Григорий Владимирович Абрамян

Григорий Владимирович Абрамян

Кто взял фальшивую ноту?

 

 

Григорий Абрамян

Кто взял фальшивую ноту?

 

 

 

СТАРАЙТЕСЬ НЕ БИТЬ СТЕКЛА!

 

Мне всю жизнь не везет. Возьмусь пришивать пуговицу – иголка теряется. А потом оказывается – я на ней сижу. Станем с ребятами кататься на велосипеде, дойдет очередь до меня – обязательно камера лопнет или седло отвалится. Если во дворе драка, то мне всегда достается по физиономии. Даже если я – случайный прохожий.

Ну, о чем говорить? Не везет – и все тут!

Возьмите хотя бы всю эту историю. Началась она с новоселья…

В самом конце августа наш кривой Арбатский переулок улетучился вместе с пылью, поднятой бульдозерами, и мы переехали в десятиэтажный кирпичный дом.

Сразу же за нашим новым домом, вдоль шоссейной дороги, тянулся огромный пустырь, а на горизонте виднелся синий лес.

Вот на какую окраину нас занесло!

В первый же день мы облюбовали для игр большую, хорошо асфальтированную площадку. Она находилась в коротком широком переулке, между двумя домами – нашим и соседним.

Площадка понравилась всем.

– Лучшего места для футбола не найти, – сказал мой друг Женька Тюнев. – В воскресенье мы проведем здесь главный матч сезона…

На площадку и на пустырь выходило десятка два полуовальных окон первого этажа.

За стеклами не маячили горшки с цветами и не колыхались тюлевые занавески. Подоконники покрывал толстый слой пыли.

Это было огромное пустующее помещение.

Повисая на карнизах, мы заглядывали в окна и гадали: что же здесь будет?

Как‑то возвращались мы из школы. Смотрим – комендант нашего дома Уточкин входит в таинственное помещение. И дверь оставляет незапертой.

– Вперед на разведку! – крикнул Женька.

– Всем сразу нельзя, – сказал Васька. – Пусть лучше пойдет…

– Кто? – невольно воскликнул я, предчувствуя недоброе.

– Бросим жребий, – сказал долговязый Костя и подмигнул ребятам. – Кому выпадет, тот и пойдет.

Бросили.

Попался, конечно, я. И ничуточки не удивился. Еще тогда, когда начали тянуть, я сразу почувствовал, чем дело кончится. Тяну из Женькиной кепки бумажку и почти наверняка знаю: именно на ней крестик, а не нолик. И даже мысленно говорю: «Чего, дурак, тянешь? Брось и тащи другую!»

Но если бы я бросил эту и взял другую, то именно та, другая, оказалась бы с крестиком. Какой же смысл рисковать?

Делать нечего – я покорно подчинился жребию и скользнул в чуть приоткрытую дверь.

Большой светлый вестибюль, вешалку за барьером, вход в глубину помещения – вот что я увидел там, внутри.

Переведя дыхание, я направился вперед и вдруг услышал чьи‑то гулкие шаги.

Уточкин, кто же еще!

Метнувшись в сторону, я юркнул за барьер вешалки. А Уточкин, не задерживаясь в вестибюле, вышел из помещения и запер его. Я бросился к окну.

– Лезь в форточку! – крикнул мне Женька. – Лезь, не бойся, никого нет…

Только было я просунул в форточку голову и плечи, слышу опять голос Женьки:

– Стой! Лезь обратно, прячься!

Я глянул по сторонам и на мгновение застыл: на площадку въехала «Волга». За ней вторая, третья…

Вместо того чтобы воспользоваться советом Женьки, я отчаянно рванулся вперед, свалился вниз головой на карниз и, подхваченный ребятами, скатился на асфальт.

Результат был налицо: я сбил себе коленку, локоть и ободрал щеку.

Зато каким‑то чудом мой прыжок остался незамеченным.

Из машин вышло человек десять. Среди них выделялся высокий мужчина в очках.

Откуда‑то появился Уточкин. Он почтительно встретил приезжих и первый двинулся к помещению, просунул в замочную скважину большой зубастый ключ и гостеприимно распахнул тяжелую дубовую дверь.

Гости пробыли в помещении недолго.

«Волги» развернулись к выезду. Возле одной из машин все с чем‑то поздравляли высокого мужчину в очках. А тот лишь улыбался и повторял: «Да, да! Это чудесный подарок детям…»

Перед тем как сесть в машину, он посмотрел на нас и шутливо сказал:

– Главное, старайтесь стекла не бить!

Дверца захлопнулась, и «Волги», пофыркивая двигателями, укатили.

Уточкин закрыл помещение, подкинул на ладони ключ и положил его в карман.

Мы обступили коменданта и выжидающе смотрели ему в рот.

Сначала он насвистывал, словно рядом никого не было. Потом сказал, не на шутку раздразнив наше любопытство:

– Для вас оно, для вас! В Моссовете уже подписали данный вопрос. Скоро откроем торжественно, с музыкой!

Когда Уточкин ушел, Костя Костин, который был намного старше нас, сказал:

– Эх вы, суслики! Вас надувают, а вы уши развесили. На вашем месте я бы не задумываясь повыбивал все стекла…

Пятилетний Гриша, который вечно следовал за нами по пятам и вмешивался во все, что бы мы ни делали, схватил осколок кирпича и замахнулся.

– Не смей! – воскликнул Женька и отобрал у Гриши камень. – Давайте лучше представлять, где что будет.

Забыв обо всем на свете, мы устремились к пустующему помещению, завладевшему нашим вниманием.

Кочуя от окна к окну, мы распределяли комнаты по своему усмотрению. Вот здесь будет авиамодельный кружок и судомодельный. Здесь – слесарная мастерская и столярная. Мы даже одну комнату подарили девчонкам. Пусть себе вышивают и танцуют, нам не жалко!

– И буфет пусть будет, с мороженым… – мечтательно произнес толстый Васька. – А какой у нас получался спортивный зал!

– Волейбольную площадку расположим справа, – говорил Женька, заглядывая в очередное пыльное стекло. – В этом проеме установим шведскую стенку. А брусья и коня – слева…

– Коня? Какого коня? Покажите! – закричал Гриша. Васька поднял Гришу на уровень карниза.

– Ничего нету, – разочарованно протянул Гриша. – Ты, Женька, обманщик…

 

КУЗЯ‑БАРАБАНЩИК

 

В воскресенье рано утром мы собрались на площадке, чтобы сыграть главный матч сезона. Поставили ворота‑кирпичи. Начертили мелом центральный круг и штрафные площадки. Потом разделились на две команды – я с Женькой – против Васьки, Кости и Гриши.

Женька достал из кармана судейский свисток, а я радостно потирал руки: выигрыш был верный – тягаться с Женькой не мог даже длинноногий Костя.

Но главный матч сезона неожиданно сорвался: на площадку с шумом въехал грузовик с широким кузовом. А в кузове – целый оркестр из пионеров и школьников.

Не успели мы и глазом моргнуть, как откуда‑то набежал народ. Тут были и взрослые, и дети, и дедушки, и бабушки.

Толпа все росла и росла, словно из земли.

Дирижер жестом остановил оркестр, повернулся лицом к публике, и я невольно воскликнул:

– Смотрите, тот самый высокий, что приезжал сюда!

А дирижер поднял руку, призывая к тишине, и громко сказал:

– Дорогие ребята! Вот и сбылась наша мечта. Мы переехали в новое помещение…

Мы с Женькой переглянулись.

Из дальнейшей речи, доносившейся из грузовика, мы поняли, что какая‑то музыкальная школа посягает на помещение, которое мы считали своим.

– Что я вам говорил? – насмешливо спросил Костя.

– Бежим к Уточкину! – воскликнул Женька. – Он же сказал, что в Моссовете вопрос подписали для нас!

Но за Уточкиным и бежать не пришлось. Он был тут как тут. Разнаряженный, словно для праздника. На нас он даже внимания не обратил, хотя мы делали попытки заговорить с ним.

– Принесло откуда‑то, – хмуро озираясь вокруг, пробурчал Женька. – Ждали вас!

– Кто это выступает? – спросил я незнакомого мальчишку в синем берете.

– Геннадий Максимилианович.

– Кто, кто?

– Директор нашей школы.

Все пропало! Если раньше еще можно было надеяться на какое‑то чудо, то теперь при слове «директор» стало ясно: всем нашим планам – крышка.

Вдруг Женька воскликнул:

– Смотрите, барабанщик!

И я увидел в кузове грузовика щуплого подростка, окруженного набором разных барабанов.

– Вот здорово играет! – вырвалось у меня.

– Это наш Кузя, – сказал тот же мальчишка в берете. – Он еще не то может…

– Подумаешь, – небрежно произнес Женька, отворачиваясь от грузовика. – Чего зря стоять? Давайте лучше запускать ракету.

Никакой ракеты у нас не было. Но если Женьке взбредет что‑нибудь в голову, то он ни за что не отступится. Настойчивый он человек, ничего не поделаешь!

Вот и сейчас Женька разыскал в кустарнике кусок водосточной трубы, приладил к ней жестяной наконечник, а в основание втиснул большую консервную банку с несколькими карбидными камушками.

Карбид Женька выменял еще на Арбате, отдав за него четырехцветную шариковую ручку.

Когда ракета была готова, Костя сказал:

– Что же, вы ее собираетесь из рук запускать? Как голубя? Эх вы, неучи! Нужна передвижная ракетная установка!

– Подержи, Федя, – сказал Женька, передавая мне ракету. – Я мигом…

Женька убежал куда‑то, а мы смотрели на то, как оркестранты выпрыгнули из кузова грузовика и унесли свои инструменты в помещение. Потом снова появились на площадке и смешались с толпой учеников, окружавших Геннадия Максимилиановича.

Геннадий Максимилианович говорил:

– Занятия не прекращаются ни на один день. Завтра уроки начинаются по старому расписанию. Сегодня мы должны сделать все возможное, чтобы занятия начались нормально…

Вернулся Женька, толкая впереди себя металлическую тележку для перевозок тары.

– У продуктового магазина раздобыл, – пояснил он.

– Влетит, Женька!

– Не успеет. Запустим ракету – откачу обратно.

Видя, что его слушают рассеянно, а кое‑кто слишком заинтересован происходящим на площадке, Женька нарочито таинственно сказал:

– Наша ракета – совершенно новый вид оружия на карбидно‑водяном топливе. Запуск мы произведем в условиях абсолютной секретности.

– Ш‑ш‑ш! – произнес Гриша и, сделав круглые глаза, приложил палец к губам.

Мы обступили тележку и принялись устанавливать ракету.

Вдруг около нас оказался Кузя‑барабанщик.

– Чего это вы тут затеяли? – довольно бесцеремонно спросил он.

– А тебе‑то что? – сердито ответил Женька. – Почему вертишься возле запрещенных объектов?

– А вы кто такие, что раскомандовались?

– Послушай, Кузя, – сказал Васька, заслоняя своей могучей фигурой ракету. – Шел бы ты к своим барабанам!

– У нас все секретно! – крикнул Гриша на всю площадку. – У нас абсолютно секретное карбидно‑водяное топливо! Даже тележка из продуктового магазина!

Кузя фыркнул и удалился.

Увлеченные делом, мы не сразу заметили подошедшего к нам Уточкина.

– Живо уберите свою игрушку и верните тележку на место, – строго сказал он. – Нашли забаву!

Из‑за спины Уточкина выглянула ехидная физиономия Кузи‑барабанщика:

– Ну что, съели, секретчики‑ракетчики?

Осмелев, Кузя вплотную подошел к тележке и что было сил рванул ее на себя.

Ракета скатилась на асфальт. Из нее посыпались серые карбидные камушки.

– Ай‑яй‑яй! – воскликнул Уточкин и подобрал карбид. – Плохое развлечение. Есть еще? Нету? Смотрите у меня!

Уточкин аккуратно завернул в бумажку Женькины сокровища и опустил сверток в карман.

– А теперь немедленно увозите тележку, – сказал он и ушел.

– Ах ты, предатель! – воскликнул Женька и двинулся на Кузю.

Но тот проворно отскочил в сторону и задал такого стрекача, что мы только рты поразевали: Кузя несся с быстротой антилопы.

Остановившись у входа в школу, он крикнул нам:

– Дураки!

И скрылся в помещении.

Женька нехотя потащил тележку к продуктовому магазину, а нам велел не спускать глаз со школы: Кузю, мол, надо подстеречь и всыпать ему как следует!

Оставшись на площадке, мы невольно стали присматриваться к тому, что здесь происходило.

Сейчас площадка напоминала муравейник. Непрерывно сюда подвозилось школьное имущество. Дюжие такелажники носили на широких брезентовых ремнях пианино и рояли. Родители таскали столы, шкафы и классные доски, но не обычные, а с красными нотными линеечками.

Ученики музыкальной школы тоже не бездельничали. Они бегали туда‑сюда со всяким мелким инвентарем: скамеечками, подставочками, пультами, футлярами, связками книг и нот.

Стекольщик нашего дома дядя Степа установил неподалеку от входа в школу большую металлическую раму на ножках, врытых в землю. К раме он прикрепил застекленный стенд для объявлений. А сейчас прилаживал широкий цинковый козырек, чтобы стенд не заливало дождем.

Поздно вечером площадка опустела. На стене красовалась деревянная рама с черным стеклом, где крупными золотыми буквами было написано:

 

ДЕТСКАЯ МУЗЫКАЛЬНАЯ ШКОЛА

 

– Кого вы все высматриваете? – спросил у нас Уточкин, запирая школу. – Поздно уже!

Ждать на самом деле было некого. В школе не осталось ни души.

И когда успел улизнуть Кузя‑барабанщик?

 

ОБЪЯВЛЕНИЕ

 

В понедельник я встал рано. Отворил окно и, ежась от прохлады, выглянул на улицу. Вижу, ветер гоняет по асфальту желтые листья. Повернул голову к календарю, а там 15 сентября – самая середина месяца.

Делая утреннюю гимнастику, я прислушивался, как мама поет на кухне, и вспоминал события вчерашнего дня.

По дороге в школу я встретил Женьку. Но он ни словом не обмолвился о вчерашнем, будто ничего особенного и не случилось.

После уроков я незаметно улизнул от Женьки и помчался к музыкальной школе – очень уж мне было интересно, что там сейчас происходит.

Чтобы меня случайно не заметили ребята, я подошел к зданию со стороны пустыря. Только ступил за угол – вижу возле одного из окон Костю. Стоит, шею вытянул и не отрываясь смотрит в окно.

Я подкрался сзади:

– Ты чего уставился?

Костя вздрогнул, ничего не ответил и тотчас ушел.

Я тоже заглянул в окно и увидел мальчишку, который играл на контрабасе.

Мне это показалось неинтересным; я стал перебегать от окна к окну и у одного замер, не в силах оторвать глаз.

Я увидел удивительный инструмент. Большой, с изогнутой, словно лебединой, шеей, которая упиралась в резную колонку. Колонку и лебединую шею замыкала золотистая ладья, и все это держалось на небольшой площадке внизу. В общем, это был необыкновенный золотой треугольник, опущенный острием к полу, с одной волнистой стороной и большим количеством медных педалей, таких, как у пианино, только поуже и подлиннее.

Внутри этот треугольник был затянут разноцветными струнами, словно художник взял да заштриховал его, пользуясь различными карандашами.

На этом красивом, большом музыкальном инструменте играла тоненькая девочка с руками‑соломинками и длинными гибкими пальцами.

Руки ее скользили вдоль диковинного инструмента с такой легкостью, словно она не играла, а просто поглаживала струны. Девочка быстро и четко передвигала медные педали, то одну, то другую. И делала она это не глядя, как мотоциклист, переключающий скорости.

Для чего они, эти педали?..

Форточка была открыта. До меня доносились звуки инструмента. С каждым движением педали что‑то неуловимо менялось, и порой мне казалось, что по ту сторону окна шумит море…

– Подглядываешь? – вдруг послышался голос Женьки.

Я отскочил от окна.

– Поди лучше полюбуйся, какое объявление висит на площадке…

Мы направились туда.

– Смотри, – сказал Женька.

На стенде, установленном вчера дядей Степой, красной тушью по белому ватману было написано:

 

Сентября, понедельник

УЧАСТНИКИ ВЫЕЗДНОГО КОНЦЕРТА СОБИРАЮТСЯ НА «ПЛОЩАДКЕ ВСТРЕЧ»

Форма:

Сбор – к 15 ч. 30 м.

ВСТРЕЧА С ГЕНЕРАЛОМ

 

Я посмотрел туда, куда мне показывал Женька, и увидел генерала в полной парадной форме, с двумя звездочками Героя Советского Союза.

Ноги сами понесли нас по тому ряду, в котором сидел генерал. А он, чуть повернув крупное ухо к сцене, слушал мальчика‑баяниста. Лицо его было неподвижным, жестким, словно из гранита, а глаза были спокойные и добрые.

Мы смотрели на него не отрываясь, забыв, что стоим в проходе, что на нас обращают внимание.

Вдруг генерал повернул к нам голову. Несколько секунд молча рассматривал нас, а потом поманил пальцем «Что, мол, стоите, тут же есть свободные места!»

В одно мгновение мы очутились возле генерала. Причем Женька оказался проворней меня и занял место рядом, а мне пришлось сесть подальше.

Когда мальчик‑баянист раскланялся и ушел, а на сцене начали расставлять пульты для оркестра, генерал повернулся к нам.

Его взгляд задержался на царапине, которая красовалась на Женькином лбу.

Глаза генерала повеселели, и он положил Женьке на плечо свою тяжелую руку.

Женька засиял, а я от зависти чуть не лопнул. Как всегда, мне не повезло. И почему только рядом с генералом очутился именно Женька?

Глядя на сцену, генерал сказал:

– Всю жизнь страдаю, что ни на чем не умею играть. – И неожиданно спросил нас: – А вы? Играете?

Женька отрицательно замотал головой и покраснел.

«Эх, – подумал я, – если бы мне на чем‑нибудь играть! Может, генерал положил бы и мне руку на плечо и сказал: Молодец, Федя! Зачислю тебя в свою армию. Играй – очень уж я скучаю без музыки!»

Мы с Женькой молчали.

А на сцене тем временем появился директор музыкальной школы. Тот самый высокий человек в очках, который говорил с грузовика на «Площадке встреч».

Теперь он выглядел иначе. Одетый во все черное, с белым галстуком бабочкой, он быстро вышел на сцену и вежливо поклонился публике.

– Это дирижер, – сказал Женька.

– Совершенно верно, – последовал веселый ответ генерала, – он мой коллега, генерал музыкального войска.

Между тем из глубины оркестра послышался протяжный звук, словно пастух затянул песню, но, забыв продолжение, тянет задумчиво первый звук.

К нему присоединилась одна скрипка, другая – это я хорошо слышал и видел. Заиграли слева, справа. Вступили чьи‑то низкие голоса. Расталкивая остальных, загудели басы, и весь зал наполнился веселым гомоном, словно мы попали на птичью ярмарку.

Вдруг все оборвалось по знаку дирижерской палочки, словно она была волшебная.

Некоторое время длилась пауза. Потом со сцены послышался шорох. Точь‑в‑точь такой, какой поднимает ветер, подметающий осенний лес.

Я замер и готов был поклясться, что в зале повеяло опавшими листьями.

Постепенно шорох перерос в могучий ветер. Он все нарастал, нарастал, словно над невидимым лесом пронеслась настоящая буря.

Что‑то бабахнуло, словно прогремел гром, и опять стало тихо‑тихо…

Дирижер замер, его вытянутые руки застыли. Со стороны казалось, будто он держит в руках хрупкую вазу, до краев наполненную водой.

Потом он стал плавно раскачиваться, и в зале закружились звуки вальса.

Женька сидел, уставившись на сцену, словно завороженный. Глаза его горели, а руки сами собой делали движения в такт музыке.

А когда оркестр замолк, раздались такие аплодисменты, что мне показалось, будто закачались стены и затрещал потолок. Ничего подобного я раньше не слышал.

Генерал поднялся и хлопал в ладоши стоя. Повскакивали с мест и мы. Впрочем, на ногах был весь зал.

Долго не смолкали аплодисменты. Дирижер несколько раз выходил и кланялся. Но каждый раз он подниму на ноги оркестр и показывал на него: «Мол, я тут ни причем. Вот кто доставил вам удовольствие!»

А оркестранты тоже не стояли без дела. Они легонечко постукивали смычками по обратной стороне скрипок, виолончелей и контрабасов. Может быть, они благодарили публику за внимание? А может быть, приветствовали своего командира – генерала музыкального войска?

Наконец все стихло. Мы уселись на свои места.

– Хорошо, ребята, не правда ли? – спросил генерал.

– Хорошо! – ответили мы в один голос. – Просто замечательно!

– У меня внук играет в этом оркестре! – с гордостью сказал генерал. – Он сейчас придет сюда. Я вас обязательно познакомлю.

Мы с Женькой переглянулись: вот здорово! И нам захотелось поскорее увидеть генеральского внука.

«Может быть, – размечтался я, – мы подружимся этим внуком и как‑нибудь втроем пойдем в гости к его дедушке‑генералу? И тот расскажет нам про войну и про свои подвиги. Может быть, я даже научусь драться…»

Неожиданно мои мечты оборвались. Кто‑то дернул меня за рукав. Смотрю – девочка, которую Женька просил передать Кузе барабанные палочки.

– Тебе чего? – спросил я.

– Ой мальчики! – зашептала она мне на ухо. – Вас ищет Татьяна Васильевна. И Сметанкин с ней. Уходите поскорее!

Я с перепугу даже спасибо ей не сказал. Да она и не стала ждать – убежала. Я склонился к Женьке и сказал ему:

– Айда отсюда! Быстрее, а то поздно будет.

Когда мы очутились на улице, я все объяснил Женьке. Женька в сердцах топнул ногой:

– Эх, так и не познакомились с внуком генерала. Вот беда… Может, Федя, мы напрасно убежали?

– Совсем не напрасно. Это даже здорово, что мы вовремя смылись. Разве забыл, какой синяк ты посадил Кузе под глазом? Да еще рубашку изорвал! Представляешь, как нас опозорили бы перед генералом!

– Ну, Кузя, погоди еще! Я тебе и за это добавлю. Уж я тебя не пожалею! Не посмотрю, что ты на ксилофоне играешь.

– Совести у него нет. Мы ему палочки вернули… Наподдай ему как следует, Женька!

Концерт вскоре окончился.

Ребята из музыкальной школы погружались в те же красные автобусы. Увидели мы и Петю Люлькина. Он все крутился возле одной из машин, а лезть внутрь не хотел – кого‑то высматривал.

Может, меня и Женьку?

Наконец Люлькина силой затолкали в автобус, хотя он опирался и о чем‑то просил.

Потом мы увидели генерала и дирижера оркестра.

Генерал пожимал дирижеру руку. Улыбаясь, что‑то говорил.

«Сегодня ваше музыкальное войско одержало полную победу! – вот что, наверное, он говорил. – Удивительная вас армия! Она может добиться победы или потерпеть поражение, не имея ни одного противника».

Тут, откуда не возьмись, к генералу подкатил черный «ЗИМ».

Генерал жестом показал дирижеру на машину. «Мол, садитесь в мою военную машину, я вас живо домчу».

Но дирижер покачал головой и показал на автобус «Простите, мол, не могу. Генералы не вправе покидать свое войско даже после победы!» И они расстались.

Генерал сел в черный «ЗИМ», а дирижер – в автобус. Толпа у театра стала редеть.

На столбах уже зажглись фонари, и сразу наступил вечер. Нам тоже пора было возвращаться.

Раза два нас высаживали из автобуса, а в метро и вовсе не пустили – денег на билет не было.

Остаток пути нам пришлось пройти пешком.

Добрались мы домой часов в девять, не чуя под собой ног от усталости.

Навстречу мне кинулась взволнованная мама. Отец коротко спросил:

– Ну?

Мне здорово попало. Женьке, думаю, не меньше, но подробностей он не рассказывал.

 

ХОТИТЕ ИГРАТЬ В ОРКЕСТРЕ?

 

На следующий день мы с Женькой, захлебываясь и перебивая друг друга, рассказывали ребятам о кремлевском концерте.

Васька слушал, слушал, потом пренебрежительно махнул рукой:

– Тю‑ю! Тоже мне невидаль! Давайте лучше пошлем Гришу за мячом и сыграем в футбол.

– Мячи гонять умеет всякий дурак, – ответил Женька и вдруг заявил: – Хотите играть в оркестре?

«Ай да Женька! – подумал я. – Всегда придумает что‑нибудь интересное, не то что я». Ребята не сразу поняли, о чем говорит Женька. Кто‑то неуверенно спросил:

– Чего‑о?

– А ничего. В оркестре, говорю, хотите играть?

Первым откликнулся Гриша.

– Я хочу, – сказал он. – А на чем мы будем играть?

– На чем хотите, – нетвердо произнес Женька. – Ну, а этих самых… скрипках…

– На одних скрипках далеко не уедешь, – сказал Костя. – В оркестре знаешь сколько разных музыкальных инструментов? И скрипки, и эти, как их… Я в окошко однажды видел в музыкальной школе. Ну, толстые, как Васька…

– Контрабасы, – подсказал я.

– Васька – толстый контрабас! – взвизгнул Гриша.

– Сами вы контрабасы, – буркнул Васька. – По‑моему, главное – это барабан. Бум‑ба‑ра‑бам‑бам‑бам‑бам‑бам!

– Скажешь тоже! – сказал я. – Барабан внутри пустой.

– Как твоя голова, – откликнулся Костя и засмеялся. – Треску много, а толку мало.

А смеялся Костя очень смешно. Начинал тоненько, с взвизгиванием, а потом переходил на бас. Голос у него ломался, вот что.

– Я бы еще согласился играть на тарелках, – гнул свое Васька. – Звенят они здорово!

– Тебе все мерещатся тарелочки, вилочки, ножички, – сказал Костя. – А может, мне охота играть…

Спор готов был разгореться, но тут я неожиданно вспомнил, что у меня дома есть музыкальная энциклопедия.

– Что зря спорить и гадать? – воскликнул я. – Хотите, принесу энциклопедию? Мне ее бабушка подарила. Она у нас – бывшая балерина.

В одну минуту я слетал домой и притащил здоровенную книжищу.

– На, держи, – сказал я Женьке.

Женька выхватил у меня из рук старую, затрепанную энциклопедию, которая вдобавок пахла пылью и мышами, полистал ее и очень скоро обнаружил, что там не хватает половины листов.

– Твоя работа? – спросил он у меня.

Я честно признался, что когда был маленьким, то вырывал оттуда бумагу для змеев и голубей: очень хорошая бумага – здорово летала!

Женька стал ворчать, что половину энциклопедии я на ветер пустил и, может, самые лучшие музыкальные инструменты где‑нибудь на проводах висят.

Я сказал:

– А нам много ли надо? Нам и этого хватит.

– «Хватит, хватит»… – продолжал ворчать Жены одновременно выискивая названия инструментов.

– Нашел, – сказал он. – Валторна.

– Валторна?

– Да. Тут написано, что валторна произошла от охотничьего рога.

– Я хочу на валторне! – воскликнул Гриша, которому стало скучно.

– Мало ли что ты хочешь… – ответил Васька. – Может, я хочу на гитаре? А тут про гитару ничего нет.

– Ты хочешь барабан на тарелочке, – сказал Гришка.

– Я передумал, понял?

– Все равно на гитаре в оркестрах не играют, – с видом знатока сказал Женька. – Можете у Феди спросим?

– Ладно, уговорили, – пробурчал Васька. – Мне и тарелки подойдут. Есть там что‑нибудь про тарелки?

– Тарелки? Сейчас… Тарелки… Есть тарелки! «Сам звучащий ударный музыкальный инструмент…» Дальше неинтересно… А вот тут интересно: «Одну из тарелок прикрепляют к барабану. Это дает возможность играть на обоих инструментах одному исполнителю».

– Значит, – развеселился Васька, – я буду играть на барабане, и на тарелках?

– Хитренький какой! – заныл Гриша. – Я уже давно хочу играть на барабане.

– Чудак человек! – Васька пожал плечами. – Разве я виноват, что тарелки прикрепляют к барабану? Нельзя же отдирать одно от другого. Только хорошую вещь портить!

– Все равно барабан мой!

– Как же, твой!

Конец спору положил Женька.

– Знаете что, оркестранты, – сказал он. – Я придумал! – Женька стал поспешно листать энциклопедию. – Ты, например, Васька, будешь… ве… ве… ве… виолончелью.

– Почему это я – виолончель? – испугался Васька.

– А потому, что ты на букву «В» и виолончель на буку «В». Другим тоже так выбирать будем, понял?

– Понял… А что там про виолончель написано?

– «Виолончель – инструмент скрипичного семейства… Широко применяется в качестве сольного и оркестрового инструмента. Число виолончелей в оркестре достигает 2‑ти…» Отличный инструмент. Прямо против дирижера играет. Правда, Федя?

– Слушай, поколдуй и мне, – сказал Костя, который долго молчал и напряженно наблюдал за всем, что происходит. – Если угадаешь мое желание, честное слово, буду играть в твоем оркестре.

– Ка… Ка… Ка… – забормотал Женька, шурша негнущимися страницами. – Вот: контрабас!

Костя с удивлением поднял брови, а я вспомнил, как он смотрел в окно музыкальной школы на мальчика с контрабасом.

– Ты не сомневайся, – ободряюще сказал Женька. – Про него тоже написано, что он из скрипичного семейства, только самый большой по размеру – целых два метра. Без него не обходится ни один оркестр. И думать тут нечего! Согласен?

– А я? – заволновался Гриша. – На чем я буду играть?

– Ты будешь играть… на гуцулке, – прочитал Женька первое попавшееся название.

– Не хочу на гуцулке. Хочу на барабане.

– Не хочешь на гуцулке, играй на гамбанге, а про барабан и думать забудь.

– Не хочу на гамбанге.

– Тогда, пожалуйста, – на геликоне.

– Не хочу! – капризно взвизгнул Гриша.

– На гекельфоне хочешь?

– Не хочу!!

– На гидравлосе?

– Не хочу!!!

Женька наконец разозлился и хлопнул несговорчив дошкольника энциклопедией по голове:

– Чего раскричался? Нет ничего больше на букву Г.

Но Гриша был человеком упрямым и умел задавать такого реву в три, четыре, пять ручьев, что сбегались жильцы всего дома от первого до десятого этажа. Я поспешил взять у Женьки энциклопедию и нашел еще одно название граммофон.

– Не хочу граммофон!

– А чего тебе надо, на самом деле? – спросил Васька. – Заведешь граммофончик, поставишь его в оркестр и сиди себе нога на ногу. Красота!

– Васька, вредина… – захныкал Гриша.

– Нет больше страниц на букву «Г», – сказал я Грише. – Остальные я на голубей израсходовал, честное слово!

Гриша с отчаянным ревом убежал домой. А Васька посмотрел ему вслед и сказал:

– Может быть, вы все‑таки пропустили там чего‑нибудь?

– Может, и пропустили, – недовольно ответил Женька. – А чего он вопит как резаный? Никто же не спорил ни Васька, ни Костя, ни Федя… Э‑э, Федя‑то без инструмента остался! Ничего, сейчас подберем… Фе… фе… Фагот! Вот!

Я вырвал из Женькиных рук бабушкину энциклопедию и быстро нашел страницу на букву «Ж».

– А тебе придется играть на жалейке, – не без злорадства сказал я. – Нет больше ничего на букву хоть тут все страницы целые.

Женька и глазом не моргнул.

– За меня не беспокойся. Я буду дирижером! Дирижеры ни на чем не играют. Они дирижируют палочкой.

– Что же у нас получается? – спросил Васька.

– Оркестр, – ответил Женька. – Виолончель, контрабас, фагот и… я.

– Мда‑а, – протянул Костя. – Хорошенький оркестр, нечего не скажешь!

Женьку тоже, видимо, взяло сомнение, и он стал щурить глаза.

– А чего особенного? – сказал Васька. – Ничего особенного! Сагитируем кого‑нибудь. Вот Федя у нас большой специалист агитировать…

И все ребята с надеждой посмотрели на меня.

 

МНЕ ПОКУПАЮТ ФАГОТ

 

Я не знал, что такое фагот, и это меня смущало. Думаю: опять, наверное, не повезло. У других инструменты как инструменты, а у меня – фагот.

Заглянул еще раз в энциклопедию и нашел другие инструменты на «Ф». Вот, например, флексатон или еще хуже – флажолет. А кто его знает, что это за флажолет? Может, он здоровый, как кухонный стол. Таскайся потом ним всю жизнь… Охота была!

Правда, на очередной полуоторванной странице мне попалось еще одно слово, вернее, кусочек от него: «фле…». Я решил тогда сказать Женьке, что это, наверное, флейта и что меня это вполне устраивает. Я вспомнил, что видел однажды в военном оркестре флейтиста. Думаю, чем плохо? Вдруг я стану военным флейтистом?

А потом я подумал: а что, если это «фле…» – вовсе не флейта, а тот же флексатон, только побольше?

Нет, лучше уж не рисковать. Ну его, этот «фле…» – останусь‑ка при своем фаготе. В конце концов я махнул рукой и решил начать переговоры. Договорился я со своими домашними довольно быстро.

– Мне нужен фагот, – начал я.

– А велосипед? – спросила мама. – Вчера ты просил велосипед.

– Да, просил, – подтвердил я.

И мне стало ужасно жалко расставаться с велосипедом. Конечно, гораздо приятнее кататься, чем играть на каком‑то неизвестном фаготе. Что и говорить! Но тут мне открылась великая истина: человеку всегда хочется делать то, делают другие.

«Что же, – подумал я. – Все начнут играть в оркестре, а я буду разъезжать на велосипеде?»

– Фагот, – сказал я твердо.

И мы с мамой на следующий день отправились в магазин «Музыка».

– Фагот? – переспросил продавец. – Для этого мальчика? – Он показал на меня. – А вы не ошиблись?

– Почему ошиблась? – спрашивает мама.

– Да нет, ничего, – отвечает продавец. – Просто один тут тоже недавно покупал для мальчика фагот, а на другой день прибежал обменивать его на кларнет. Может, сразу возьмете кларнет?

– Что скажешь? – спросила меня мама.

– Фагот, – твердо ответил я и вдруг почувствовал симпатию к этому неизвестному инструменту.

Фагот оказался довольно длинной деревянной трубой толщиной с кулак и с шишками по всему телу.

– А инструкция к нему есть? – спросил я.

– Инструкции бывают для соковыжималок, – сердито ответил продавец. – А это, если вас еще не предупреждали, – музыкальный инструмент!

– А самоучитель?

Продавец демонстративно отвернулся от меня. Принесли мы домой фагот, хотел я поиграть на нем, куда дуть – не знаю.

– Почему нет инструкции?! – возмутился я. – Куда дуть?

– Куда‑нибудь, – рассеянно ответила мама, которой было не до фагота – она уселась за диссертацию.

Все‑таки я разобрался. Нашел в футляре длинную, изогнутую вопросительным знаком тонкую трубочку, воткнул ее в специальное отверстие на фаготе и принялся дуть.

Дул, дул – в глазах потемнело, во рту пересохло, а толку никакого.

Тогда я собрал остатки сил, зажмурился и дунул что было мочи.

Фагот неожиданно взвизгнул, и я выронил его из рук.

 

УТОЧКИН КОНТРАБАС

 

Как бы там ни было, а я свое дело сделал, а как остальные ребята?

Сережке беспокоиться было не о чем. Дедова скрипка ждала его, что называется, с распростертыми объятиями – хоть сейчас бери да играй. Но предусмотрительный Сережка сказал, что пока ничего деду говорить не будет. Вот когда оркестр будет в полном сборе, тогда можно открыться.

Васькин отец не собирался нарушать слова. Он ходил по магазинам и искал подходящую виолончель.

Таня дулась и ни с кем не разговаривала. Интересно, какая муха ее укусила? Ума не приложу! Говорят, родители посоветовали ей не связываться с мальчишками. Нам стало обидно. И мы махнули на Таню рукой. Ну ее на самом деле!

Когда мы собрались во дворе, чтобы подвести окончательные итоги, Гриша оказался тут как тут.

Он весь сиял:

– Эй, Жень, спроси, как мои дела!

– Внимание! – воскликнул Женька. – Все слушаем Гришу!

У Гриши от удовольствия вспотел нос. Подпрыгивая на месте, он полез за пазуху и достал оттуда губную гармошку.

– Сразу на два «Г». Это мне тетя Соня подарила.

– Берите пример, – сказал Женька, искоса поглядывая на Костю, который так и не уговорил родителей купить ему контрабас. – Молодец, Гриша, не то что некоторые!

Костя пожал плечами:

– А зачем в оркестре губная гармошка? Сроду их там не было…

– Ничего, пригодится, – ответил Женька.

– Дай попробовать, – сказал Васька, протягивая руку к гармошке.

– Не дам! – ответил Гриша. – Тетя Соня не велела.

– Что это будет за оркестр без контрабаса? – продолжал Женька. – Вы когда‑нибудь видели такой?

– Не видели, – ответил Гриша, который в жизни не видел еще ни одного оркестра.

– Нет, нет, нет! – воскликнул Женька, шагая взад‑вперед. – Так дело не пойдет. Нужно что‑нибудь придумать.

Костя с надеждой посмотрел на Женьку. А тот прищурил глаза и задумался: не такой он был человек, чтобы товарища в беде оставить.

– Может, поговорить с Уточкиным? – наконец предложил Женька. – В красном уголке должны быть какие‑нибудь музыкальные инструменты.

– Правильно, ребята! – воскликнул Костя. – Айда к Уточкину!

Мы двинулись за Женькой и Костей к Уточкину. Уточкин встретил нас настороженно. Но, узнав, в чем дело, неожиданно обрадовался.

– Насчет чего другого – не знаю, – широко улыбаясь, сказал он. – А контрабас – пожалуйста! Самодеятельность – великая сила! На балансе домоуправления висит отличный контрабасик. Одно загляденье.