Знакомство с семейством Бингов

 

Кэйт пришла в себя, но ее лицо еще было осунувшимся и бледным. Девочка чувствовала слабость и тошноту, ей хотелось лишь одного – закрыть глаза и спрятаться от реальности, с которой она не была готова встретиться лицом к лицу, по крайней мере, сейчас. Гидеон отнес Кэйт в тенистое место, подальше от дороги, и осторожно положил на траву. Он вытащил из своего мешка рубаху и сделал из нее подушку. Затем дал Питеру фляжку с водой и сказал:

– Посиди около нее. Мы уже рядом с Бэслоу‑Холлом, домом полковника Бинга. Я найду лошадь и постараюсь вернуться как можно скорее.

Питер машинально взял фляжку. Мир перед ним был каким‑то расплывчатым, и он пока не хотел большей четкости.

– Питер, – сказал Гидеон. – Откуда вы прибыли?

Питер глянул на Гидеона и понял, что нужно рассказать всю правду. Но можно ли Гидеону доверять?

И все‑таки Питер решил послушаться своего внутреннего голоса.

– Если сейчас действительно 1763 год, – медленно произнес Питер, – тогда все мои родные и знакомые живут в будущем, за несколько сотен лет отсюда. Мы с Кэйт явились из двадцать первого века. Не представляю, почему так случилось. Нам надо вернуться назад, но каким образом? Я…

Питер просто больше не мог говорить. Его внезапно охватило отчаяние.

По лицу Гидеона нельзя было прочитать его мысли. Он задумчиво покачал головой и несколько минут ходил туда‑сюда, прежде чем снова заговорил.

– Я не хочу выказать неуважение, но мне трудно поверить в правдивость ваших слов, и все же… сердце подсказывает мне, что вы не лжете. Судьба забросила меня в кусты терновника и сделала свидетелем вашего появления. Я постараюсь помочь вам. Надеюсь, ваше возвращение к своим семьям возможно.

Питер почувствовал, как в нем поднялась волна облегчения и благодарности. Слезы защипали глаза.

– Спасибо, – помолчав, сказал он. – Я вам не вру, Гидеон, – не понимаю всего происходящего, но клянусь вам, я не вру.

Питер проводил взглядом Гидеона и сразу же вспомнил о маме. Она сейчас так далеко – в Калифорнии. Мальчик не виделся с ней почти два месяца. Если маме сообщили об исчезновении сына, как она поступила? Бросила свои дела и полетела на самолете? Или нет? Будет ли она по нему скучать, если он навсегда останется в 1763 году? Потом он вдруг сообразил: если бы папа сдержал свое обещание, то ничего не случилось бы.

 

 

* * *

 

Уже смеркалось, когда Кэйт очнулась. Приподнявшись на локтях, она напилась воды из фляжки.

– Ты в порядке? – спросил Питер. Кэйт кивнула.

– Затеряны во времени, – сказала она чуть погодя. – Как я раньше не догадалась? Все в чудной одежде и так смешно разговаривают.

– Я думал, в Дербишире все так говорят, – усмехнулся Питер.

– Ты поосторожней, – сказала Кэйт. – А мой папа и доктор Уильямсон не изобретали в своей лаборатории машину времени, про такое пишут только в фантастических рассказах. Они просто изучали, как действует гравитация.

– Они еще только будут изучать действие гравитации, – поправил ее Питер.

Воздух был по‑летнему теплым, легкий ветерок ласкал и бодрил. Но дети ощущали на себе дыхание нереального мира, и обоим больше всего на свете хотелось вернуться в морозный январь двадцать первого века. Питер бездумно комкал листок бумаги, который нашел в кармане куртки.

– Ты, как и Сэм, такой же нервный! – резко сказала Кэйт. – Что там у тебя?

Питер развернул мятую бумажку и прочел: «Домашняя работа на Рождество. Представить мистеру Кармайклу 8 января. Написать 500 слов на тему: Мои идеальные каникулы».

Оба прыснули со смеху, но тут же замолкли. Случай свел Питера и Кэйт. Как бы они друг к другу ни относились, обоим было понятно, что теперь надо держаться вместе. Конечно, дети были знакомы меньше двух дней, а для полного доверия этого маловато.

Чуть погодя Питер сказал:

– Слушай, нам может помочь только аппарат, похищенный Дегтярником. Быть может, это и не машина времени, но других вариантов нет. Надо найти Дегтярника, ведь так?

– Не знаю, – ответила Кэйт. – Может, лучше дожидаться здесь… Мой папа во всем разберется. Уверена, он обо всем догадается и обязательно нас найдет.

Питер не разделял оптимизма Кэйт по поводу того, что доктор Дайер осилит путешествие во времени. Но при этом мальчик ощутил укол зависти – ему хотелось, чтобы у него были такие же простые и ясные чувства к отцу.

– Когда я тут лежала, мои очертания не расплывались? – спросила Кэйт.

– Нет, а что?

– Просто проверяю.

Гидеон появился не верхом на лошади, а в открытом экипаже, запряженном двумя гнедыми лошадьми. Рядом с Гидеоном сидела полненькая женщина лет двадцати в строгом черно‑белом платье. У нее на коленях покачивалась корзина, покрытая куском муслина. Золотые кудряшки выбивались из‑под ситцевого чепчика и падали на розовые щеки. Впереди сидел кучер. Он держал спину прямо, как солдат на параде, и кнутом стегал лошадей.

Когда экипаж остановился, Гидеон помог молодой женщине сойти. Оба поспешили к детям, и женщина присела в реверансе перед Питером и Кэйт.

– Это Ханна, – объявил Гидеон. – Личная горничная миссис Бинг. Она принесла вам немного перекусить и одежду, чтобы прикрыть ваш варварекий наряд. – Затем он повысил голос и, глядя в упор на детей темно‑голубыми глазами, стал говорить медленно и очень отчетливо: – Я рассказал миссис Бинг о вашем прибытии в Англию из иностранного государства и о вашей неожиданной встрече с разбойником в Доувдэйле, который отобрал все ваши вещи и одежду. Я также сообщил миссис Бинг о вашем намерении отправиться в Лондон и объяснил, что вам пришлось разлучиться с вашим дядей, уехавшим в Ковент‑Гарден по неотложному делу.

– Да, это правда, – подтвердил Питер таким неестественным тоном, что Гидеону пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. – Ужасный разбойник стащил в Доувдэйле всю нашу одежду.

– Несчастные детки, – запричитала Ханна. – Мистер Сеймур сказал мне, что вас кое‑как одели, но должна вам заметить, глаза мои никогда не видывали такой заморской одежды. Любому было бы совестно появиться в таком наряде в приличном обществе. Но, мистрис Кэйт, вы неважно выглядите. Позвольте мне помочь вам подняться в экипаж. Дайте мне руку, обопритесь на меня.

Направляясь к экипажу, Кэйт с усмешкой оглянулась на Гидеона и Питера. Гидеон наклонился и прошептал Питеру на ухо:

– Я не считаю разумным открывать правду о вашем затруднительном положении. Боюсь, половина людей при этом сочла бы вас сумасшедшими, а вторая половина – заколдованными.

Закутанные в шерстяную одежду, покачиваясь в ритме движения экипажа, Питер и Кэйт слушали грохот колес и размеренное цоканье копыт. Мимо проплывал дикий пейзаж Дербишира, освещенный заходящим солнцем. Содержимое корзинки, состоявшее из хлеба, соленого белого сыра и жареного цыпленка, полностью удовлетворило зверский аппетит детей. Хотя Ханна считала это легкой закуской. Служанке хотелось узнать, не был ли этот разбойник Недом Портером и хорош ли он собой. Вспомнив Дегтярника, Питер сказал Ханне, что разбойник безобразен, как свинья, у него громадный нос, и сальные черные волосы и от него воняет. Похоже, Ханна разочаровалась.

Когда показался широкий каменный фасад Бэслоу‑Холла, Питер услышал напряженное дыхание Кэйт и почувствовал ее руку на своей. Перед ними был симметричный фасад правильных пропорций, как у игрушечных кукольных домиков. В лучах заходящего солнца сооружение производило сильное впечатление. Длинная изогнутая дорога пролегала через большой парк, засаженный величавыми вязами.

– Это моя школа! – прошептала Кэйт на ухо Питеру. – Я сюда хожу в школу! Просто не верится!

Под колесами захрустел гравий, и экипаж остановился перед лестницей, ведущей к двум внушительных размеров блестящим дверям.

– Ух ты, – удивилась Кэйт, – теперь это выглядит не так хорошо.

– Не будет выглядеть так хорошо… – поправил ее Питер.

– Это ты будешь выглядеть не очень хорошо, если будешь умничать, – прошептала в ответ Кэйт.

Когда они выбирались из экипажа, из‑за утла дома выскочил маленький светловолосый мальчик. От удивления он остановился с открытым ртом, а кожаный мяч выпал из рук и покатился к Питеру и Кэйт.

– У нас гости, мастер Джек, – выпалила Ханна. – Может, вы подойдете и пригласите их в дом?

Малыш стоял, уставившись на незнакомцев, и молчал. Потом попятился.

– Привет, – сказала Кэйт, наклонившись к малышу. – Меня зовут Кэйт, а это – Питер.

Питер подошел к мячу.

– Можно на минутку взять твой мяч?

Он снял куртку и расставил руки в стороны для равновесия. Ногой подбросив мяч на уровень глаз, пару минут мальчик удерживал мяч в воздухе – сначала ступнями, затем коленом. В конце концов легким ударом Питер послал его себе за спину, изогнулся и ловко поймал его сзади на шею. Восхищенный мастер Джек врос в землю, он никогда еще не видел такой искусной игры. На Кэйт это тоже произвело впечатление, хотя она себе в этом и не желала признаваться.

Джек помчался вперед и выхватил мяч у Питера.

– Мне нравится твоя игра, – сказал он. – Теперь я сам хочу поиграть. – Малыш улыбнулся Питеру, и на его щеках появились ямочки. Затем его внимание привлекла куртка Питера, он протянул руку и потрогал ее.

– Это что такое? – спросил он в изумлении, поглаживая оранжевый нейлон и дергая металлическую молнию.

– Что за манеры, Джек? – раздался красивый женский голос. – На наших гостей напал разбойник и украл все их хорошее платье.

– Бедняжки, – быстро сказал Джек и тут же добавил, усмехнувшись: – Хотел бы я тоже встретиться с этим разбойником.

– Ну что ты, Джек, – ответил женский голос. – Этого нельзя желать.

Питер обернулся. К ним шли две женщины: одна – красивая, величественная, в чудесном синем шелковом платье, а следом за ней – няня, которая несла ребенка, завернутого в кружевную шаль. Платье леди было потрясающе широким. Наверное, весит целую тонну, подумал Питер. Если бы она стояла на тротуаре, то там никто не мог бы пройти. Питер занервничал. Это, должно быть, хозяйка Гидеона, достопочтенная миссис Бинг. Что нужно говорить этой знатной леди? Как себя вести? Гидеон и Кэйт стали рядом с Питером.

– Кланяйтесь! – прошептал Гидеон.

Питер изобразил поклон, хотя не знал, что делать с руками и ногами. Если миссис Бинг и заметила его неловкость, то не подала виду. У Кэйт получилось лучше, нечто вроде реверанса: у нее ноги были спрятаны под длинной юбкой, и она просто подогнула колени.

– Добро пожаловать в Бэслоу‑Холл, – сказала достопочтенная миссис Бинг. – Сожалею, но хозяин дома, полковник Бинг, не может приветствовать вас. Он недавно отбыл в Америку в свой полк. Нецивилизованная страна, но он обязан исполнить свой долг во имя Англии и короля Георга. Подойдите, мистер Сеймур, представьте мне наших гостей.

– Позвольте представить вам мистрис Кэйт и мастера Питера Скокка, – сказал Гидеон. – Увы, разбойник забрал у них все, оставив без средств к существованию. Он утащил также одну чрезвычайно ценную вещь, и ее необходимо вернуть. Им пришлось разлучиться со своим дядей, уехавшим в Лондон по неотложному делу.

– В самом деле печальная история. Сегодня у нас обедает мой кузен, преподобный Ледбьюри. Вы должны описать ему отвратительного человека, совершившего это преступление. К сожалению, в наши дни Дербишир наводнен разбойниками, грабителями и всяческими негодяями. И тем не менее, как говорит преподобный Ледбьюри, мы не должны в страхе сидеть по домам, пусть даже в стране совершается так много зла. Могу я спросить, вы брат и сестра?

– Нет! – почти в один голос воскликнули Питер и Кэйт.

– Мистрис Кэйт и мастер Питер кузены, – поторопился сказать Гидеон.

– Понятно. И где же живут ваши семьи?

Гидеон и дети переглянулись от неожиданного вопроса.

– Наши поместья в Германии, около Франкфурта, а также на севере Шотландии, – пробормотал Питер, решив представиться на всякий случай богатым.

– У меня есть родные в Шотландии, – сказала миссис Бинг. – Возможно, мне известно и ваше поместье. Как называется самый ближний город?

– Он называется… – в легкой панике ответил Питер, – Глэнадарри.

Он очень надеялся, что такого города нет и в помине!

– Нет, не знаю. Жаль, что здесь нет полковника Бинга – он бы с радостью побеседовал с вами по‑немецки. У него большие способности к языкам.

– Да, жаль, – сказал Питер с облегчением.

От дальнейших расспросов их спас маленький Джек Бинг, которому наскучили все эти разговоры.

Малыш попытался повторить игру Питера с мячом. Он подбросил мяч слишком высоко и попал в окно. Стекло не разбилось, а мяч поймал высокий черноволосый мальчик, появившийся из‑за дома.

– Если ты будешь разбивать стекла, придет палач Джек Кетч и заберет тебя, – протяжно сказал высокий мальчик и изобразил петлю: сжав свою шею обеими руками, он стал хрипло дышать, потом вывалил язык и закатил глаза так, что были видны только белки. Джек подбежал к маме и уткнул голову в ее длинную шуршащую юбку, а черноволосый мальчик расхохотался. Питеру мальчишка сразу не понравился, но нужно признать, что удушение он изобразил очень похоже.

– Дурная шутка, Сидни. Разбить окно – это серьезный проступок. Очень хорошо, что ты не учишь этому Джека. – Миссис Бинг обернулась к Гидеону. – Но все же подобное наказание было бы чрезмерно жестоким, вы согласны, мистер Сеймур?

– Да, мадам, хотя я видел многих негодяев, повешенных в Тибурне и за менее серьезные преступления.

– Я вижу, вы откровенны в разговоре, мистер Сеймур. Это качество может оказаться очень ценным, когда вы будете помогать в поместье в отсутствие полковника. Мой брат Ричард пишет, что вы надежны, находчивы и внушаете людям доверие. Я рада воспользоваться его советом и предлагаю вам здесь служить. Вы можете обсудить вопрос об оплате с преподобным Ледбьюри. Как я понимаю, вы готовы немедленно приступить к своим обязанностям?

– Готов, мадам. Я вам очень благодарен. – Лицо Гидеона расплылось в широкой улыбке, и он схватил сзади руку Питера и сжал ее от радости. Должно быть, ему действительно нужна эта работа, подумал Питер.

Миссис Бинг открыла сумочку, сшитую из того же шелка, что и платье, вынула оттуда письмо с восковой печатью и протянула Гидеону.

– Вот письмо. Оно прибыло только вчера. Гидеон принял письмо с легким поклоном и положил в карман.

– Выходит, вы часто бывали в Тибурне, мистер Сеймур?

– Лорд Льюксон, мой прежний хозяин, никогда не пропускал день повешения. Он говорил, что при виде умирающего человека острее ощущаешь себя живым. Лорд Льюксон брал места под навесом, моим же делом было исполнять желания его многочисленных гостей. Французский повар лорда Честерфилда подавал всей компании сладости и прекрасное вино.

– Очаровательно! Боюсь, в Бэйкуэлле вы не увидите ничего столь волнительного. Мы здесь живем очень мирно, для некоторых – даже слишком мирно. – Она встретилась взглядом с Сидни.

– Хотелось бы мне, мадам, больше никогда в жизни не видеть Тибурна, – ответил Гидеон.

– Тогда, надеюсь, вы и не увидите, – произнесла достопочтенная миссис Бинг.

Снова обратившись к Питеру и Кэйт, она сказала:

– Я была бы рада, если бы вы пожили в Бэслоу‑Холле, послав в Лондон своему дяде весть о своем пребывании здесь. Однако послезавтра преподобный Ледбьюри везет Джека и Сидни к моему брату Ричарду, который живет в чудесном месте, в Линкольн‑Инн‑Филдс. Вы можете отправиться в Лондон вместе с ними. В карете хватит места для шестерых.

– О, спасибо! – воскликнула Кэйт. – Так здорово! Да, пожалуйста!

– Это просто блестяще! – выпалил Питер, но, увидев выражение лица миссис Бинг, добавил: – Я имею в виду, мы так благодарны вам за ваше милостивое предложение… отвезти нас.

После этой фразы миссис Бинг задумалась, из какой же части Шотландии происходят эти дети.

– Что ж, вот все и устроилось, – сказала она. – Я сообщу преподобному Ледбьюри еще о двух пассажирах.

– Мама, – перебил ее Сидни. – Если во время нашего пребывания у дяди Ричарда будет такой день повешения, я мог бы попросить преподобного Ледбьюри повести меня в Тибурн?

– Нет, Сидни, я запрещаю тебе делать подобные вещи.

Миссис Бинг приказала Ханне приготовить для гостей комнаты и подать им легкий ужин. Ливрейный лакей в туго завитом белом парике провел Питера и Кэйт через вестибюль в столовую, отделанную добротными дубовыми панелями. Лакей встал в сторонке, готовый к услугам. Ни Питер, ни Кэйт не могли сообразить, полагается ли им с ним разговаривать. Кэйт пыталась улыбнуться лакею, но он уставился на что‑то позади нее. Дети сидели в полном молчании. Вскоре появилась кухонная служанка в накрахмаленном белом переднике поверх поношенного серого платья. Она несла серебряный поднос, уставленный блюдами. Кэйт не могла не заметить, что служанке определенно не мешало бы помыться. Когда та наклонилась, ставя перед ними еду, Кэйт увидела черную полоску грязи на ее воротничке. Питер и Кэйт молча сидели, ощущая какую‑то неловкость: им было непонятно, то ли самим положить себе еду, то ли ждать, когда их обслужат. На столе стояли чаша с дымящейся капустой, пирог с золотистой корочкой и красивое китайское блюдо, наверное, с тушеным мясом – в сероватом бульоне колыхались куски чего‑то бледно‑серого. Когда Питер заметил в бульоне островки застывшего жира, он взял кусок пирога. Подошел лакей, взял тяжелый половник и обратился к Кэйт:

– Тушеный карп или пирог, мэм? – справился он, склонив голову.

Кэйт не могла решиться.

– Хм… мм… а ты как думаешь, Питер?

– Я часто ловил карпа, но никогда не ел. Кажется, пахнет тиной… – прошептал он.

– Пирог выглядит симпатичным, – радостно сказала Кэйт лакею. – С чем он?

– С головой теленка, мэм. Любимый пирог семьи Бингов.

Кэйт сглотнула, и они с Питером обменялись отчаянными взглядами.

– Можно мне немножко капусты и рыбы?

– И мне то же самое, пожалуйста, – сказал Питер.

Волнения этого дня ужасно утомили детей, поэтому они ели молча. Карп был съедобным, но невкусным – Кэйт все‑таки ухитрилась его проглотить, а Питер так и отодвинул тарелку в сторону. Кухонная служанка принесла куполообразный холм пудинга. Он был обсыпан миндалем и напоминал ежика. В руках служанки пудинг так дрожал, что Кэйт рассмеялась.

– Как живой! – сказала она и добавила с подозрением: – А из чего он сделан?

С ужином было покончено, и ребята с облегчением последовали за Ханной в свои комнаты. Когда они поднимались из холла с черно‑белым мраморным полом вверх по широкой лестнице, на них из золотых рам поглядывали члены семейства Бингов. Какой стыд, думала Кэйт, через две с половиной сотни лет пол здесь будет из серого линолеума, а в холле рядами будут стоять шкафчики для одежды и валяться горы забытых кроссовок.

Гидеон остался в одиночестве в своей комнате на чердаке. Он впервые за неделю плотно поел. Сняв сапоги, бросился на кровать, блаженно потянулся и вспомнил о письме, данном ему миссис Бинг. Он сел на край кровати и при свете свечи стал читать. Когда глаза добежали до конца страницы, чувство удовлетворения сменилось на его лице сначала страдальческим, а потом злобным выражением. Гидеон скомкал письмо и швырнул его в стену.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

История Дегтярника

 

Питеру нашли красный сюртук, надеваемый обычно на охоту. За завтраком на сюртук капнуло растаявшее масло с горячего оладушка. Питер пытался незаметно промокнуть пятно салфеткой, но жир уже проступили на рубашке. Питер потянул воротник, подвязанный узорчатым бантом. Через высокие окна был виден обширный газон, залитый солнечным светом. День обещал быть жарким. Неужели заставят носить такую одежду целый день? Питер уже запарился, еще и бриджи просто врезаются в колени. Что же такого варварского в обычной майке? Сидни и Джек, похоже, чувствовали себя неплохо. Наверное, уже привыкли.

За столом не было взрослых, завтракали лишь восемь детей Бинг, не считая крошку, которого Питер видел прошлым вечером. Питеру представили всех детей по очереди, но он тут же забыл их имена. Все эти Эммы, Софи, Элизабет и Речел были настолько разговорчивыми, что становилось немного не по себе. За их локоны, ленточки и каскады кружев, должно быть, отвечала целая армия горничных. Несмотря на обильное употребление лавандовой воды, по столовой распространялся запах немытых тел. Питер понял, что еще не появились дезодоранты и душ, и вполне естественно каждому обладать своим собственным запахом…

Шестеро сестер Бинг тепло встретили Питера. Они расспрашивали, хорошо ли он спал, интересовались, не жил ли он за границей, поскольку у него очень странная речь. Но вскоре сестры оставили его в покое, предпочитая поговорить о красавчике мистере Сеймуре, который будет помогать маме вести дела в поместье, пока папа в Америке.

Старший из детей, Сидни, сидел во главе стола и пристально смотрел в окно, выражение его лица с полуприкрытыми глазами говорило о том, что вся эта болтовня его абсолютно не интересует. Маленький Джек сидел напротив Питера, его внимание было поглощено пылинками, танцующими в узком луче света. Он то и дело поднимал вверх пухлый пальчик и следил за движением пылинок. Это напомнило Питеру рассказ доктора Дайера о темной материи.

Когда Ханна и кухонная прислуга, девочка лет двенадцати‑тринадцати, внесли свежие булочки, сестры Бинг потребовали, чтобы им сказали, где будет жить мистер Сеймур. Ханна ответила, что он будет жить здесь, в Бэслоу‑Холле, пока не будет готов Хоторн‑Коттедж.

Тут наконец заговорил Сидни.

– Не понимаю, почему девочек так интересует мистер Сеймур. Он ведь не джентльмен. На самом деле он чуть больше, чем слуга. Папа говорит, что люди нашего уровня должны избегать лишних контактов с нашими… с теми, кто ниже нас по положению.

Если бы одна из старших девочек, вспыхнув от смущения, не воскликнула: «Сидни!» – Питер не увидел бы, что Сидни смотрит в упор на него. Неужели Сидни считает Гидеона и Питера недостойными достопочтенного семейства Бинг?

Питер сразу не смог сообразить, что на это ответить, а Сидни уже бросил салфетку и извинился, выходя из‑за стола.

– Оставляю вас этим леди, сэр, – сказал он, резко кивнув Питеру.

«Что он о себе воображает? – подумал Питер. – И почему говорит так, будто у него во рту мячик для пинг‑понга? Я не сяду рядом с ним во время поездки в Лондон».

– Пожалуйста, не обращайте внимания на нашего брата, – сказала одна из девочек Питеру. – Когда папа бывает в отъезде, Сидни считает себя главным мужчиной в доме. – Сидни всегда ужасно важничает, – добавила другая, – дома папа или нет.

На нее зашикали сестры.

– Я уверен, что Сидни не хотел сказать ничего плохого, – слукавил Питер.

Ему стало неуютно среди этих людей восемнадцатого века. Кэйт до сих пор не появлялась. Тут открылась дверь, быстро вошла Ханна и повела девочек на урок к гувернантке.

– Вы можете спокойно заканчивать завтрак, мастер Питер, – сказала Ханна. – Маленький Джек составит вам компанию, пока не появится мистрис Кэйт. Мы перерыли весь дом в поисках корсета, который пришелся бы ей впору.

– Что такое корсет? – спросил Питер Джека, когда Ханна ушла.

Джек захихикал и спрятал лицо за салфеткой.

Когда вошла Кэйт, Питер и Джек сидели за столом и кидали хлебные катышки в кувшин из‑под молока. Дети двадцать первого века взглянули друг на друга и прыснули от смеха.

– Смотри, – сказал Питер, – они не нашли туфли моего размера, пришлось при белых чулках и бриджах надеть кроссовки. Глупо, правда?

Кэйт приподняла длинную юбку, под ней тоже были кроссовки. Питер покатился со смеху.

– Лакей спрашивал, что значит странное слово «кроссовки». Он предположил, что их носят в наказание.

– И что ты ответил?

– Я сказал, что он угадал – плохие дети в нашей семье должны носить такую обувь, чтобы тренироваться и стать хорошими.

– Не смеши, а то задохнусь! – Кэйт вздохнула. – На меня напялили какую‑то кожаную штуку и затянули ее шнурками на спине. Мне кажется, у меня ребра сломаются.

– А, вот что такое корсет.

– Откуда ты знаешь, как это называется? – удивилась Кэйт.

– О, это всем известно, – усмехнулся Питер.

– Тут есть зеркало? – спросила Кэйт. – Интересно, как я выгляжу.

Она осмотрела комнату и увидела над камином большое зеркало в позолоченной раме. Когда она подтащила стул, чтобы встать на него, Джек пронзительным голосом заявил:

– Вы выглядите очаровательно, моя дорогая.

– Так твой папа говорит твоей маме? – спросила Кэйт, стараясь быть серьезной.

– Да, – и тут личико Джека сморщилось, и он заплакал. – Я хочу, чтобы папа вернулся домой, – всхлипывал Джек.

Кэйт обняла его за плечи:

– Я тебя понимаю.

– Сколько тебе лет, Джек? – спросил Питер.

– Пять. Я очень болен.

– Да ну? – удивился Питер. – Ты вовсе не выглядишь больным.

Джек схватил руку Питера и приложил к своей шее. Там и вправду была небольшая припухлость.

– А что, это болит?

– Нет.

– Ну, уже хорошо, – подбодрил Питер. Взобравшись на стул, Кэйт придерживала юбку и старалась удержать равновесие, пока изучала свое отражение. Ее одели в платье из мягкого зеленого шелка. На лифе, окаймленном кружевами цвета слоновой кости, вышиты розовые розочки. Волосы высоко подняты, концы прядей завиты в локоны и тщательно уложены вокруг лица. Прекрасно!

– Жаль, фотоаппарата нет – показать бы это маме, она всегда пытается заставить меня носить платья, – голос Кэйт сорвался. – Как ты думаешь, мы когда‑нибудь…

– Ты увидишь маму, – быстро сказал Питер. – Мы найдем путь обратно.

Питеру не хотелось, чтобы Кэйт плакала. Кэйт кивнула и постаралась улыбнуться.

– Тебе тоже не хватает твоих родных.

– Да… но у моих мамы и папы всегда какие‑то дела.

– Но ты же не чувствуешь себя одиноким? – спросила Кэйт.

– Я… могу и сам о себе позаботиться.

 

 

* * *

 

– Я разговаривал с вашей гувернанткой, мисс Стейн, – сказал детектив инспектор Уилер. – Она сказала, что Питер был очень расстроен в утро исчезновения.

Инспектор встретился с родителями Питера в отеле «Павлин» за ланчем. Это была его ошибка: испытывая зверский голод, он мог съесть свой стейк с картошкой, поскольку мистер и миссис Скокк отодвинули свои тарелки, даже не прикоснувшись к еде.

– Вы мне очень помогли бы, если бы припомнили свою ссору с сыном. Учитывая то, что сказала мисс Стейн, я думаю, мы должны обсудить возможность побега Питера.

Миссис Скокк с тревогой посмотрела на мужа.

– Что за ссора? – спросила она. – В чем дело?

Отец Питера сжал челюсти, стараясь сохранить спокойствие.

– У меня была встреча, которую я не мог отменить. И я… снова перенес празднование дня рождения Питера. Ему это не понравилось. Он сказал, что ненавидит меня… Не надо так на меня смотреть! Если бы не твоя работа в Лос‑Анджелесе, ничего этого не случилось бы!

Миссис Скокк уронила руки на колени, опустила голову и закрыла глаза. И тогда муж накрыл ее руки своими.

– Я не то сказал. Прости. Я сам во всем виноват.

Миссис Скокк покачала головой и посмотрела на инспектора Уилера.

– Я знаю своего сына, – сказала она. – И не верю, что Питер мог сбежать. Он бывает злым, как и его отец, но быстро остывает и жалеет о своих поступках. Но он не мог сбежать. Это не в его характере. Я в это не верю.

 

 

* * *

 

После ланча миссис Бинг пригласила Питера и Кэйт в сад. Она объяснила, что у них существует семейная традиция – сажать дерево в честь рождения каждого из детей.

Трехмесячный Александр Бинг наблюдал за церемонией, сидя на руках у няни. Два садовника удерживали на весу небольшое вечнозеленое дерево, пока все дети бросали по комку земли в приготовленную для деревца ямку.

– Полковник попросил мистера Пауэлла из Холборна прислать нам это дерево. Я никогда не видела ливанского кедра, но мистер Пауэлл заверил полковника в долговечности и величественности этих деревьев. Он гарантирует, что дерево переживет всех нас.

– Да, – задумчиво сказала Кэйт. – Через сотни лет дети все еще будут играть в тени его прекрасных раскидистых ветвей. Они будут есть свои завтраки, прислонившись спиной к его массивному стволу. И если не испугаются быть пойманными, даже вырежут на его коре свои инициалы. Я живо вижу эту картину.

– Славная речь, мистрис Кэйт, спасибо, – сказала миссис Бинг. – А теперь я должна закончить приготовления к вашему завтрашнему путешествию. Ханна нашла вам одежду для смены, чтобы взять с собой в Лондон. Я предлагаю вам сегодня отдохнуть в саду – ваше путешествие будет долгим и не очень комфортабельным.

Когда миссис Бинг возвращалась в дом, дети увидели идущего к ней Гидеона. Сняв свою треуголку и низко поклонившись, он сосредоточенно что‑то сосредоточенно говорил миссис Бинг. Она внимательно слушала. Гидеона не было слышно, потому что тот стоял спиной к детям, но ветер доносил до них ясный, звучный голос миссис Бинг.

– Ах, какая неудача, мистер Сеймур. Скоро сбор урожая, и я рассчитывала на вашу помощь. А нельзя ли отложить ваше дело?

Гидеон покачал головой и снова заговорил.

– Тогда, разумеется, вы должны ехать. Я была бы не я, если бы посоветовала вам обратное. Поторопитесь и возвращайтесь как можно скорее.

Гидеон поцеловал ее руку.

– По крайней мере, – сказала миссис Бинг, – мне теперь будет спокойней, поскольку еще один мужчина будет сопровождать наших путешественников. Я так нервничаю из‑за всех этих разговоров о разбойниках. Преподобный Ледбьюри – храбрый, как лев, но мне совсем не хотелось бы проверять его храбрость пистолетами разбойников с большой дороги. Ведь Сидни, несмотря на его важничание, все еще ребенок.

Миссис Бинг вошла в дом, а Гидеон направился к Питеру и Кэйт. Он всегда казался спокойным, и даже когда спешил, по его виду нельзя было этого заметить.

– Я не виноват, что подслушал, – выпалил Питер. – Вы едете с нами в Лондон?

– Да, похоже, мы еще раз последуем одной дорогой. Миссис Бинг довольна, что я буду вас сопровождать.

– Да! – Питер сделал выпад кулаком в воздух.

– Ура! – воскликнула Кэйт. Гидеон выглядел очень довольным.

– Я счастлив, что буду путешествовать вместе с вами. У меня в Лондоне дела. Мистрис Кэйт, вы выздоровели?

– Да, я чувствую себя гораздо лучше, спасибо.

– Ну и хорошо. Платье миссис Бинг вам очень идет. А ты, Питер… я с трудом тебя узнал. Ты выглядишь совершенным джентльменом, хотя пара приличных ботинок улучшила бы картину!

– Я рад это слышать, потому что за завтраком Сидни, в сущности, сказал, что я не достоин сидеть с ним за одним столом.

Гидеон рассмеялся.

– Бинги – старый, уважаемый род, однако их не бывает в списке гостей половины знатных семейств. Поэтому вполне понятно, что старший сын получает удовольствие, утверждая свое превосходство при любой возможности.

– Значит, и вы не считаете меня джентльменом? – Питер почувствовал смутное раздражение.

Глаза Гидеона сверкнули, и он сдержанно ответил:

– Джентльмен тогда джентльмен, когда он поступает, как джентльмен. Скоро мы все узнаем…

– Гидеон, – перебила его Кэйт, – а кто этот Дегтярник, которого нам нужно разыскать в Лондоне?

Улыбка сошла с лица Гидеона, он вздохнул. Было очевидно, что от одного упоминания имени Дегтярника у него испортилось настроение.

– Он – плохой человек. Но это вы и сами поймете. Его боится каждый, кто знает, и на это есть свои причины. Он – прихвостень… могущественного человека. Если ему нужно кого‑то найти, он обязательно найдет. И у него есть привычка немножко поиграть с тем, кого он нашел, как кот играет с мышью… Дегтярник очень упрямый. Господи, до чего же он упрямый! Начав какое‑то дело, он всегда доводит его до конца. Вам следует быть осторожнее с ним. И не пытайтесь его перехитрить.

– Как все это ужасно! – воскликнула Кэйт. – И такого человека мы будем разыскивать? А если у нас нет того, чего он захочет? Что нам тогда делать? Ой, как все плохо!

– Только подумаю о нем – и у меня мурашки по коже, – признался Питер. – Мне вовсе не хочется снова с ним встречаться.

– Я хорошо знаю его жизнь, – сказал Гидеон. – Нет ничего удивительного, что он зол на весь мир.

– А почему? Что с ним случилось?

– В такой славный солнечный денек не хочется рассказывать эту жуткую историю.

– Нет, расскажите! – воскликнул Питер. Гидеон противился, но Кэйт, которая и сама была весьма упрямой, убедила его, что лучше знать правду, не то их воображение разыграется, и по ночам их будут мучить кошмары.

Все трое уселись на траву у живой изгороди, и Гидеон рассказал историю Дегтярника.

Дегтярник жил в маленькой деревне. Он был старшим в семье, и жизнь у него была нелегкой. В те дни его звали – Натаниель. Он был еще совсем маленьким, когда умер отец. Деньги зарабатывала только его мать, искусная вязальщица. Натаниель обычно был предоставлен самому себе и почти всегда хотел есть. Вскоре он начал воровать еду и к тому времени, когда стал подростком, уже был мелким воришкой. Он не жадничал, был весьма ловким и осторожным, старался, чтобы его не поймали: здесь – несколько пенни, там – старый пиджак, укутаться от холода, тут – цыпленок на обед, но его угрюмый вид настраивал людей против него.

Однажды январской ночью на окраине деревни кто‑то напал на прохожего, избил, ограбил и бросил умирать несчастного. Когда пострадавший очнулся, он обвинил в преступлении Натаниеля. Тот клялся, что никогда в жизни не встречал этого человека. Однако, несмотря на отсутствие свидетелей, Натаниеля посчитали виновным и приговорили к повешению. Ни его мать, ни братья и сестры, боясь публичного стыда и вида страданий близкого человека, при казни не присутствовали. Натаниель встретил самый страшный момент своей жизни в полном одиночестве. Тогда ему едва исполнилось четырнадцать лет.

Юношу вешали в холодный январский день. Замерзший палач не стал ждать положенные тридцать минут, чтобы обрезать веревку и опустить на землю казненного. Тело Натаниеля по обычаю накрыли пропитанной дегтем тканью и привязали к столбу на окраине деревни, в поле, в назидание дурным людям.

На другой стороне поля, в освещенном свечами зале, плясали и веселились деревенские жители. На улице дул злой холодный ветер, в окна хлестал дождь. Уставший фермер, возвращавшийся с рынка, проезжал на лошади мимо Натаниеля и услышал стон. Фермер всмотрелся в темноту, увидел омерзительное грязное создание, качающееся на сильном ветру, и завизжал от страха. Больше всего ему хотелось поскорее уехать, но он решил, что должен хотя бы обрезать веревки и опустить негодяя на землю. Так он и поступил. Натаниель соскользнул вниз, а фермер в страхе помчался домой.

Почти без сознания и полуослепший от дегтя, Натаниель ухитрился подняться на ноги. Шагая на свет свечей и топот танцующих, он пересек поле и ввалился в зал. Музыка и разговоры мгновенно стихли. Раздались вздохи и крики, а потом наступила тишина. Сквозь слезы Натаниель увидел испуганных жителей деревни, которых он знал всю жизнь, но теперь они пятились от него с выражением ужаса и отвращения на лицах. Шея Натаниеля чудесным образом не сломалась, но была жестоко изуродована, и потому голова его неестественно клонилась набок. Ему было неимоверно трудно говорить, но он все‑таки пытался что‑то сказать. Он подошел к своим соседям, но ни одна живая душа не пожелала прийти ему на помощь. Вскоре собравшиеся со всех ног бежали в зимнюю ночь, прочь от появившегося с того света чудовища. Оставшись в одиночестве, Натаниель завыл, в полной мере осознав, как жесток мир.

Когда Гидеон окончил свой рассказ, дети некоторое время задумчиво молчали, даже в этот теплый солнечный день их пробирала дрожь.

– Вот почему, – в заключение сказал Гидеон, – его зовут Дегтярник. Он не ведает страха, поскольку лицом к лицу повстречался с самым худшим, с чем может встретиться человек, и все‑таки выжил. Он никого не боится, и никого не жалеет. Ему не знакомо сострадание. Мне не хотелось бы вспоминать его поступки. Сердца многих