Глава XIX. Оксфорд. Прощание с Альбионом

 

В Оксфорде только первый год Феликсу Юсупову пришлось жить в студенческом городке – впрочем, и там занимая обширные апартаменты.

На следующий год он воспользовался правом второкурсника, снял в городе целый дом и немедленно принялся за его благоустройство. Приложенные старания, недурной вкус Феликса и огромные деньги князей Юсуповых скоро принесли свои плоды: неказистый оксфордский домишко превратился в роскошное шале. Побывать здесь в гостях было честью не только для студентов, но и для светской публики из Лондона.

Например, Сергей Дягилев только что впервые привёз в британскую столицу «Русские сезоны» и произвёл настоящий фурор. Знаменитому балету рукоплескали король Георг Пятый и его матушка Александра Датская – старшая сестра вдовствующей российской императрицы Марии Фёдоровны. А Дягилев с любовником, солистом труппы Вацлавом Нижинским, после ошеломляющих представлений ныряли в лимузин Юсупова – тот самый Rolls-Royce Silver Ghost Double Pullman – и ускользали сюда, в Оксфорд, к своему гостеприимному и щедрому поклоннику.

Соученики Феликса, отпрыски лучших аристократических и королевских домов Европы, проводили в шале больше времени, чем в университетских аудиториях – как и он сам.

Посреди просторной гостиной князь увещевал приятелей, с которыми давеча наведывался в казино.

– Может быть, сегодня вам придётся немного поскучать, голуби мои, – ласково говорил он. – Из всех приглашённых, по-моему, только вы совсем не говорите по-русски.

– Не смей нас бросать! – капризничал Луиджи Франкетти. – Ты тоже не говоришь по-итальянски, и что? Все знают английский, и вообще – мы в Англии…

– Вот именно, – поддержал итальянца француз Жак де Бестеги. – Вот уедешь в свою Россию, там и наговоришься!

Франкетти и де Бестеги жили в доме Юсупова с того момента, как он его купил и обставил. Эти два студента неплохо устроились и сейчас переживали: Феликс собирался возвращаться на родину, а их сладкая жизнь заканчивалась.

– Ступай-ка за клавиши, – подтолкнул итальянца князь. – Сыграй что-нибудь душевное.

Играл Франкетти прекрасно, так что иной раз гости слушали его ночи напролёт. Но сейчас он поплёлся к фортепиано, всем своим видом показывая недовольство и на ходу срывая длинные, до локтя, перчатки – в тон облегающему лимонному платью.

В отличие от своих одетых женщинами приятелей, джентльменов с грамматическими ошибками, Феликс надел фрак. Но из-за яркого вечернего макияжа выглядел вызывающе – с подведёнными бровями, кокетливой мушкой на щеке и кроваво-красными герленовскими губами. Бисексуальную красоту князя подчёркивала причёска: его чёрные, как вороново крыло, волосы были идеально подстрижены, набриолинены и зачёсаны назад.

– Артур, – повысил голос Юсупов, – всё ли готово? Гости скоро будут!

Артур служил у князя камердинером. Домашнего повара, вывезенного из России, Юсупов называл кашеваром. Автомобилем управлял шофёр-француз, за домом присматривала местная пара: конопатая жена ходила в экономках, а муж кроме прочего занимался ещё тремя лошадьми – приехав в Англию, Феликс купил скакуна для охоты и двух пони для игры в поло.

– Всё готово, сэр, – доложил безупречный Артур.

Сияя серебром, стол украшала огромная княжеская икорница – на сей раз её использовали по назначению, а водка остывала в ведёрке со льдом. Хотя, само собой, гости всегда предпочитали шампанское. Недостатка не было ни в нём, ни в разнообразных лёгких закусках и фруктах.

В углу гостиной среди огромной клетки качалась на качелях носатая красно-жёлто-синяя попугаиха Мэри.

Под ногами путался, громко сопя и похрюкивая, любимый французский бульдог князя.

Британские офицеры появились точно в назначенное время, не дрогнув ни единым мускулом при виде юношей в вечерних дамских туалетах. Радушный хозяин представил вновь прибывших по-русски:

– Мистер Стивен Эллей. Можно сказать, почти русский и почти родственник. Родился в Москве, в нашем фамильном дворце. На русском говорит лучше меня – лучше, Стивен, лучше! – потому что лучше меня знает английскую поэзию. Работал в Петербурге инженером на строительстве железной дороги. Так что и Россию знает лучше меня… Я ничего не забыл?

Эллей поклонился компании Юсупова, изобразив на типично английском лице подобие улыбки.

– Вы забыли о моей бесконечной признательности вам и вашим родным.

– Благодарю вас, – Феликс чуть склонил голову в его сторону и рекомендовал второго гостя. – Мистер Джон Скейл, давний добрый друг нашей семьи. Если не ошибаюсь, в ближайшее время тоже собирается ехать в Россию.

– Точно так, – отозвался неприметный Скейл. – К вашим услугам, господа.

– А теперь представьте нам вашего товарища, – попросил князь. – Мы раньше не встречались?

Со знакомыми Юсупову офицерами приехал ещё один капитан – немного старше Скейла и Эллея, лет сорока. Князь откровенно разглядывал его. Среднего роста, поджарый. Мужественное, волевое лицо. Высокий лоб, короткая причёска с пробором, тщательно подстриженные усы щёточкой. Спокойный, внимательный взгляд глубоко посаженных серых глаз…

– Нет, ваше высочество, не встречались, – ответил офицер тоже по-русски. – Честь имею рекомендовать себя, капитан Келл. Вернон Келл. Я знаком только с вашим кузеном Михаилом, графом Сумароковым-Эльстон. Нас представили в Стокгольме на Играх. Миша – прекрасный теннисист и совершенно очаровательный молодой человек. В него нельзя не влюбиться. Мы сделались большими друзьями.

– О-о, – протянул Феликс, пристально глядя капитану прямо в глаза, – как я вас понимаю…

– Я, видимо, недостаточно удачно выразился, – продолжил британец, – ваш кузен в самом деле очаровательный молодой человек и блестящий спортсмен. Мы теперь очень дружны с ним, но я… не делаю грамматических ошибок.

– Ах, вот оно что, – разочарованно вздохнул Феликс. – Что ж, добро пожаловать, господин грамотей!

– Вернон, – спокойно напомнил офицер. – Я буду признателен, если вы станете называть меня Вернон… Ваш друг – хороший музыкант, – добавил он, кивнув на Франкетти.

Тот сидел за пианино и негромко наигрывал лёгкую мелодию. Рядом стоял де Бестеги и время от времени подносил к накрашенным губам итальянца бокал с шампанским.

Попугаиха вдруг пронзительно вскрикнула и забормотала что-то смешным хриплым голосом.

– Феликс, ты можешь унять свою птицу? – вздрогнув, спросил Джек Гордон, стоявший рядом с клеткой с бокалом в руке. – Я чуть не подавился.

Молодой шотландец говорил только по-английски. Он недавно поступил в Оксфорд и учился в соседнем колледже; был очень хорош собой, смахивал на индусского принца, и его уже приняли в высшем лондонском обществе. С удовольствием принял его в своё окружение и Юсупов – он любил красивых успешных молодых людей.

– Это что, – засмеялся князь, тоже переходя на английский. – По-моему, я не рассказывал, что устроили птицы, когда я приехал в Лондон в первый раз…

– Рассказывал, – не переставая играть, буркнул Франкетти, – сто раз уже.

– А я не слышал, – сказал Гордон.

Феликс тут же охотно начал:

– Я тогда поступил в Оксфорд, а до начала занятий уезжал обратно в Россию. И накупил здесь для своего имения в Архангельском целый скотный двор. Быка и коров с поросятами отправил прямо в Дувр на корабль, а клетки с курами, петухами и кроликами оставил при себе…

– Оставил при себе в отеле «Карлтон», – Франкетти пропел эти слова на мотивчик, который наигрывал, и Жак поднёс ему шампанское.

– Да, в отеле «Карлтон». Конечно, их поместили в подвале, а не у меня в апартаментах. Но мне вдруг стало их так жалко! Тогда я пошёл в подвал и открыл все клетки. А эта живность тут же разбежалась по гостинице.

– Могу себе представить, что там началось! – с завистью в голосе сказал Гордон.

Феликс многозначительно закатил глаза и подтвердил:

– Переполох по первому разряду! Петухи с курами квохчут. Кролики визжат и кладут повсюду кучки. Прислуга за ними гоняется, управляющий бушует и рвёт на себе волосы, а постояльцы разевают рты… Словом, полный успех!

– Пожалуй, для «Карлтона» это был тяжёлый шок, – сказал Эллей. – Такой респектабельный отель…

– Всё-таки вы – человек совершенно не военный, – в голосе Скейла прозвучал укор. – Настоящий штатский шалопай.

– Уж это точно, – с готовностью согласился Юсупов. – Военный из меня никогда не получится. Я так и сказал родителям, когда они заговаривали о Пажеском корпусе.

– Очень зря, – дрогнул усиками в ниточку ещё один гость, молодой человек в дорогом костюме и со сверкающим пенсне на носу. – Мы бы с тобой там славно провели время. Мог бы не уезжать так далеко от матушки.

Александр Карагеоргиевич, сын сербского короля, до учёбы в Оксфорде закончил Пажеский корпус в Петербурге. Сейчас он сидел в большом мягком кресле, закинув ногу на ногу, и дымил толстой сигарой.

– Нет уж, благодарю покорно, – Феликс энергично помотал набриолиненной головой, – военная служба не по мне. Да и вообще любая служба. Я – прирождённый плейбой, джентльмены!

С учётом того, как он выглядел, фраза прозвучала особенно убедительно.

Жак де Бестеги вдруг рассмеялся, и Франкетти с удивлением взглянул на него.

– Простите, – сказал Жак, – я вспомнил историю, которую Джек точно ещё не слышал… И вы, наверное, тоже, – он обратился к офицерам. – На первом курсе мы все жили в самóм колледже. И должны были возвращаться не позже полуночи. Опоздаешь трижды за семестр – выгонят.

– Мы таким устраивали торжественные похороны, – включился в разговор Освальд Рейнер, который держался около фуршетного стола и опасливо поглядывал на икорницу. – После панихиды провожали на вокзал под похоронный марш. Оркестр приглашали, и шли за ним через город с поникшими головами, со шляпами в руках! А Феликс, чтобы спасти нарушителей, придумал связать из простыней верёвку…

– Это я рассказываю! – оборвал его де Бестеги. – Так вот, Феликс придумал эту штуку с верёвкой из простыней. Он ведь занимал у нас весь первый этаж. И тот, кто возвращался ночью, стучал ему в окно. Феликс тогда выбирался на крышу и сбрасывал верёвку.

– Да, – не удержался князь, – а однажды мне постучали уже под утро. Я спросонья не разобрал, кто стучит, спустил верёвку и поднял… полицейского!

Компания расхохоталась.

– И что же? – спросил Келл. – Это сошло вам с рук?

– Спасибо, вмешался архиепископ Лондонский, замолвил словечко, – ответил Юсупов. – Иначе выгнали бы меня, точно!

– Чёрт, как жаль, что ты уезжаешь! – вдруг сказал Франкетти. Он оборвал мелодию, и все тоже притихли. Стало слышно сопение и фырканье раскормленного бульдога.

Глянув на пса, молчание нарушил Вернон Келл.

– Как его зовут?

– Панч, – живо отозвался князь. – С ним тоже связана одна забавная история. Я забрал его на каникулы с собой, в Россию. А законы здесь у вас неумолимые. Шесть месяцев карантин – и только после этого разрешают ввозить собаку обратно в Британию. Но я же не мог расстаться с моим Панчем на целых полгода! И когда возвращался сюда через Париж, заглянул к одной… в общем, старой русской куртизанке. Мы накормили его снотворным, завернули в пелёнки, надели чепчик. Старушка нарядилась няней, и вот так втроём добрались до Лондона: няня, я и мой младенец!

Гости снова рассмеялись.

– Похоже, ему нравится ваш ковёр, – заметил Келл.

Бульдог, действительно, потёрся мордой о совершенно чёрный ковёр, устилавший всю гостиную, завалился навзничь и стал, извиваясь, чесать об него спину.

– А вам нравится? – спросил Юсупов. Офицер утвердительно кивнул. – Это Джек мне присоветовал один магазинчик…

– Мебельный магазин на Фулхэм-роуд, – уточнил Гордон. – Держат его две такие смешные старые девы, сёстры Фрит.

– Ветхие, как мир, и очень приветливые, – продолжал князь. – Просто персонажи Диккенса, честное слово. Но когда я заказал им чёрный ковёр, их будто подменили.

– Они приняли тебя за дьявола, – снова вставил Франкетти, и Жак снова принялся поить его шампанским.

– Может быть, – согласился Юсупов. – С тех пор, стоило мне заглянуть в магазин, как они прятались за какую-то ширму. Я только и видел, как над ней трепетали две кружевные макушки.

– Скажу вам больше, джентльмены, – вмешался Скейл, – с лёгкой руки князя Юсупова на такие ковры пошла мода! Недавно был случай: жена настелила чёрный ковёр, а муж решил, что гостиная стала мрачной. И говорит: Ковёр или я!

– Напрасно, – сказал Эллей.

– Точно, напрасно, – согласился Скейл. – Жена выбрала ковёр, и они развелись.

– А какие цвета предпочитает ваша жена? – снова по-русски спросил Келла Юсупов. Он сделал приглашающий жест, и они уселись в углу на большой мягкий диван, повернувшись друг к другу.

– Я не женат, – ответил офицер. – Надеюсь, вы уезжаете не из-за болезни княгини Зинаиды Николаевны?

– О, матушкина хворь – это целая история! – махнул рукой князь. – Нервы, нервы, нервы… Недавно они с отцом были в Берлине и срочно вызвали меня депешей. У неё случился сильнейший нервный припадок, а успокоить её в таких случаях могу только я. Пришлось всё бросить и мчаться в Берлин. Там – жара, а матушка лежит на кровати под шубами, окна в комнате закрыты. Есть она наотрез отказывается, говорит, что боли дикие, кричит на всю гостиницу…

– Бог мой, – сказал Келл, – бедная женщина…

– Но мы-то знаем, что болезнь её чисто нервная, – повторил князь. – Не будете так любезны передать мне ещё бокал шампанского?.. Благодарю. Так вот, вызвали психиатра, светило номер один из берлинских светил. Я провёл его к матушке и оставил с глазу на глаз. Вдруг слышу из-за дверей смех. Я сперва ушам не поверил, потом приоткрыл дверь: точно. Матушка давно не смеялась, а тут весело так заливается, только что не хохочет. И рядом на стульчике сидит доктор, от смущения красный. Матушка сквозь смех просит: Уведи его, не могу больше, умираю! Я доктора проводил, возвращаюсь и понять не могу, в чём дело. А она говорит: Где ты взял этого врача? Его самого лечить надо! Он посмотрел на часы у меня над кроватью, и знаешь, что сказал? Странно, говорит, вы заметили, что стрелки остановились в тот же час, когда умер Фридрих Великий?

Келл покачал головой:

– И в самом деле, подозрительный психиатр… Но судя по тому, что княгиня смеялась, визит его всё же принёс пользу!

Юсупов согласился:

– Да, не мытьём, так катаньем.

– Отчего же вы не обратитесь к Распутину? Газеты пишут, что он обладает какой-то чудотворной силой…

Князь с подозрением посмотрел на офицера:

– Вы это серьёзно? Матушка и вправду иной раз неважно себя чувствует, но из ума пока не выжила.

– Однако Распутин врачует её величество и наследника цесаревича уже не первый год, и ваш император к нему благосклонен.

– Не ловите меня на слове, – Феликс поджал ярко-красные губы. – Я не имел в виду, что государыня безумна, и вы меня прекрасно понимаете.

– Конечно, понимаю. Говорят, Распутин не слишком располагает к себе. Неопрятный, странный, по виду – обычный посконный крестьянин… Но притом самый известный российский целитель и провидец. Его принимают при дворе, аристократы и петербургский бомонд стоят к нему в очереди. И госпожа Головина с ним близка…

Светская красавица Мария Головина была помолвлена с Николаем Юсуповым, старшим братом Феликса. Однако Николай влюбился в другую женщину, стрелялся с её мужем на дуэли и погиб. Так совсем юный Феликс стал единственным наследником несметных богатств рода Юсуповых, а Мария – безутешной вдовой. Она постепенно сходила с ума, но общение с Распутиным вернуло её к жизни. Распутин звал Марию – Муней, и это имя к ней приклеилось. А Муня называла Феликса возлюбленным братом, и они постоянно писали друг другу, когда Феликс уезжал в Англию.

– Вы занятный человек, Вернон, – помолчав, сказал князь. – Откуда вы так хорошо знаете Россию? И ваш блестящий русский язык… Что значит – посконный?

– Сделанный из посконины. Это ткань вроде холста, из волокон конопли. Крестьяне шьют из неё одежду.

– Смотрите-ка, впервые слышу… Да, Мария – одна из самых горячих поклонниц Распутина. Я видел его в доме Головиных. Отвратительный тип. Когда газеты стали писать о его непотребствах, я спрашивал её, в чём дело и что же там происходит. Кто такой этот святой Георгий…

– Что же она вам ответила?

– Что идущих по стопам Христа всегда преследовали и гнали. Что Распутин открывает людям другую жизнь. Что я не знаю его личности и той силы, которая им руководит. Что ему известна какая-то высшая истина, и что он несёт крест божий. В общем, традиционная оккультная болтовня: великое скрывается под неприметной оболочкой, которая закрывает путь к истине для профанов и недостойных вроде меня.

– То есть вы должны теперь вернуться к матушке, поскольку надежда её не на Распутина, а на вас?

– Распутина матушка на дух не переносит. А в России, надо полагать, мне всё же придётся получить военное образование. Ничего не поделаешь – одно из условий моей женитьбы. Подходит время связать себя…

– В самом деле?

Напомаженный молодой человек во фраке и с макияжем женщины-вамп, сидевший против Вернона Келла, мало напоминал жениха.

– Родители считают, что так. Устраивают, как они говорят, блестящую партию, – без энтузиазма сообщил Феликс, допивая уже пятый или шестой бокал.

Вернон взял со столика следующий и протянул его князю.

– И кто же ваша избранница?

– Избранница?! Говорю же, родители устраивают! У Ксении Александровны есть дочь Ирина…

– Ксения Александровна – это родная сестра императора?

– Да, сестра императора и жена великого князя Александра Михайловича. – Юсупов начал хуже ворочать языком. – Интересно всё же устроен мир! В молодости Александр Михайлович был без ума от моей матушки…

– Что и говорить, княгиня Зинаида Николаевна – женщина редкостной красоты, – подтвердил британец. – Мне доводилось видеть её в Петербурге, и потом, эти прекрасные портреты…

– Тогда вы можете себе представить, какой она была лет тридцать назад! Мне рассказывали про их танцы с великим князем на Исторических балах. Он – в золотом боярском кафтане, и она – одетая царевной Лебедь… Ах! Но тогда у них не сложилось. А теперь Александр Михайлович выдаёт за меня свою дочь.

– Наверное, Ирина Александровна – тоже красавица?

– О да! И вроде бы любит меня, как ни странно. Это всё Пушкин: Пришла пора – она влюбилась… Мы с детства каждое лето встречаемся: у них летний дворец в Ай-Тудоре, а у нас рядышком, в Кореизе. Теперь я с государем породнюсь. У него тоже дворец по соседству, в Ливадии… А Распутин и в Ливадию добрался… Вернон, вы бывали на Чёрном море? Вам нравится Ялта?

В этот момент, покачиваясь на высоких каблуках, к ним нетвёрдой походкой подошёл Франкетти. С полчаса тому назад он бросил играть; музыка звучала из граммофона, а итальянец пил шампанское и из противоположного угла гостиной угрюмо наблюдал за беседой Юсупова с офицером.

Подходя, он услыхал знакомые слова и громко повторил:

– Rasputin?! Ялта?! Ты уже зовёшь его с собой в Ялту? Magnifico! Non credo ai miei orecchie!

Келл поднялся с дивана и улыбнулся Феликсу, сказав по-английски:

– Простите, я украл вас у гостей. Ваш друг переживает…

– Он ревнует! – рассмеялся князь. – Луиджи, дорогой, что за сицилийские страсти? Ты сошёл с ума! Я просто немного выпил, и мы с Верноном славно поболтали…

– Ненавижу тебя! – заявил Франкетти, оступился на подвернувшемся каблуке и неловко рухнул на диван. Из-под задравшегося платья показалась подвязка сползшего ажурного чулка.

– Глупенький, – ласково сказал Юсупов и поправил итальянцу платье, – миром правит любовь…

– Ненависть! – выкрикнул Франкетти, лёжа с закрытыми глазами.

– Любовь, – повторил князь. – Мы все любим тебя. Иисус любит тебя. И Мэри любит тебя… – Попугаиха пронзительно крикнула, снова напугав Гордона. – И Панч любит. Правда, Панч? – Бульдог тут же подбежал к хозяину, хрюкнул и поставил на диван передние лапы. – И даже… Помнишь фигурку на капоте «Роллс-Ройса»?

– Нет!

– Знаешь, кто это?

– Нелли в ночнушке! – рявкнул итальянец, по-прежнему не открывая глаз. И правда, шутники прозвали так серебряную крылатую Нику…

– Это «Дух экстаза», мой маленький, – сказал Юсупов. – А позировала скульптору любовница барона Монтегю, приятеля Чарльза Роллса. Любовь – везде, и любовь правит миром. Так, джентльмены?

– А как же деньги? – спросил де Бестеги. – Не было бы денег – не было бы ни «Роллс-Ройса», ни любовницы, ни приятеля-барона… ни экстаза…

– Вернон, помогите! – позвал Феликс. – Прошу вас, скажите им, что миром правит любовь!

– Вполне вероятно, – согласился Вернон Келл. – Любовь, и ещё долг. Сейчас этот долг зовёт нас, джентльмены.

Джон Скейл и Стивен Эллей тут же отставили недопитые бокалы.

Три британских офицера откланялись и направились к выходу.