О чём Хлапич говорил с работниками

 

Этой ночью Гита ночевала в доме с хозяйкой, а Хлапич ночевал во дворе, на сеновале, вместе с другими работниками.

Все уже затихли, а Хлапич, вспомнив перед сном весь этот день, вздохнул:

– Эх! Хорошо‑то, хорошо, да только, ничего я не придумал… и не нашёл я сегодня свои сапожки…

– Какие это сапожки? – спросил его сосед по сеновалу, который, оказывается, ещё не спал.

– Да, украли у меня прошлой ночью сапожки… – ещё тяжелее вздохнул Хлапич.

– А у меня кто‑то куртку голубую украл! И хорошая была куртка, новая… – отозвался работник.

– А у меня топор украли! – добавил второй работник.

– А у меня непочатый кусок солонины, прямо с чердака… – сказал третий.

– А у меня заплечный мешок! А в нём все мои деньги были зашиты… – почти простонал четвёртый.

Так‑то они узнали что в селе сеть вор, который и украл все эти вещи. И все задумались: кто же этот вор, и как же вернуть своё добро? Так думал каждый из них в ту ночь… и никто не знал ответа.

Но когда взошёл месяц – все они уже спали…

 

 

 

Глава пятая

Четвёртый день путешествия

 

I

Пожар в селе

 

Ещё никогда, наверно, Хлапич не спал так крепко и спокойно, как в эту ночь, уставши за день. Летом действительно очень здорово спать на сеновале. Сено замечательно пахнет, всё вокруг тихо, никто не шумит… Это потому, что в деревне все добрые люди ночью спят. Только совы да летучие мыши – не спят. Но они летают так тихо, что никак не могли бы разбудить Хлапича.

Но… давно уже замечено: несчастья происходят тогда, когда их меньше всего ждут и именно тогда, когда кажется, что всё так хорошо и спокойно…

Так оно и вышло этой ночью.

Хлапич проснулся от крика:

– Огонь! Огонь!

Он быстро соскочил с сеновала и увидел, что хотя вокруг была ещё тёмная ночь, в селе было светло как днём, потому, что в селе полыхал пожар. Огромный и красный – как пекло!

Горел амбар одного крестьянина, которого все тут называли «Рыжий Грг».

Этого Грга в селе никто не любил. Да и не за что было его любить – не был он ни добрым, ни хорошим, а совсем даже наоборот. Но так уж повелось у людей, что когда горит чей‑то дом, никто не спрашивает: «Любят тут этого хозяина или нет?» А просто все бегут гасить пожар!

Вот и сейчас, и хозяева, и все их работники бросились в село, и Хлапич побежал с ними.

Из всех домов уже бежали люди – и стар, и млад. И каждый тащил что‑нибудь, что может пригодиться при тушении пожара: кто багор, кто лестницу, кто ведро… А еще было много женщин, с горшками и кадушками полными воды, бегущих к горящей усадьбе… А ещё – много увязавшихся за ними детей, которые ухватившись за подолы своих матерей, кричали и плакали. И все вместе шумели, толкались и суетились, и бежали в ночи на пожар.

Это было небольшое село и пожарников в нём, конечно, не было.

«Боже мой, как же они управятся без пожарников?» – подумал Хлапич, когда вместе со всеми бежал к огню.

Но в этом селе жили умные люди, которые, прекрасно знали, как гасить пожар без всяких пожарников. Все они – от мала до велика – выстроились как солдаты в цепочку, да такую длинную, что первый крестьянин стоял у колодца, а последний у самого огня. Этот первый, зачерпывал ведром воду и быстро передавал сё другому. Второй крестьянин передавал ведро третьему, третий – четвёртому и так ведро переходило от одного к другому, пока не попадало к последнему – стоявшему возле горящего амбара. И этот последний, был так силён, что метал воду так же высоко, как пожарный шланг.

Работали крестьяне слаженно и очень быстро, но, тем не менее, мужчины кричали «Быстрее! Быстрее!» И женщины кричали «Быстрее! Быстрее!» И дети кричали «Быстрее! Быстрее!» Потому, что все боялись, как бы огонь не перекинулся на дом, стоящий рядом с амбаром.

И не зря боялись, потому, что стоило им погасить амбар, как загорелась покрытая деревянной дранкой, крыша дома.

Боже мой, как страшно когда горит дом! Как страшно закричали женщины и дети, когда от огня начала лопаться дранка на крыше! А люди уже так устали, что работа разладилась и началась перебранка.

– Полезай на крышу! – кричал один крестьянин.

– Никуда я не полезу! – отвечал другой. – Сам полезай, если тебе жизнь не дорога!

– Да все вы тут – трусливое стадо! – орал третий.

И люди начали браниться, да так яростно, что наверное не заметили бы, если бы горел не то, что дом, но и шапки у них на головах. Но в этот момент с крыши раздался голос: «Подайте мне быстро ведро воды!»

Все задрали головы и увидели, что на самом коньке сидит кто‑то в красной рубахе, зелёных штанах и сияющей шляпе.

Конечно, это был Хлапич, который пока все ругались, залез на крышу.

Тут уж крестьяне, позабыв перебранку стали подавать на длинных шестах вёдра с водой. А Хлапич сидя на самом верху, стал их подхватывать и заливать огонь, который подбирался к нему всё ближе и ближе. Однако, несмотря на все старания пламень разгорался всё больше и больше.

Женщины внизу начали причитать:

– Ой, погибнет паренёк этот, на крыше! Как, пить дать, погибнет!

И огонь подобрался уже почти к самым ногам Хлапича, и ему было очень жарко. А ещё он очень устал – ведь ему пришлось поднять очень много вёдер, полных воды. А люди внизу теперь просто‑таки дрожали от страха, считая, что мальчику пришёл конец.

Хлапич же совсем не боялся – ему было не до этого. Он понимал, что водой крышу не потушишь. Пламя уже лизало ему ноги. А сам он еле мог дышать от дыма.

– Дайте мне багор! – еле прокричал он сдавленным голосом, – от дыма и жара у него перехватило дыхание.

Крестьяне быстро подали ему длинный железный багор, и Хлапич что есть сил, ударил по горящей дранке у своих ног.

Искры засверкали и закружились вокруг него, и тут же, как огромные змеи, взметнулись языки пламя. Но треска больше не было слышно. Горящая дранка начала сыпаться сквозь огонь, и целый кусок горящей крыши упал на землю. Крестьяне закричали и все разом бросились тушить огонь и затаптывать тлеющие головешки…

А на крыше огня больше не было. Дом был спасён!

Но, – о ужас! – На крыше больше не было и Хлапича. Он пропал, будто его и вовсе не было.

Доска, на которой он сидел, подломилась, и Хлапич провалился с крыши, наверное, куда‑то на чердак.

Бедный, бедный Хлапич! Он был такой добрый! Так старался всем помочь! А теперь сам он свалился с крыши и никто не может ему помочь, и никто даже не знает, жив он или мёртв!?

 

 

II

Чудо

 

Наверное, всё что произошло с Хлапичем после того как он свалился с крыши – можно назвать чудом. Но наверное, надо быть очень хорошим человеком, и очень удачливым, чтобы спастись таким невероятным образом, да ещё, при этом, увидеть как раз то, что так хотел увидеть!

Хлапич, свалившийся с крыши на чердак, наверняка бы сильно расшибся, но он упал точно в большой ларь, полный муки. Конечно, это было чудо! Во‑первых, потому, что ларь оказался открытым. Наверное, хозяин, уходя, забыл закрыть крышку. А во‑вторых, потому, что Хлапич упал так точно и удачно, что не только не убился, но и ничего себе не повредил.

Но когда Хлапич, сквозь облако взлетевшей муки, разглядел то, что находилось на этом чердаке, он просто обомлел. Вот было чудо, так чудо!

На чердачной балке, как раз рядом с проломом, в который он свалился, и из которого теперь все сильнее лился поток утреннего света, прямо перед его глазами, висели… его лаковые сапожки! Да, в самом деле, – его лаковые сапожки! И это было ещё не всё:

– рядом с ними висела голубая куртка первого работника;

– немного дальше – топор второго работника; – ещё подальше, на крюке – солонина третьего работника, весь непочатый кусок!;

– совсем в углу лежала сумка четвёртого, та самая, с зашитыми в ней деньгами!;

– а посреди чердака, прямо на полу стояла… – никогда не догадаетесь! – … да! да! там стояла драгоценная шкатулка Гиты!

– О‑го‑го! – Начал голосить, не помнящий себя от радости Хлапич, в ту минуту напрочь забывший, что он сидит в муке, точно мышь в крупе.

– О‑го‑го! Люди, идите сюда! Вот они! Мои сапоги! Висят в воздухе!

Крестьяне тут, наверняка, подумали, что бедный Хлапич, свалившись с крыши, видать, повредился в уме… Сапоги же – не птички, не бабочки – они же не летают, и в воздухе, поэтому – висеть не могут! Но, радуясь, что он жив, люди побыстрей полезли на чердак.

Когда же они поднялись наверх и увидели этот чердак, полный доверху всякого добра, и походивший не на обычный нормальный чердак, а на воровской склад, то тут же перестали думать о Хлапиче – сошел он там с ума или нет, а стали думать о Рыжем Грге: кто же он, оказывается, на самом деле?. Все сразу смекнули, что он и есть вор! И что неспроста‑то он всё таится, и дома‑то неспроста не ночует, как все приличные люди, а шатается где‑то по ночам?! Крестьяне знали, что Грг этот водит знакомство с разными подозрительными типами, вроде этого Чёрного человека, но никому из них раньше и в голову не приходило, что они воры и что награбленное прячут тут, у Грга на чердаке. А тут, вот оно! Вот, какие дела, оказывается!

Зато, как же радовались теперь, те поденщики, которых эти злодеи обворовали! И смеялись, и плакали, и обнимались, и крепко к себе прижимали, полученное назад своё пропавшее было добро! Особенно тот, которой нашёл свою сумку, с зашитыми в ней всеми своими деньгами! Да – всё оказалось на месте!

Хлапича же извлекли из муки, и с великой радостью и почётом, понесли на руках, вниз во двор – как настоящего героя!. А сам «герой» крепко прижимал к сердцу свои лаковые сапожки и был он и рад, и счастлив, и горд, как настоящий принц вернувшейся с победой!

 

 

III

Мать Рыжего Грга

 

Теперь все были довольны. Одна только старая и больная мать Рыжего Грга плакала в своей постели. Она, конечно, до сих пор ничего не знала о проделках своего сына, но её бедное материнское сердце уже давно чуяло беду… Самого‑то Грга в это время дома не было, так как по ночам он обыкновенно отправлялся творить свои чёрные дела. Но его бедная мать, хоть и знала теперь в каких скверных делах он участвует, всё равно боялась, что если крестьяне его найдут, то обязательно побьют, а то и прибьют, и покалечат, или даже забьют насмерть. Она прекрасно слышала, как крестьяне переговаривались в доме и во дворе:

– Если бы Грга этот был сейчас здесь, я бы его точно поколотил! – сказал один крестьянин сердито. – Голову бы ему оторвал! – крикнул другой.

– В огонь бы его швырнул! – отозвался третий.

Так вот говорили между собой крестьяне. А крестьяне, надо вам знать, что говорят – то и делают!

«Всё это, конечно, так» – подумал Хлапич, – «только боюсь, что от побоев Грга лучше не станет…» И подумав так, Хлапич вошёл в комнату несчастной матери Грга и потихоньку сказал ей:

– Не надо плакать, госпожа. Я знаю вашего сына – вчера вечером один работник показали мне его, когда он проходил мимо сенокоса. Если он встретится мне на моем пути, я скажу ему, чтоб не возвращался он в село. Я скажу ему, пусть он оставит этого разбойника – Чёрного человека, и идёт себе по свету, как все почтенные люди – жить свою жизнь, да счастья и доли искать!

– Бог тебя благослови, мой мальчик! – ответила ему старушка, и потеплело ей на сердце оттого, что хоть один человек на свете, не сердится на её сына и сочувствует её материнскому горю.

И она вложила в руку Хлапичу старенький кружевной платочек, в котором была узлом завязана монета – золотой форинт.

– Передай это моему сыну, если встретишь его – сказала она, и опять заплакала.

Хлапич дал ей своё честное слово, что непременно всё так и сделает! На сём простился он с ней и вышел на двор.

Селян здесь уже не было и работников тоже – каждый, на радостях, потащил свои вещи домой.

Хлапич разыскал драгоценную шкатулку Гиты, со всеми её украшениями и её ненаглядными золотыми серёжками, которая, по счастью, так и стояла тут во дворе, и отнес её Гите.

К чести крестьян, надо сказать, что никто из них не имел дурной привычки – брать чужое! Боже упаси!

Так вот, Хлапич отнёс шкатулку Гите, а она от неожиданности, не могла поверить своим глазам! И, вне себя от радости, закричала громко и бросилась ему на шею, и стала его обнимать‑целовать, да так энергично и крепко, что ничего не понявший пёс‑Бундаш решил, что она, пожалуй, что… хочет задушить Хлапича! И он начал громко и грозно лаять! То‑то было смеху!

А на улице уже стоял белый день, и никто даже не собирался спать…

 

 

IV

Гитин шрам

 

Этим днём больше ничего не произошло. И, слава Богу, что ничего не произошло, так как, все очень устали после пожара. Поэтому в этот день многие и вовсе не работали, зато много говорили.

У каждого плетня стояли по две женщины и говорили о пожаре.

Под каждым деревом лежали по трое мужчин и говорили о пожаре. И у колодца…, и на обочине…, и на сельской улице…, и на площади…, и во дворах…, и в палисадниках… – все и везде говорили только о пожаре.

А у каждой лужи играли дети. Но дети уже забыли о пожаре и просто ловили лягушек.

Но все, даже лягушки, хвалили Хлапича за его геройские поступки на пожаре! Да, все сходились на том, что был он – настоящий герой!

У самого же Хлапича болела пятка. Он обжёг её когда был на крыше, как вы помните, залез же он туда совершенно босой. Гита перевязала ему рану и Хлапич, поблагодарив ее, сказал:

– А знаешь, что? Это даже хорошо, что Чёрный человек украл тогда мои сапожки!

– Ну… и что же здесь хорошего? – удивилась Гита.

– А то – сказал Хлапич – что если бы я полез в моих сапожках в огонь, то у меня бы сгорели подметки – они же кожаные! И это была бы страшная потеря! А мои ноги – это ничего! Они же обязательно заживут! Ничего! Не страшно!

Гита сильно удивилась, такому отношению Хлапича к своей ране, уж она‑то сама, точно бы проплакала три дня, если бы у неё, не дай Бог! был бы такой ожёг…

Но ей тоже хотелось выглядеть мужественной, и она подняла свой палец на правой руке и сказала:

– Видишь, я – как ты, я тоже была ранена!

Действительно, на сё пальце красовался белый шрам от пореза. Шрам выглядел точно как крест.

– Ух ты! А как это ты поранилась? – с уважением спросил Хлапич. – Наверно было здорово больно?

– Не помню – беспечно ответила Гита – это было так давно, – я тогда была совсем маленькая. Это было ещё до того, как я попала к моему хозяину в цирк.

– А как ты попала к своему хозяину?

– И этого я не помню – ответила Гита.

– А кто тебя привел в цирк?

– Этого я тоже не помню. Хозяин говорит, что у меня нет ни отца, ни матери, – сказала Гита – и это, наверное, так и есть. Ни одна на свете мама не отдала бы меня ему. Да, и никто бы, не отдал меня такому человеку Он такой жестокий, у него такие злые глаза и, наверно, совсем нет сердца… А если бы кто знал, о чём он шепчется по ночам с какими‑то страшными людьми… О‑о‑о! Он точно – нехороший человек…

Гита немного задумалась и сказала:

– Я бы, наверное, была бы не прочь, иметь маму… А как это, Хлапич, бывает… когда у тебя – есть мама?

– Я не знаю, – честно ответил ей Хлапич – у меня тоже нет мамы. Но у меня, конечно, была хозяйка – жена моего мастера, она меня часто защищала. Она была хорошая! А однажды, когда я был совсем сонный, она взяла метлу у меня из рук и подмела мастерскую, наверно, пожалела меня. А может так оно всегда бывает с теми, у кого есть мамы? Хорошо им, наверно…

– Счастливый ты… А знаешь, я бы точно согласилась, чтобы твоя хозяйка сделалась моей мамой… – промолвила Гита и задумалась.

Хлапич хотел было ей объяснить, что это же невозможно, но… он не знал как…

Да, и надо было поторапливаться – крестьяне уже наладились печь ягнёнка, в честь него – Хлапича, и кому же, тогда, как не ему – следовало вращать вертел!

Да, вечером того дня, все в селе были очень веселы и довольны. Все до отвала напились брагой и наелись печёным мясом, и пирогами, и колбасами, и гуляшом, и кашами, и всякой прочей вкуснейшей снедью… А Хлапичу, как дорогому гостю, все предлагали пожить у них, хотя бы немного, пока не пройдёт его ожог на ноге, или даже – остаться навсегда!

 

 

 

Глава шестая

Пятый день путешествия

 

I

На выпасе

 

На следующей день Хлапичу и Гите было так тяжело расставаться с крестьянами! За эти два дня они успели к ним привязаться, словно жили тут уже целых три года. Наверное, это случилось потому что они вместе гасили пожар. Так оно действительно и бывает, когда люди вместе переживут большую беду!

Потому‑то Гита и Хлапич, покидая село, были очень опечалены. И видя, что они так печальны, крестьяне и сами, огорчались ещё сильнее, потому что и им тоже было тяжело прощаться с ними. Не зная как подбодрить ребят, эти простые добрые люди подкладывали и подкладывали потихоньку в сумку Хлапича свои гостинцы. Кто – печёного мяса, кто – пирогов, кто – хлеба… В конце концов, хлапичева сумка стала выглядеть, как огромный шмель, объевшийся меда.

«Объевшаяся сумка!» – Это было очень забавное зрелище, сначала очень рассмешившее Гиту, а потом и Хлапича, и когда они вышли на большую дорогу, то оба уже совсем развеселились и весело смеялись.

Дорога, пролегавшая между двух огромных зеленых полей, казалась, наверно, соломинкой среди зеленого моря. А Хлапич и Гита – двумя муравьишками, ползущими по этой соломинке.

Наконец, после многих часов пути, они дошли до того места, где эту дорогу пересекала ещё одна, поменьше. Та, по которой они шли, продолжала свой бег, петляя среди полей, а другая, шедшая перекрёстно, спускалась с одного пологого холма и забиралась вверх, скрываясь в густом лесу, на вершине другого холма. Такое место, как вы знаете, называется – «перекресток».

Люди рассказывают, что в давние‑предавние времена, на таких перекрёстках собирались эльфы, ведьмы, вурдалаки и прочая страшная нечисть, но сейчас они больше не собираются. И летом на перекрёстках сидят пастухи и вырезают свои пастушьи посохи, или собирают белую и черную шелковицу с высоких старых шелковиц, растущих тут. А зимой, когда выпадет снег – там, говорят, ночами под луной танцуют зайцы! И много ещё чего, говорят!

Но на дворе было лето и на перекрёстке хозяйничала компания маленьких пастушков и пастушек, одним словом – подпасков, которые пасли тут своих коров, а заодно, жарили на костре кукурузу.

Пастушков было пять: две девочки и три мальчика.

Один из них был так мал, что любая высокая травинка могла стукнуть его по носу. Одет он был в одну рубашонку, и та свисала до самой земли. Был он так мал и упитан, имел такой остренький нос и такие круглые щеки, что Хлапич ещё издали догадался, что все его, наверно, зовут «Мышонком». Так оно и оказалось!

Пастушки окружили их, удивляясь на Гиту, Хлапича, Бундаша и зелёного Попугая. Особенно на Попугая, которого видели они впервые и не очень понимали, что это за чудовище такое. Потому они стали их расспрашивать о том‑о сём, а смышлёный Мышонок, вспомнив, что однажды через их село проезжал капитан в военной форме, показал на Хлапича пальцем и сказал: – Этот – тоже капитан! Только такой мелкий, что ему ещё расти и расти, а когда этот капитан вырастет, то картуз его, будет ему – точно мал!

Он, конечно, намекал на понравившийся ему хлапичев картуз… Но от таких слов Хлапич страшно рассердился. Он, вообще, очень не любил, когда ему напоминали о его малом росте! Поэтому показав на длинную рубашку Мышонка, он язвительно ответил:

– А ты, когда вырастишь, можешь спокойно идти в монахи в этой же сутане. Она точно будет тебе по росту!

Но тут выступил вперёд старший брат Мышонка и пригрозил Хлапичу:

– Не смей задирать моего брата!

– Я не задираю, а подшучиваю – сказал Хлапич, вполне доброжелательно. Но брат Мышонка встав вплотную к Хлапичу, смерил его взглядом, с ног до головы, и грозно произнес:

– Это не шутка! Ты хотел обидеть моего брата! Хлапич был подмастерье и прекрасно знал, что когда начинаются такие разговоры, то скоро дело дойдет до драки.

Но он совершенно не хотел драться, тем более, что был он и старше, и сильнее всех этих пастушков вместе взятых. Да и к тому же, старшему полагается быть умнее! Поэтому он ответил брату Мышонка:

– Не хочу я с тобой бороться, а если хочешь мериться силой – давай лучше метать камни.

И Хлапич подхватив с дороги здоровенный камень, легко поставил его себе на плечо и метнул, да так ловко, что камень перелетел через каменную ограду, отделявшую поле от дороги и упал где‑то далеко в траве.

Наверное, так метал камни сам Королевич Марко, когда был маленьким, но ни один из этих подпасков, точно, не умел этого делать.

Не умел и брат Мышонка, которому, однако, сразу расхотелось драться и бороться.

А девочки, которым, на самом‑то деле, совершенно не нравится смотреть на драку мальчишек, сразу отметили про себя:

«А этот парень, пожалуй, и посильнее и поумнее брата Мышонкова, будет!»

Тем временем Гита, которая вместе с другими девочками ушла подальше в поле, туда, где у них на углях костра жарилась кукуруза, – крикнула:

– Хлапич, смотри, как забавно стреляет кукуруза! Давай останемся здесь ненадолго – тут так хорошо!

Хотя Хлапичу незачем было оставаться на перекрестке, но сказать по‑правде, ему было так приятно, что эти подпаски, и мальчики, и особенно – девочки, явно были в восхищении от того, как он умел метать камни… Да и место здесь было очень красивое… И он согласился остаться, ненадолго…

Как здорово, всё‑таки, было этим маленьким пастушкам сидеть здесь, на поляне возле огня, жарить на углях кукурузу, а в горячей золе печь картошку… Описать это удовольствие нет никакой возможно, но всё же стоит об этом рассказать. Может всем людям, которые прочтут о том, как было хорошо маленьким пастушкам, станет так же хорошо и они даже пожалеют, что не были там с ними.

Когда Гита и Хлапич присоединились к пастушкам, потребовалось добавить ещё кукурузы, ведь теперь их было на два человека больше.

– А можно ли ломать чужую кукурузу? – спросил Хлапич, резонно.

– Нам – можно, ведь это мы сё охраняем! – ответил один пастушок.

– Интересно получается, как же это вы её охраняете, если вы же её и рвёте? – удивилась Гита.

– Мы же охраняем её – от коров! И если бы не мы – никакой кукурузы бы не было! – гордо ответил пастушок.

– А вот это и не правда! – отозвался Хлапич. – Я в шегртской школе[10] из своих школьных книг узнал, что ничего бы не было, если бы не – Господь Бог! В том числе, и кукурузы бы вашей не было!

– Так, это мы знаем! – засмеялись все как один пастушки. – Сначала, Господь Бог даёт нам кукурузу, а потом – мы сё охраняем!

– А откуда вы знаете, что Бог даёт нам и кукурузу, и деревья, и все другое, если вы не ходили в школу? – заинтересовался Хлапич.

– А мы каждый день ходим полями и лугами, и видим, как каждый день растёт трава, и как поднимается кукуруза, и эти деревья, и вообще – всё‑всё… И мы знаем, что никто другой, кроме Бога, не мог бы это устроить! – ответил самый старший пастушок и все его поддержали.

Его слова удивили Хлапича, так как он не знал и не думал даже никогда, что трава или кукуруза могут многому научить человека, и что именно из полей и лугов, из всего окружающего нас мира, мудрость пришла и в его школьные книги, и в разные другие – самые умные…

Потом все пошли ломать кукурузу.

Только маленький Мышонок остался следить за костром.

 

 

Прежде чем идти по кукурузу, Хлапич снял свои сапожки, чтобы не испортить их во влажной траве.

При том он заметил, что Мышонок внимательно его сапожки рассматривает, поэтому Хлапич грозно сказал:

– Не трогай сапоги, Мышонок! Это царские сапоги, они тебя моментально укусят, если ты их оденешь.

А один из пастушков добавил:

– Ещё как укусят! – И незаметно для Мышонка положил в сапожки насколько листьев крапивы.

И они пошли рвать кукурузу, все, кроме Мышонка.

Когда Мышонок остался один, он внимательно осмотрел сапожки. А был он хоть и любопытный, но несмотря на малый возраст, осторожен и умён. Потихоньку и очень внимательно, и осторожно он засунул руку в один сапог.

– Ой‑ой! – воскликнул он – и вправду кусаются!

И задумался.

Маленький пастушок прекрасно знал, что такое крапива и быстро смекнул, что именно она и есть в сапоге. После чего, обмотав руку длинным рукавом своей рубахи, аккуратно вытащил её из сапога.

Когда пастушки, Хлапич и Гита вернулись, их встретил Мышонок, щеголявший в лаковых сапожках. Доходили они ему, чуть не до пояса, и был он в них таким смешным, что Хлапич совсем не рассердился.

– Ну, что Мышонок? Не покусали тебя сапоги? – очень серьёзно поинтересовался Хлапич.

– Ага! Пытались было, но я им зубы повытаскивал, – в тон ему ответил Мышонок.

Все так и прыснули со смеху. Тогда Мышонок вылез из сапог и протянул их Хлапичу. При этом, оба были очень довольны. Да, если бы все люди были вроде Хлапича, возможно бы им и хватило – одной пары сапог на двоих… Потом, дети уселись у костра. Девочки раздували огонь своими передничками, а мальчики, нанизав кукурузу на длинные оструганные палочки, пекли её на углях. А Хлапич сидел и думал о разных вещах и людях: о мастере Мркони, о Чёрном человеке и о Рыжем Грге.

– Сейчас мне важнеё всего найти этого Грга – задумчиво произнес Хлапич – найти и передать ему материнский платок и монетку, которую она туда завязала…

– А где же его найти? – спросила сидевшая с ним рядом Гита.

– Этого я не знаю! Но я бы многое отдал, лишь бы побыстрее исполнить просьбу его матери. Сегодня я всё думал, что вот бы, было здорово, если бы этот чёртов Грг, невесть откуда, свалился бы прямо – к моим ногам!

– Ну, этого‑то точно не случится, – засмеялся старший пастушок, – даже груша не упадет к твоим ногам, если ты не сидишь под грушевым деревом! Ну, а чтобы человек свалился к твоим ногам… – откуда?! Нет, это уж полная нелепица! Не может этого быть…

 

 

II