Знакомство с шоколадным городком

Ух, какие сладости окружали нас в Шоколадном городке!

Мы жили в огромном десятиярусном торте. Наверху, на крыше торта, круглый год цвели кремовые розы. Нам были отведены в торте три лучшие комнаты‑люкс на третьем этаже, как повернешь на лестнице направо.

В комнате встретил нас – кто бы вы думали? – Цыпленок. Оказывается, он давно уже был тут и от скуки съел два шоколадных стола, миндальный стул с орехами и ножку от миндального дивана.

Но еще было довольно много хорошей мебели: сдобные кресла, диваны и кровати из пирожных буше с зефиром да еще два бисквитно‑фруктовых телевизора, установленных в гостиной и в отдельной особенно сладкой комнате.

В этой сравнительно маленькой комнате, стены которой были заглазированы помадкой и фруктами, под самым потолком кружился ветер из сахарной пудры. И все время играла тихая музыка: тра‑ля‑ля! тра‑ля‑ля‑ля!

В этой комнате поселили меня с Солдатиком. А рядом жили Торопун‑Карапун, Цыпленок и Ложка. Самая большая бисквитно‑минцальная комната была нашей гостиной.

Первые два дня мы ликовали, наслаждаясь сладостями, которые окружали нас. Все можно было съесть. Ешь хоть целый шоколадный стол! Пожалуйста. Никто не будет ругать. А утром принесут новый стол – точно такой же. Каждое утро шоколадные человечки приносили нам новую мебель взамен той, что мы съедали за день.

Но вернусь к началу и расскажу о событиях по порядку – так, как они происходили день за днем.

Я пролез в дыру. За забором была шоколадно‑конфетная свалка – валялись шоколадные двери, куски карамельных труб, поломанные шоколадные рамы, куски леденцов и огромная гора чего‑то коричнево‑лилового. Я подошел, копнул и увидел, что это какавелла.

И тогда я вспомнил. Это было давно, там, в моем детстве, в детской колонии.

Я ВСПОМИНАЮ СВОЕ ДЕТСТВО

Детская колония… Динь‑бом! – звонила церковь в маленьком городке Ташино.

Детская колония – зима, сугробы.

Вторую зиму ходим мы через сугробы по узенькой тропинке. По очень узенькой тропинке. Мы сами ее пробиваем каждое утро. Мы идем через лес. Мы идем по сугробам. Мы идем через лес по сугробам в городок Ташино. Там, в городке Ташино, мы учимся в школе и нас кормят. Нас кормят, а мы голодны. Мы хотим есть. Мы всегда, всегда, постоянно хотим есть.

И вот однажды в детскую колонию прислали какавеллу.

Вы, наверное, не знаете, что это такое?

И мы не знали, что это такое, и мы по очереди бегали в кухню. А там в большой чан, вмазанный в плиту, сыпали, сыпали из мешка хрупкие, мягкие коричневые скорлупки, и они кипели в котле, и воздух делался тяжелым от запаха какао. В этот день нам выдали по куску сахара, и каждый бросил этот кусок в лиловато‑коричневый напиток, и мы пили что‑то очень похожее на какао. На домашнее, довоенное какао. В этот вечер мы вышли из столовой шумные, будто опьянели. Шагая по занесенной снегом тропе, не мерзли. Мы толкались, играли в снежки; с криком и смехом мы бросились к столу в раздевалке, где обычно почтальон оставлял письма. Мне письма не было. Мне давно не было писем. А Витя получил. Получил и перестал смеяться. И дал прочитать мне. Оно так и впечаталось в мою память, – очень коротенькое письмо, написанное нетвердым, мальчишечьим почерком.

«Витя, твой отец, а мой боевой командир, ранен в бою, и я тоже ранен, и мы лежим в одном госпитале. Напиши скорее письмо. Остаюсь – юнга Шура, сын флота».

Витя глядел на письмо, будто оно было длинным и он никак не мог дочитать его до конца. От Шуры это было уже не первое письмо. В одном из них он даже прислал свою фотокарточку.

Витя долго смотрел на письмо, и я понял, что он придумывал что‑то. Что‑то очень важное.

Он подошел к своей кровати, над которой висела фотокарточка юнги Шуры. Снял карточку со стены и положил в карман куртки.

– Ты что? – забеспокоился я. – Зачем ты?!

– Какавелла, какавелла… – говорил Витя с досадой. – Набухались этой какавеллой!

– Ну и что? Вкусно же!

– Они там, на фронте, воюют, – не слушая меня, говорил Витя, – и пушки стреляют, и фашистские корабли в воздух летят‑взрываются… Я не могу больше! Бежим, а? Бежим на фронт!

– Опять поймают и в колонию отправят!

– Это мы глупые были. А теперь у нас вот это письмо будет и фотография – как пропуск. Понимаешь? Как пропуск. К отцу, мол, едем. И к Шурику.

– Я с тобой! – закричал я. – Ведь мы же поклялись как братья!

– Тогда вот что, – сказал Витя тихо и решительно. – Тогда начнем собирать на дорогу: от каждой еды – хоть по корочке…