Плавание из Петропавловской гавани к Беринговым островам, оттуда к западнейшему из островов Алеутских и вдоль гряды сей. Прибытие к острову Кадьяк и пребывание на оном

В числе предметов, принадлежащих к цели моего путешествия, находилась опись американского берега, как то я выше упоминал, простирающегося от широты 60° до широты 63°, которого капитан Кук не мог описать по неимению малых парусных судов; мне же предписано было взять из Камчатки транспорт. Но в таком случае, когда я узнаю, что лейтенант Коцебу{226}, начальник брига «Рюрик», иждивением государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева посланного в здешние моря для открытий, имевший от его сиятельства поручение описать и сей берег, к оному приступил, предписано мне оставить сию статью моей инструкции без исполнения. В Камчатке же, по полученным с почтою газетам, увидел я выписку из донесения Коцебу к государственному канцлеру; оная достоверно мне показала, что Коцебу к сему делу приступил с успехом и сделал все распоряжения, чтоб на следующий (1816) год опять продолжать исследования свои с помощью больших лодок, кои он велел приготовить на острове Уналашка; а посему и надлежало исполнить только прочие статьи данного мне предписания. На сей конец я решился идти к островам Беринга и Медный для определения их положения; ибо знаменитый наш мореплаватель вице-адмирал Г. А. Сарычев в своем путешествии по здешним морям говорит, что остров Медный на карте капитана Кука положен 25 минутами южнее настоящей его широты: ошибка в широте до полуградуса весьма важна, и потому надлежало достовернее о ней разведать.

В 8-м часу вечера Шипунский Нос был от нас прямо на запад, в расстоянии 8 или 10 миль. От сего места я стал держать к Кроноцкому мысу. В 9 часов увидели мы сопку сего имени почти на север, ибо погода была ясная, чистая; но на рассвете 20 июня нашел густой туман и скрыл от нас берега, почему в 8 часов утра мы направили путь прямо к острову Беринга{227}, который в сие время находился от нас в расстоянии 210 миль. Туман при умеренном ветре продолжался до вечера; потом он прошел; горизонт сделался чист, и небо местами выяснело, но берега были покрыты мрачностью, и мы их видеть во весь день не могли.

Во всю ночь на 21-е число мы правили к острову Беринга и шли со скоростью 6 и 7 миль в час. Поутру, хотя было облачно и горизонт не совсем чист, однако ж позволял видеть предметы на большое расстояние. В половине десятого часа увидели мы остров Беринга прямо перед нами; когда, по нашему счислению, он должен был от нас находиться в расстоянии 40 миль, но по глазомеру казался гораздо ближе. Если бы мы и не ожидали встретить здесь землю, то птицы показали бы нам приближение к оной: они летали в большом числе около нас и такие, которые никогда от берега далеко не отлетают.

Скоро после полудня открылся нам в пасмурности остров Медный, к которому мы прямо шли, а на другой день в 3 часа утра пошли к южной оконечности сего последнего и, приближась к оной на расстояние 1 ½ мили, пошли вдоль берега. Ветер тогда дул от юго-запада крепкий и с туманом; но мы, будучи под ветром у острова, не чувствовали силы его, и у нас было ясно.

Мы шли вдоль острова под малыми парусами, опасаясь порывов из-за гор, до 10 ½ часов утра. В полдень удалось нам взять прекрасную высоту солнца на самом чистом горизонте; по сей высоте нашли мы широту острова.

После полудня погода сделалась совершенно ясная и ветер стал утихать, что и препятствовало нам подойти ближе к берегу. Мне хотелось послать на него шлюпку, чтоб доставить случай нашему ботанику сделать наблюдения над произведениями острова.

Поскольку я заметил, что ветер был тих только вблизи острова, который, прерывая его, не допускал к нам, то и оставил намерение посылать шлюпку на остров, и более потому, что по прежним описаниям скудные произведения сего дикого, едва людям приступного острова довольно уже известны, а вместо того направил путь к острову Атта, самому западному Алеутской гряды. Географическое положение сего острова, как я слышал, не совсем хорошо определено.

В 7-м часу вечера пасмурность по горизонту скрыла от нас остров Медный.

Погода и ветер в течение двух дней благоприятствовали нам определить положение как сего острова, равно и южной оконечности Берингова, довольно хорошо.

Остров Беринга

 

Оба сии острова состоят из высоких холмов, которые в другой части света могли бы назваться высокими горами, но так как они находятся в соседстве камчатских сопок и горных хребтов, то название холмов мне показалось для них приличнее. Остров Беринга выше Медного, но оба равно обнажены и состоят из скал; едва кое-где зеленелась трава, а местами снег лежал в большом количестве; вершины холмов во все время были покрыты туманом. Заливов ни при одном из них нет, а есть небольшие вгибы берега, которые промышленники называют губами; при оных бывают обыкновенно низменные берега, где они могут приставать к берегу и вытаскивать свои байдары (лодки).

Оба сии острова необитаемы. Впрочем, сколько вид их ни ужасен и сколько ни неприступны они кажутся, однако ж и на них могли жить люди. Не говоря уже об экипаже капитана Беринга, спасшемся здесь при кораблекрушении и жившем целую зиму, в наше время 11 человек промышленных^[218] Российско-Американской компании, оставленные в 1805 году для промысла зверей, жили на сих диких островах 7 лет и были здоровы. Они думали, что их забыли, как штурман Васильев, находившийся в службе помянутой компании, имел удовольствие в 1812 году посетить их для снабжения всем нужным. Я не могу не поместить здесь в собственных словах Васильева положения, в каком он их нашел, и восторга их, когда они, полагая себя вовсе брошенными на пустом острове, увидели своих соотечественников. Васильев в своем журнале говорит:

«При тихом восточном ветре подошел я (в мае 1812 года) к юго-восточной оконечности острова Медный, намереваясь начать отсюда поиски высаженных в 1805 году штурманом Потаповым 11 человек русских. Я пошел в параллель берега и беспрестанно смотрел в зрительную трубу; уже под вечер, к величайшей радости, увидел в одном заливе строение, велел выпалить из пушки и поднять флаг, а сам продолжал идти к берегу. Скоро усмотрел я лодку, которая плыла из того залива прямо к судну. На лодке находились промышленный Шипицын и еще шестеро русских. Лишь только они взошли к нам на судно, то, перекрестясь, со слезами вскричали: «Слава богу, есть еще на свете люди!» Невозможно описать их восторга, когда они увидели своих знакомых: обнимались, целовались, плакали, крестились! Потом стали упрекать, что их бросили на острове и целые семь лет о них забыли. Сперва они никак не хотели оставаться долее на острове, а требовали, чтоб отвезли их в Охотск; но после, когда первый ропот прошел и они посоветовались между собою, то один за другим и все решились остаться здесь еще на год; один только из них за болезнию просил меня взять его с собою в Охотск, на место же его выискался охотник из наших промышленников.

Помянутый промышленный Шипицын – человек высокого роста, здоровый и сильный. Он более 20 лет находится в службе Американской компании. Усердие и ревность его к пользам компании примерные. По малой мере целую треть всего промысла он добыл один с своею женой. Из его книги усмотрел я, что он 800 котов^[219] промыслил в один год, а иной в это время и 200 не добудет. «Много вытерпел я, – говорил он мне, – на сем острове от непослушания, буйства и несогласия моих подчиненных, а особенно в последние годы. Когда, бывало, посылал кого на промысел, то никто идти не хотел, а требовал от меня платья и привозной пищи. Я всячески их уговаривал, обнадеживая, что, верно, скоро приедет судно и привезет нам все нужное. Но когда последний наш провиант вышел и другие нужные вещи все издержались, то ропот умножился. Может быть, они посягнули бы на мою жизнь, если бы не опасались того, что я очень силен. Когда привезли нас сюда, то строжайше запретили, чтоб никто не смел ничего из промысла употреблять для себя. Суровость климата и глубокие снега принудили нас помыслить об одежде. Тогда все приступили ко мне и просили дозволить им употребить из промысла, сколько нужно на платье и обувь. Я принужден был согласиться и скоро увидел их одетых с головы до ног в меха морских котов и песцов. Не проходило дня, в который бы мы, собравшись за стол, не говорили о присылке к нам судна и о нашей участи. Разные об этом были мнения; напоследок мы все согласно заключили, что о нас вовсе забыли. Так жили мы, бедные, как брошенные люди, на сем пустом острове семь лет, без всякой помощи и надежды. Иногда приходило нам на мысль пуститься на волю Божью в Камчатку, но, не имея карты, не отважились. Итак, решились подождать еще нынешнюю весну, а летом, оставя весь промысел здесь, переехать на остров Беринга и там поселиться, в надежде, что там скорее нас найдут. Недостаток в зверях и в жизненных потребностях понуждал нас оставить остров Медный. На острове же Беринга зверей, рыбы, птиц, птичьих яиц, кореньев и других потребностей жизни очень довольно; да и климат там гораздо лучше здешнего. Каждое воскресенье и каждый праздник мы собирались на молитву; двое из нас, знающие грамоту, читали часы и другие молитвы».

Так рассказывал мне промышленный Шипицын. С ним была тут же жена его, русская, и трое детей. Впрочем, я нашел всех сих людей здоровыми и веселыми, кроме одного, о котором выше упомянул. У них были скрипки, и я часто слышал музыку их, песни и пляски. Если когда-либо музыка прогоняла грусть и скуку и вселяла бодрость в сердца унылые, то, верно, у сих бедных людей. Они просили дать им священных книг и азбук, и я охотно снабдил их оными».

После сего Васильев навестил товарища сих людей, Якова Мынькова, который один оставался на острове Беринга для караула наловленного ими промысла. Вот что говорит он о сем человеке:

«Окончивши сие дело, пошли мы 6 июня в полдень, при попутном ветре, мимо небольшого, но высокого острова, называемого промышленниками Яичным островом. В 6 часов вечера прошли влево от сего острова мимо подводного камня, который полною водою покрывается в одной версте. Потом велел я выпалить из трех пушек и поднять флаг. Ввечеру, часу в осьмом, увидел человека на северо-восточном берегу острова Беринга. Тотчас приказал я спустить лодку и идти за ним.

Через час посланные привезли того человека на судно. Надобно быть свидетелем его удивления, восторга и благодарности, чтоб описать сие! Долго он не мог промолвить ни слова и только проливал слезу, стоя на коленях, подняв руки к небу. Первые его слова были: «Слава богу, что ты до меня милостив! Я думал, что меня совсем здесь бросили и забыли навсегда!» Потом, увидевши своего товарища с Медного острова, которого (как выше упомянуто) я взял с собою, он стал ему выговаривать, что его оставили на острове без всего.

Долго он горько жаловался на свою судьбу. «Надобно было, – говорил он, – достать себе пишу и одежду. Несколько дней я совсем ничего не ел; в реке рыбы много, но чем ее ловить? Нужда научила меня сделать из гвоздя уду, и я наловил себе рыбы. Тут надлежало подумать, как достать огня, в котором я имел нужду и для варения пищи и для согревания себя от стужи. Долго не придумывал я способа; наконец, вспомнил, что у меня, к счастью, была бритва. Нашел кремень, древесную губку от тальника, растущего на острове, и мне удалось высечь огонь. В жизнь мою ничему так не радовался, как тогда! На том месте, где меня высадили, мало было способов для пропитания, и для того я перешел на другую сторону острова и расположился жить при реке, в которой было много рыбы. На зиму опять возвратился на прежнее место, где нашел весь промысел песцов, оставленный мною в юрте и уже испортившийся. Я об этом не жалел, а думал только о своем спасении. Настала зима, юрту занесло снегом, платье и обувь – все износилось. Всего нужнее был для меня огонь, и я с трудом мог добывать его. Тут-то я горько плакался о своей бедной участи: оставленный всем светом на пустом острове, без пищи, без платья, без всякой помощи! Что было бы со мною, если бы я сделался болен? Пришлось бы умереть бедственною смертью! Тщетно я ждал своих товарищей, которые обещали за мною приехать, но не бывали. Я боялся, не потонули ли они, переезжая через пролив, или, может быть, приехало за ними судно и взяло их, а меня, бедного, оставило здесь без милосердия. Разные мысли приходили мне в голову и иногда доводили меня до отчаяния».

Он часто со слезами умиления взирал на небо и благодарил Бога, что он прислал ему судно. На нем было платье и обувь из звериных шкур, так же как и на товарище его, взятом с острова Медный.

До прибытия к острову Атта с нами ничего достойного примечания не случилось. Остров сей могли бы мы увидеть 23-го числа, если бы густой туман не препятствовал; но он не прежде открылся нам, как в 6-м часу вечера 24 июня, когда мы были от него в расстоянии не более 10 миль. В 8-м часу приблизились мы к нему на расстояние 4 миль; тогда бросили лот, но 170 саженями дна не достали. После сего поворотили мы от острова и пошли к западу в надежде иметь на другой день время, более благоприятное для определения астрономическими способами положения сего острова, которого сегодня мы не могли и видеть по всему его пространству по причине тумана. Мы видели одну северо-восточную его сторону, которая состоит совершенно из голого камня с высокими холмами; на самом лишь низу едва кое-где зеленела трава, а на холмах лежало много снегу.

На другой день дул весьма свежий ветер и было пасмурно, а часто находил и туман. Мы лавировали под малыми парусами по северную сторону острова Атта, который видели сквозь мрачность. Прежде полудня горизонт прочистился, и остров открылся, почему мы тотчас поворотили и пошли к нему. В полдень удалось нам определить по меридиональной высоте солнца широту свою и долготу по хронометрам и взять пеленги. Через 2 часа мы спустились к востоку вдоль острова и до 4 часов брали пеленги, по коим и по широте и долготе определили широту и долготу северо-западной оконечности острова Атты; видимое протяжение его было 27 ¾ мили, по компасу почти О и W, но, вероятно, мрачность не позволила нам весь его видеть, ибо на карте вице-адмирала Сарычева он положен длиннее. Для долготы наблюдений хотя и немного было, но на оные положиться можно.

От острова Атта пошли мы к востоку вдоль гряды Алеутских островов по такой параллели, по коей никто из известных мореплавателей прежде не плавал, как то было означено на карте, данной мне от Государственного адмиралтейского департамента и сочиненной под надзором вице-адмирала Сарычева.

Крепкий ветер от юго-запада, при пасмурной погоде, продолжал дуть во весь день. Остров Атта временно нам открывался, а Агатту показался только один раз, в 4 часа пополудни. Первого из сих островов высокости к вечеру опять хорошо открылись и были видны до 9 часов, когда средина их находилась от нас в расстоянии около 50 миль.

После сего, идучи в беспрестанном тумане, мы не видали берегов до 28-го числа, а того дня в 5-м часу утра горизонт так очистился, что мы видели весьма хорошо высокие горы острова Танаги.

Во весь день мы видели великое множество носящейся по морю морской травы, в том числе был один род, какого я прежде не видывал: растение сие величиною и видом похоже на большое страусово перо и было обыкновенного, всем морским травам свойственного цвета.

Горизонт не во весь день был чист, но более покрывался мрачностию и туман временно находил; берега изредка только показывались, и то местами, до 3-го часа пополудни; но тогда ветер почти затих, и горизонт сделался так чист, что мы вдруг могли видеть острова: Канагу, Адах, Ситхин и всю Атху.^[220] На Ситхине есть высокая сопка, из коей мы видели шедший дым.

Берега были видны до 10-го часа вечера, а в 8 часов мы пеленгами определили свое место. Острова сии чрезвычайно высоки и гористы; на высоких местах лежал снег большими полосами, а особенно по разлогам гор. Это показывает, каков здесь климат: с выхода нашего из Камчатки термометр редко поднимался выше 4° теплоты, а часто опускался до 3°.

На следующий день в ночь, также и днем, ветер самый тихий дул с восточной стороны, при пасмурной, мокрой и туманной погоде, которая не позволила нам ни астрономических наблюдений делать, ниже видеть берег; по счислению же в полдень северная оконечность острова Атха была от нас в расстоянии 63 миль.

Ночью на 30-е число было маловетрие от северо-востока, с пасмурною, туманною и дождливою погодою, а в 5-м часу утра от севера сделался умеренный ветер, который скоро перешел в северо-западную четверть; тогда несколько прочистилось. Около 8 часов открылся нам на короткое время прямо к югу один остров, который, по счислению нашему, должен быть Ситхин. В 10-м часу он опять показался и другой небольшой островок, первый от западной оконечности Атхи, который мы прошли милях в десяти, оставя его к югу. Около полудня все выдавшиеся мысы острова Атха к северу означились; горы же и высокости скрывались в облаках и пасмурности. Мы шли вдоль острова в самом близком расстоянии, так что в трубы легко могли видеть мелкие каменья, коими был покрыт низменный берег.

Идучи вдоль берега, мы беспрестанно делали пеленги, по коим положили сию часть острова на карту. Положение Атхи весьма хорошо определено вице-адмиралом Сарычевым; только в том месте, где находится так называемая Коровинская гавань, у него назначен глубоко вдавшийся залив; и в путешествии своем он говорит, что «залив, называемый Коровинская гавань, идет близ северного мыса Атхи; при входе в него разделяется он надвое и простирается далеко внутрь острова». Но нам казалось, что залив сей недалеко входит внутрь земли, а, по-видимому, в нем есть две весьма низкие долины, лежащие между горами, которые и мы издали приняли было за залив; но, подойдя на такое расстояние, что ясно видели каменья на берегах сих долин, открыли свою ошибку. Впрочем, вышеупомянутые два рукава, очень вероятно, действительно далеко простираются внутрь острова, только в таком направлении, что мы не могли их приметить.

Так называемая Коровинская гавань весьма плоха. Штурман Васильев, командир одного из судов Российско-Американской компании, в сей гавани зимовал. Он говорит о ней, что «гавань совсем неудобна, вход в нее узок, и нагруженное судно с трудом войти может, не подвергаясь опасности стать на мель; а особенно с начала входа, где не более 5 аршин глубины; грунт – камень; от прилива и отлива быстрое течение и с моря большая зыбь».

Обойдя северную оконечность Атхи, мы пошли на южную сторону сей гряды между островами Амлея и Сегуам, из которых первый тотчас нам открылся, и мы видели его до 11 часов ночи, а второго вовсе не видали. Остров же Атха до самого вечера был виден, и когда мы северо-восточную его сторону проходили, то временно и горы показывались и даже превысокая сопка, стоящая на сей оконечности. Она временно причиняет опасные землетрясения, и в 1812 году, когда штурман Васильев здесь зимовал, она горела и такое производила трясение земли, что жители боялись, чтоб их не задавило в их юртах (землянках).

По счислению нашему мы полагали себя в час пополуночи 1 июля уже на просторе, по южную сторону гряды, почему и пошли вдоль оной к востоку. Сего числа ветер дул западный, ровный и весьма свежий, так что мы шли от 8 до 9 миль в час. Погода облачная, однако ж сухая и светлая, только над островами стояла мрачность, которая препятствовала нам их видеть, хотя мы не далее 15 миль от них находились. Астрономических наблюдений никаких сделать было невозможно.

В ночь на 2 июля ветер от запада сделался сильнее и днем продолжал дуть довольно крепко; погода была облачная и пасмурная. Поутру 4 июля увидели мы юго-восточный, небольшой, но высокий остров гряды Шумагина.^[221] Положа наше место от вчерашнего полуденного пункта, весьма хорошими обсервациями определенного, на карту вице-адмирала Сарычева, нашли мы, что этому острову почти в таком положении и надлежало быть, расстоянием от нас на 35 миль. В полдень чистый горизонт и появление солнца позволили нам определить широту острова Тахкиняха.

Сего числа ветер то тихо, то умеренно дул с западной стороны при светлооблачной погоде; мы правили прямо на остров Укамок и шли под всеми парусами. Вчера и сегодня видели мы множество разного рода океанских птиц и показалось морское растение, коим слишком изобилуют северо-западные берега Америки, русскими называемое морским луком.

Июля 5-го в 8 часов утра пасмурность уменьшилась и позволила видеть предметы в должном расстоянии; тогда я стал править к острову, открытому в 1794 году английским капитаном Ванкувером и названному им островом Чирикова,^[222] с тем чтоб, увидев оный, плыть к острову Укамок. Причина сему намерению была следующая: на данной мне карте Адмиралтейского департамента остров Чирикова не был назначен, почему я полагал, что департамент считает его несуществующим, а вместо оного принимает Укамок, положенный на карте вице-адмирала Сарычева в широте 56°08′, в долготе 156°15′ западной.

К полудню показалось солнце и горизонт очистился. Скоро после полудня ветер пошел опять к западу, почему мы стали править к острову Укамок, ибо, дошедши до острова Чирикова, нельзя бы нам уже было при западном ветре идти к Укамоку, который, как мы и сначала полагали, открылся в 5 ½ часов пополудни в расстоянии около 20 миль. Вице-адмирал Сарычев называет его «низменным» островом, но он нам показался весьма высоким, а подошед к нему ближе, мы усмотрели вместе с ним еще острова; сие показало нам, что это не Укамок. Притом открылся он нам не на NNW, как мы счисляли, а на NW: в таком положении долженствовали от нас находиться Евдокийские острова.^[223]

Перед вечером мы находились, по карте Сарычева, от острова Укамок не далее 10 или 12 миль, но не могли его увидеть, несмотря на то, что погода была светлая и горизонт чист. Хотя вице-адмирал Сарычев и называет сей остров низменным, но, вероятно, по сравнению с здешними гигантскими островами, ибо он упоминает, что видел его в 26 милях. В 9 ½ часов вечера, имея западную оконечность южного Евдокийского острова в расстоянии 7 миль, мы бросили лот и нашли глубину 140 сажен, на дне черный песок и хрящ; тогда мы поворотили и пошли к востоку, при весьма тихом ветре от юга. Сегодня мы видели превеличайшие стада птиц, множество разного рода морских растений и много китов.

Во всю ночь на 6-е число было тихо и шел дождь, а в 4 часа сделался ветер, нашла пасмурность и временно туман находил. В 7-м часу утра в пасмурности увидели мы берег, который сначала показался от нас в большом расстоянии. Скоро после открылись обе его оконечности, которые показали, что это был небольшой остров и не слишком высокий. Капитан Ванкувер хорошими наблюдениями определил широту 55°49′, долготу 154°56′ острова Чирикова. Это близко соответствовало положению нашего места в отношении к острову Чирикова, посему я думал, что он и Укамок один и тот же.

Желая совершенно в том увериться, принял сей остров за Укамок вице-адмирала Сарычева и в 9 часов взял курс к острову Чирикова, которого хотя и не надеялся найти, но, не доверяя нашим хронометрам и счислению, думал еще, что, может быть, виденный нами остров не есть тот же, что Чирикова. Однако ж ветер не позволил нам править желаемым курсом. Между тем мы приблизились к южной стороне острова и были прямо на S милях в двух от низменного берега, простиравшегося на версту или на две между двумя высокими утесами. На низменном берегу показались нам юрты и байдара (лодка); а на возвышенном месте стоявший флагшток мы все ясно видели, почему в 10 часов утра, поворотив на другой галс к S, легли в дрейф.

Я приказал поднять наш флаг и выпалить из пушки, думая найти тут промышленных Американской компании; они могли бы к нам приехать и доставить некоторые сведения об острове. В то время бросили мы лот и нашли глубину 33 сажени, на дне мелкий, черный с серым песок.

Взяв рифы и пролежав с полчаса в дрейфе, пошли мы бейдевинд к S, ибо ветер стал делаться крепче и погода туманнее, следовательно, нельзя было ожидать, чтоб промышленные к нам выехали, если бы они и находились тут. Доколе мы лежали в дрейфе, весь южный берег открылся нам столь хорошо, что мы ясно видели все его протяжение, высокости, низкие места, излучины и гряду каменьев, простирающуюся от юго-западной оконечности к западу. Сравнив виденное нами с тем, что говорит Ванкувер о сей стороне острова, я совершенно уверился, что мы находились подле острова Чирикова, который есть тот же самый, что Укамок. На Ванкуверовы наблюдения можно положиться, и более потому, что он во многих случаях нашел погрешности в долготах, определенных капитаном Куком, и показал причины, от коих они произошли. Итак, уверившись, что Укамок и Чирикова есть один и тот же остров, я стану его называть первым из сих имен, потому что оно дано ему природными жителями здешнего архипелага, а первоначальные имена переменять, мне кажется, никто не вправе.

Будучи поблизости от острова, мы определили северной оконечности оного широту и долготу. В южной его стороне он высок и утесист; утесы состоят из камня; на вершинах кое-где лишь зеленелась трава, а к северу почти с половины длины его начинает он постепенно и ровно спускаться мысом, который, снижаясь, доходит до самой воды, и очень вероятно, что он простирает на значительное расстояние в море отмель; а потому с северной стороны подходить к нему должно с осторожностью. Сей низменный мыс, имеющий несколько невысоких холмов, весь покрыт зеленью, вероятно травою, годною для скотоводства; но ни леса, ниже кустарника видно не было, а только видели мы ясно на низменном берегу одной впадины несколько костров из небольших бревен, по-видимому собранных из выкидного леса промышленными, приезжавшими сюда для ловли морских зверей, которые, верно, здесь водятся, судя по уединенности острова. Китов же мы сами видели во всех от нас сторонах. Это был первый Алеутский остров, на котором не заметили мы ни клочка снега. На острове Кадьяк узнал я, что на Укамоке всегда живет отряд промышленных для ловли яврашек{228} и птиц.

От сего острова стали мы править прямо к острову Ситхунок. Ветер был OSO, то ровный, то тихий; погода облачная, но сухая и по горизонту не туманная. В 5 часов вечера мы были почти на линии Укамока и Ситхунока: от первого в 33 милях, а от другого в 36, и с салинга они оба были хорошо видны; но земли, о которой Ванкувер упоминает, мы не видали, хотя были от нее только в 15 милях, и потому кажется, что она не существует; да и сам Ванкувер неутвердительно о ней говорит и поставил ее на своей карте под сомнением. В сие время (5 часов) увидели со шканцев остров Тугидок, простиравшийся на немалое расстояние от S к N, так что северной его оконечности мы и видеть не могли. В 7 часов мы были довольно близко к сему острову и к Ситхуноку, чтоб делать пеленги, и имели для сего хороший ход. Мы нашли широту южной оконечности Тугидока и расстояние оной от восточного мыса Ситхунока. Впрочем, мы не успели сегодня увидеть, далеко ли сей остров простирается к северу.

Ночь на 8 июля была дождливая, но тихая; мы старались держаться под малыми парусами на одном месте. Утро было туманное. В 8 часов горизонт очистился и настал прекраснейший день. Острова Ситхунок и Тугидок открылись нам весьма ясно; мы находились от берега милях в трех и пеленгами определили взаимное их положение.

Тугидок низкий, ровный, почти совершенно плоский остров и утесистый, простирается по румбу NO и SW на расстояние 10 или 12 миль. Лесу на нем нет, но местами зеленелась трава, впрочем, он, кажется, совсем бесплоден. От северной его оконечности через весь пролив, отделяющий его от Ситхунока, идет гряда каменьев, примыкающая к сему последнему, из коих многие могут назваться маленькими островами. Мы смотрели с салинга и не заметили, чтоб где-нибудь был проход для большого судна сквозь сию гряду, на которой ходил страшный бурун, хотя ни ветра, ни волнения не было.

Порт Уналашко

Из атласа к кругосветному путешествию на бриге «Рюрик»

 

Ситхунок же довольно высокий остров: берега его большею частию состоят из каменных утесов, а внутри высокие холмы, между коими есть 3 или 4 низменности, через кои мы видели остров Кадьяк. Мы проходили в расстоянии не более двух миль от южной стороны Ситхунока, но не видали на оном ни леса, ниже кустарника, одна только трава зеленелась; на берегу же лежало множество выкидного леса: это показывает, что здесь часто дуют ветры, наносящие сей лес с берегов полуострова Алякса{229}.

Нынешний день был ясный и теплый, какого мы еще с самого отбытия из Камчатки не имели. Нам удалось взять очень хорошо высоты солнца для широты и долготы по хронометрам, с помощью коих мы определили географическое положение сих двух островов.

В 3 часа пополудни открылся нам Кадьяк, а вечером прошли мы пролив, разделяющий вышеупомянутые острова и Кадьяк, и шли вдоль берега милях в четырех, правя к острову Угак. Против пролива видели мы непонятное множество китов, которые и ночью нас окружали, бросая воду столпами и испуская при сем какой-то странный, громкий шум, подобный вздохам. Ночью сделалось облачно, а на рассвете и пасмурно, так что мы иногда едва могли видеть берега, из коих самые высокие были покрыты местами снегом; но как пасмурность иногда делалась реже и позволяла нам видеть берега, то мы продолжали идти прямо к Угаку, который увидели сего числа в 6-м часу утра, а в 9 прошли в расстоянии одной мили и стали от него править к мысу Чиниатский, составляющему южную сторону большого залива Чиниатский, при коем находится гавань Павла – главное место на сем острове Российско-Американской компании.

Маленький, но высокий островок Угак, имеющий не более 10 или 12 верст в окружности и отстоящий от кадьякского берега в 2 ½ милях, как будто нарочно поставлен служить приметою идущим в сей порт кораблям; иначе весьма трудно было бы его найти, потому что частые туманы и пасмурность не позволяют иногда по нескольку дней сряду определить своего места по наблюдению светил небесных и в то же время скрывают приметные места. Остров же Угак есть у сего берега один, следовательно, стоит только править вдоль берега милях в четырех от оного, когда верно его увидишь; а от острова весьма легко уже будет найти Чиниатский залив. Мы точно таким образом в весьма пасмурную, дождливую погоду нашли оный.

В Чиниатский залив вошли мы в первом часу пополудни, когда только виден был один мыс сего залива, прочие же все берега были закрыты мрачностию; но, не желая потерять прекрасный ветер, я решился идти в гавань, надеясь на карту капитана Лисянского{230}, но за сию доверенность едва не заплатил было кораблекрушением. Я бы ни слова о сем не сказал, если бы молчание мое не могло со временем послужить к гибели какого-нибудь мореплавателя, который также положится на сию карту. Карта сия имеет большие недостатки, которые я объясню. От Чиниатского мыса я правил прямо к Камню Горбуну, чтоб, увидев его, определить второй курс. Камень сей мы и действительно увидели, как ожидали, и прошли от него в полуверсте. Лисянский в своем путешествии говорит, что, входя в сей залив, он «боялся островов Пустого и Лесного, коих берега для кораблей очень опасны». Он шел к SW; после в тумане не знал, где он находился, доколе не приехал к нему правитель селения и не дал своего штурмана, который и ввел корабль его в гавань, не говоря, каким проходом.

Читая сие место и глядя на карту Лисянского, нельзя было не заключить, что он шел подле южного берега, где у него не означено никакой опасности, между тем как во многих других местах залива поставлены рифы и каменья, и как на карте сказано, что она сочинена с описи, под его надзором штурманом Калининым сделанной, то я, нимало не сомневаясь, шел, как я полагал, самым безопасным путем; но в какое удивление пришел,^[224] когда увидел прямо перед собою рифы камней, на карте не означенные! Люди были все по местам, и потому мы вмиг отворотили от опасности и легли в дрейф.

Я велел было спустить шлюпки, чтоб послать промеривать, как увидел ехавшие к нам две байдары,^[225] из коих на одной был промышленный, который сказал нам, что там, куда мы шли, пройти невозможно по причине множества наружных и подводных камней, а проход лежит подле Лесного острова, но что он направления и ширины его точно не знает. Мы сами пошли туда по лоту; между тем сделали несколько пушечных выстрелов для призыва кого-нибудь из гавани. Скоро к нам приехал лоцман и повел нас подле самого берега Лесного острова, который Лисянский считал столь опасным. В 5-м часу пополудни вошли мы в Павловскую гавань и стали на якорь благополучно; а на другой день утвердили шлюп канатами против самого селения, в расстоянии от берега 40 или 50 сажен.

Все, составлявшие наш экипаж, были здоровы, кроме пяти человек, имевших легкие припадки, и шлюпу не было надобности ни в каких исправлениях, а потому мне только нужно было пробыть здесь несколько дней для проверки хронометров, для описи залива и для исследования поступков служителей Российско-Американской компании в отношении к жителям, как то мне было предписано.

Для описи Чиниатского залива и Павловской гавани употребили мы пять дней при весьма благоприятной погоде и в малую воду, когда горы, все мысы и берега были хорошо видны, рифы и каменья открыты; лишь светлые облака закрывали солнце, почему нельзя было делать астрономических наблюдений. Мы вымерили расстояние между некоторыми предметами, взяли с них пеленги и промерили глубину. Но когда приступили к составлению карты, тогда я узнал, что в компанейской здешней конторе находится карта, сочиненная штурманом Васильевым, весьма искусным и прилежным человеком, который, находясь в службе Компании, жил здесь около года и имел случай и время сделать хорошую опись. Положа наши пеленги и расстояния на его карту, мы нашли совершенное сходство; промеры также сходствовали. Это избавило бы нас от труда делать новую опись, если бы мы прежде о сем знали; нам только надлежало на Васильева карту наложить наши промеры там, где у него их не было, и сделать некоторые маловажные дополнения.

Нашу опись производили штурман Никифоров, гардемарины Тобулевич и Лутковский 2-й и штурманский помощник Козьмин; сей последний составлял и карту. На оной рифы и камни, которых нет на карте Лисянского, означены красными чернилами. Из сего видно, сколь карта сего последнего должна быть пагубна для мореходцев, здесь плавающих, и тем более что на ней написано, что она составлена под особенным его надзором, следовательно, тут предполагается и особенная верность.

Между тем ежедневно являлись ко мне челобитчики как русские, так и природные жители, которые все приносили жалобы на своих правителей; некоторые из сих жалоб, вероятно, были дельные, а другие пустые и неосновательные. Чтобы лучше разведать прямое состояние здешних дел, отнесся я письменно к начальнику духовной миссии монаху Герману, по слухам, человеку умному и благочестивому, которого здесь большая часть жителей довольно выхвалить не может. Он доставил мне многие весьма важные сведения письменно и утвердил их своею рукою. Равным образом и правитель здешний^[226] на запросы мои подал объяснения, довольно ясно показавшие мне все обстоятельства, сопряженные с состоянием здешнего края.

Собрав нужные мне сведения, я со многими из старших офицеров начальствующего мною шлюпа 17 июля ездил на берег и осматривал все заведения, в селении гавани Павла находящиеся, о состоянии коих мы составили бумагу и все общею подписью утвердили.

Флота капитан Ю. Ф. Лисянский в изданном им «Путешествии кругом света» весьма хорошо и довольно подробно описал здешний край. В путешествии морских наших офицеров Хвостова и Давыдова также много правды о том же предмете сказано, а по сему самому я за излишнее почитаю тем же скучать читателю.

19 июля вышли мы из гавани в так называемый северный проход, но за безветрием не могли сего числа отправиться в путь и простояли тут на якоре целые сутки. Сей проход, находящийся между берегом Кадьяка и Лесным островом, есть настоящий рейд и самый безопасный. Гавань же очень узка: большие суда с трудом могут стоять в ней покойно.

Июля 20-го в 8-м часу утра, при самых тихих, переменных ветерках, с помощью течения и буксира, пошли мы в путь; но в полдень принуждены были против Елового острова стать на якорь. Легкий ветерок от юга в час пополудни позволил нам опять сняться с якоря. К 4 часам стал он дуть све<