Параллельная иерархия и секретные уставы

 

Итак, мы могли бы оставить эти химеры, не только слишком маловероятные, но противоречащие историческим данным, если бы они не нашли некое подобие подтверждения в тезисе достаточно курьезном и очень романтическом, который завоевал некоторое доверие, (правда теперь его уже никто не поддерживает): тезисе о параллельной иерархии.

Многие писатели были потрясены несостоятельностью Жака де Моле в течение всего процесса, безвольным и ничтожным характером этого персонажа: как управление столь мощной организацией было доверено человеку, столь недостойному своих задач? Именно отсюда, безусловно, и родилась эта идея: а не был ли Моле всего лишь марионеткой, статистом, предназначенным скрыть настоящего тайного магистра ордена? Что если известные руководители, трусливые и кажущиеся невежественными, представляют только фасад, а настоящая иерархия осталась тайной? Смелая гипотеза, надо признать, но мы постараемся ее поддержать.

Сначала вспомним странное заявление Жоффруа де Гонневиля на его первом допросе. Речь идет об одном из главных руководителей ордена, поэтому нельзя приписать это заявление ошибке или неведению. Итак, Гонневиль сказал, объясняя отречение от Христа: «Есть некоторые, кто считает, что это было одно из плохих и извращенных введений в уставы ордена магистра Ронселена». Будет отмечено, что Гонневиль, который, однако, должен был знать, о чем говорит, ограничивается пересказом анонимного суждения. Но это суждение еще более удивительно, если вспомнить о том, что в списке великих магистров ордена, который нам известен (см. приложение), не фигурирует никакой Ронселен и, что в уставах, которыми мы располагаем, также не фигурирует никакое «добавление», касающееся плевания на крест.

Однако Ронселен вовсе не является неизвестной личностью: один Ронселен дю Фо, провансальский рыцарь был принят в орден в 1281 г. магистром Гильомом де Боже. Кажется, он не поднимался по иерархической лестнице, но это может придать некую правдоподобность гипотезе о второй, параллельной и тайной иерархии. Среди свидетельств, собранных в Англии, куда более свободных и независимых, чем во Франции, фигурирует заявление, сделанное тремя английскими братьями: «В действительности в Храме существуют два вида приема: первый касается вступления и проходит без какой либо предосудительной церемонии, вторая церемония, очень тайная, которая происходит только несколько лет спустя, и которой удостаиваются только некоторые». Если не считать, что эта разница присуща английскому ритуалу и является существенной, это могло бы заставить задуматься о наличии тайной группы внутри самого ордена.

Что касается уставов, можно полагать, что вне рамок официального устава, всем известного, мог существовать другой, тайный. Действительно, даже во Франции, мэтр Рауль де Прель, адвокат, уверял, что получил от одного тамплиера, брата Жерве де Бове следующее признание: «В ордене существовал столь необычный регламент, который держался в такой тайне, что любой предпочел бы скорее позволить отрубить себе голову, чем выдать его». По словам свидетеля, брат Жерве «имел книжечку со статутами ордена, которую он охотно показывал, но он имел другую, более секретную, которую за все золото мира не показал бы никому». Свидетель, однако, не объясняет, по какой причине был удостоен такого признания. К тому же распространение подобных «книжек» казалось бы достаточно подозрительным, если бы мы не знали, что до ареста Жак де Моле постарался их уничтожить.

Как видите до этого момента – никакой точной информации.

Но в 1877 г. как гром среди ясного неба обнаруживаются тайные уставы магистра Ронселена. Вот что, действительно, было интересно. Увы! Документ является весьма сомнительным, как по своему происхождению, так и по содержанию.

Объясняют, не предоставляя ни малейших доказательств, что этот документ вроде бы фигурировал в секретных архивах Ватикана, откуда он был украден в 1780 г. епископом Копенгагена. Странное поведение для епископа, очень своевременная кража, которая хорошо объясняет, почему документ не находился в архивах Ватикана, когда Наполеон приказал их изъять. После чего документ был похищен, в свою очередь и у епископа, при весьма загадочных обстоятельствах. Следы этого ценного произведения затерялись до его счастливого обнаружения в Гамбурге в 1877 г. Автор этого сценария является одним из неизвестных предтеч шпионских романов.

Однако, взглянем на содержание. Документ озаглавлен: «Здесь начинается книга крещения огнем и тайных уставов, составленных магистром Ронселеном». Но, вместо ожидаемых сенсационных разоблачений, мы читаем всего лишь несколько банальных правил против болтовни и невежества. В общем, ничего, что заслуживало бы быть названым «крещением огнем», если не считать важного заявления, которое могло бы сойти за изложение масонской доктрины всеобщего братства:

 

«Знайте, что Господь вовсе не делает различий между людьми, христианами, сарацинами, евреями, греками, римлянами, франками или болгарами, ибо всякий человек, который молится Богу, спасен».

 

Если это действительно было написано в XIII в. в ордене, задачей которого было бороться против неверных, можно было бы подумать, что тамплиеры на несколько веков опередили философов эпохи просвещения. Слишком большое опережение во времени, чтобы быть правдоподобным! Очевидно, что произведение было составлено гораздо позже, чтобы подтвердить преемственность между тамплиерами и вольными каменщиками. Хотелось бы, чтобы документ был подвергнут анализу каким‑либо специалистом службы подделок, но что с ним вообще стало? Ручаемся, что он должен был быть украден в третий раз.

Самое удивительное, что эти, так называемые, уставы сами себя изобличают, так как в них написано: «Секретные уставы никогда не будут переведены и никогда не будут отданы в руки братьев». Тогда, откуда эта версия и как получилось, что брат Жерве де Бове имел их экземпляр?

К тому же, даже если в ордене существовала параллельная иерархия, секретная доктрина и тайные уставы, это не объясняет нам, каким образом Ронселен, этот загадочный персонаж, смог навязать ордену такие глубокие преобразования. Ему понадобилось бы согласие магистра Гильома де Боже, который умер при осаде Акры, не оставив каких либо инструкций. Таким образом, реформа ритуала приема в орден с принуждением плевания на крест не могла быть творением тайного магистра, необходимо было получить поддержку Совета, чтобы изменить правила. Смог ли Ронселен переубедить всех руководителей?

И, наконец, известно, что другие братья приписывали введение извращенного ритуала «плохому магистру» Тома Берару: он умер в 1272 г. за девять лет до приема Ронселена. Все это не слишком хорошо согласуется.

Однако, существование тайного устава вполне вероятно: о нем говорят многие свидетели и, очевидно, именно его Моле старался уничтожить перед арестом. Что касается содержания секретных уставов, мы можем строить только гипотезы: Моле и высшие руководители, которые их знали, ничего не рассказали по этому поводу.

Гораздо меньше я верю в существование параллельной иерархии. Нигде нет свидетельств, что существовало два последовательных приема в орден, второй из которых был тайным и предназначенным для избранных, как рассказывают об этом братья из Англии. В таком случае, зачем вводили столь опасный и бесполезный обряд в обыкновенную церемонию приема в орден, предназначенную для всех? По словам тех же свидетелей обычный прием проходил «без какой‑либо предосудительной церемонии». Во Франции было иначе, если бы все обстояло как в Англии, возможно, не было бы процесса или, по крайней мере, приговора. Версия трех английских свидетелей кажется нам гораздо более логичной, но именно она делает еще более непонятным введение предосудительного ритуала в общий обряд приема. Возможно, различные формы встречались и в Англии.

Я сильно сомневаюсь, что Ронселен мог быть тайным магистром: как же Гонневиль так легко выдал такой секрет, а потом замолчал на семь лет? Я охотнее поверил бы в то, что он старался направить следователей на ложный путь. И, наконец, если существовала параллельная иерархия, настоящая, чем она занималась во время всего процесса? Нигде не видно, чтобы тайные руководители стремились оказать хоть малейшую помощь узникам, и тем более защитить орден от опасности. Не могли ли они, в нужный момент, обратиться к Клименту V? Нас хотели бы заставить поверить, что их единственной заботой была эвакуация архивов и богатств, после чего они исчезли, не оставив следов. Нет, действительно, я не смог бы принять столь легковесные объяснения.

 

Ускользающая правда

 

Итак, мы должны признать, что мы не способны узнать правду, которая ускользает от нас. Все объяснения кажутся надуманными и случайными. Остается голый факт отречения от Христа и плевания на крест. Следователи, в основном, стремились к установлению этого факта, который им казался достаточно убедительным сам по себе, и они мало беспокоились о его объяснении. Высшие руководители ордена отказались отвечать комиссии и умерли, унеся свою тайну в могилу. Если случайно не обнаружатся архивы храма (если они не были уничтожены), вполне возможно, что мы никогда не узнаем истинной подоплеки дела.

Но один факт остается непреложным, вне всяких сомнений – это факт наличия ереси, какой бы она не была. Основные, главные обвинения являются вторичными или не существенными, и только отречение от Христа образует базу процесса. Но этот факт оказался, сам по себе, достаточно серьезным чтобы обосновать уничтожение ордена и казнь людей: а разве могло быть иначе? Понятно, что Филипп Красивый был потрясен подобными признаниями, что Папа, после долгих колебаний, решился распустить погрязший в грехах орден. Один историк, однако, чрезвычайно симпатизирующий тамплиерам, сделал следующее заключение:

«Уж слишком многочисленными, слишком согласованными по сути, слишком точными и детальными воспоминаниями кажутся эти признания при чтении, нельзя не поверить, что обвинение, выдвинутое против тамплиеров не имеют какой либо основы: обвинители сознательно нанесли удар… Тогда нужно допустить, что уязвимость ордена в этом была реальной… интригующая тайна оставалась, и, в конечном итоге, именно из‑за нее орден и был осужден» (Раймон Урсель: «Тамплиеры»).

К такому же, очень близкому, мнению приходит герцог де Леви‑Мирпуа: «После того как мы пытались пролить как можно больше света на разнообразные и противоречивые аспекты этого темного дела, решение, принятое Климентом V, кажется нам разумным и мудрым» («Унижение в Ананьи», 1969, с. 289).

 

XI

Конец дела

 

Объемное досье комиссии, которое я только что коротко изложил, с его пробелами и повторами, было передано Папе, который должен был собрать по этому поводу церковный собор. Отложенный из‑за затянувшегося расследования, этот церковный собор открылся 13 октября 1311 г. в Вьенне, в имперском городе, принадлежащем императору Германии, но расположенном недалеко от Франции и близко к Авиньону.

 

Церковный Собор

 

Было не слишком удобно собрать в столь маленьком городе такое внушительное собрание, и сложно представить то количество народа, которое скопилось в этом маленьком, провинциальном поселении, ставшем на семь месяцев столицей христианского мира.

Прежде всего, это был Папа со своей свитой и близкими, персонал папской курии (от докторов канонического права до простых писцов), хранители казны (необходимой для оплаты расходов) и маленькая папская армия. Затем, конечно, кардиналы с их пышным сопровождением. Не все приглашенные прелаты прибыли, и Папа был этим разгневан. Но, все‑таки, прибыло 114 церковных иерархов, среди которых были патриархи Антиохии и Аквилеи, итальянцы, испанцы, арагонцы, несколько англичан и германцев и около пятидесяти французов, конечно, все со своей свитой. Приехали и аббаты, монахи, чье число нам не известно, но было, возможно, достаточно большим. Со стороны светских властей большинство государей уклонились, как, например, король Арагонский, или им помешали, как, например, королю Англии; но все отправили своих послов, сопровождаемых роскошным эскортом. И, наконец, 1500 воинов, для поддержания порядка, и толпа верующих, паломников, торговцев, ростовщиков и менял, а возможно и проституток, привлеченных таким потоком мужчин без женщин. В узких улочках маленького города расположилась настоящая ярмарка!

Вопрос о тамплиерах был не единственным в повестке дня, обсуждалось много других проблем. Серьезно обсуждали даже проект крестового похода, но без особого энтузиазма. Однако с самого начала стало ясно, что дело об ордене Храма важнее всех других проблем. После церемонии открытия и вежливых приветствий Климент V, как известно, «пересказал весь процесс». Затем, дело было вновь отправлено на изучение в комиссию и в течение нескольких месяцев, казалось, ничего не происходило, что не замедлило наскучить толпе. Комиссии работали без проблеска и все ждали прибытия короля Франции, в отсутствии которого, кажется не могли начать публичное обсуждение.

В комиссии вскоре возникла серьезная проблема: надо ли основывать решение только лишь на документах, переданных комиссией из Санса, или надо снова начинать обсуждение и еще раз проводить следствие по делу? Для многих эта потеря времени и денег казались бесполезными, но, вдруг, в октябре произошло неожиданное событие: сначала семь рыцарей Храма, а затем еще двое других, желая защитить орден, предстали перед комиссией и попросили, чтобы их выслушали. Этот приезд, а еще больше вымыслы, которые он породил в толпе, жаждущей в накалившейся обстановке новых сведений, наделал много шума. Утверждали, что в окрестностях города собралась армия в две тысячи рыцарей Храма, готовая идти на штурм! Безусловно, это была неправда, но своего рода безумие начало овладевать умами, разогретыми суетой стольких людей, которые беспрестанно общались между собой и распространяли самые необоснованные слухи. Чтобы избежать беспорядков, Климент V приказал арестовать девять прибывших тамплиеров. Это ставят ему в упрек, не понимая, что это было единственным средством обеспечить их безопасность. Ведь толпа была очень враждебна к тамплиерам, и каждый человек знал об ужасных преступлениях ордена.

А затем снова ничего не происходило и время тянулось в обстановке праздников и церемоний, приездов и отъездов известных персонажей: так как многие из них, даже прелаты, устав от бездеятельного ожидания, предпочитали вернуться домой, куда звали их другие заботы. Наконец, в марте прибыл король Франции в сопровождении своего двора и принцев и, безусловно, с небольшим вооруженным войском. Возможно ли, будет, наконец, начать процесс против тамплиеров?

 

Роспуск

 

У Климента V было время хорошенько все обдумать. Инцидент с девятью тамплиерами, увертки комиссии вызывали опасения, что церковный собор не решится на возобновление следствия. К тому же, он знал, что обвинения обоснованы и, что публичное обсуждение причинит Церкви существенный вред. Помимо огромных расходов, которые надо было предвидеть, разве не стоило опасаться волнений в маленьком, перенаселенном городе, где инциденты уже происходили все чаще? Таким образом, он стремился избежать публичного скандала. 22 марта Папа созывает консисторию, которая его поддерживает, и решает разрешить вопрос сам, своей властью, не дожидаясь мнения церковного собора.

В этом всегда стремятся увидеть доказательство недобрых намерений Папы. Ничего этого нет: учитывая досье, он уверен, что признания, полученные в Сансе будут повторены в Вьенне, но ценой какой потери времени и какого скандала? Собор длится уже почти шесть месяцев, он стоил довольно дорого и многие желают, чтобы все поскорее закончилось. Папа болен и спешит закончить с этим изнурительным делом, из которого ничего хорошего для Церкви выйти не может. Принимая самостоятельное решение, он полагает, – и возможно разумно – избежать худшего. Иначе говоря, следуя своей привычной методике, он пытается ограничить скандал, которого уже не смог избежать и который, с его точки зрения, слишком затянулся и вызвал слишком много суеты. С юридической точки зрения, решение законно, так как орден Храма подчиняется только Папе. Конечно, лучше было вообще не созывать этот собор! И кто знает, что может из этого получиться? Возможно, костры прямо в городе! Но это вовсе не то, чего желает Климент V.

Таким образом, при возобновлении работы, приостановленной на пасхальные праздники, на пленарном заседании в понедельник 5 апреля 1312 г., Папа зачитывает буллу «Vox clamantis», которая положила конец существованию ордена Храма. Однако это ни для кого не было сюрпризом, так как в течение нескольких дней весь город уже в курсе, секрет консистории хранили плохо. Никакого возмущения не последовало, а вовсе наоборот: на этот момент все поддерживали решение и считали, что Папа поступил умело. Только епископ Валенсии, сочувствовавший обвиняемым, заявил, что сожалеет, ибо такое решение смешивает виновных и невинных, но согласился, что решение справедливо, так как орден «согрешил распущенностью». Это самое малое, что можно было сказать.

Кажется, в то время никто не решился на игру слов, которую придумают будущие историки, переделав «vox clamantis» в «vox dementis».

Еще раз интересно показать, как Папа объясняет свое решение:

 

«учитывая плохую репутацию тамплиеров, подозрения и обвинения, предметом которого они являются;

принимая во внимание, как и каким загадогным образом, принимали в этот орден, дурное и неприличное христианину поведение многих его членов;

принимая во внимание клятву, требуемую от каждого из них, ничего не говорить об этом вступлении и никогда не выходить из ордена;

принимая во внимание опасность, которой подвергаются вера и души, а также ужасные преступления очень большого числа членов ордена.

Мы упраздняем, не без горечи и личной боли вышеназванный орден тамплиеров и отменяем его устав».

 

Было бы напрасно говорить, что булла не является приговором, что орден был распущен, но не был осужден: «опасность, которой подвергаются вера и души», «не приличное христианину» поведение, утверждение об «ужасных преступлениях», это именно и есть термины обвинения. Но решение, прежде всего, является решением церковного руководителя, обеспокоенного опасной ситуацией, и чьей наипервейшей заботой является желание положить всему этому конец. Кроме того, когда речь шла о судьбе ордена, самым тяжелым решением могло быть только решение о роспуске.

2 мая другая булла будет посвящена передаче имущества ордена ордену госпитальеров. Если король Франции действительно рассчитывал на наследство, он грубо ошибся; но трудно поверить в то, что его юристы рассматривали возможность получения светской властью церковного имущества. Им только останется спорить из‑за мелочей с госпитальерами, чтобы отдать как можно меньше имущества, на которое был наложен запрет, раздувая расходы за управление им.

 

Судьба людей

 

Однако еще не все было закончено: и если судьба ордена была решена, оставалось осудить людей. Этим и займутся, но, уже не имея возможности поставить под сомнение коллективную виновность. Однако все высказываются в пользу прощения и рыцари получают небольшие наказания, как максимум временное заключение.

Но тут, вдруг, вспоминают, что Папа оставил за собой решение судьбы четырех высших руководителей. Не имея возможности, из‑за состояния своего здоровья заняться этим, он назначает по этому случаю новую специальную комиссию под председательством кардинала Альбано.

Именно эта комиссия, непосредственно созданная Папой, много времени спустя после закрытия Собора, будет судить в Париже 22 декабря 1313 г., Моле и троих сановников, обвиненных вместе с ним.

Дело закрыто, орден распущен: как поведут себя четверо обвиняемых? И что же, они еще раз признаются, как и всегда. Они повторяют свои предыдущие признания, в частности об отречении от Христа и плевании на крест. Процесс до 18 марта: у них есть время высказаться. Наконец, 18 марта 1314 года, Жак де Моле – великий магистр ордена, Жоффруа де Шарне – командор Нормандии, Гуго де Пейро – второй человек в ордене и досмотрщик Франции, Жоффруа де Гонневиль – командор Аквитании и Пуату, приговариваются к пожизненному заточению. Церковь не хочет смерти грешников, и двое последних закончат свою жизнь в тюрьме.

 

Последний, кровавый акт

 

Когда кажется, что все уже закончилось, разыгрывается финальный акт драмы: Моле и Шарне неожиданно отказываются от своих показаний, заявляя, что все обвинения, выдвинутые против ордена, были лживыми, что устав Храма был справедливым и католическим и что все предыдущие их признания были неправдой.

Как объяснить такую перемену, и отчего столь запоздалую? Становясь вероотступниками, двое приговоренных знали, что будут казнены: это было автоматическое наказание, не оставляющее выбора. Они это знали и Моле заявил, что готов пойти на казнь.

Это поведение в конце производит сильное впечатление на историков, но оно ничего не объясняет и не может перечеркнуть всего содержания досье. До этого момента, и даже перед комиссией, которая выслушает их отречение, поведение де Моле и де Шарне будет достаточно жалким. Если бы они с самого начала заняли ту позицию, которую выбрали слишком поздно, их заявление имело бы гораздо больше веса; но, появившись после стольких признаний, оно вовсе потеряло возможность убедить кого‑либо.

Сложно отказаться от мысли, что до самого конца Моле надеялся на счастливую развязку, милость короля и Папы. И, только когда он понимает, что безнадежно приговорен закончить свою жизнь в тюрьме, он в последнем порыве предпочитает красиво уйти: театральный жест, очень зрелищный, но не достаточный для того, чтобы перечеркнуть семь лет слабости.

Невозможно разрешить эту дилемму: либо Моле из трусости лгал в течение семи лет, позволив приговорить своих братьев и поддержав обвинение против них своими собственными признаниями и привел к поражению орден, которым руководил, – или в течение семи лет он говорил правду, но не смог вынести перспективы окончательного заточения и, ввиду своего возраста, предпочел доблесть славного конца. На следующий день, по приказу короля, двое вероотступников были сожжены на берегу Сены лицом к собору Парижской Богоматери. Моле приписывают много последних слов, но единственной фразой, которая кажется подлинной является: «Наши тела принадлежат королю Франции, но души принадлежат Богу». И еще одна двусмысленная фраза! До самого конца этот дьявольский человек останется загадкой.

 

Последние актеры

 

Что станет с другими? Многие вернутся в монастыри, некоторые вернутся к светской жизни. Только в Португалии орден выживет, изменив название и, конечно же, устав. Повсюду дело закроют и больше никто о нем не будет говорить. Было бы абсолютно напрасно искать последователей тамплиеров: «Храм оставил пример, но не оставил наследников», очень справедливо заметил Альбер Оливье.

Папа и король не надолго пережили тех, кого считают их жертвами. Безусловно, некоторые усмотрели в этом небесное наказание, но я удовлетворюсь более разумным объяснением.

Климент V был давно болен и, насколько мы можем об этом судить, он был поражен раком желудка. Чтобы облегчить его страдания, говорят, его заставляли глотать толченые изумруды: лекарство дорогое, но вероятно неэффективное. Именно от этой болезни или от этого лекарства первый Папа, чей престол находился в Авиньоне; умер в Рокморе (Гард) 20 апреля 1314 г., всего месяц спустя после казни де Моле.

Филипп Красивый чувствовал себя хорошо, ему было всего лишь 46 лет и, казалось, что его ждут долгие годы царствования. Но во время охоты на него напал кабан и ранил. Из‑за плохого лечения он умер 29 ноября 1314 года. Данте говорит, что он умер от удара свиной кожи (di colpo di cotenna). Небесное правосудие действительно выбрало странных исполнителей!

 

Заключение

 

После столь долгого и тщательного изучения можно ли считать, что остаются сомнения по поводу виновности тамплиеров? По‑моему, каким бы не было значение ритуала плевания, он мог быть только «нехристианским», как сказал Папа. Конечно, сегодня за это бы не сожгли: Церковь вынуждена была отказаться отправлять на костер тех, кто думает не так как она, и мы рассуждаем вместе с Монтенем: «Жарить человека живым, значит слишком дорого ценить свое мнение». Но, ни Филипп Красивый, ни даже Климент V не могли быть свободны от ментальности своего времени, а тамплиеры допустили преступление, которое считалось тогда самым страшным. Еще в XVIII в. шевалье де ла Бар будет сожжен за гораздо меньшее преступление: Вольтер будет этим возмущен, но не могло существовать Вольтера в XIV в. В ту эпоху общественное мнение одобрило приговор и ставило Папе в упрек только его медлительность и слабость.

Вслед за епископом Валенсии, нам хотелось бы сделать различие, которого судьи не установили в достаточной мере, между теми, кто сознательно выполнял сам антихристианский ритуал и заставлял других, и теми бедными, непосвященными братьями, которые подчинялись угрозам, не понимая и не имея дурных намерений. Сколько таких несчастных заплатило своей жизнью за жест, который не пошатнул их веру? Трудно сказать: 54 рыцаря было сожжено в Париже 13 мая 1310 г.; остальные умерли в тюрьме. К счастью, подавляющее большинство ожидала менее жестокая участь, и они были освобождены после испытаний, войдя в орден госпитальеров.

С верховными руководителями все было иначе. Своими признаниями и даже своим молчанием эти люди признали важность жеста, тайный смысл которого они знали; они предпочли унести эту тайну в могилу, не раскрыв ее. Моле и Шарне сознательно выбрали смерть. Это было их право, но остается сожалеть, что это произошло после стольких уловок, которые создают впечатление трусости, после того, как они на семь лет покинули, смущали своих братьев и способствовали их приговору.

Но эта жертва может иметь два значения: либо они сами себя считали слишком виновными, чтобы все сказать, либо они пожертвовали собой ради идеала, который считали более высоким, чем идеал Церкви. Мы хотели бы иметь возможность выбрать эту вторую гипотезу. Но каким был этот идеал, и кому он был передан? Гуго де Пейро в своем заточении, возможно, был его последним хранителем. Ничто не было спасено. Тогда зачем эта жертва?

Загадка Храма не раскрыта. Вместо того, чтобы смириться с этим незнанием, многие хотят, чтобы в трагедии непременно были предатели. Я думаю, что Папа и король искренне ужаснулись тому, что узнали и считали, что спасают церковь от великой опасности. Но, будучи заложниками своих ролей, они преувеличили эту опасность. Ересь опасна, только если она основывается на доктрине, а мне трудно представить рыцарей храма в роли Мани, Лютера, а еще меньше Джордано Бруно или Маркса. И, если однажды какие‑нибудь открытия позволят нам обрести архивы Храма, я боюсь, что историки, получив секрет, который так заинтриговал их, вынуждены будут сказать с досадой: и что, это все?

Ожидая этого, мы по‑прежнему можем мечтать, воображать, например, что тамплиеры отрекались в лице Иисуса от символа невежества. Но тогда почему они не сказали об этом или не позаботились о том, чтобы передать это послание? Я в это абсолютно не верю: разве не они же равнодушно позволили уничтожить катар?

Я думаю, разумнее нам остаться на том грустном утверждении, что они сами, логично и неизбежно, были перемолоты адской машиной, которой всегда является догма, порождающая нетерпимость и преследования.

 

Приложения

 

Приложение 1