Глава 2. Какие виды бредовой работы существуют?

 

В ходе своего исследования я выявил пять основных видов бредовой работы. В этой главе я опишу их и обозначу ключевые характеристики.

Во‑первых, пара слов о самом исследовании. Я использую два крупных массива данных. После того как в 2013 году я опубликовал эссе «О феномене бредовой работы», несколько газет в разных странах выпустили его как авторскую колонку. Эссе также было размещено в нескольких блогах. Это вызвало активные обсуждения в сети, многие участники которых рассказали о личном опыте работы, которую они считали особенно абсурдной и бесполезной. Я сохранил сто двадцать четыре такие истории и в течение некоторого времени с ними разбирался.

Вторую часть данных я активно добывал самостоятельно. Во второй половине 2016 года я создал специально для исследования адрес электронной почты. Я использовал свой аккаунт в Twitter и попросил пользователей, которые считают, что они делали или делают бредовую работу, присылать мне свои истории[40]. Реакция была впечатляющей. В итоге я собрал более двухсот пятидесяти историй, начиная с рассказов размером в один абзац и заканчивая одиннадцатистраничными эссе, авторы которых подробно рассказывали о целом ряде бредовых рабочих мест, размышляли о том, как их производит организационная и общественная динамика, и описывали социальные и психологические последствия такой работы. бо́льшую часть историй прислали жители англоязычных стран, но я также получал письма со всей континентальной Европы, из Мексики, Бразилии, Египта, Индии, Южной Африки и Японии. Некоторые истории были очень трогательными, иногда их было больно читать. Многие были уморительными. Само собой разумеется, что почти все респонденты настаивали на анонимности[41].

После того как я собрал ответы и убрал из них лишний материал, у меня получилась база данных объемом более ста десяти тысяч слов, которую я кодировал при помощи цветных меток. Хотя для большинства видов статистического анализа эти данные не подойдут, я считаю этот материал чрезвычайно богатым источником для качественного анализа, особенно учитывая то, что во многих случаях я мог задавать информантам дополнительные вопросы, а иногда и вступать с ними в долгие разговоры. Некоторые ключевые понятия, которые я разрабатываю в этой книге, изначально были предложены во время таких разговоров или вдохновлены ими. Поэтому в каком‑то смысле эту книгу можно рассматривать как совместный проект. В особенности это относится к типологии, к которой я сейчас перейду, – она выросла непосредственно из этих разговоров. Мне бы хотелось рассматривать ее не как свое собственное творение, а скорее как результат постоянного диалога[42].

 

Пять основных видов бредовой работы

 

Все типологии несовершенны, и я уверен, что существует множество способов структурировать материал, каждый из которых будет раскрывать тему по‑своему[43]. Но в ходе своего исследования я решил, что полезнее всего разделить всю бредовую работу на пять категорий. К ним относятся следующие «работники»: шестерки (flunkies), головорезы (goons), костыльщики (duct tapers), галочники (box tickers), надсмотрщики (taskmasters).

Давайте рассмотрим их по очереди.

 

Чем занимаются шестерки

 

Работа шестерок существует исключительно (или преимущественно) для того, чтобы кто‑то другой выглядел или чувствовал себя важным.

Эту категорию также можно обозначить термином «феодальный слуга». На протяжении всей известной нам истории богатые и могущественные мужчины и женщины стремились окружать себя слугами, клиентами, подхалимами и другими приспешниками. В действительности не все из них работают в домашнем хозяйстве господина, а многие из тех, кто всё же работает, должны заниматься хотя бы каким‑то реальным трудом. Однако на самой вершине пирамиды обычно есть определенное количество тех, кто должен просто стоять без дела и выглядеть впечатляюще[44]. Без свиты не получится быть величественным. А если речь идет о подлинном величии, то сама по себе бесполезность крутящихся вокруг вас слуг в одинаковой форме выступает главным доказательством вашего великолепия. Во времена расцвета викторианской эпохи богатые семьи в Англии всё еще нанимали выездных лакеев – слуг в ливреях, чья единственная задача состояла в том, чтобы бежать рядом с экипажем и следить за ямами на дороге[45].

Таким слугам обычно давали незначительные поручения, чтобы оправдать их существование, но на самом деле они были лишь предлогом. В действительности весь смысл заключался в том, чтобы нанять красивых молодых людей в броской форме, которые будут величественно стоять у дверей во время приема или чеканить шаг впереди вас, когда вы входите в комнату. Слуг часто наряжали в костюмы военного образца и давали им соответствующие атрибуты, чтобы создать впечатление, будто у нанявшего их богача есть нечто вроде дворцовой стражи. Число таких людей обычно возрастает в экономиках, построенных на извлечении ренты и последующем перераспределении добычи.

Проведем небольшой мысленный эксперимент: представьте, что вы принадлежите к классу феодалов и получаете пятьдесят процентов всей продукции, произведенной крестьянами в вашем домашнем хозяйстве. У вас чертовски много еды. На самом деле ее хватит, чтобы прокормить число людей, равное числу производящих еду крестьян[46]. Вам нужно с этим что‑то делать – и только рядом с вами есть множество людей, которых любой феодальный владыка может держать в качестве поваров, виночерпиев, посудомоек, евнухов в гареме, музыкантов, ювелиров и так далее. Даже после того, как вы наймете достаточное число людей, обученных обращению с оружием, чтобы подавить любое потенциальное восстание, у вас, скорее всего, еще довольно много останется. В результате к вашему поместью неизбежно начнут стекаться нищие, беглецы, сироты, преступники, женщины в отчаянном положении и другие странники (потому что там ведь сосредоточена вся пища). Вы можете прогнать их, но тогда они, вероятно, образуют опасный класс бродяг, который может стать политической угрозой. Очевидное решение – нарядить их в форму и дать им незначительное или ненужное задание. Это выставит вас в хорошем свете, и таким образом вы, по крайней мере, сможете за ними приглядывать.

Ниже я собираюсь показать, что при нынешней форме капитализма происходит нечто очень похожее. Но пока я всего лишь хотел бы обратить внимание на то, что давать людям незначительные задания, оправдывая тем самым их существование рядом с вами, и создавать благодаря этому впечатление собственной значимости – традиция с долгой и славной историей[47].

Так каким мог бы быть ее современный вариант?

 

* * *

 

Некоторые старомодные занятия для челяди времен феодализма существуют до сих пор[48]. Самый очевидный пример – швейцары. В домах богачей они выполняют ту же функцию, которую в домах остальных людей начиная с 1950‑х годов выполняют домофоны. Один бывший консьерж жалуется:

 

Билл: Еще одна бредовая работа – консьерж в одном из таких зданий. Половину рабочего времени я нажимал кнопку, чтобы открыть входную дверь перед жильцами, и здоровался с ними, когда они проходили через вестибюль. Если я не нажимал на кнопку вовремя и жилец открывал дверь вручную, то меня ждал разговор с менеджером.

 

В некоторых странах (например, в Бразилии) в таких зданиях по‑прежнему есть лифтеры в форме, вся работа которых заключается в том, чтобы нажимать за вас на кнопки. Существует целая серия разновидностей такой работы – от таких вот явных феодальных пережитков до секретарей и людей за стойками регистрации в местах, где они очевидно не нужны.

 

Герте: В 2010 году я работала секретаршей в голландском издательстве. Телефон звонил где‑то раз в день, так что мне дали несколько других заданий:

• следить, чтобы в конфетнице были мятные конфеты (мятные конфеты привозил другой работник компании; мне нужно было просто взять горсть из ящика рядом с конфетницей и положить в нее);

• раз в неделю я шла в зал заседаний и заводила высокие напольные часы (честно говоря, я сильно переживала из‑за этого задания: дело в том, что мне было сказано, что если я забуду вовремя завести часы, то гирьки упадут и меня заставят чинить часы, а это очень трудно);

• больше всего времени я тратила на другую секретаршу, которая торговала косметикой Avon, и мне приходилось помогать ей с этим.

 

Ясно, что на один звонок в день мог отвечать кто‑то другой в этом издательстве. Так обычно делают дома: кто оказался ближе всех к телефону и у кого нет других дел, тот и отвечает. Зачем раскошеливаться на полноценный оклад и социальный пакет для женщины (в данном случае, видимо, для двух женщин), которая весь день сидит за стойкой регистрации и ничего не делает? Ответ: иначе компания будет выглядеть дурно и странно. Никто не станет всерьез воспринимать компанию, в которой нет человека, сидящего за стойкой регистрации. Любой издатель, который рискнет столь нагло отринуть обычаи, вызовет у потенциальных авторов, дилеров и подрядчиков вопрос: «Если они считают, что им не нужен администратор на стойке у входа, то, возможно, они решат, что и другие правила для издателей к ним не относятся? Например, что они могут мне не платить?»[49]

Работники на стойке регистрации нужны как знаки серьезности, даже если у них нет других обязанностей. Другие шестерки выступают в качестве знаков важности. Следующую историю прислал Джек, он занимался холодными звонками в небольшой фирме, специализирующейся на операциях с ценными бумагами. Как он объясняет, такие фирмы «используют украденные корпоративные справочники – внутренние телефонные книги компаний, которые предприимчивые личности крадут и продают разным фирмам». После этого брокеры обзванивают высокопоставленных работников этих компаний и пытаются впарить им акции.

 

Джек: Я работал специалистом по холодным звонкам и должен был звонить этим людям. Я не пытался продать им акции, а предлагал «данные бесплатного исследования о перспективной компании, которая в скором времени собирается выйти на биржу», подчеркивая, что звоню по просьбе брокера. На последний момент во время моего обучения обращали особое внимание. Дело в том, что в глазах потенциального клиента брокеры будут выглядеть более квалифицированными и профессиональными, если окажется, что они так чертовски сильно заняты зарабатыванием денег, что нуждаются в помощнике, который будет совершать за них звонки. Единственная цель этой работы – представить моего соседа‑брокера более успешным, чем он есть на самом деле.

Мне платили двести долларов в неделю, буквально из кошелька брокера, за то, что я изображал его крупным игроком. Но это делалось не только для увеличения социального капитала брокера в глазах клиентов; среди брокеров внутри нашего офиса собственный помощник для холодных звонков был символом статуса. В гипермаскулинной и сверхконкурентной среде офиса это имело большое значение. Для брокера я был чем‑то вроде тотемной фигуры. Обладание мною могло стать залогом участия в совещании с региональным руководителем; но чаще всего это просто немного поднимало его по социальной лестнице в офисе.

 

Конечная цель такого брокера – впечатлить босса достаточно для того, чтобы тот перевел его из скромного места в торговом зале в собственный офис повыше в том же здании. Джек делает вывод: «Моя должность в компании была совершенно ненужной. Единственный ее смысл состоял в том, чтобы мой непосредственный начальник выглядел и чувствовал себя большой шишкой».

Это и есть определение работы шестерок.

Мелочный характер этой игры (даже в 1990‑е годы двести долларов были не очень большой суммой) помогает обнаружить процессы, которые в больших и сложно устроенных корпорациях не так очевидны. Там зачастую никто до конца не знает, как возникли определенные должности и почему они до сих пор существуют. Офелия работала в организации, которая ведет кампании по социальному маркетингу:

 

Офелия: Сейчас я работаю координатором портфолио. Все постоянно спрашивают, что это значит и чем я на самом деле занимаюсь. Я понятия не имею – до сих пор пытаюсь это выяснить. В описании моей работы сказана какая‑то ерунда о содействии взаимоотношениям между партнерами и так далее. Насколько я понимаю, это означает, что я должна отвечать на разные поступающие запросы.

Мне пришло в голову, что название моей должности – это пример бредовой работы. Однако в действительности я работаю личным помощником директора. И в этом качестве мне есть чем заняться просто потому, что люди, которым я помогаю, слишком «заняты» или слишком значительны, чтобы самостоятельно выполнять такую работу. На самом деле такое ощущение, что чаще всего я – единственный человек в офисе, который занят делом. Бывают дни, когда я ношусь по офису, в то время как большинство менеджеров среднего звена спокойно сидят, уставившись в стену. Кажется, что они умирают со скуки и просто пытаются убить время, занимаясь бессмысленными вещами (один парень, например, каждый день по полчаса перебирает свой рюкзак).

Очевидно, что работы на всех не хватает, но – по странной логике, которая, вероятно, дает им почувствовать значимость своей работы, – сейчас мы ищем нового менеджера. Возможно, это нужно для поддержания иллюзии, будто у нас много дел?

 

Офелия подозревает, что ее должность изначально была создана, чтобы занять пустое место и дать кому‑то возможность хвастаться числом своих подчиненных. Но после того, как ее создали, начала действовать извращенная логика: менеджеры всё активнее освобождались от своих обязанностей, передавая их женщине‑подчиненной, находящейся в самом низу иерархии, то есть ей. Это создавало впечатление, что они слишком заняты, чтобы самостоятельно заниматься такими вещами. Конечно, в результате у них стало еще меньше дел, чем было изначально. Кульминация этой спирали – кажущееся странным решение нанять еще одного менеджера, который будет пялиться в стену или весь день играть в покемонов: так можно создать впечатление, будто до сих пор все они были заняты чем‑то другим. Иногда Офелии приходится работать ударными темпами – отчасти из‑за того, что, кроме решения немногочисленных необходимых задач (переданных ей), она должна выполнять абсолютно надуманные обязанности, созданные для того, чтобы работники низшего звена не переставали суетиться:

 

Офелия: Мы работаем в двух организациях и в двух зданиях. Если моя начальница (фактически она руководит всем офисом) отправляется в другое здание, я должна заполнить бланк, чтобы забронировать для нее помещение. Каждый раз. Это абсолютное безумие, но из‑за этого администратор в том здании всегда чем‑то занята, а значит, необходима. Также из‑за этого она выглядит очень организованной, ловко жонглируя этими бумагами и заполняя их. Мне пришло в голову, что именно это и имеют в виду в объявлениях о вакансиях, когда пишут «мы ожидаем, что вы сделаете делопроизводство эффективнее». Они ожидают, что вы разведете еще больше бюрократии, чтобы заполнить время.

 

Пример Офелии обнаруживает некоторую неоднозначность: чья работа здесь на самом деле бредовая – шестерки или начальника? Иногда, как в примере с Джеком, очевидно, что это первый случай: шестерка на самом деле существует только для того, чтобы его непосредственный начальник выглядел и чувствовал себя важным. В таких случаях никто не возражает, если шестерка вообще ничего не делает:

Стив: Я недавно окончил университет, и моя новая «работа», по сути, состоит в том, что начальник пересылает мне электронные письма с припиской: «Стив, взгляни на это», а я отвечаю, что в письме нет ничего важного или что это вообще спам.

В других случаях (как, например, с Офелией) шестерки в итоге выполняют работу за своих начальников. Конечно, это было традиционной функцией женщин‑секретарей (теперь их переименовали в помощников по административным вопросам), которые бо́льшую часть ХХ века работали за мужчин‑начальников. Теоретически секретарши должны были просто отвечать на звонки, записывать под диктовку и заполнять некоторые бумаги. В действительности они часто выполняли от восьмидесяти до девяноста процентов работы своих начальников, а иногда и все сто процентов той ее части, которая не является полным бредом. Было бы интересно (хотя это вряд ли возможно) написать историю книг, проектов, планов и документов, приписываемых известным мужчинам, хотя на самом деле они созданы их секретаршами[50].

Так чья же работа в таких случаях бредовая?

И здесь, я полагаю, мы вновь вынуждены положиться на субъективный аспект. Менеджер среднего звена из истории Офелии, который каждый день по полчаса перебирает свой рюкзак, может признавать бесполезность своей работы, а может и не признавать. Но вот люди, которых наняли только для того, чтобы такие, как он, выглядели значительными, почти всегда знают об этом и возмущаются, даже если им не приходится заниматься ненужной суетой:

 

Джуди: Я лишь однажды работала на полную ставку – в HR‑отделе частной инженерной фирмы. Это была абсолютно ненужная работа. Моя должность существовала только из‑за того, что HR‑специалист был ленивым и не хотел выходить из‑за своего рабочего стола. Я была его помощницей. Без шуток, я тратила на работу максимум час‑полтора в день. Остальные семь или около того часов я играла в «2048» или смотрела видео на YouTube. Телефон никогда не звонил. Я вносила данные за пять минут или и того меньше. Мне платили за то, что я скучала. Начальник мог бы с легкостью сам делать мою работу – чертов ленивый говнюк.

 

 

* * *

 

Когда я проводил полевые антропологические исследования в горах Мадагаскара, то заметил, что, где бы мы ни находили гробницу известного аристократа, прямо у его ног оказывались два‑три скромных захоронения. Когда я спрашивал, что это за могилы, мне всегда отвечали, что это его «солдаты», – на самом деле это эвфемизм для слова «раб». Всё очевидно: быть аристократом означало обладать правом приказывать окружающим. Без подчиненных ты даже после смерти не мог претендовать на статус благородного человека.

Кажется, что аналогичная логика работает и в корпоративной среде. Зачем голландскому издательству администратор на стойке регистрации? Потому что компании нужно иметь три уровня управления, чтобы считаться «настоящей» компанией. Как минимум должны быть начальник и редакторы, у которых должны быть подчиненные или помощники – или хотя бы один администратор, который будет их общим подчиненным. Иначе вы не корпорация, а что‑то вроде общины хиппи. После того как ненужную шестерку приняли на работу, уже не так важно, получит он какие‑то обязанности или нет. Это зависит от целого ряда внешних факторов: например, от наличия невыполненной работы, потребностей и взглядов начальства, отношений власти между полами и институциональных ограничений. Если организация расширяется, то значимость начальников практически всегда будет определяться общим числом их подчиненных. Это, в свою очередь еще сильнее подталкивает тех, кто находится на вершине организационной иерархии, нанимать работников и только после этого решать, что они будут с ними делать, а также противостоять любым попыткам ликвидировать рабочие места, которые признаны излишними (возможно, это даже более распространенный вариант). Как мы увидим далее из рассказов консультантов, которых крупные компании (например, банки или поставщики медицинских товаров) нанимают для повышения эффективности, когда руководители осознают, что повышение эффективности приведет к автоматизации значительной части работы их подчиненных, то они отвечают странным молчанием или даже реагируют откровенно враждебно. Ведь в результате они фактически сократили бы число менеджеров до нуля и превратились бы в королей воздуха. Потому что если исчезнут шестерки, то кому они будут «начальниками»?

 

Чем занимаются головорезы

 

Разумеется, я использую этот термин метафорически. Речь не идет о настоящих гангстерах или других формах наемной физической силы. Скорее я говорю о людях, в чьей работе присутствует элемент агрессии, но важнее всего то, что их должности существуют только потому, что кто‑то их нанял.

Самый очевидный пример – национальные вооруженные силы. Армии нужны государствам только потому, что у других государств тоже есть армии[51]. Если бы ни у кого не было армий, то армии были бы не нужны. Но то же самое можно сказать и о большинстве лоббистов, PR‑специалистов, агентов на телефоне и корпоративных юристов. Как и настоящие головорезы, они оказывают главным образом негативное воздействие на общество. Думаю, почти все согласятся, что если бы агенты по телефонным продажам исчезли, то мир стал бы лучше. Но, на мой взгляд, большинство людей также согласились бы, что если бы все корпоративные юристы, банковские лоббисты и гуру маркетинга аналогичным образом растворились в клубах дыма, то мир по меньшей мере стал бы чуть более сносным.

Возникает очевидный вопрос: действительно ли это бредовая работа? Возможно, это тот же случай, что и с мафиозными киллерами из предыдущей главы? В конце концов, головорезы чаще всего очевидно занимаются тем, что действуют в интересах своих нанимателей, даже если общий результат их профессиональной деятельности приносит вред человечеству в целом.

Здесь нам вновь нужно обратиться к субъективному элементу. Иногда полная бессмысленность работы столь очевидна, что мало кто из выполняющих ее станет отрицать это. Сейчас у большинства университетов в Соединенном Королевстве есть отделы по связям с общественностью, чей штат в несколько раз больше, чем, скажем, штат обычного банка или автозавода примерно такого же размера. Действительно ли Оксфорду нужно нанимать десятки PR‑специалистов, чтобы убедить общественность в высоком уровне университета? Предположу, что потребуется столько же PR‑специалистов и много лет, чтобы убедить общественность, что Оксфорд не является первоклассным университетом. Подозреваю, что даже в таком случае это невозможно. Конечно, это отчасти шутка: отдел по связям с общественностью занимается не только этим. Уверен, что в случае Оксфорда бо́льшую часть повседневных забот отдела составляют более практические вопросы. Например, как привлечь в университет детей нефтяных магнатов или коррумпированных политиков из других стран, которые в противном случае могут уйти в Кембридж. Но всё же сотрудники, которые отвечают за связи с общественностью, «стратегическую коммуникацию» и прочее во многих элитных университетах Великобритании, прислали мне истории, подтверждающие, что они в основном считают свою работу бесполезной.

Именно поэтому я включил труд головорезов в список бредовой работы: многие из тех, кто занимается подобными вещами, считают, что их работа не имеет общественной ценности и не должна существовать. Вспомним, что говорил налоговый юрист из предисловия: «Я корпоративный юрист… Я ничего не привношу в этот мир и всё время чувствую бесконечное отчаяние». К сожалению, почти невозможно установить, сколько корпоративных юристов втайне разделяют это чувство. В опросе YouGov не было разбивки данных по профессиям. Мое собственное исследование говорит о том, что такие чувства – совсем не исключение, однако никто из моих информантов не занимал особенно высоких должностей. То же самое можно сказать и о тех, кто работает в маркетинге или PR.

Я считаю слово «головорез» подходящим, ведь головорезы почти всегда считают свою работу предосудительной не только из‑за того, что не чувствуют в своей работе позитивной ценности, но и потому, что считают ее неизбежно манипулятивной и агрессивной:

 

Том: Я работаю в очень крупной американский компании, которая делает постпродакшн фильмов и находится в Лондоне. Некоторые стороны моей работы всегда нравились мне и приносили удовлетворение: я заставляю машины в киностудиях летать, здания – взрываться, а динозавров – атаковать инопланетные космические корабли и развлекаю зрителей по всему миру.

Однако в последнее время нашими клиентами всё чаще выступают рекламные агентства. Они приносят нам рекламу хорошо известной фирменной продукции: шампуня, зубной пасты, увлажняющего крема, стирального порошка и так далее. С помощью визуальных эффектов мы создаем уловки, чтобы показать, будто эти продукты на самом деле работают.

Мы также работаем над телешоу и видеоклипами. Уменьшаем мешки под глазами у женщин, делаем волосы блестящими, а поп‑ и кинозвезд – худыми, отбеливаем зубы и тому подобное. Мы ретушируем кожу, чтобы убрать прыщи, выделяем зубы и делаем цветокоррекцию, чтобы сделать их белее (то же самое делаем и с одеждой в рекламе стирального порошка), закрашиваем секущиеся концы и подчеркиваем блеск волос в рекламе шампуня. Есть специальные искажающие инструменты, при помощи которых мы делаем людей более худыми. Эти методы используются буквально в каждой рекламе на телевидении, в большинстве телесериалов и во многих фильмах. Прежде всего их применяют для актрис, но также и для актеров. По сути, во время просмотра телепрограмм мы заставляем зрителей чувствовать себя неполноценными, а затем преувеличиваем эффективность «решений», предлагаемых в рекламных паузах.

За это я получаю сто тысяч фунтов стерлингов в год.

 

Когда я спросил у Тома, почему он считает свою работу бредовой (а не просто, скажем, порочной), он ответил мне:

 

Том: Я считаю полезной ту работу, которая удовлетворяет существовавшую ранее потребность или создает продукцию или услугу, о которой люди не думали и которая каким‑то образом улучшает их жизни. Я думаю, время, когда работа была по большей части именно такой, уже давно прошло. В большинстве отраслей предложение растет намного быстрее спроса, так что теперь производят спрос. Моя работа производит спрос и затем преувеличивает пользу продуктов, которые продаются, чтобы удовлетворить его. Фактически можно утверждать, что это применимо к работе любого, кто занят в рекламной индустрии. Раз мы находимся в ситуации, когда, чтобы что‑то продать, нужно сначала хитростьюзаставить людей поверить, что им это нужно, то, я думаю, сложно утверждать, что эта работа не бредовая[52].

 

В рекламе, маркетинге и пиаре такого рода недовольство очень сильно. Существует даже журнал «Adbusters», выпускаемый работниками индустрии, возмущенными тем, как они вынуждены зарабатывать себе на жизнь, и желающимииспользовать накопленные за время работы в рекламе навыки во имя добра, а не зла. Они, например, разрабатывают броскую подрывную рекламу (subvertising), которая атакует культуру потребления в целом.

Том считает свою работу бредовой не потому, что выступает против культуры потребления как таковой. Он выступает против, потому что считает свою «работу по наведению красоты», как он сам ее называет, насильственной и манипулятивной по своей сути. Он проводит различие между так называемыми честными и нечестными иллюзиями. Если вы заставляете динозавров нападать на космические корабли, никто не считает это реальным. Как и в случае с работой фокусника, людям весело отчасти из‑за того, что все знают, что их разыгрывают, но не знают, как именно. Напротив, когда вы незаметно улучшаете внешность знаменитостей, то пытаетесь тем самым изменить бессознательные представления зрителей о том, какой должна быть повседневная реальность – в данном случае мужские и женские тела. Это делается, чтобы вызвать у них неприятное ощущение того, что их жизнь – неполноценный суррогат реальной жизни. Если честные иллюзии приносят в мир радость, то нечестные умышленно стремятся убедить людей, что их мир – унылое и паршивое место.

Я получил множество похожих историй от работников call‑центров. Они считали свою работу бредовой не из‑за условий труда (здесь наблюдается огромный разброс, от кошмарного уровня контроля до неожиданно спокойной атмосферы). Они так думали потому, что им приходится обманывать людей или давить на них, заставляя их сделать то, что на самом деле не соответствует их интересам. Приведу несколько примеров:

 

• «У меня несколько раз была бредовая работа в call‑центрах. Я продавал людям то, чего они не хотели и что им не было нужно, принимал заявления на страховые выплаты, проводил бессмысленные исследования рынка».

• «Тактика „Заманить и подменить наживку“: сначала предложить „бесплатную“ услугу, а потом попросить 1,95 доллара за двухнедельную пробную подписку, чтобы вы могли завершить процесс и получить то, за чем и пришли на сайт. А после этого вас еще подпишут на автоматическое продление ежемесячной услуги, стоимость которой больше чем в десять раз превышает изначальную сумму».

• «Это не просто отсутствие позитивного вклада. Вы активно портите людям жизнь. Я звонил людям, чтобы впарить им бесполезное, ненужное дерьмо – доступ к их кредитной истории, который в другом месте они могли получить бесплатно. Мы же предлагали его (с несколькими бессмысленными бонусами) за 6,99 фунта стерлингов в месяц».

• «Служба поддержки в основном помогала осуществлять элементарные действия на компьютере, пользователи легко могли найти их в Google. Думаю, это было ориентировано на пожилых людей или на тех, кто просто не знал, что можно по‑другому».

• «В нашем call‑центре основные ресурсы тратятся на то, чтобы научить агентов, как уговорить людей купить ненужные им вещи, вместо того чтобы решать реальные проблемы, с которыми они обращаются».

 

Итак, еще раз: настоящее раздражение вызывают, во‑первых, агрессия и, во‑вторых, обман. Здесь я могу говорить, исходя из личного опыта. У меня была похожая работа, хотя, как правило, я на ней долго не задерживался. Мало что может быть менее приятным, чем ситуация, когда тебе приходится, вопреки своей природе, убеждать других сделать то, что противоречит их здравому смыслу. Я остановлюсь на этом вопросе более подробно в следующей главе, где речь пойдет о духовном насилии. Пока просто отметим, что в этом и заключается суть работы головорезов.

 

Чем занимаются костыльщики

 

Костыльщики – это те, чья работа существует только из‑за сбоя или ошибки в организации; они решают проблемы, которые не должны возникать. Я использую термин из программирования[53], но мне кажется, что его можно применять и более широко. Один из программистов так описывает индустрию:

 

Пабло: По сути, у нас два вида работы. Первый – работа над базовыми программами, решение сложных и захватывающих задач и так далее.

Второй – взять несколько программ и подпереть их костылем, чтобы они работали вместе.

Первая работа обычно считается полезной. Вторая же часто считается менее полезной или вовсе бесполезной, но в любом случае гораздо менее благодарной, чем первая. Такое чувство возникает, так как считается, что если бы базовые технологии были сделаны надлежащим образом, то в костылях не было бы (или почти не было бы) надобности.

 

Основная идея Пабло состоит в том, что всё более широкое использование бесплатного программного обеспечения приводит к тому, что оплачиваемая работа всё чаще сводится к разработке костылей. Программисты часто с радостью бесплатно и по ночам заняты интересной и стоящей работой над базовыми технологиями, но, так как им из‑за этого всё меньше хочется думать о том, как сделать свои изобретения совместимыми, днем те же самые программисты занимаются нудной (но оплачиваемой) работой, подгоняя программы друг к другу. Это очень важное соображение; позднее я еще вернусь к тому, что из него следует. Сейчас же давайте рассмотрим понятие костылей само по себе.

Уборка – необходимое занятие, ведь вещи покрываются пылью, даже если просто стоят на месте, и обычный образ жизни оставляет следы, которые нужно убирать. Но уборка за тем, кто просто так, без всяких причин и всякой необходимости устроил беспорядок, всегда раздражает. А если ваша работа состоит в том, чтобы полный рабочий день убирать за таким человеком, то внутри вас неизбежно будет зреть негодование. Зигмунд Фрейд даже говорил о «неврозе домохозяйки»: он приписывал это состояние женщинам, чей жизненный горизонт вынужденно сводится к уборке за другими. Из‑за этого они начинают фанатично относиться к бытовой гигиене, воспринимая ее как форму мести. Точно так же зачастую бьется в моральной агонии костыльщик: ему приходится выстраивать всю свою работу вокруг некоторой ценности (например, вокруг чистоты) именно потому, что более важным людям на эту ценность наплевать.

Самые очевидные примеры костыльщиков – это рядовые сотрудники, работа которых заключается в ликвидации ущерба, причиненного небрежным и некомпетентным начальством.

 

Магда: Однажды я работала «испытателем» в одной небольшой фирме. Мне нужно было вычитывать аналитические доклады, которые писал исследователь‑статистик, большая звезда.

Он ничего не понимал в статистике и с трудом писал предложения без ошибок. Он вообще не использовал глаголы. Всё было так плохо, что у меня был праздник, если я вдруг находила связный абзац. За время работы в компании я похудела на двенадцать фунтов. Я должна была убеждать его основательно перерабатывать каждый подготовленный отчет. Разумеется, он никогда не соглашался хоть что‑нибудь исправить, не говоря уже о том, чтобы переделать. После этого мне нужно было нести отчет директорам компании. Они тоже ничего не понимали в статистике, но поскольку они были директорами, то затягивали всё еще сильнее.

 

Кажется, существует целый отдельный вид работы, которая состоит в ликвидации ущерба, причиненного начальником, занимающим свое место по причинам, не связанным с его способностью выполнять работу. (Это отчасти пересекается с работой шестерок, которые тоже должны выполнять работу за начальника, но это не совсем одно и то же.) Приведу еще один пример: программист работает в фирме, которой управляет венский психолог, воображающий, что он совершил революцию в науке и встал в один ряд с великими предшественниками. То, что он изобрел, в компании называют просто Алгоритмом. Задача Алгоритма состоит в том, чтобы воспроизводить человеческую речь. Компания продавала его фармацевтам для использования на веб‑сайтах. С Алгоритмом была только одна проблема: он не работал.

 

Нури: «Гением», основавшим компанию, был венский исследователь, психолог. Он утверждал, что открыл Алгоритм. Много месяцев мне не разрешали посмотреть на этот Алогоритм, я только писал программы, в которых он использовался.

Код психолога никак не давал нормальных результатов. Обычный цикл выглядел так:

• Я демонстрирую изъяны его кода на каком‑нибудь смехотворно простом предложении.

• Он глубокомысленно хмурит брови: «Хм‑м… как странно…» Как будто я только что обнаружил единственный крошечный изъян у Звезды Смерти.

• Он на два часа исчезает в своем логове.

• Триумфально появляется, ошибка исправлена – теперь всё идеально!

• Возвращаемся к первому пункту.

 

В конце концов программисту пришлось заняться написанием самых примитивных скриптов для «Элизы»[54], чтобы имитировать речь на веб‑страницах и скрыть тот факт, что Алгоритм по сути был чушью. Компания же, как выяснилось, была запущена из чистого тщеславия, и для руководства ею наняли генерального директора, который до этого управлял тренажерным залом.

Большая часть работы костыльщиков – это результат сбоя в системе, который никто не потрудился исправить. Например, задания, которые можно было легко автоматизировать, но либо ни у кого не доходят до этого руки, либо менеджер хочет сохранять максимально возможное число подчиненных, либо же творится какая‑то организационная неразбериха, а иногда из‑за всего этого вместе. У меня множество таких историй. Приведу несколько примеров:

 

• «Я работал программистом в туристической фирме. Какой‑то бе<