Невыносимая тонкость плоскости

 

В предыдущих главах я рассказал вам о трех своих опасениях по поводу того, что кибернетический тотализм в конечном счете повредит духовности, морали и бизнесу. Я считаю, что часто люди слишком сильно уважают биты, и это ведет к ползучей деградации их собственных человеческих качеств.

В этой главе я поведаю о другой опасности, которая может возникнуть из слишком уж безоглядной веры в биты. Напомню, что в гл.1 я вывел различия между идеальным и реальным компьютерами. Идеальные компьютеры мы встречаем, когда пишем небольшие программы. Кажется, что они предлагают нам бесконечные возможности и ни с чем не сравнимое чувство свободы. С реальными компьютерами мы сталкиваемся, когда работаем с большими программами. Они способны опутать нас паутиной кода, сделать из нас рабов прошлого – и не только в неясных вопросах технологических решений. Реальные компьютеры материализуют нашу философию путем процесса «фиксации», прежде чем мы к этому будем готовы.

Люди, использующие метафоры из мира вычислений, думая о реальности, естественно, предпочитают думать об идеальных, а не о реальных компьютерах. Таким образом, инженеры связанного с культурой программного обеспечения обычно предлагают нам мир, в котором каждое культурное высказывание выглядит как новенькая маленькая программа, которая может быть чем угодно.

Эти сладкие грезы имеют неприятный побочный эффект. Если каждое культурное произведение есть новенькая маленькая программа, то все они выстроены на одной стартовой линии. И созданы с использованием тех же ресурсов, что и любая другая.

Я называю это плоской глобальной структурой. Она предлагает мир счастья для технологов программного обеспечения, так как каждая маленькая программа в глобальной плоской структуре рождается вновь, давая освежающий глоток свободы крошечного кода.

Люди, связанные с программным обеспечением, знают, что продолжать вечно писать маленькие программы бесполезно. Чтобы сделать что‑то полезное, приходится предпринимать трудное погружение в большой код. Но создается впечатление, что они вообразили, будто домен маленьких целомудренных произведений все еще корректно описывает сферы культуры и, как я покажу позже, науки. Это одна из причин, по которым структуры веб 2.0 предпочитают плоские культурные высказывания. Но я уверен, что плоскость в области человеческих занятий приводит к банальности и бессмысленности. Существует и аналогичная проблема, связанная с возрастающей популярностью плоскости в научном мышлении. Когда речь идет о науке, плоскость может привести к смешению понятий методологии и выражения.

 

Глава 9

Ретрополис

 

Исследуются аномалии в трендах популярной музыки.

 

 

Производная культура

 

Что там настолько застоялось в интернет‑культуре, что набор усталых фраз круга старых друзей стал священным? Почему никто молодой не может отбросить наши старые идеи ради чего‑то оригинального? Я жажду быть шокированным и преданным истории новыми поколениями цифровой культуры, но вместо этого меня пытают скучными повторениями.

Например, вершиной достижений открытых программных средств было создание Linux, производной UNIX – старой операционной системы 1970‑х годов. Аналогично, менее техническая сторона движения открытой культуры преподносит как великое достижение создание «Википедии», которая является копией чего‑то, что уже существовало, – энциклопедии.

 

ЕСТЬ ПРОСТОЕ ПРАВИЛО, НА КОТОРОЕ МОЖНО ПОЛОЖИТЬСЯ В КАЖДОЙ ИЗ ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫХ ВЕРСИЙ ВЕБ 2.0: ЧЕМ БОЛЕЕ РАДИКАЛЬНЫМ СОЦИАЛЬНЫМ ЭКСПЕРИМЕНТОМ ОНА СЕБЯ ЗАЯВЛЯЕТ, ТЕМ БОЛЕЕ КОНСЕРВАТИВНЫМИ, НОСТАЛЬГИЧЕСКИМИ И ЗНАКОМЫМИ ОКАЖУТСЯ РЕАЛЬНЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ.

 

Все, что я говорю, не зависит от того, соответствуют ли действительности типичные заявления энтузиастов веб 2.0 и «Википедии». Предположим, что Linux так же стабилен и безопасен, как любая другая производная UNIX, и что «Википедия» настолько же точна, как и другие энциклопедии. Все равно странно, что поколения молодых энергичных идеалистов придают такое значение созданию этих вещей.

Предположим, в 1980‑е годы я сказал бы: «Через четверть века, когда цифровая революция продвинется далеко вперед, а компьютерные чипы будут в миллионы раз быстрее, чем существующие сегодня, человечество наконец победит и сумеет написать новую энциклопедию и новую версию UNIX!» Это прозвучало бы чрезвычайно жалко.

Истинные верующие в коллективный разум перестали делать различие между оригинальным произведением и производными от него. Оригинальное произведение, произведение первого порядка, появляется, когда кто‑то представляет целое – работу, которая объединяет в себе собственные взгляды на мир и эстетику. Это что‑то по‑настоящему новое.

Произведение второго порядка выполнено из фрагментарных реакций на произведение первого порядка. Такие фильмы, как «Бегущий по лезвию», – произведения первого порядка, как и новелла, лежащая в его основе, но мэшап, в котором сцена из фильма сопровождается любимой песней анонимного мэшапера, – из другой лиги.

Я не претендую на то, что могу сконструировать измеритель, который точно покажет, где пролегает граница между произведениями первого и второго порядков. Однако я утверждаю, что веб 2.0 выдает на‑гора массу вторичного и заглушает первичное.

Поразительно, как много сетевых разговоров возникает в результате ответов почитателей произведения, созданного в рамках мира старых медиа, который сейчас уничтожается Сетью. На долю комментариев к телевизионным шоу, известным фильмам, коммерческим выпускам музыки и видеоигр, наверное, приходится столько же трафика, сколько и на порно. В этом, конечно, нет ничего плохого, но, поскольку Всемирная паутина убивает старые медиа, мы стоим перед тем, что культура разбазаривает свой собственный семенной фонд.

 

Халтура защищена

 

Слишком часто все большее количество оригинальных материалов, существующих в открытой Сети, напоминает самые низкопробные артефакты осажденного, старомодного мира копий. Бесконечный парад «Странных новостей», «Глупых трюков домашних животных» и «Самых смешных домашних видео Америки».

Это те вещи, к которым вас направят сервисы‑агрегаторы вроде YouTube или Digg. (Они и бесконечная пропаганда достоинств открытой культуры. Какая‑то отупляющая, скучная новость о выходе очередной версии Linux обычно занимает место в числе важнейших новостей мира.)

Я не сноб в отношении этих материалов. Я сам иногда люблю их посмотреть. В конце концов, только люди способны делать барахло. Птица не может халтурить, когда поет, а человек может. Поэтому у нас есть экзистенциальная гордость халтурой. Единственное, что я хочу сказать, – в доцифровую эпоху у нас уже были все разновидности халтуры, которые теперь вы можете найти в Сети. Производство копий этих материалов в радикальном, новом, «открытом» мире не имеет совершенно никакой цели. В итоге общий результат таков: сетевая культура зафиксирована на том мире, который был до появления Всемирной паутины.

Большая часть оценок звучит так: примерно половина битов, курсирующих в сети, происходит из телевидения, кино или другого традиционного коммерческого контента, хотя точно посчитать очень трудно. BitTorrent – компания, поддерживающая один из многих протоколов доставки такого контента, – иногда заявляет, что только ее пользователи занимают более половины пропускной способности Интернета. (BitTorrent используется для различного контента, но, главное, он хорошо подходит для распространения больших файлов, таких как телевизионные шоу и полнометражные фильмы.)

Интернет, конечно, был придуман во времена «холодной войны» и задумывался как структура, способная выдержать ядерный удар. Часть Сети можно уничтожить, не уничтожив целого, но это также означает, что можно изучить части и не знать целого. Основная идея называется пакетной коммутацией.

Пакет – это маленький кусочек файла, передаваемый от узла к узлу в Сети примерно так, как передается эстафетная палочка. У пакета есть адрес назначения. Если какой‑то узел не подтвердил получения пакета, передающий узел попробует передать пакет другому узлу. Маршрут не оговорен, только адрес назначения. Это механизм, который теоретически позволит Сети пережить ядерный удар. Узлы повторяют попытки найти соседа до тех пор, пока каждый пакет не попадет по адресу назначения.

На практике Сеть в том виде, в котором она развилась, немного менее устойчива, чем в этом сценарии. Но пакетная архитектура все еще лежит в основе конструкции.

Децентрализованная природа архитектуры Сети делает почти невозможным отслеживание того, какая информация передается по ней. Каждый пакет – всего лишь малая доля файла, так что, даже если посмотреть на содержимое пакетов, проходящих мимо, иногда трудно понять, что за файл получится, когда он будет восстановлен в пункте назначения.

В более близкие эпохи идеологии, связанные с неприкосновенностью частной жизни и анонимностью, соединились с возникающими системами, похожими на некоторые концепции биологической эволюции, чтобы заставить инженеров усилить непрозрачность устройства Интернета. Каждый новый уровень кода все сильнее отдалял причину намеренно созданной непрозрачности.

Из‑за сегодняшней популярности облачных архитектур, например, стало непросто узнать, на какой конкретно сервер вы входите, когда запускаете какое‑то программное обеспечение. В определенных случаях, когда задержка – время прохождения пакета от одного узла к другому – имеет большое значение, это может быть неприятно.

Привлекательность намеренно создаваемой непрозрачности – интересный антропологический вопрос. Ряд объяснений я считаю заслуживающими внимания. Одно из них – желание видеть Интернет живым метаорганизмом: многие инженеры надеются, что это случится, а с мистификацией внутреннего устройства Сети становится легче вообразить, что это уже происходит. Есть и революционная фантазия: инженеры иногда заявляют, что они атакуют коррумпированный существующий порядок медиа, и требуют как сокрытия следов, так и анонимности, чтобы углубить эту фантазию.

В любом случае результат таков: теперь мы вынуждены оценивать Интернет снаружи, как если бы он был частью природы, а не изнутри, как если бы мы изучали бухгалтерию финансового предприятия. Мы должны изучать его так, как будто это неизведанная территория, несмотря на то что мы сами его построили.

Средства изучения несовершенны. Оставив в стороне этические и юридические сомнения, возможно, к примеру, «слушать» все пакеты, проходящие через машину, являющуюся узлом Сети. Но информация, доступная одному наблюдателю, ограничена теми узлами, за которыми он наблюдает.

 

Ярость

 

Я хорошо помню зарождение движения за бесплатное программное обеспечение, которое предшествовало варианту открытой культуры и вдохновляло его. Оно началось как акт гнева более четверти века назад.

 

ПОЧЕМУ МНОГИЕ САМЫЕ СЛОЖНЫЕ ПРИМЕРЫ КОДА В ОНЛАЙНОВОМ МИРЕ – ТИПА АЛГОРИТМА РАСЧЕТА РАНГА СТРАНИЦЫ В ВЕДУЩИХ ПОИСКОВЫХ СИСТЕМАХ ИЛИ FLASH ОТ ADOBE – ЯВЛЯЮТСЯ РЕЗУЛЬТАТАМИ ПРОПРИЕТАРНЫХ РАЗРАБОТОК? ПОЧЕМУ ОБОЖАЕМЫЙ IPHONE ЕСТЬ РЕЗУЛЬТАТ ТОГО, ЧТО МНОГИМИ РАССМАТРИВАЕТСЯ КАК НАИБОЛЕЕ ЗАКРЫТАЯ, ТИРАНИЧЕСКИ УПРАВЛЯЕМАЯ ЛАБОРАТОРИЯ ПО РАЗРАБОТКЕ ПРОГРАММНОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ НА ЗЕМЛЕ? ЧЕСТНЫЙ ЭМПИРИК ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ, ЧТО, ХОТЯ ПОДХОД ОТКРЫТОГО КОДА МОЖЕТ СОЗДАВАТЬ ИДЕАЛЬНО ОТПОЛИРОВАННЫЕ КОПИИ, ОН НЕ БЫЛ ТАК ХОРОШ В ДЕЛЕ СОЗДАНИЯ ЗАМЕТНЫХ ОРИГИНАЛОВ. ДАЖЕ НЕСМОТРЯ НА ЖАЛЯЩУЮ КОНТРКУЛЬТУРНУЮ РИТОРИКУ, ДВИЖЕНИЕ ЗА ОТКРЫТОЕ ПРОГРАММНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ НА ПРАКТИКЕ БЫЛО КОНСЕРВАТИВНОЙ СИЛОЙ.

 

Представьте себе пару самых неправдоподобно неряшливых, волосатых и во всех смыслах эксцентричных молодых нердов на планете. Им было чуть за двадцать. Сценой служила шумная и неопрятная квартира хиппи в Кембридже, штат Массачусетс, недалеко от Массачусетского технологического института (МИТ). Одним из этих людей был я, вторым – Ричард Столлман.

Столлман был расстроен до слез. Он отдал всю свою энергию знаменитому проекту создания радикально нового типа компьютеров, названному LISP‑машина. Но это был не просто обычный компьютер, на котором работал LISP, любимый язык программирования исследователей в области искусственного интеллекта.[16] Это была машина, разработанная на LISP от начала до конца, использовавшая радикально новые принципы программирования на всех уровнях, от основной архитектуры до интерфейса пользователя. Через некоторое время каждый уважающий себя отдел информатики считал необходимым иметь этот гаджет размером с холодильник.

В конце концов главным продавцом LISP‑машин стала компания Symbolics. Столлман понял, что вся экспериментальная субкультура информатики рискует быть спущенной в канализацию, если произойдет что‑нибудь плохое с маленькой компанией Symbolics, и, конечно же, все плохое, что могло случиться, случилось очень скоро.

Поэтому у Столлмана появился план. Никогда больше компьютерный код и культура, которая выросла с ним вместе, не будут заключены в ловушку коммерции и легальности. Он разработает бесплатную версию более старого, пусть и довольно скучного, инструмента – операционной системы UNIX. Этот простой поступок до основания разрушит идею того, что юристы и компании могут контролировать культуру программного обеспечения.

Через некоторое время за Столлманом последовал молодой программист следующего поколения по имени Линус Торвальдс и сделал нечто похожее, но на основе популярных чипов Intel. В 1991 году его усилия породили Linux, основу сильно расширившегося движения за бесплатное программное обеспечение. Но вернемся в выцветшее холостяцкое логово около МИТ. Когда Столлман рассказал мне о своем плане, я был заинтересован, но грустен. Я думал, что код был намного важнее, чем политика, какой бы важной она ни казалась. Если политически обусловленный код будет ограничиваться бесконечными перепевами сравнительно скучного кода вроде UNIX, а не решать дерзкие проекты вроде LISP‑машины, то в чем тогда смысл? Хватит ли у простых людей энергии выдержать обе версии идеализма?

Четверть века спустя мне кажется, что мои опасения были небеспочвенны. Движения за открытое программное обеспечение стали влиятельными, но они не способствовали развитию радикального творчества, которое мне больше всего нравится в информатике. Если эти движения чего‑то и добились, то лишь того, как препятствовать творчеству. Некоторые из самых острых молодых умов были заперты в интеллектуальном стиле 1970‑х годов, потому что их под гипнозом заставили принять старые системы программного обеспечения, как будто те были фактами природы. Linux, идеально отполированная копия антиквариата, блестит лучше оригинала, но все равно определяется им.

Я не против программного обеспечения с открытыми источниками. Я часто выступаю за него в различных конкретных проектах. Но политически правильная догма, утверждающая, что открытый код автоматически является лучшим путем к творчеству и инновациям, не подкрепляется фактами.