Пичем, Полли и миссис Пичем, очень взволнованная.

ДЖОН ГЕЙ

ОПЕРА НИЩЕГО

 

Мы знаем,

что пишем мы вздор.

Марциал [1]

 

Предисловие

 

Английское просветительство не было однородно по своим устремлениям. «Великие остроумцы» начала XVIII века отличались друг от друга отношением к современному обществу и государственному строю. Одни из них – Джозеф Аддисон, Ричард Стиль, Колли Сиббер – пытались перевоспитать людей путем моральной проповеди и лишь осторожно и с оговорками отмечали недостатки политического строя Англии. Другие, к числу которых относились, в частности, Джонатан Свифт и Джон Арбетнот, – стремились вскрыть перед читателем недостатки современного общества, которое представлялось им весьма далеким от совершенства. При этом они в значительной степени учитывали интересы народа, испытывавшего жесточайший гнет.

К идеологическому направлению, которое возглавлял Джонатан Свифт, принадлежал и замечательный английский комедиограф Джон Гей (1685 – 1732), автор «Оперы нищего» (1728), остросатирической пьесы, отразившей различные стороны английской действительности начала XVIII столетия.

1713 год стал свидетелем возникновения одного из ярких явлений в истории английской литературы XVIII века – Клуба Мартина Скриблеруса – Мартина Писаки. Идея создания клуба принадлежала поэту Александру Поупу, который намеревался в публикациях этого литературного союза подвергнуть сатирическому осмеянию «труды невежд, занимающих видные посты в мире профанов», «ученых», которые являются на деле дилетантами и недоучками, бесчисленных издателей, комментаторов, советников, не обладающих элементарными в своей области знаниями. Великолепным объектом для сатиры Поуп считал также наемных писак, всячески пытавшихся оправдать политику вигов и их вождя Роберта Уолпола. Для создания целостности и внутреннего единства журнала-ежемесячника необходимо было найти тот центр, вокруг которого располагались бы все материалы. Этим «стержнем» стал образ Мартина Писаки, «автора» многочисленных пародий и сатирических обозрений, тексты которых сочиняют Джонатан Свифт, Александр Поуп, Джон Арбетнот и Джон Гей. В значительной степени именно здесь, в клубе Мартина Писаки, формировалась творческая манера будущего автора «Оперы нищего»; Гей впитал литературный метод скриблерианцев – острую сатиру, юмор, гиперболу, достигающую порой раблезианских масштабов, бурлеск, граничащий иногда с откровенной фривольностью, но благодаря этому бьющий в цель с еще большей силой. Участие в творческой жизни клуба помогло Гею яснее увидеть окружающее, он учился не только лепить сатирический образ, но и находить его объект.

Тему «Оперы нищего» Гею подсказал Свифт. 30 августа 1716 года он писал Александру Поупу: «Здесь неподалеку живет молодой квакер, который пишет стихи своей возлюбленной, не очень правильные, но абсолютно в манере, которую и следует ожидать от квакера, воспевающего красоту и сложение своей избранницы. Это навело меня на мысль, что пародии на квакерские пасторали могли бы, пожалуй, пользоваться успехом у публики, если наш друг Гей взялся бы за это дело. Какая благодатная почва! Сообщите мне, что он думает по этому поводу. Я полагаю, что возможности пародии на пасторальный жанр далеко не исчерпаны и пасторали о грузчике, лакее или носильщике портшеза могли бы иметь успех. А что вы скажете о ньюгетской пасторали, действие которой происходит среди проституток и воров?»

Серьезная и глубокая критика политической и социальной жизни Англии начала XVIII века – вот та основная задача, которую ставил перед собой драматург при создании «Оперы нищего». В пьесе Гей пародирует итальянскую оперу и применяет ее каноны и штампы, изображая подонков Лондона – воровскую шайку с ее главарем, скупщиком краденого и его очаровательную дочку Полли. Тема, которую он выбирает, волновала Лондон и была актуальна для Англии начала XVIII века: 20-е годы ознаменовались невероятным ростом преступности, охватившей всю страну. Имена Джека Шеппарда и Джонатана Уайлда хорошо знали за пределами Лондона. Правительство Лондона оказалось не в состоянии самостоятельно справиться с этой волной преступности и решило воспользоваться через своих агентов услугами самих же воров и скупщиков краденого, которые за известную сумму выдавали собратьев по ремеслу. Джонатан Уайлд был скупщиком краденого, с его помощью удалось поймать и повесить Джека Шеппарда и Джозефа Блейка, который держал в трепете всю Англию в течение 1724 года. Вскоре Уайлд вновь оказался в зале суда, но на этот раз в качестве обвиняемого. Его повесили в 1725 году. Личность Уайлда представлялась современникам интересной, героической, почти легендарной. Его «подвиги» вызывали не осуждение, а одобрение, так как каждый понимал, что Уайлд ничуть не хуже мошенников из правительственных кругов, которые не попадают на виселицу лишь благодаря связям и туго набитому кошельку. Сама жизнь подсказывала вполне логичный вывод: если в стране царствует беззаконие, если правящие круги так же погрязли в коррупции и подкупе, как низшие – в разбое и грабеже, то мошенники и воры по-своему правы, когда пользуются этой беззаконностью, становясь бичом для законных воров – государственных деятелей, министров и придворных.

Политическая обстановка в Англии начала XVIII века отличалась необыкновенной сложностью: подкуп и взяточничество охватили государственный аппарат; заговоры, предательства, шантаж были типичными явлениями в парламенте. В истории этот период неразрывно связан с именем премьер-министра Англии Роберта Уолпола, любимым выражением которого было: «У каждого человека есть своя цена». Достигнув власти, он превратил подкуп и обман в организованную систему, чему в огромной степени способствовало отсутствие какой бы то ни было ответственности перед избирателями. В 20-е годы крепнет оппозиция правительству и той системе, которую олицетворял Уолпол. Против Уолпола выступали политические деятели и писатели самых разнообразных группировок. В состав оппозиции входили многие друзья Гея. Представители оппозиции хорошо понимали, что литературные формы борьбы будут играть немаловажную роль в их кампании, направленной против премьер-министра. Сложность, однако, заключалась в том, чтобы найти наиболее доходчивые и простые формы сатиры на Роберта Уолпола, понятные всем. И эта проблема была разрешена с успехом: как только Уолпол встал во главе политической жизни Англии, многие заметили как в его личной жизни, так и в общественной деятельности, большое сходство с головокружительной «карьерой» Джонатана Уайлда. Вот почему образ Джонатана Уайлда начинает все чаще использоваться многочисленными авторами и прессой, принадлежавшими к оппозиционным кругам, для создания параллели между «великим разбойником» и «великим министром». Эту же параллель между правительственными кругами и преступными элементами с успехом использует и Гей в «Опере нищего». Цель сатиры Гея – перевернуть привычные понятия о сословных различиях, пригвоздить к позорному столбу тех, кто под покровом высоких титулов и знатной родословной совершает те же преступления, что и разбойник Макхит, и, следовательно, показать, что «пороки людей самого низкого пошиба и пороки богачей сходны». Разбойники из шайки Макхита, как и он сам, понимают, каким должно быть справедливое распределение благ на земле. В образе Макхита Гей выделяет бескорыстие, внутреннее благородство и понимание того, что такое подлинная дружба. Все разбойники высоко ценят своего предводителя за мужество, щедрость, готовность помочь приятелю, попавшему в беду. В вопросах чести Макхит крайне принципиален; он всегда бескорыстен в дележе добычи. Единственно, о чем сожалеют разбойники, так это о том, что их капитан слишком много времени проводит в компании знатных господ, играя в карты и посещая увеселительные заведения: общество лордов слишком пагубно влияет на благородного Макхита, прививая ему свои пороки. И, словно подтверждая правильность выводов, сделанных разбойниками, Гей говорит в финале спектакля: «На протяжении всей пьесы вы могли наблюдать такое сходство в поведении сильных и слабых мира сего, что трудно решить, кто кому подражает в модных пороках – знатные джентльмены джентльменам с большой дороги или наоборот».

Если в образе Макхита Гей выделяет черты внутреннего благородства, то в Пичеме и Локите он видит прежде всего людей, развращенных властью, легкой наживой и деньгами. Для Пичема деньги – способ властвовать над людьми и вершить их судьбами. Ради наживы он готов торговать собственной дочерью. Он не против того, чтобы Полли заигрывала и развлекалась с клиентами, но только в интересах дела. Замужество! Любовь! Нет, такие понятия не входят в свод моральных законов мистера Пичема и его жены. Эта почтенная чета советует Полли во всем следовать поведению придворных дам: окружить себя дюжиной поклонников и постараться извлечь пользу из каждого. Но чтобы скрыть свои подлинные стремления, Пичем, как настоящий буржуа, беспрестанно разглагольствует о чести, нравственности и семейном долге: с его точки зрения, надежды и честь семьи навсегда погибнут, если Полли выйдет замуж за любимого ею Макхита. «Предприятие», во главе которого стоит Пичем, отличается широтой и размахом, в него вовлечено огромное количество людей: проститутки обшаривают карманы своих подвыпивших клиентов, воры грабят дома богатых буржуа, разбойники нападают на кареты, пользуясь безлюдностью дорог в поздний час. И все награбленное добро стекается к Пичему – скупщику краденого. Он спарывает монограммы с носовых платков, несколько видоизменяет фасоны платьев и костюмов, отдает в переделку драгоценности, а те, что могут быть легко опознаны, отправляет за границу. Пичем, как правило, не любит называть вещи своими именами – на все у него существуют эвфемизмы: разбой и грабеж – это «профессия», «дело», «занятие»; воры – «джентльмены, рискующие жизнью ради товаров», а награбленная добыча – «плоды их часов досуга». Жизнь человека для Пичема – тоже товар, а убийство – «модное преступление» и «что же делать джентльмену, если без преступления не провернуть дельце?». Пичема никогда не мучают угрызения совести: он совершает такие же преступления, что и министр Роберт Уолпол, который считает себя честным человеком. Как справедливо замечает сводня Диана Хапп, она по уму и способностям не уступит любому политическому деятелю; разница лишь в том, что она завлекает время от времени в свои сети невинную девочку и губит ее, а государственные мужи порабощают и грабят целые страны и колонии. Так Гей пригвождает к позорному столбу вместе с Пичемом и Робертом Уолполом всю политическую систему Англии начала XVIII века.

«Опера нищего» – яркая пародия на модное увлечение знати того времени – Итальянскую оперу, которая бессодержательностью своих либретто и штампами мешала созданию национального английского театра. Во вступлении, представляющем диалог нищего и актера, Гей подчеркивает, что ввел в свою пьесу все сравнения, которые только встречаются в прославленных итальянских операх: с ласточкой, пчелой, челноком, цветком, голубкой и т. д. Таким образом, одной из творческих задач драматурга было «перещеголять» итальянцев во всех их условностях и шаблонах. Нередко Гей пользуется особым приемом: сталкивает в одном предложении два антипода – сравнение из итальянской оперы со сравнением, типичным для низов общества или взятым из уличной баллады. Так, например, миссис Пичем начинает свой куплет о судьбе девушки, сравнивая ее с мотыльком, но затем, словно не выдерживая высокопарного оперного стиля, ее сравнение обрушивается в самую грязь жизни: сделав один неверный шаг, девушка превращается в то, чего даже она, миссис Пичем, не может произнести вслух. Иногда автор использует образ в пародийном плане: разбойник, которого везут на виселицу в телеге, сравнивается то с благородным лордом, то с Адонисом – торжественный выезд на колеснице богов, героев, царей и полководцев был типичной деталью итальянских опер. Пародируя итальянскую оперу, Гей стремится противопоставить ей простоту английских народных баллад, которые он с таким мастерством вводит в свою пьесу. Он не стремился разрушить достижения музыкального театра Англии, он пользовался материалом таких композиторов, как Пёрселл или Гендель, учитывая, что их музыка стала уже частично достоянием широких масс, что театр, пусть весьма ограниченный в своих возможностях сословными вкусами и театральными условностями века, все же не отделен от народа непроницаемой стеной: мелодии Пёрселла и Генделя были использованы безымянными уличными певцами как аккомпанемент для злободневных сатирических песенок. Например, песенка Пёрселла «Если любовь – это нежная страсть» из оперы «Королева фей» была использована в тридцати пяти балладах. Так происходил сложный процесс проникновения высокопрофессионального искусства в народно-бытовую фольклорную среду, откуда оно, обогащенное народным юмором, вновь возвращалось на подмостки сцены. Помимо мотивов, извлеченных из творчества композиторов-профессионалов, Гей брал самые разнообразные мелодии – английские, ирландские, шотландские. Эти народные мелодии очень разнообразны: от огненной джиги до церковного хорала. Драматург часто сохраняет рефрен оригинальной баллады, чем облегчает и помогает читателю и зрителю установить ассоциации между своей песенкой и балладным оригиналом, которые находятся у автора «Оперы нищего» в постоянном взаимодействии, то дополняя друг друга, то оттеняя, то контрастируя. Часто Гей использует известную мелодию в целях политической сатиры. Хор разбойников из второго действия «Смельчаки, вперед!» написан, как указывает Гей, на марш из оперы Генделя «Ринальдо». Современный Гею зритель знал, что этот же марш исполнялся при смене караула у Букингемского дворца. Драматург пользовался этим приемом, чтобы поставить знак равенства между грабителями с большой дороги и королевским гарнизоном, грабящим народ. Нередко Гей сочиняет бытовую, ничем не выделяющуюся среди других песенку на мелодию запрещенной политической баллады: мелодия неожиданно переносит зрителя в сферу, полную злободневного, остросатирического смысла. Невинная песенка миссис Пичем о трудностях, которые испытывает мать, воспитывая дочь, положена на мелодию баллады «Отменный город Лондон наш»: Лондоном правит мэр, у мэра титул – лорд; но если присмотреться повнимательнее к его гербу, то можно увидеть на нем три бычьи морды и дурацкий колпак. За исполнение этой баллады секли плетьми на площади, но ведь Гей и не использует ее в «Опере нищего», звучит лишь мелодия, которая и вызывает нужные ассоциации.

Обличение порока было одной из важнейших задач авторов классического периода английского Просвещения. Но они стремились прочесть и нравоучение: ничто не скроет порок – ни блеск, ни власть, ни богатство. Для любого нравоучения, однако, требовалось противопоставить пороку некий положительный идеал, и этим идеалом в «Опере нищего» явилось здоровое отношение народа к мрачной и неприглядной действительности, выраженное в балладах. Народный юмор, народные мелодии, использование традиций народного балаганного театра – все это способствовало тому, что мир пичемов и уолполов терял свою силу, слабел, уступая натиску народного юмора, остроумия, смеха.

 

Действующие лица [2]  

 

 

Мужчины

 

Пичем, Локит, Макхит, Ф и л ч.

Шайка Макхита: Джемми Дергунчик, Джек Кривопалый, Уот Зануда, Робин Хапуга, Нед Карманник, Гарри Кусочник, Мэт Кистень, Бен Пройдоха.

 

Женщины

 

Миссис Пичем, Полли Пичем, Люси Локит, Диана Хапп, Миссис Сплетни.

Проститутки:  Долли Дай, Миссис Аспид, Бетти Стибри, Дженни Козни, Миссис Скот, Сьюки Сопли, Молли Нагли.

Нищий. Актер. Буфетчик. Тюремщик. Стража. Свита. Слуга. Констебли. Арфист. Толпа.

 

Место действия — Лондон.

Вступление

 

Нищий, актер.

Нищий. Если бедность — патент на поэзию, никто не усомнится в том, что я поэт. Я состою в труппе нищих и участвую в представлениях, которые она еженедельно дает в Сент-Джайлз.[3] Мне платят там скромное годовое жалованье за мои пьески, меня в любое время накормят обедом; большинство поэтов не могут похвастаться даже этим.

Актер. Поскольку мы живем за счет муз, то уж из одного чувства благодарности должны поощрять поэтические дарования, где бы они нам ни попадались. В отличие от остальных женщин музы никого не встречают по платью, никогда не считают броский наряд признаком ума, а скромную одежду приметой глупости. Кто бы ни был автор, мы всегда дадим ему возможность показать, на что он способен. Словом, хоть вы и бедны, я от души желаю вам успеха.

Нищий. Пьеса моя первоначально предназначалась для исполнения на свадьбе Джеймса Чантера и Молл Лей, двух наших превосходных певцов. Я ввел в нее сравнения, встречающиеся в самых знаменитых ваших операх, — с ласточкой, мотыльком, пчелкой, кораблем, цветком и так далее. Кроме того, у меня есть сцена в тюрьме, которую женщины неизменно находят волнующей и очаровательной. Что до ролей, то я проявил такую беспристрастность по отношению к обеим нашим прославленным дамам[4], что ни одной, ни другой не на что обижаться. Надеюсь также, меня извинят за то, что я избежал в своем произведении вопиющей нелепости, свойственной многим модным нынче операм: у меня нет речитатива. -В остальном же моя пьеса — опера по всем статьям, тем более что я отказался от пролога и эпилога.[5] Она уже не раз исполнялась нами в большом зале в Сент-Джайлз, и у меня нет слов, чтобы выразить признательность за великодушие, с которым вы согласились показать ее с настоящей сцены.

Актер. Однако, насколько я понимаю, нам пора удалиться: актеры готовы к выходу. Оркестр, увертюру!

 

Оба уходят.

 

Увертюра[6]

 

 

Действие первое

 

Явление первое

 

Дом Пичема.

Пичем сидит за столом, перед ним большая счетная книга.

Пичем (поет на мотив «Старушка в сером»[7]).

 

Чужое позорить занятье —

От века привычка людей.

Всегда, хоть они и собратья,

Им видится в ближнем злодей.

Попы адвокатов ругают.

Попов адвокаты бранят

Вельможный министр полагает,

Что он не бесчестней меня.

 

У адвоката столь же честное ремесло, что и у меня. Подобно мне, он подвизается в двойном качестве[8]: то как враг воров, то как их друг. Да и может ли быть иначе? Сам бог велит нам защищать и поощрять мошенников — ведь мы живем только благодаря им.

 

Явление второе

 

 

Пичем, Филч.

 

Филч. Сэр, Черная Молл велела передать, что суд над ней состоится в полдень; она надеется, что вы все уладите и ее освободят.

Пичем. Ну, на худой конец, она может попросить, чтобы приговор отсрочили по беременности[9]. Насколько мне известно, этот выход она обеспечила себе заблаговременно. Но девчонка эта — особа предприимчивая; поэтому можешь заверить ее, что я смягчу свидетельские показания.

Филч. Том Кляп признан виновным, сэр.

Пичем. Ленивый пес! Когда мне пришлось вызволять его в прошлый раз, я предупреждал, что, если он не набьет себе руку, дело кончится плохо: смертная казнь без замены ссылкой. Пожалуй, его следует занести в книгу. (Пишет.) За Тома Кляпа сорок фунтов[10]... Извести Бетти Хитрюгу, что я спасу ее от ссылки в колонии[11]: в Англии я заработаю на ней больше.

Филч. За какой-нибудь год Бетти притащила в наш притон больше добра, чем пять любых других девчонок, вместе взятых. По чести сказать, жаль терять такую клиентку.

Пичем. Если ее не угробит своя же шайка и все пойдет обычным порядком, с годик она еще поживет[12]. Люблю выручать женщин! Хороший охотник за куропатками всегда дает курочкам улететь: без них вся дичь выведется. Кроме того, по закону за них не полагается вознаграждения. На смерти женщин ничего не выиграешь — разве что это твоя жена.

Филч. Спору нет, Бетти — славная баба! Я обязан ей своим воспитанием; она, если позволено так выразиться, приохотила к нашему делу больше молодых людей, чем игорный стол.

Пичем. Поистине метко сказано, Филч! Мы и хирурги[13] обязаны женщинам больше, чем люди всех остальных профессий.

Филч (поет на мотив «Сероглазым ясным утром»).

 

За все грехи на женщине вина:

Мы учимся у ней быть хитрецами —

Ведь к нам лишь для того добра она,

Чтоб завладеть деньгами и сердцами.

Мы за поживой для нее везде

Охотимся, как волк порой ночною,

Затем, что и в любви, как на суде,

Победа добывается мошною.

 

Пичем. Но отправляйся-ка в Ньюгет[14], парень, да извести наших друзей о моих намерениях. Люблю облегчать их участь, когда это в моих силах!

Филч. Если джентльмен слишком долго пребывает в неизвестности, раскаяние может навсегда сломить его дух. Уверенность же помогает ему хорошо держаться на суде и без страха или угрызений совести снова идти на любой риск. Ну, я бегу. Что может быть приятнее, чем принести добрую весть друзьям, попавшим в беду! (Уходит.)

 

Явление третье

 

 

Пичем.

 

Пичем. Сейчас самое время решить, кого же мне приличней всего отправить на виселицу во время следующей судебной сессии. Терпеть не могу ленивых мошенников, на которых ничего не заработаешь, пока их не вздернут! Где у меня список шайки? (Читает.) Кривопалый Джек. На службе полтора года. Ну-ка, поглядим, чем мы обязаны его услугам. Раз, два, три, четыре, пять... Золотых часов пять, серебряных — семь. На редкость честный парень! Табакерок шестнадцать, причем пять — из чистого золота. Носовых платков — шесть дюжин, шпаг с серебряной рукоятью — четыре, рубашек — полдюжины, париков с лентами — три, тонкого черного сукна — одна штука. А поскольку все это плоды его занятий лишь в часы досуга,[15] я не знаю более достойного парня; к тому же, работая на большой дороге, он выказывает просто изумительное присутствие духа. Уот Зануда, он же Смуглый Уилл. Лживая собака! Тайно сплавляет товар на сторону. Подождем еще одну-две сессии: может быть, исправится. Гарри Кусочник. Жалкий, мелкотравчатый воришка, без малейшего проблеска таланта; этот парень, хоть и проживет еще свои полгода, никогда не угодит в петлю за что-нибудь стоящее[16]. Сэм Угорь. Этот пойдет на следующую сессию: негодяй до того обнаглел, что подумывает, не вернуться ли ему к портняжному ремеслу. Он, видите ли, почитает это честным занятием! Мэт Кистень. Зачислен с месяц тому назад. Многообещающий, крепкий парень, на свой лад даже усердный; чуточку слишком смел и тороплив, но может сделать у публики неплохой сбор, если только не подрежет себе крылья убийством. Том Забулдыга. Болван, ненасытная глотка. Всегда слишком пьян, чтобы заработать самому или дать заработать ближним. Окончательно созрел для позорной телеги[17]. Робин Хапуга, он же Образина, он же Грубиян Боб, он же Чирей, он же Боб Рвач[18]...

 

Явление четвертое

 

 

Пичем, миссис Пичем.

 

Миссис Пичем. Почему ты поминаешь Боба Хапугу, муженек? Надеюсь, с ним не случилось ничего худого? Ты ведь знаешь, дорогой: он мой любимый клиент. Это кольцо — его подарок.

Пичем. Не беспокойся, дорогая, я только занес его в черный список: он вечно вертится среди женщин[19], и, как только у него кончатся деньги, одна из дам за небольшое вознаграждение отправит его на виселицу, и тогда плакали наши сорок фунтов.

Миссис Пичем. Ты же знаешь, дорогой, я никогда не вмешиваюсь в вопрос о смерти: в таких делах решение только за тобой. Женщины в этих случаях — плохие судьи: они так неравнодушны к смельчакам, что каждый мужчина, идущий в солдаты или на виселицу, непременно кажется им красавцем. (Поет на мотив «И холодно и сыро тут».)

 

 

Пускай Венера пояс свой

Наденет на уродку,

И тотчас из мужчин любой

Увидит в ней красотку.

Петля — совсем как пояс тот,

И вор, который гордо

В телеге мчит на эшафот,

Для женщин краше лорда.

 

Но, право, муженек, не будь таким жестокосердным: у тебя же никогда не было людей лучше и воспитанней, чем теперь. Вот уже семь месяцев никто из них не совершал убийства. А ведь это поистине редкое счастье!

Пичем. Какого черта эта женщина вечно хнычет об убийстве! Джентльмен не роняет своего достоинства, если убивает в целях самозащиты. А если без убийства дельце не провернуть, что же, по-твоему, делать джентльмену?

Миссис Пичем. Извини, дорогой, если я не права, но человек щепетильный не может не считаться с угрызениями совести.

Пичем. Убийство — самое модное преступление, на какое только способен человек. Сколько утонченных джентльменов каждый год попадает в Ньюгет исключительно по этой статье! И разве они становятся хуже, если с помощью денег убеждают присяжных в том, что убийство было непредумышленным? Но довольно об этом, дорогая. Заходил ли сегодня капитан Макхит за банкнотами,[20] которые оставил себе на прошлой неделе?

Миссис Пичем. Да, дорогой, заходил. И хотя банк прекратил выплату, капитан был, как всегда, весел и любезен. Право, на большой дороге нет джентльмена, равного ему! Он обещал, если только не вернется из Бэгшота[21] слишком поздно, составить вечерком партию в кадрил[22] мне, Полли и Бобу Рвачу. Скажи, дорогой, капитан богат?

Пичем. Он никогда не разбогатеет: он вращается в слишком хорошем обществе. Мэрибон[23] и кофейни[24] разоряют его. Человек, вознамерившийся сколотить себе состояние за игорным столом, должен быть воспитан как настоящий джентльмен и обучаться ремеслу с детства.

Миссис Пичем. Право, неблагоразумие капитана очень огорчает меня в связи с Полли. Ну зачем ему водить компанию со всякими там лордами и джентльменами? Пусть себе грабят друг друга сами.

Пичем. Из-за Полли? Что, порази меня чума, имеет в виду эта женщина? Из-за Полли?

Миссис Пичем. Капитану Макхиту очень нравится наша девочка.

Пичем. Ну и что?

Миссис Пичем. Но если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в чувствах женщины, Полли тоже считает его очень интересным мужчиной.

Пичем. Ну и что из того? Надеюсь, ты еще не рехнулась настолько, чтобы позволить девчонке выйти за него! Игроки и разбойники обычно хороши со шлюхами, зато с женами они сущие дьяволы.

Миссис Пичем. Но что мы можем поделать, если Полли влюбится? Она и сама тут бессильна. Бедная девочка! Я так за нее беспокоюсь. (Поет на мотив «Почему твоя раба позабыта?»)

 

Когда девица влюблена,

Зачем, как мотылек, она

Вокруг огня порхает?

Ей надо замуж, чтоб не стать

Тем, что по имени назвать

Мне стыд не позволяет.

 

Пичем. Послушай, жена. В нашем деле красивая девчонка не менее полезна, чем за стойкой кофейни в Темпле[25], если только, зарабатывая себе на жизнь красотой, она умеет разрешить все вольности, кроме последней. Понимаешь, я готов потакать дочке, насколько дозволяет осторожность, но потакать во всем, кроме замужества. Вот тут конец нашей безопасности! Разве мы не угодим тогда под власть зятя? Ведь муж — полный хозяин секретов своей жены, кроме, конечно, ее собственных. Обладай девчонка благоразумием придворной дамы, которая может внимать нашептываниям дюжины молодых людей сразу и не уступать ни одному из них, я бы и слова не сказал; но наша Полли — как трут: загорается от первой же искры. Замужество! Девка может не понимать собственной выгоды. Зато она хорошо понимает, что такое наслаждение, и потому наверняка не захочет превратиться в чужую собственность[26]. Моя дочь должна быть для меня тем же, чем придворная дама для министра,— ключом ко всей шайке[27]. Замужество! Если только еще не поздно, я припугну ее примером наших ближних.

Миссис Пичем. Осторожней, дорогой, не обидь девочку понапрасну. Она любит подражать знатным дамам и, может быть, позволяет капитану вольности лишь из соображений выгоды.

Пичем. Но, дорогая, это твой долг уберечь девушку от гибели и наставить ее, как наилучшим образом использовать свою красоту. Сейчас же иду к ней и расспрошу ее. А ты, жена, спори тем временем короны и монограммы с этой вот дюжины батистовых платков: сегодня у меня будет случай сбыть их одному парню из Сити.[28]  (Уходит.)

 

Явление пятое

 

 

Миссис Пичем.

 

Миссис Пичем. Нет более нелепого спорщика, чем мой муж! Ну с какой, право, стати наша Полли должна отличаться от других женщин и любить только мужа? И почему замужество должно сделать ее менее желанной для других мужчин? Мой опыт подсказывает обратное. В любви все мужчины — воры; если женщина — чужая собственность, она нравится им еще больше. (Поет на мотив «Что б мы ни делали порой».)

 

Со слитком девушка сходна:

Число гиней в нем неизвестно,

Пока их из него казна

Не начеканит полновесно.

Жена ж — гинея, что идет

С клеймом супруга в обращенье:

Берет и снова отдает

Ее любой без опасенья.

 

 

Явление шестое

 

 

Миссис Пичем, Филч.

 

Миссис Пичем. Поди сюда, Филч... Люблю этого мальчика, словно родного сына. А уж как он карманы очищает! Рука у него проворная, как у женщины, пальцы ловкие, как у фокусника! Предсказываю тебе, малыш: если только несчастливая сессия не оборвет нить твоей жизни, ты станешь большим человеком и войдешь в историю. Какое местечко ты себе облюбовал вчера вечером, мой мальчик?

Филч. Я работал у Оперы, сударыня, и довольно успешно: было светло и сухо, так что зрители не торопились сесть в портшез[29] или карету. Вот семь носовых платков, сударыня.

Миссис Пичем. И даже цветных, как я вижу. Отправим их в нашу лавочку в Редрифе[30] — моряки наверняка все раскупят.

Филч. А вот и табакерка.

Миссис Пичем. Да еще с золотой отделкой! Очень недурно для новичка.

Филч. Я уже чуть было не увел прелестные золотые часики, но — чума порази портных за такие узкие и глубокие карманы! — часы застряли, и мне пришлось шмыгнуть под карету. Право, сударыня, я побаиваюсь, что жизнь моя оборвется в расцвете юности; поэтому, с тех пор как меня окатили водой у позорного столба[31], я частенько подумываю, не бросить ли мне все да уйти в море.

Миссис Пичем. Тебе надо походить в Хокли[32] и Мэрибон: там тебе привьют отвагу. Это школы, где воспиталось немало храбрецов. А я-то думала, мальчик, что ты уже забыл и страх и стыд. Бедняжка! Как мало ты еще знаешь об Олд-Бейли! Во-первых, могу поручиться, что тебя не повесят; что же касается моря, то ты на него еще наглядишься, когда тебя приговорят к ссылке на плантации. А теперь, раз тебе нечего делать, садись-ка за Библию да подзубри символ веры[33]: люди, не умеющие толком ответить на вопросы тюремного священника, очень некрасиво выглядят в его отчете об их последних минутах. Хотя нет, еще два слова, мой мальчик. И не лги мне — ты знаешь, я терпеть не могу лжецов. Известно ли тебе, что у капитана Макхита с нашей Полли?

Филч. Умоляю, сударыня, не спрашивайте меня ни о чем, иначе мне придется солгать — либо вам, либо мисс Полли, которой я обещал, что ничего не скажу.

Миссис Пичем. Но коль скоро дело касается нашей фамильной чести...

Филч. Мисс Полли задаст мне жару, если узнает, что я проболтался! Кроме того, я берегу и свою честь, а поэтому не хочу никого выдавать.

Миссис Пичем. А вон и мой муж с Полли. Вот что, Филч: сейчас ты пойдешь ко мне и выложишь все как есть. А я угощу тебя стаканчиком восхитительного напитка, который держу для собственного употребления. (Уходит вместе с Филчем.)

 

 

Явление седьмое

 

 

Пичем, Полли.

 

Полли. Я не хуже любой знатной дамы понимаю, как выгоднее всего использовать и себя и своего поклонника. Женщина умеет продаваться, даже если она ни разу не была в суде или на заседании кабинета. Это в нас от природы, папа. Да, я позволяю капитану Макхиту кое-какие пустячные вольности, зато у меня и вот эти часы и другие вещественные доказательства его расположения. Девушка, не умеющая уступить в мелочах, чтобы отказать в главном, ничего не добьется своей красотой и скоро будет всеми забыта. (Поет на мотив «Как показать, что я ее люблю?»)

 

Сходна девица, юная годами,

С цветком, что на лугу весной расцвел:

Над ним кружатся мотыльки роями,

Вокруг него жужжат десятки пчел;

Затем его сорвут и для продажи

На рынок Ковент-Гарденский[34] свезут;

Когда ж совсем увянет он и даже

Начнет вонять — ногою разотрут.

 

Пичем. Так вот, Полли: я не против, чтобы ты для пользы дела поиграла да побаловалась с клиентом, попутно выпытав у него какой-нибудь секрет. Но помни, негодница: если мне станет известно, что ты дурака валяешь и собираешься замуж, я перережу тебе глотку. Теперь ты мое мнение знаешь.

 

Явление восьмое

 

 

Явление девятое

 

 

Пичем, миссис Пичем.

 

Пичем. Да успокойся ты, женушка! Не дай гневу взять верх над рассудком. Не спорю, Полли совершила опрометчивый поступок.

Миссис Пичем. Будь у нее с этим парнем обыкновенная интрижка, я бы не волновалась: слабости такого рода прощаются и прикрываются в самых лучших домах. Но когда дело кончается замужеством, это уже позор, муженек!

Пичем. Не забывай о деньгах, женушка! Они в таких случаях все равно что глина для сукновала — любое пятно выведут. В наши дни богатый жулик — самая подходящая компания для любого джентльмена. Ты напрасно полагаешь, дорогая, что свет так уж сильно презирает жульничество. Повторяю тебе, жена, я могу сделать так, что брак этот обернется для нас выгодой.

Миссис Пичем. Я отлично понимаю, муженек, что у капитана Макхита могут водиться деньжонки; меня тревожит другое — нет ли у него уже нескольких жен. Если это так и если он умрет во время одной из ближайших сессий, у Полли оспорят по суду ее вдовью часть.

Пичем. Вот это, действительно, соображение, над которым стоит задуматься. (Поет на мотив «Матрос и солдат».)

 

Ваших кур лисица стянет,

Дочь в кубышку к вам заглянет,

Вас жена обманет с другом,

Шлюха наградит недугом,

Без штанов оставит вор.

Честь, штаны, здоровье, куры —

Все пустяк, но коль вы сдуру

К адвокату обратитесь,

То всего зараз лишитесь —

Разорит вас крючкотвор.

 

Законник — злейший враг нашему ремеслу. Он не терпит, когда у человека есть тайные источники существования, если только этот человек — не он сам.

 

Явление десятое

 

 

Миссис Пичем, Пичем, Полли.

 

Полли. Это оказался всего-навсего Нед Карманник. Принес шелковую оконную занавеску, юбку с кринолином, два серебряных подсвечника и один шелковый чулок, которые раздобыл вчера на пожаре.

Пичем. Нет парня ловчей по своей части, чем Нед, — никто не умеет спасти на пожаре столько добра. А теперь вернемся к истории с тобой, Полли: это дело нельзя так оставить. Выходит, ты замужем?

Полли. Да, сэр.

Пичем. И на что же ты предполагаешь жить, дитя мое?

Полли. На плоды трудов своего мужа, как все женщины, сэр.

Миссис Пичем. Совсем эта девка спятила, что ли? Жена бандита, как и жена солдата, видит от него деньги не чаще, чем его самого.

Пичем. А ты никогда не смотрела на свой брак так же, как смотрят знатные дамы?

Полли. Не понимаю, сэр. О чем это вы?

Пичем. О том, чтобы переписать имущество на себя и стать вдовой.

Полли. Но я же люблю капитана, сэр. Могу ли я думать о разлуке с мужем?

Пичем. Разлука с мужем! Да ведь это и есть предпосылка и цель всякого брачного контракта. Удобное положение вдовы — вот единственная надежда, не дающая жене окончательно пасть духом. Какая женщина колебалас<