Сливовое дерево засыхает вместо персикового

 

Праздник весны был непонятным действом в этом древнем, доселе спокойном городе. Монголы не чинили зла и сохраняли порядок по праву сильнейших. Единственное, что было жутким, это отсутствие детей на улицах. К вечеру город затих. Горожане молились за тех, кого монголы увели в свой лагерь. В городе не осталось ни одной лошади. Осторожные монголы вывели всех лошадей за город.

В час пятой стражи на месте ночной стоянки монгольского войска остались пепелища костров, дрожащие от холода женщины и старые, непригодные для похода лошади. Темная, непонятная стихия двигалась на восток, навстречу восходящему солнцу, по направлению к Ханчжоу.

Императорский чиновник отправил голубиную почту в Ханчжоу с донесением о нападении монгольского войска на город, наполненным чувством вселенского ужаса после встречи с немыслимыми полчищами неумолимых кочевников, вышедших из пустыни, хранящей в себе энергию внешних проявлений, в том числе агрессии. По странному стечению обстоятельств эта энергия в индийской йоге носит название положительной и происходит от избытка положительных ионов во вдыхаемом воздухе.

Старейшина объявил всех пленниц священными жертвами и спасительницами города. Из казны города была даже выделена сумма для компенсации ущерба этим женщинам. Однако при получении этой суммы они должны были указывать свое имя, поэтому желающих почти не оказалось. Город залечивал свои раны, а в монастырях на горах Уданшань количество сестер‑монахинь стало увеличиваться. Возрастные ограничения для монахинь были сняты[16].

В Ханчжоу тем временем продолжались праздники. Только Наисветлейший мрачно сидел в своих покоях, расставшись со своей улыбкой. В его руке было донесение, полученное с голубиной почтой. Всего десять лет назад он вынужден был отдать власть сыну, став его попечителем во имя спасения династии. Теперь же ему казалось, что не было решений и не было надежд на спасение. Ши почти вбежал в покои отца, предчувствуя неизбежное. Сын и отец поняли друг друга. Ши прочитал донесение. Дыхание его стало прерывистым.

В час пятой стражи «Пришедший из рая», я и две кормилицы в сопровождении небольшого отряда преданных монахов покинули город. Сестра Фу осталась вместе с Бао, которая лишь изредка приходила в себя, находясь на грани жизни и смерти в покоях из белого камня, усыпанного лепестками опавших за ночь пионов.

Все собранные войска занимали линии обороны в городе, основная часть была выдвинута к крепостным стенам. Праздник фонарей приходил на улицы города. Появление красно‑зеленых мундиров в городе принималось толпами горожан как часть праздника. Неприятель стоял под воротами на расстоянии нескольких ли от города. Монголы деловито занимались обустройством своего лагеря, не обращая внимания на суету стражи на крепостных стенах.

Дыхание Бао было ровным. Она открыла глаза. Сестра Фу устало улыбнулась ей и помогла сесть на подушках. Рана почти зажила, но вставать было еще рано. Бледно‑фиолетовые, почти фужуновые губы Бао были сухими. Она осмотрела комнату и спросила, где малыш. Сестра Фу сказала ей, что малыш находится в надежном месте, куда она также будет отправлена, как только сможет передвигаться. Чувство вселенского холода вошло в сердце Бао, как будто ее саму разделили на две половины. Глаза Бао бегали по комнате, как две затравленные лисицы.

Сестра Фу приказала принести фрукты и рис. Пальцы не слушались Бао, палочки проскальзывали, роняя кусочки фруктов. Появление Ши не успокоило ее, его напряженное молчание только усилило беспокойство. Поцелуй его был больше криком о помощи, которую глупо было ожидать от ослабевшей женщины. Но обратиться ему тоже было не к кому, разве что к Небу.

Темурджин был не в силах сдерживать свое восхищение, впервые видя перед собой не разоренный и не разрушенный ранее город – древний Линъян – Ханчжоу – город тысячи дворцов и полутора миллионов домов.

Ветер доносил волнующий запах моря. Солнце вставало прямо из‑за крепостных стен, окрашивая небо в невероятные оранжево‑золотистые цвета. Темурджин менял точки наблюдения. Но никогда ранее он не видел такого совершенства. Он знал, что там, где начинается море, там конец Земли. Он дошел до конца Земли, за которым начинается бесконечность моря. Именно там растет дерево Фусан, из него выходит Солнце.

Город был затянут утренней туманной дымкой, питаемой прекрасными рукотворными каналами, доселе не виданными Темурджином, в подсознании которого богатство и вода были равнозначны. Строгий порядок улиц поразил воображение великого воина не меньше, чем усыпальница Цинь‑Шихуана. Может ли тигр наслаждаться грацией убегающего от него оленя?..

День тянулся, как дрожащая от напряжения струна. Праздник фонарей был в разгаре. Темурджин издали наслаждался музыкой, зрелищем и мириадами огней города. Вдохновенное сердце великого воина услышало голос Учителя:

«Тот, кто, обладая Дао‑Путем, оказывает как советник помощь государю, оружие не применяет, дабы силой взять Поднебесную, ибо к нам возвращаются плоды деяний наших.

Там, где прошли войска, родится только терновник да репей колючий, а по пятам за войском следуют голодные годы.

Благому следующий полководец лишь цели должной достигает, и все. Не смеет брать он то, что взять лишь силой можно.

Он достигает только должной цели и не гордится этим.

Он достигает только должной цели и не воюет более.

Он достигает только должной цели и не кичится этим.

Он достигает только должной цели и не более того.

Он достигает только должной цели и не творит насилий.

Когда живое существо сильно и крепко, но вдруг дряхлеет, говорят, это результат утраты Дао.

Кто истинный теряет Дао‑Путь, тот гибнет рано».

Ши знал и чувствовал каждый вздох Темурджина с того момента, как его проводил пронзительный взгляд монгола. Ему не нужны были сигнальные огни, он лишь закрывал глаза и сразу видел войско кочевников, всегда готовое к бою.

Над городом сгущались сумерки. Город погружался в тишину Праздники утомили всех. Ши стоял на крепостной стене и смотрел в сторону расположения монгольского войска. Вдруг он услышал протяжный ночной крик ворона. Он знал, что ворон каркает ночью, когда потеряет свою пару. Оглянувшись, он увидел и самого ворона, сидящего на гранатовом дереве, растущем под западным окном. Их взгляды встретились, и сердце Ши отчаянно забилось в предчувствии беды.

Он поспешил к покоям Бао. Она мирно спала, и сестра Фу разрешила Ши прилечь рядом с ней. Сама же она ушла в соседнюю комнату, проверив пульс Бао, который не предвещал никаких неожиданностей. Бао улыбалась во сне, и Ши заснул, обняв ее.

Ши проснулся из‑за неистовых криков обезьян на рассвете. Бао продолжала улыбаться, но сердце ее остановилось, и дыхание ушло.

Ши ощутил во рту терпкий вкус айвы. И не успел отзвучать еще крик обезьян, а в комнате уже собрались монахи. Сестра Фу знала, что со звездами не спорят, но не могла смириться.

Она чувствовала, что во всей жизни Бао была какая‑то загадка и предопределенность.

Только спустя годы она решилась заговорить со мной об этом. Для меня это также непростой вопрос, который я до сих пор не решила еще для себя однозначно, поэтому я не готова говорить об этом. Что я сейчас могу сказать о Загадке Бао: звезды, как и положено им, поменяли порядок на небе и забрали ее душу, тень не живет без света своей звезды... Бао… Тень души... Звезда зашла, энергии не стало. Бао угасла. Воплощенная тень души – это всего лишь тень.

Ши сидел рядом с телом Бао. Она не дышала.

Вдруг он резко встал и вышел, не произнеся ни слова.

…На нем была кольчуга с золотыми лотосами на бирюзово‑лазоревом фоне цвета перьев зимородка, под его седлом была рослая белоснежная кобыла с выстриженной драконовыми узорами гривой. Городские ворота с грохотом закрылись за ним. Он остался один. Тонконогая красавица кобыла почти по‑женски грациозно сделала шаг навстречу военной стихии.

Но силы были не равны. Он обязан был выигрывать, но выиграть было невозможно. Два дня шли переговоры. Ши построил всех, кого успел собрать.

Увидев его при всех регалиях, а не в военных доспехах, монголы спешились и почтительно приветствовали его. Ши высокомерно бросил старшему из приехавшего к нему на встречу отряда монголов:

– Вы нарушили прежние договоры и перешли нашу границу.

Темурджин знал, что он блефует. Город был слишком огромен, слишком многолюден и слишком красив, и он рисковал потерять все войско, введя его в город. Попав в город, войско стало бы неуправляемым, а военные действия затянулись бы до гибельного предела.

Но Ши знал, что он блефует больше, не имея ничего, кроме плохо обученной стражи для фарса и мужского оркестра из цзяофан, и, может быть, нескольких отрядов, которые он успел собрать.

Темурджин пытался понять его, китайского императора, держащего в руках ключи от Поднебесной: «Они могут строить такие большие города, они могут создавать вековые династии, они могут управлять не воюя».

Ши с огромной пустотой в сердце смотрел сквозь этого великого воина, явившегося сюда из безлюдной и жестокой пустыни, порожденного песчаной бурей и протяжным стоном барханов. Казалось, он не понимал этого «долгожданного» момента, того, что происходит здесь и сейчас, казалось, он видел только фужуновые губы Бао, навсегда застывшие в последней улыбке.

Внезапно показалась четко построенная китайская армия, блистающая на солнце вооружением и штандартами – величественное зрелище! Да, Ши сделал все, чтобы создать видимость существования многочисленной армии. Монголы растерялись. Ши подал армии знак перестраиваться в боевые порядки и поскакал один на мост, чтобы вызвать предводителя монголов на поединок. Потрясенный смелостью противника, хан не решился принять бой.

Они съехались на мосту.

Прекрасная сероглазая кобыла под седлом Ши склонила набок голову, рассматривая стоящею перед ней рослого вороного мерина, не понимая, почему он не отвечает на ее знаки внимания. Она непроизвольно сделала шаг навстречу, коснувшись его морды своей упряжью. Темурджин невольно улыбнулся.

Ши улыбнулся ему в ответ, и какая‑то невидимая сила объединила их. Странным был этот безмолвный поединок на мосту.

Тогда Ши подал знак, и в дар хану в знак примирения, было принесено много шелковых полотен, риса, серебряных и золотых украшений. Богатые подношения хану были аккуратно положены на землю. Хан осмотрел их, удовлетворенно кивая головой. Он подозвал небольшой отряд, который быстро унес все эти дары в лагерь. Ши пригласил хана проследовать в город. Хан и семь его приближенных поехали в направлении к городу.

Ворота нехотя открылись и пропустили процессию.

В городе царила утренняя тишина. Только шум ветра в сосновых кронах, похожий на музыку, нарушал утреннее спокойствие да стук вальков вдоль каналов. Было утро после долгих праздников, и женщины стирали белье, они расстилали белье на плоских белых камнях и колотили его вальками.

Темурджин никогда не видел мирной жизни в городе и людей, которые его не боялись. Он видел, как множество людей производили очень странные действия без чьего‑либо приказа. Вот проехали мимо библиотеки, и он захотел зайти туда. Множество фолиантов поразили его. Далее он зашел в цзяофан: в одном классе мальчики учились играть на бяньджуне, а в другом девочки играли на лютне. Дети привыкли к иностранцам, да и среди них было много детей государственных чиновников – выходцев из других стран, – поэтому они никак не реагировали на появление Темурджина, разве что с любопытством разглядывали его одежду. Ши не входил вместе с ним, ибо его появление предполагало выражение особых знаков внимания и не дало бы возможности Темурджину увидеть все так, как есть.

Он жадно пожирал глазами все. Прекрасные фонари, оставшиеся как украшение на улицах после праздника фонарей, оранжереи в огромных домах, в которых разгуливали павлины и вливались немыслимыми трелями длиннохвостые попугаи. Женщин в разноцветных дорогиx шелках на улицах с зонтиками, значение которых для Темурджина осталось загадкой. Детей, одетых так же, как и взрослые, с причудливыми прическами. Темурджин впервые увидел зеркало высокого качества, порох, компас, печатные книги.

Ши предложил заехать во дворец, но Темурджин захотел увидеть море.

Всадники въехали в порт. Стихия моря поглотила их своими шумами, запахами и бесконечным простором. Пронзительные крики огромных белоснежных птиц над головой делали пространство объемным. Море показалось Темурджину очень похожим на пустыню, но только синего цвета, с той лишь разницей, что не отталкивало, а звало к себе. Вид множества роскошных драконовых челнов, принадлежащих самым богатым семьям, вызвал неописуемый восторг у хана. Однако вид чуаней – деревянных грузовых судов – заставил его задуматься. Двух– и четырехмачтовые, очень широкие, почти прямоугольные суда с приподнятыми носом и кормой, способные перевозить грузы до шестисот тонн, производили внушительное впечатление. Необычными были и их паруса четырехугольной формы из циновок и бамбуковых реек.

Это была первая встреча Темурджина с океаном. «Тенгиз... тенгиз...» – шептали губы хана. «Тенгиз» – океан, он вошел навсегда в сердце Темурджина, лишая его сна, словно пронзительные крики диких чаек, напоминающие чувство отчаяния не желающих расставаться влюбленных.

Вечером в честь гостей был устроен обед, на который были приглашены артисты из самых лучших васов. Темурджин отказался от луского вина, но разрешил прекрасной наложнице сесть рядом с ним. Нежнейшая музыка лучшего женского оркестра заставила биться сердце молодого Воина. Во время исполнения «танца со львами» с элементами эквилибристики и приемами борьбы ушу рот хана был приоткрыт от напряженного внимания. Представление закончилось маленьким фейерверком, который вызвал испуг, а затем заинтересованное удивление у Темурджина.

Зато искусное владение палочками этого пустынного хана, которое он перенял у своего Учителя, вызвало восторг у всех присутствующих. Повара в Поднебесной – это всегда отдельная тема. Однако Темурджин ел только то, чего касался Ши. Но Ши действительно только касался пищи. Что он мог поделать, если в сердце его была пустота!

В глубине зала за бумажной перегородкой, расписанной фениксами и золотыми драконами, сидел сам Наисветлейший и слушал беседу двух Воинов. Он остался доволен своим сыном. Темурджин обещал Ши, что не будет более совершать набеги на его территории, и более того, будет оказывать ему помощь при определенных обстоятельствах. Теперь из неуправляемой стихии Темурджин превратился в друга и хранителя спокойствия северных границ.

Наступила необычная ночь. Ночь любви Темурджина и прекрасной наложницы. Ночь одиночества для Ши. И ночь, когда десятки монгольского войска начали споры из‑за богатых подношений китайского императора...

Рано утром, когда еще не сменилась последняя стража, к Темурджину прискакал встревоженный гонец, после чего Темурджин со своими сопровождающими вынужден был выехать из города, так как дольше оставаться было опасно. Однако он нехотя покидал этот рай на берегу моря. Драконовые роскошные челны и поражающие своей мощью чуани запали в его душу, в которой навсегда поселились морской ветер и запах океана, шум прибоя и непонятные морские животные у берегов.

При виде Темурджина его войско из кишащего муравейника вновь превратилось в грозную армию, обретя спокойствие и форму. Хан подал знак к возвращению домой. Не выпустив ни одной стрелы, покорив миллионный город, Темурджин сам навсегда оказался покорен океаном, порядком и прекрасной наложницей. Самым ценным среди подношений Темурджин считал не золотые украшения, а тюки с порохом. Его воображение рисовало корабль, несущийся под парусами из циновок по песчаной пустыне и изрыгающий пороховой огонь.

Когда охрана донесла, что войско Темурджина покинуло окрестности города, Ши неподвижно сидел в своих покоях. Он не спал всю ночь, но ему и не хотелось спать, он не мог согреться от вселенского холода, обрушившегося на него со смертью Бао. Даже одеяло из тончайшего лебяжьего пуха не могло спасти его от внутренней пустоты, леденящей душу.

Он приказал приготовить ему горячую ванну. Можжевеловые дрова медленно тлели, наполняя все вокруг смолистым, терпким ароматом. Дух можжевельника изгоняет страхи, апатию, укрепляет психику и придает силы.

Ши погрузился в горячую воду, пахнущую можжевельником. Тут он обнаружил, что забыл снять кожаный мешочек, в котором он хранил амулеты. Он достал маленькую нефритовую черепашку, и слезы непроизвольно потекли по его щекам. Однако он не замечал их из‑за капелек горячего пара, стекающих по его лицу.

Войско Темурджина удалялось от Ханчжоу, и напряжение затухало, как эхо весеннего оркестра, окончившего свое повествование.

Немедленно были посланы гонцы, чтобы вернуть в столицу наследника. Мы не успели уйти далеко, поэтому были чрезвычайно удивлены приказу вернуться назад. Однако радостные посланники убедили нас, что все в столице находятся в безопасности и войско Темурджина покинуло окрестности Ханчжоу.

Эти события никак не изменили жизнь в городе и во дворце, все было по‑прежнему, только не было наложницы, сидевшей на обеде с Темурджином.

...Я вернулась в город. На моей шее было ожерелье из восьми нефритовых черепашек. Ши увидел его, достал девятую черепашку и протянул мне. Я хотела ее взять, но он сжал ее в руке и обнял меня.

– Не ищи себя далеко, в других!

Ищи себя в самом себе!..

...Я вернулась в город. На моей шее было ожерелье из восьми нефритовых черепашек. Ши увидел его, достал ДЕВЯТУЮ черепашку и протянул мне. Я хотела ее взять, но он сжал ее в руке и обнял меня.

– Я искал тебя среди людей,

я пытался поймать тебя во сне, но ты

ускользала от меня,

и я рад, что я нашел тебя

живую рядом со мной.

Будь со мной навсегда!

Я буду исполнять свои обязанности

по отношению к другим,

но ты, по велению моему и моего сердца,

останься со мной!..

Наша любовь длилась очень долго, и еще не поставлена точка в этой истории. Благодаря любви Ши достиг совершенства бессмертия и жил в горах Лунхушань вплоть до 1947 г., до обстрела гор, когда его оболочка была разрушена, и он вынужденно должен был отправиться к ВУ‑ЧИ.

Так начиналась история нашей любви, которая длилась вечно с 1184 г. до 1947 г. Это был самый красивый секс. Было испытано множество приемов и практик, через любовь и секс Ши достиг истинного просветления и стал бессмертным.

Наисветлейший, отец Ши, после моего возвращения в Ханчжоу с наследником пригласил меня к себе и имел со мной продолжительную беседу, содержание которой я не могу открыть даже теперь. Но это, безусловно, повлияло на его решение оставить за Небесными Наставниками горы Лунхушань и прилегающие земли, образовав нечто, имеющее в истории аналог в виде Ватикана, только некий китайский даосский теократический Ватикан.

Ну вот и все. Я и гак сказала слишком много, чтобы ничего не сказать...

...Свеча погасла, палочка дотлела. Исповедь окончена. Нежнейший бас бедуина на диске под завывание свирели и капельные клавишные звал меня уйти в пустыню пространства к ВУ‑ЧИ.

...По моим расчетам, я должна догнать его почти в начале пути – дальше мы полетим вместе.

Осталось совсем немного времени, подожди, любимый...

P.S.

...Пальмы, арабские скакуны, тихие стоны песка, пространство... Когда годами смотришь на эти бескрайние пространства, не нарушаемые никакими деталями, то сознание записывает, как пластинку, на глубокие слои подсознания, руководящие нашими поступками: «Все возможно, все возможно – впереди только простор...»

Если годами смотреть на эти пространства и видеть, как Земля соединяется в священном браке с Небом в искусстве желтого и белого, – какая сила снизойдет на посвященного! Что ты видишь? Песок в пустыне? Сбитые копыта лошади или нечесаную холку верблюда? Значит, ты непосвященный.

Посвященные видят возможность властвовать над этим миром. Эта власть приходит, но как использовать ее? Что было бы с миром, если бы прекрасная Лянь не вошла однажды в полевую юрту Чингисхана?

Для Чингисхана прогулка по Ханчжоу была всего лишь одним из самых прекрасных шаманских путешествий. Часто Чингисхану снилось, как он едет вместе с Ши по лунной дорожке. На Ши была тончайшая, почти ювелирная кольчуга с узорами из желтых цветков на фоне цвета перьев зимородка нежно‑бирюзовых тонов с лазоревыми переливами. Он ехал на белоснежной кобыле с золотыми лотосами в гриве и хвосте, которые изливали нежный искрящийся свет. Воины весело болтали о вечности. На фужуновой поляне они спешились и отпустили лошадей, продолжая беззаботно болтать о Благой Силе. А в это время Богиня Сиванму с улыбкой наблюдала, как белоснежная кобыла с золотыми лотосами и вороной жеребец резвятся на прекрасной небесной поляне, паря над ней и не задевая копытами золотисто‑фиолетовые цветы...

 

[1] «Телега» – последнее из 28 китайских зодиакальных созвездий, последнее из 7 созвездий Красная Птица южного сектора неба. – Прим. переводчика

 

[2] Игра слов: «Бао» по‑китайски означает «драгоценность».

 

[3] Около 10 метров.

 

[4] Животное «пася» – шестой сын царя драконов.

 

[5] Лимонник китайский.

 

[6] «Книга Перемен».

 

[7] Дао Юаньмин.

 

[8] Теперь город Кайфын.

 

[9] Гуйхуа – коричное дерево из семейства лавровых.

 

[10] Ху – одно из кочевых племен некитайской национальности, обитающее к северу от Китая.

 

[11] Веселые дома.

 

[12] 1180 г.

 

[13] 1000 ли равна примерно 500км.

 

[14] Около 71 метра

 

[15] «Шихуан» по‑китайски означает «Первый император».

 

[16] Стать монахиней женщина могла только после сорока лет.