обоюдовесельным.

Пусть похоронят его длиннокудрые мужи ахейцы,

На берегу Геллеспонта широкого холм пусть насыплют.

Некогда кто‑нибудь скажет из поздно живущих потомков,

По винночерному морю плывя в корабле многовеслом:

«Воина это могила, умершего в давнее время;

Доблестный, был умерщвлен он блистательным Гектором в битве».

Скажут когда‑нибудь так, и слава моя не погибнет».

Так он сказал. В глубочайшем молчаньи сидели ахейцы.

Вызов стыдились отвергнуть, равно и принять ужасались.

Встал, наконец, Менелай и, жестоко мужей упрекая,

Заговорил, – и душа разрывалась от тяжких стенаний:

«Горе мне! О самохвалы! Ахеянки вы, не ахейцы!

Срам для данайских мужей из ужасных ужаснейший будет,

Если из них ни один не посмеет на Гектора выйти!

Пусть превратитесь вы все, тут сидящие, в воду и в землю!

Сердца в груди у вас нет, и бесславие в будущем ждет вас!

Сам я с оружием выйду на этого! Знаю, что свыше

Жребий победы находится, в воле богов всемогущих!»

Так он сказал и в блестящие стал одеваться доспехи,

Тут для тебя, Менелай, неминучий от рук Приамида

Жизни пришел бы конец, ибо много могучее был он,

Если б тебя удержать все герои не кинулись разом.

Сам повелитель мужей, Агамемнон пространнодержавный,

Брата за правую руку схватил и сказал, убеждая:

«Зевса питомец, с ума ты сошел, Менелай? Не годится

Глупости делать тебе. Сдержи огорченное сердце!

Из раздраженья на битву не рвись с человеком сильнейшим, –

С Гектором, сыном Приама. Его и другие трепещут.

Сходится с ним, содрогаясь, в бою, прославляющем смертных,

Даже сам Ахиллес, который тебя посильнее.

Ты же пойди и усядься в толпе сотоварищей верных.

Гектору кроме тебя средь ахейцев противник найдется.

Как ни отважен он, как он до свалки кровавой ни жаден,

Все‑таки с радостью, верь мне, колено согнет, если целым

Сможет спастись от ужасной войны и погибельной схватки».

Словом таким отвратил Агамемнон намеренье брата,

Отговорив справедливо. И брат подчинился. Доспехи

Радостно с плеч его крепких товарищи верные сняли.

Нестор же встал и с речью такою к вождям обратился:

«Ох, великая скорбь на землю ахейскую сходит!

Горько теперь зарыдает Пелей, престарелый наездник,

Славный оратор и мудрый советник в земле мирмидонцев!

Радостно в доме своем говорил он со мною, о каждом

Разузнавая ахейце, о предках его и потомках.

Если б теперь он услышал, как Гектор их всех ужасает,

Верно, не раз бы к бессмертным он руки простер, чтоб скорее

Дух из членов его погрузился в обитель Аида!

Если б, о Зевс, наш отец, и вы, Аполлон и Афина, –

Молод я был, как в то время, когда при реке Келадонте

С войском копейщиков славных аркадцев сражались пилосцы

Около Фейских твердынь, недалеко от струй Иордана!

Еревфалион стоял во главе аркадийского войска.

Был облечен он в доспехи властителя Ареифоя, –

Дивного Ареифоя, которому дали прозванье

Палиценосца мужи и красивоодеждные жены,

Так как сражался обычно не луком, не длинною пикой, –

Палицей рвал он железной фаланги врагов устрашенных.

Был умерщвлен он Ликургом, но хитростью только, не силой, –

В узком проходе, где смерти не мог отвратить он своею

Палицей: быстро Ликург его упредил, проколовши

Острою пикой насквозь. И на землю он навзничь свалился.

Снял победитель доспех, подаренный медным Аресом.

В битвах аресовых долго он сам в тот доспех облачался.

После того же, как старость Ликургом в дому овладела,

Эревфалиону, другу любимому, отдал доспех он.

В этот доспех облеченный, на бой вызывал он храбрейших.

Все трепетали, боялись, никто не осмелился выйти.

Но многостойкий мой дух подстрекнул меня выступить смело

В битву с надменным, хоть самый я был молодой между всеми.

С ним я сразился, и мне торжество даровала Афина.

Большего всех и сильнейшего всех я убил человека!

В судоргах некто огромный туда и сюда разметался.

Если б я так же был молод и прежнею силой владел бы,

Скоро противника б встретил себе шлемоблещущий Гектор!

В вашем же воинстве сколько ни есть всех ахейцев храбрейших,

Сердцем никто не пылает противником Гектору выйти».

Так укорял их старик. И девять их всех поднялося.

Самым выступил первым владыка мужей Агамемнон;

Следом за ним поднялся и Тидид Диомед многомощный;

Следом за ними Аяксы, дышавшие бурною силой;

Вслед за Аяксами Идоменей и его сотоварищ,

Вождь Мерион, истребителю войск Эниалию[49] равный.

Этим вослед – Еврипил, блистательный сын Евемонов,

Сын Андремона Фоант и затем Одиссей богоравный.

Столько их встало, желавших с божественным Гектором биться.

Нестор, наездник геренский, опять обратился к ним с речью:

«Бросьте‑ка жребий теперь. Которому выпадет жребий,

Выступит тот и на пользу красивопоножным ахейцам,

Выступит также на пользу себе самому, если целым

Сможет вернуться из страшной войны и погибельной схватки».

Так произнес он. И каждый, пометивши собственный жребий,

В шлем его бросил царя Агамемнона, сына Атрея.

Войско же, руки к бессмертным богам воздевая, молилось;

Так не один говорил, на широкое небо взирая:

«Зевс, наш отец! Пусть Аяксу достанется иль Диомеду,

Иль, наконец, и царю самому многозлатной Микены!»

Так говорили. Встряхнул ему данные жребии в шлеме

Нестор, и вылетел жребий, которого все и желали, –

Жребий Аякса. И вестник, понесши кругом по собранью,

Справа подряд всем героям ахейским показывал жребий.

Знака никто не признал, отрекался от жребия каждый.

Вестник собранье кругом обошел и приблизился к мужу,

Кто этот жребий пометил и в шлем его бросил, – к Аяксу.

К вестнику руку простер он, и вестник, приблизившись, подал.

Жребий увидевши, знак свой узнал Теламоний, в восторге

Под ноги бросил на землю его и вскричал аргивянам:

«Мой это жребий, друзья! Всем сердцем и сам я доволен!

Думаю, верх одержу над Гектором я многосветлым.

Все же прошу вас, пока облекаться я буду в доспехи, –

Зевсу владыке молитесь, великому Кронову сыну,

Между собою, безмолвно, чтоб вас не слыхали троянцы.

Впрочем, – молитесь и громко! С чего мы их будем бояться?

Как бы кто ни желал, меня ни искусством, ни силой

Против воли моей отступить не заставит. Надеюсь,

На Саламине и сам не таким уж я вырос невеждой!»

Так он сказал. И молились они молневержцу Крониду;

Так не один говорил, на широкое небо взирая:

«Зевс, наш родитель, на Иде царящий, преславный, великий!

Даруй победу Аяксу, укрась его светлою славой!

Если ж и Гектора любишь, если и им озабочен, –

Равную силу и славу пошли одному и другому!»

Так говорили. Аякс в многояркую медь одевался.

После того же, как всеми доспехами тело покрыл он,

Двинулся он на врага, как огромный Apec выступает,

Если идет на войну меж мужами, которых Кронион

Свел на сражение силой вражды, разъедающей душу.

Так и огромный Аякс подвигался – защита ахейцев;

Грозным лицом усмехался, а по низу шагом широким

Крепко шагал, потрясая в руке длиннотенною пикой.

Все аргивяне, смотря на него, восхищались душою.

Трепет ужасный объял у троянца у каждого члены;

Даже у Гектора сердце в могучей груди задрожало.

Но уж не мог он никак отступить и в фаланги троянцев

Скрыться назад, ибо первый же сам его вызвал на битву.

Быстро Аякс подходил, пред собою неся, словно башню,

Медный щит семикожный, который герою сработал

Шорник прекраснейший Тихий, живущий в дому своем в Гиле.

Ярко блистающий щит для него из семи он составил

Кож от жирнейших волов, и покрыл их пластиною медной.

Сын Теламонов Аякс, неся этот щит перед грудью,

Близко пред Гектором стал и сказал ему голосом грозным:

«Гектор, теперь, как один на один мы с тобою сойдемся,

Ясно увидишь ты, есть ли средь нас и другие герои,

Кроме Пелида, фаланг разрывателя с львиной душою.

Праздно лежит он близ гнутых своих кораблей мореходных,

На Агамемнона гневом пылая, владыку народов.

Тоже, однако, и мы таковы, – и таких нас немало, –

Что не боимся с тобою сойтись. Начинай же сраженье!»

Тотчас ответил ему шлемоблещущий Гектор великий:

«Богорожденный Аякс Теламоний, владыка народов!

Полно со мною тебе говорить, как с бессильным ребенком,

Иль как с женою, которой неведомо ратное дело!

В мужеубийствах и битвах я опыт имею немалый,

Щит сухокожный умею ворочать и вправо, и влево,

С ним управляюсь искусно и храбро в кровавом сраженьи;

На колеснице умею ворваться и в конную свалку,

Пляску Ареса смогу проплясать и в бою рукопашном.

Но на такого, как ты, не хочу нападать я украдкой,

Высмотрев тайно. Открыто я бью. Посмотрю, попаду ли!»

Так он сказал и, взмахнувши, послал длиннотенную пику.

В щит семикожный ужасный он пикой своею ударил, –

В яркую полосу меди, что сверху восьмою лежала.

Кожаных шесть в нем слоев пронизала блестящая пика,

В коже седьмой задержалась. Тогда в свою очередь быстро

Богорожденный Аякс размахнулся огромною пикой

И поразил ею Гектора в щит, во все стороны равный.

Щит светозарный насквозь пролетела могучая пика,

Гекторов панцырь пронзила, сработанный с тонким искусством.

И против самого паха хитон Приамида рассекла.

Он увернулся однако и гибели черной избегнул.

Вырвав обратно руками свои длиннотенные пики,

Сшиблися оба опять наподобие львов кровожадных

Или лесных кабанов, у которых немалая сила.

Гектор копьем в середину щита Теламония грянул,

Меди однако на нем не пробил, – острие изогнулось.

В щит, налетевши, ударил Аякс и насквозь его пробил

Пикой. Назад отшатнулся к врагу порывавшийся Гектор.

Шею царапнуло жало, и черная кровь заструилась.

Не прекратил поединка, однако, божественный Гектор.

Чуть отступивши назад, захватил он могучей рукою

Камень, лежавший средь поля, – огромный, зубристый и темный,

Махом швырнул и в ужаснейший щит семикожный Аякса

Глыбой в средину ударил. Взревела вся медь щитовая.

Быстро Аякс подхватил несравненно огромнейший камень,

Бросил его, размахав и напрягши безмерную силу,

В щит угодил и пробил его камнем, похожим на жернов,

Милые ранив колени. Назад опрокинулся Гектор,

Щит свой притиснув. Но тотчас воздвиг Аполлон его снова.

Тут бы, схватившись, мечами они изрубили друг друга,

Если бы вестники Зевса и смертных, глашатаи оба

Не подошли, – от троянцев один, а другой от ахейцев

Меднодоспешных, – Идей и Талфибий, разумные оба.

Между героев жезлы протянули они, и сказал им

Вестник троянский Идей, преисполненный мудрых решений:

«Будет, любезные дети! Кончайте войну и сраженье!

Любит равно вас обоих Зевес, собирающий тучи.

Оба лихие бойцы вы, и в этом мы все убедились.

Уж надвигается ночь, – хорошо покориться и ночи».

Сын Теламона Аякс, отвечая Идею, промолвил:

«То, что сказал ты, Идей, пусть и Гектор мне это же скажет.

Он вызывал ведь на битву храбрейших героев ахейских,

Он и начни; подчинюсь я охотно, коль он это скажет».

Снова ответил ему шлемоблещущий Гектор великий:

«Так как, Аякс, одарен ты от бога и ростом, и силой,

Также и разумом светлым, и лучший боец ты на копьях,

То прекратим на сегодняшний день и борьбу, и сраженье.

После же снова мы будем сражаться, пока не разнимет

Нас божество, одному из двоих даровавши победу.

Уж надвигается ночь. Хорошо покориться и ночи.

Всех ты обрадуешь храбрых ахейцев, к судам воротившись,

Больше всего же – собратьев и близких, каких ты имеешь.

Я же обрадую, в город великий вернувшись Приама,

Всех конеборных троянцев и длинноодеждных троянок,

Кто за меня помолиться сберется в божественном храме.

Сын Теламонов! Почтим же друг друга дарами на память,

Чтобы любой из ахейцев сказал и любой из троянцев:

«Бились герои, пылая враждой, пожирающей сердце,

Но разлучились они, примиренные дружбой взаимной».

Так он сказал и отдал Теламонию меч среброгвоздный

Вместе с ножнами и вместе с ремнем вырезным перевесным.

Гектору ж отдал Аякс свой блистающий пурпуром пояс.

Так разлучились они, и один к аргивянам направил

Шаг свой, другой же – к троянскому шумному войску. Троянцы,

Радуясь сердцем, смотрели, как шел, невредимый и здравый,

Гектор, избегнувший силы и рук необорных Аякса.

В город его повели, уж не ждавшие видеть живого.

Также, с другой стороны, повели и ахейцы Аякса

К сыну Атрея, его восхищенному славной победой.

После того как пришли они все к Агамемнону в ставку,

Ради пришедших быка пятилетнего царь Агамемнон

В жертву зарезал владыке Крониду, сверхмощному Зевсу.

Кожу содрали с быка, всего на куски разрубили,

На вертела нанизали, разрезав на мелкие части,

Сжарили их на огне осторожно и с вертелов сняли.

Кончив работу, они приступили к богатому пиру;

Все пировали, и не было в равном пиру обделенных.

Теламонида особо длиннейшей хребетною частью

Царь Агамемнон почтил, повелитель пространнодержавный.

После того как питьем и едой утолили желанье,

Ткать размышления первым из всех меж собравшихся начал

Нестор. Советы всегда наилучшие всем подавал он.

Благожелательства полный, сказал он собранью ахейцев:

«Сын Атреев, и вы, остальные вожди всеахейцев!

Длинноволосых ахейцев немало погибло тут в битвах.

Берег Скамандра прекрасноструистого кровью их черной

Залил горячий Apec, и в Аид их отправились души.

Нужно, чтоб утром с зарей ахейцы войну прекратили,

Сами ж, собравшись, сюда мы свезем на волах и на мулах

Трупы убитых с равнины, и все предадим их сожженью

Невдалеке от судов, чтобы кости отцовские детям

Каждый с собою привез, возвращаясь в отчизну родную.

Холм над костром мы насыплем могильный, один на равнине,

Общий для всех. И вплотную к нему без задержки построим

Стену высокую, – нам и самим, и судам в оборону.

В этой стене мы устроим ворота, сплоченные крепко,

Чтобы проехать чрез эти ворота могли колесницы,

Выроем ров за стеною снаружи большой и глубокий;

Он, обегая кругом, колесницы задержит и пеших,

Если когда‑либо войско надменных троянцев нагрянет».

Так говорил он. И с ним остальные цари согласились.

И у троянцев кипело в акрополе Трои собранье,

Страшное, бурное, перед дверьми владыки Приама.

С речью такой Антенор рассудительный к ним обратился:

«Трои сыны, и дарданцы, и вы, о союзники наши!

Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает!

Нужно решиться! Давайте, назад возвратим Менелаю

Вместе с богатствами всеми Елену аргивскую. Клятвы

Мы же нарушили! В битвах, поверьте, добра никакого

Мы не получим, пока не поступим, как вам говорю я».

Так он сказал и на место уселся. Немедленно следом

Встал Александр бог обидный, супруг пышнокудрой Елены,

И, отвечая ему, слова окрыленные молвил:

«Очень мне мало приятно, что здесь, Антенор, говоришь ты!

Мог бы ты слово другое, получше, чем это, придумать!

Если же то, что я слышал, сказал ты от чистого сердца, –

Сами бессмертные твой, очевидно, похитили разум!

Вот что хочу я троянцам сказать, укротителям коней:

Прямо я всем заявляю: супруги моей не отдам я!

Все же богатства, какие привез я из Аргоса в дом наш, –

Их я согласен отдать, и своих к ним прибавить сокровищ».

Так он сказал и на место уселся. Пред ними немедля

Старец Приам поднялся, – советчик, подобный бессмертным.

Лучших намерений полный, к собранию он обратился:

«Трои сыны, и дарданцы, и вы, о, союзники наши!

Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает!

Ужинать в городе нынче вы будете так же, как прежде.

Помните стражу ночную и бодрствуйте каждый на страже.

Завтра ж с зарею Идей к кораблям пусть отправится полым

И перескажет царям Агамемнону и Менелаю

То, что сказал Александр, от которого ссора возникла.

Пусть и такую им скажет разумную речь: не хотят ли

Остановиться с злосчастной войною, доколе убитых

Мы не сожжем, а тогда и опять завоюем, покамест

Нас божество не разлучит, кому‑нибудь давши победу».

Слушали все со вниманьем Приама и с ним согласились.

Ужинать стали войска, по своим разместившись отрядам.

Вместе с зарею Идей отошел к кораблям мореходным.

Были уже на собраньи данайцы, Аресовы слуги,

Возле кормы корабля Агамемнона. Став в середине,

И с речью такою ко всем обратился Идей голосистый:

«Царь Агамемнон и вы, наилучшие меж всеахейцев!

Мне поручили Приам и другие знатнейшие мужи

Вам передать, – не найдете ли вы и приятным, и милым

То, что сказал Александр, от которого ссора возникла:

Те из сокровищ, которые он в кораблях изогнутых

В Трою с собою привез (о, лучше б он прежде погибнул!), –

Их он согласен обратно отдать и своих к ним прибавить.

Что ж до законной жены Менелая, покрытого славой, –

Той, говорит, не отдаст, – хоть троянцы того и желают.

Также поручено мне и другое сказать: не хотите ль

Остановиться с злосчастной войною, доколе убитых

Мы не сожжем, а тогда и опять завоюем, покамест

Нас божество не разлучит, кому‑нибудь давши победу».

Так он сказал. В глубочайшем молчаньи сидели ахейцы.

Громкоголосый тогда поднялся Диомед и воскликнул:

«Нет, уж теперь не должны принимать мы богатства Париса

Иль хоть Елену саму! Для глупцов, и для тех очевидно,

Что над троянцами скоро готова уж грянуть погибель!»

Так он сказал. В величайшем восторге вскричали ахейцы,

Слову дивясь Диомеда Тидида, смирителя коней.

И обратился тогда Агамемнон владыка к Идею:

«Слышал и сам ты, Идей, что ахейцы сейчас говорили,

Как отвечали тебе. И с ними вполне я согласен.

Что до сожжения мертвых, – нисколько тому не противлюсь.

Каждого долг – ничего не жалеть для людей опочивших;

Раз они умерли, нужно немедля огнем усладить их.

Зевс мне да будет свидетель, супруг громомечущий Геры!»

Так он сказал и свой скипетр ко всем небожителям поднял.

Вестник троянский обратно пошел к Илиону святому.

Трои сыны и дарданцы на площади в сборе сидели

И дожидались, когда от ахейцев Идей возвратится.

Он возвратился и все сообщил, что сказали ахейцы,

Став в середине. Поспешно готовиться стали троянцы,

Эти – свозить мертвецов, а другие – деревья из леса.

Также, с другой стороны, от судов и ахейцы спешили,

Эти – свозить мертвецов, а другие – деревья из леса.

Только что новыми солнце лучами поля осветило,

Выйдя из тихо текущих, глубоких зыбей океана

В путь свой небесный, как оба народа сошлись на равнине.

Каждого мужа узнать было трудно, чужой ли он, свой ли.

Лишь от запекшейся крови обмывши водой, различали

И на повозки их клали, роняя горячие слезы.

Громко плакать Приам запретил. И безмолвно троянцы

Мертвых своих на костер возлагали, печаляся в сердце,

После ж, предавши огню, в Илион возвращались священный.

Также, с другой стороны, и ахейцы в красивых поножах

Мертвых своих на костер возлагали, печаляся в сердце,

После ж, предавши огню, возвращались к судам изогнутым.

Перед зарею назавтра, еще середь сумрака ночи,

Возле костра собрались отборные мужи ахейцы,

Холм над костром тем воздвигли могильный, один на равнине,

Общий для всех. И вплотную к нему возвели без задержки

Стену высокую, – им и самим, и судам в оборону.

Сделали в этой стене и ворота, сплоченные крепко,

Чтобы проехать чрез эти ворота могли колесницы,

Вырыли ров за стеною снаружи, большой и глубокий,

Все обегавший становье, и колья За рвом вколотили.

Так в своем стане широком трудились ахейские мужи.

Боги меж тем восседали вкруг Зевса, метателя молний,

И на большие дела меднолатных ахейцев смотрели.

Начал меж них говорить Посейдон, сотрясающий землю:

«Зевс, наш отец! На земле беспредельной какой же из смертных

Станет теперь сообщать свои мысли и цели бессмертным?

Разве не видишь, какую построили стену ахейцы

Пред кораблями своими, какой вкруг стены глубочайший

Вывели ров? А богам принесли ли они гекатомбы?

Слава о ней разойдется, куда лишь заря достигает,

И позабудут о той, которую мы с Аполлоном

Лаомедонту герою с такою построили мукой!»

Сильно разгневавшись, Зевс, собирающий тучи, ответил:

«Бог многомощный, землей потрясающий, что говоришь ты?

Пусть бы уж замыслов этих другой из богов устрашился,

Кто пред тобою намного слабей и руками, и духом.

Слава ж твоя разойдется, куда лишь заря достигает!

Не огорчайся! Когда меднолатные мужи ахейцы

В милую землю родную в судах отплывут крутобоких,

До основания стену ты смоешь и, в море обрушив,

Сызнова берег высокий покроешь морскими песками,

Чтоб и следа от великой ахейской стены не осталось».

Так меж собою вели разговоры бессмертные боги.

Солнце меж тем закатилось, окончили дело ахейцы,

В станах своих закололи быков и за ужин уселись.

Прибыло много судов в это время, вином нагруженных,

Посланных с Лемноса сыном Язона Евнеем ахейцам;

Пастырь народов Язон с Гипсипилой его породили.

Двум Атрея сынам, Агамемнону и Менелаю,

Тысяча мерок вина посылалась Евнеем отдельно.

Все остальные ахейцы вино с кораблей получали,

Эти – медью платя, другие – блестящим железом,

Шкуры волов приносили, коров на обмен приводили

Или же пленных людей. И устроили пир богатейший.

Всю эту ночь напролет длиннокудрые мужи ахейцы

В стане своем пировали (в стенах городских же – троянцы).

Всю эту ночь напролет, замышляя недоброе, в небе

Зевс промыслитель гремел, и бледнели ахейцы от страха.

Наземь вино проливали из кубков. Никто не решался

Пить, не свершив наперед возлиянья сверхмощному Зевсу.

Все улеглись, наконец, и сна насладились дарами.

 

 

Песнь восьмая

Прерванная битва

 

 

В платье шафранном Заря простиралась над всею землею.

Созвал Зевес молнелюбец бессмертных богов на собранье

На высочайшей вершине Олимпа, горы многоглавой.

Сам он к богам говорил. А бессмертные молча внимали.

«Слушайте слово мое, о боги, и вы, о богини!

Слушайте то, что в груди меня дух мой сказать побуждает.

Чтобы никто из бессмертных, ни женщина‑бог, ни мужчина,

Чтобы никто мне перечить не смел, чтобы все без изъятья

То, что скажу, исполняли! Пора с этим делом кончать мне!

Если ж замечу, что кто из богов, отделясь потихоньку,

Будет стараться троянцам ли помощь давать, иль данайцам, –

Тот на Олимп возвратится, позорнейше мною избитый.

Либо, схвативши, швырну я ослушника в сумрачный Тартар,

Очень далеко, где есть под землей глубочайшая бездна,

Где из железа ворота, порог же высокий из меди, –

Вниз от Аида, насколько земля от небесного свода.

Там он узнает, насколько могучее всех я бессмертных.

Иль вот попробуйте, боги, – чтоб всем вам самим убедиться, –

Цепь золотую спустите с высокого неба на землю,

Все до последнего бога и все до последней богини

За цепь схватитесь, – и все же не стащите с неба на землю

Вы устроителя Зевса всевышнего, как ни старайтесь!

Если же я, не на шутку решившись, повлечь пожелаю, –

С морем самим и с самою землей эту цепь повлеку я;

После вокруг олимпийской вершины ее обмотаю, –

И средь воздушных просторов весь мир на цепи той повиснет.

Вот я насколько сильнее и смертных, сильней и бессмертных!»

Так говорил он. Молчанье глубокое боги хранили.

Грозная речь молневержца Кронида их всех поразила.

Заговорила тогда совоокая дева Афина:

«О наш родитель Кронид, повелитель, меж всех высочайший!

Знаем прекрасно мы сами, что сила твоя необорна.

Но глубоко мы жалеем душой копьеборных данайцев:

Скоро погибнут они, исполняя свой жребий жестокий.

Все мы однако от битвы воздержимся, если велишь ты.

Мы только дать бы хотели полезный совет аргивянам,

Чтобы под гневом твоим не погибнуть им всем без остатка».

Ей отвечал, улыбнувшись, Зевес, собирающий тучи:

«Тритогенея, не бойся, дитя мое милое! Это

Я говорю не всерьез, а к тебе я вполне благосклонен».

Так он сказал и запряг в колесницу коней медноногих,

Пару быстрых коней с золотою и длинною гривой,

В золото тело и сам облачил, и сработанный дивно

Бич захватил золотой, и, в блестящую став колесницу,

Коней ударил бичом. Не лениво они полетели,

Между землею паря и усеянным звездами небом.

Прибыл Кронион на Иду, зверей многоводную матерь,

К Гаргару, где его роща и жертвенник в ней благовонный.

Остановил лошадей там родитель бессмертных и смертных,

От колесницы отпряг и густым их туманом окутал.

Сам же, могуществом гордый своим, на вершинах уселся,

На корабли аргивян и на город троянцев взирая.

Длинноволосые мужи‑ахейцы, поспешно поевши,

Стали в становьях своих облекаться для битвы в доспехи.

В городе в бой, со своей стороны, снаряжались троянцы, –

В меньшем числе; но и так они к битве рвалися кровавой:

Необходимость гнала их за жен и детей своих биться.

Настежь раскрылись ворота. Войска через них устремились

Конные, пешие. Всюду стоял несмолкающий грохот.

Сблизясь, на месте одном очутились враждебные рати.

Сшиблися разом и щитные кожи, и копья, и силы

Меднодоспешных мужей. Ударялись щиты друг о друга

Выпуклобляшные. Всюду стоял несмолкающий грохот.

Вместе смешалося все, – похвальбы и предсмертные стоны

Тех, что губили и гибли. И кровью земля заструилась.

С раннего утра все время, как день разрастался священный,

Тучами копья и стрелы летали, и падали люди.

Но лишь приблизилось солнце к средине широкого неба,

Взял промыслитель Кронид золотые весы, и на чашки

Бросил два жребия смерти, несущей печаль и страданья, –

Жребий троян конеборных и меднодоспешных ахейцев.

Взял в середине и поднял. Ахейских сынов преклонился

День роковой. До земли опустилася участь ахейцев.

Участь троянцев наверх поднялась до широкого неба.

Страшно с Идейской вершины Зевес загремел и ударил

Молнией яркою в войско ахейцев. Увидевши это,

Остолбенели ахейцы, и страх овладел ими бледный.

Тут уж остаться не смели ни Идоменей знаменитый,

Ни Агамемнон, ни оба Аякса, аресовы слуги.

Нестор геренский, защита ахейцев, один лишь остался, –

Но не по собственной воле: коня его ранил стрелою

Богоподобный Парис, супруг пышнокудрой Елены,

В голову, в самое темя, где первые волосы коней

Идут от черепа к шее, – опасное место! От боли

Конь поднялся на дыбы; стрела ему в мозг погрузилась.

Вызвал смятенье и в прочих конях он, крутяся вкруг меди.

Острым мечом размахнувшись, старик отрубить торопился

Пристяжь у лошади. Вдруг быстроногие Гектора кони

В самую свалку влетели, отважного мча властелина, –

Гектора. Тут же свой дух погубил бы старик неизбежно,

Если б всего Диомед не заметил могучеголосый.

Голосом страшным он крикнул, стремясь ободрить Одиссея:

«Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многоумный!

Что ты бежишь, повернувшись спиной, как трусливый меж толпищ?

Как бы при бегстве тебе кто копья не всадил меж лопаток!

Остановись! Защитим старика от свирепого мужа!»

Так он сказал. Не услышал его Одиссей многостойкий,

Мимо промчался, несясь к кораблям изогнутым ахейским.

Но Диомед, и один оставаясь, вперед устремился,

Стал впереди лошадей престарелого сына Нелея

И обратился к нему, устремляя крылатые речи:

«Старец! Жестоко тебя молодые бойцы утесняют!

Сила ослабла, тебя удручает тяжелая старость,

Хил твой возница‑товарищ, и кони твои непроворны.

Стань же ко мне в колесницу. Тогда, каковы, ты увидишь,

Тросовы кони, как быстро умеют они по равнине

Мчаться равно и туда, и туда, и в погоне, и в бегстве.

Пусть о твоих лошадях позаботятся наши возницы,

Я их на‑днях у Энея отбил, возбудителя бегства.

Этих же мы на троянцев направим, чтоб Гектор увидел,

Что и в руке у меня способна свирепствовать пика».

Так говорил он. И внял ему Нестор, наездник геренский.

Коней его под свое попечение взяли возницы, –

Мощные оба, Сфенел с безбоязненным Евримедонтом.

Сами ж они в колесницу вошли Диомеда Тидида.

Нестор владыка руками взялся за блестящие вожжи,

Коней стегнул, и тотчас очутились пред Гектором оба.

Прямо на них он летел. Диомед в него пикой ударил, –

Но промахнулся, попал же в возницу, стоявшего рядом,

В сына Фивеева, духом отважного Эниопея.

В грудь близ соска он ударил возницу, державшего вожжи.

Тот с колесницы свалился. В испуге попятились кони

Быстрые. Там у него и душа сокрушилась, и сила.

Страшная скорбь о вознице окутала Гектору сердце.

Все же его наконец он оставил лежать, хоть и жалко

Было товарища. Стал смельчака подбирать он другого.

Кони недолго нуждались в вознице. Тотчас же нашел он

Храброго Архептолема, Ифитова сына. Ему он

На колесницу взойти приказал и вручил ему вожжи.

Гибель пришла бы тогда, и свершилось бы тяжкое дело,

Были бы загнаны в город троянцы, подобно баранам,

Если б всего не увидел родитель бессмертных и смертных.

Он, загремевши ужасно, блестящую молнию бросил.

Пред колесницей Тидея ударила молния в землю.

Пламя ужасное кверху взвилось от пылающей серы.

Кони, подавшись назад, под ярмом задрожали от страха.

Вон из Нестора рук убежали блестящие вожжи,

В сердце он ужаснулся и так Диомеду промолвил:

«В бегство, Тидид, лошадей поворачивай однокопытных!

Или не чувствуешь ты, не тебе от Кронида победа?

Этому славу сегодня дарует Зевес промыслитель.

Может быть, после дарует и нам, если так пожелает.

Зевсовой воли ни в чем человек изменить не способен,

Как бы он ни был силен, ибо много сильней Громовержец».

К старцу с ответом Тидид обратился могучеголосый:

«Все, что старик, говоришь ты, конечно, вполне справедливо.

В сердце и в дух мне, однако, ужасное горе приходит:

Гектор когда‑нибудь в речи своей пред троянцами скажет:

«Вождь Диомед от меня убежал к кораблям испугавшись!»

Скажет, хвалясь, и тогда – расступись ты, земля, подо мною!»

Нестор, наездник геренский, на это Тидиду ответил:

«Храбрым Тидеем рожденный, – ну, что, Диомед, говоришь ты!

Если бы даже назвал тебя Гектор бессильным и трусом,

Веры не дали б ему ни троянцы, ни дарданионы,

Веры не дали б и жены лихих щитоносцев троянских,

Жены, цветущих супругов которых поверг ты на землю».

Так он сказал и назад повернул лошадей быстроногих,

В самую гущу бегущих. Вдогонку троянцы и Гектор

Сыпали с криком и гамом стенящие стрелы и копья.

Громко Тидиду кричал шлемоблещущий Гектор великий:

«Раньше тебя, Диомед, быстроконные чтили да<