Карик знакомится с муравьиным львом . — Ночёвка в пещере . — Шмелиный склад . — Таинственные огни . — Необыкновенная лошадь . — Нападение мух .

В розовом свете вечерней зари перед профессором и Кариком стояла Валя.

Живая, настоящая Валя.

В руках она держала корзиночку-диатомею, внимательно рассматривая её серебристые узоры. Она то подносила корзиночку к самым глазам, то поднимала высоко над головой и рассматривала её, прищурив один глаз.

— Глядите, граждане! — засмеялся Карик. — Перед вами продолжение фильма «Девушка с Камчатки». Пропавшая девочка таинственно появляется на западном побережье.

Иван Гермогенович ничего не сказал. Он только крепко прижал Валю к себе и молча погладил её по голове.

Валя вывернулась из рук профессора и, вертя перед глазами корзинку-диатомею, спросила:

— Неужели вы сами сделали? Из чего это? И чем она так вкусно пахнет? Её можно есть?

— Корзиночку нельзя, но булки, которые лежат в корзинке, можно, — сказал профессор.

— Тебе сколько? Две? Три? — спросил Карик, доставая колобки из корзиночки.

— Пять! Мне пять! — быстро ответила Валя. Иван Гермогенович и Карик засмеялись.

— Вот это проголодалась! — сказал Карик.

— Ничего, ничего! Пусть ест как следует. Да и мы с тобою закусим заодно.

Путешественники сели в тени развесистого дерева. Профессор поставил против Карика и Вали по корзиночке колобков и широким, гостеприимным жестом пригласил ребят к ужину.

Валя, откусив кусочек колобка, сказала:

— Очень вкусно! — и принялась уплетать колобки.

Профессор и Карик посматривали на неё улыбаясь.

Карик подмигнул Ивану Гермогеновичу и с самым невинным видом спросил:

— А это правда, что в Москве жил человек, у которого был аппетит слона?

— Не слышал, — ответил профессор.

— А я слышал. Говорят, он съедал десять тарелок супа.

— И я съела бы! — сказала Валя, запихивая в рот большой кусок колобка.

Карик подтолкнул Ивана Гермогеновича локтем:

— А на второе — пятнадцать отбивных котлет.

— И я могу пятнадцать, — сказала Валя.

— И наконец, после обеда он съедал двадцать компотов! — продолжал Карик.

— А я хоть тридцать!

Карик отодвинул от себя корзинку и вытер пальцы о лепесток.

— А потом этот человек подвязывал салфетку на грудь и говорил: «Ну, кажется, я заморил червячка, теперь, пожалуй, можно приступить и к настоящему обеду!»

— И я…

Валя протянула руку к восьмому колобку, но, дотронувшись до него, подумала немного и, тяжело вздохнув, сказала:

— Нет, я уже больше не хочу.

— Ну а теперь, — Иван Гермогенович похлопал Валю по плечу, — рассказывай, как ты ухитрилась попасть в цветок энотеры.

— А мы с Кариком вас искали… Правда, Карик?

Карик кивнул головой.

— Я ходила-ходила и вдруг захотела есть, а в лесу пахнет, как в кондитерской. Полезу, думаю, на дерево. И полезла. А там ка-ак захлопнется и не пускает. Кричала-кричала, даже уши заболели.

— И плакала, наверное?

— Немножко… А потом заснула, да так, что даже ничего во сне не видела. А потом слышу, кричат: «Валя, Валя!» Я хочу проснуться, но никак не могу!

— Ну, все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Иван Гермогенович. — А чтобы нам опять не потерять друг друга, дайте мне слово, что теперь вы больше не отойдёте от меня ни на шаг.

— Честное пионерское! — сказал Карик.

— Честное под салютом! — подняла руку Валя.

— Тогда — в поход! — весело сказал профессор. — В поход, друзья мои, в поход!

Путешественники забрали корзинки с колобками и пошли вдоль реки.

К ночи они добрались до больших холмов. Здесь в какой-то норке переночевали, а утром, закусив душистыми колобками, двинулись снова в путь.

Нелёгким оказалось путешествие по дорогам незнакомого мира. Они шли будто по чужой планете. Тут всё было таким непохожим на тот большой мир, где они родились и выросли, что им казалось часто, будто они спят и видят непонятный, страшный сон. Пробыв в этом мире уже много дней, они так и не могли привыкнуть к нему.

Поглядывая на четырехногих, шестиногих, восьминогих и десятиногих чудовищ, прыгающих вокруг, бегающих, летающих, Валя говорила с тоской:

— Знаешь, Карик, что я хотела бы? Увидеть самую обыкновенную собаку. С хвостом! И чтобы она лаяла. Собаки так чудесно лают, не правда ли? И хорошо бы просто ходить и не бояться, что тебя кто-нибудь съест или утащит. Ходить и слушать, как лают собаки, мяукает кошка, кричит ворона. И чтобы не слышать, как… все эти скрипят, шуршат, трещат, воют крыльями… Ой, Иван Гермогенович, смотрите, кто там ползёт? Ух какой страшный!

Иван Гермогенович остановился, внимательно оглядел зелёного незнакомца и сказал спокойно:

— Ну, это мирное существо! Видите, какое оно зелёное. А все зелёные, да будет вам известно, не опасны для нас. Зелёный цвет — это же визитная карточка вегетарианцев. Он как бы говорит: «Не бойтесь! Я питаюсь растительной пищей и вместе с ней впитываю в себя зелёное красящее вещество — хлорофилл…» Зелёные нас не тронут. А вот чудовища, раскрашенные в красные, багровые, розовые цвета, могут при желании и нас попробовать.

Как-то раз, увидев гигантскую гусеницу, покрытую красными пятнами, ребята закричали, прячась за спину Ивана Гермогеновича:

— Смотрите, красное ползёт! Хищное какое, смотрите!

Профессор посмотрел на гусеницу:

— Ну, эта гусеница только пугает нас.

— Как пугает?

— Очень просто. Боится, как бы её кто не съел. Вот она и раскрасилась для устрашения всех. Ползёт и как бы кричит своей раскраской: «Не подходи ко мне близко! Я очень опасная хищница! Прочь с дороги — не то я тебя съем!» Между прочим, так поступают не только насекомые, но и рыбы, птицы и пресмыкающиеся. Неядовитая змея полоз в минуты опасности начинает греметь хвостом, словно гремучая змея. А некоторые безногие ящерицы, встречаясь со своими врагами, извиваются по-змеиному и даже пытаются шипеть. «Не подходи! Укушу! Я страшно ядовитая змея!» А кусать-то и нечем. Ящерицы ведь беззубые. Что ж, каждый борется за свою жизнь, как может. Одни применяют защитную окраску, другие пугающую. И вот что интересно: пугают чаще всего врагов самые беспомощные существа, неспособные защищаться, не умеющие быстро бегать, хорошо летать. Когда видишь на крылышках безобидной бабочки чудовищные глаза, на которые даже смотреть страшно, невольно спрашиваешь бабочку: «Ну зачем тебе такие ужасные глаза?» А для того, оказывается, чтобы бабочка могла пугать птиц, пожирающих бабочек. Ну какая же птица осмелится клюнуть бабочку с такими глазами? А вдруг такое глазастое само нападёт на птицу? Вот и гусеница эта разукрасила себя пугающими красками для спасения собственной жизни. Попробуй тронуть её, такую страшную. Между прочим, так поступали многие племена индейцев, раскрашивая себя перед битвами чёрными, красными полосами. Не обращайте на неё внимания, на эту гусеницу. Для нас она не опасна.

Валя нашла в травяных джунглях красивый цветочный горшок.

— Смотрите, — закричала она, — смотрите, что я нашла! Горшок для цветов.

Профессор улыбнулся:

— На горшок похоже. Это верно. Но только это не горшок, а самые обыкновенные яйца бескрылой бабочки-пяденицы.

— Вот так обыкновенные! — Карик даже свистнул от удивления. — Да они же ничем не похожи на яйца.

— Ну, дорогой мой, в мире насекомых многое вообще нельзя сравнивать с жизнью большого мира. Тут все удивительное, все необычное, все необыкновенное. Но самое поразительное — это яйца насекомых. Так, например, у минирующей мухи они похожи на крошечные футбольные мячи с шахматной раскраскою. У репной белянки — на сложенные вместе ребра, у капустного клопа-арлекина — на бочонки с чёрными обручами. У одних насекомых яйца шарообразные, у других — плоские, у третьих — цилиндрические, а есть изогнутые, как бумеранг, есть длинные, как спички, а есть похожие на шипы. Словом, у разных насекомых и яйца разные по форме. Нет только похожих на куриные. Между прочим, и окрашены они по-разному. Есть яйца чёрные и зелёные, коричневые и розовые, жёлтые и красные, оранжевые и полосатые.

— А какие самые лучшие? — спросил Карик. — Какие вкуснее всех?

Иван Гермогенович пожал плечами:

— Ну-у… Таким вопросом наука пока ещё не интересовалась. Придётся, видно, нам выяснить, какие яйца вкусные, а какие нет. Одно могу сказать: все они, безусловно, питательные. Ведь в каждом яйце находится всё необходимое для жизни любого живого существа — цыплёнка, жука, утёнка, бабочки, пчелы, а потому можете смело пробовать все яйца подряд.

Так шли они несколько дней, ночуя в цветах, в раковинах, в пустых осиных гнёздах и даже под камнями, в мрачных, сырых берлогах.

Питались они нектаром, пчелиным мёдом, яйцами бабочек, зелёным молоком.

В долине Трех рек профессору удалось убить малиновку. Путешественники ели три дня жареную и копчёную дичь, и, наверное, им хватило бы мяса ещё на две недели, но по дороге на них напали жуки-кожееды, отняли всю провизию и чуть не искалечили Ивана Гермогеновича и Карика.

 

С каждым днём путешественники подходили все ближе и ближе к озеру, на другой стороне которого стоял шест-маяк.

По расчёту профессора, они должны были прийти к озеру на другой день к вечеру, за ночь переплыть его, а там уж совсем недалеко было и до маяка.

— Примерно через два-три дня мы будем дома! — уверял профессор ребят.

Но расчёты Ивана Гермогеновича не оправдались.

Когда путешественники были уже совсем близко от озера, произошло печальное событие.

Это случилось рано утром.

Профессор и ребята только что вышли из пещеры, в которой провели ночь, и двинулись в путь, шагая по холодной утренней росе.

— Ну и стужа! — ёжился профессор.

Дрожа от холода и выбивая зубами мелкую дробь, путешественники шагали по холмам и долинам. Казалось, босые ноги ступают по льду, только слегка засыпанному землёй. Хотелось остановиться, поджать под себя ноги, как поджимают лапы гуси на льду.

Наконец ребята не выдержали и, чтобы хоть немного согреться, быстро побежали вперёд.

— Не убегайте далеко! — крикнул вдогонку профессор.

Но ребята уже мчались к высокой цепи холмов, обгоняя друг друга, перепрыгивая с разбегу широкие рвы и небольшие ручьи.

— Вернитесь! — кричал Иван Гермогенович. — Вернись, Карик! Иди сюда, Валя!

Но Карик только махнул рукой и, взбежав на гребень песчаного холма, скрылся за ним.

Валя остановилась, как бы раздумывая: вернуться ей обратно или бежать за Кариком, но, подумав немного, полезла за братом и тоже скрылась за холмом.

Встревоженный Иван Гермогенович прибавил шагу. И вдруг из-за холма показалась Валя. Она махала руками, звала Ивана Гермогеновича на помощь.

— Скорей, скорей!.. Нападают! — кричала она. Профессор побежал так быстро, как только мог.

Он с разбегу взлетел на холм.

— Где он? Где? — задыхаясь, спросил профессор.

— Вон! Вон он! — показывала Валя пальцем на глубокую воронку.

На дне воронки, зарывшись по горло в песок, ворочалось страшное чудовище. Большая чёрная голова с длинными, изогнутыми крючками быстро-быстро подбрасывала вверх мелкие камни и песок. На краю воронки стоял испуганный Карик. Он беспомощно закрывал голову руками, выкрикивая что-то непонятное. Песок и камни летели в него с такой силой, что он то и дело падал, поднимался и снова падал. А чудовище швыряло в него не переставая, стараясь ослепить его песком, сбить с ног камнями.

Песчаные стены воронки осыпались, оседали под ногами Карика, и он сползал все ниже и ниже, прямо в логово чудовища, приближаясь к нему с каждой минутой.

— Повернись спиною! Спиною повернись к нему! — кричал Иван Гермогенович.

Но Карик ничего не понимал и, кажется, ничего уже не слышал. Тогда Иван Гермогенович сбежал проворно вниз, схватил Карика на руки и полез из воронки по осыпающейся стене, крепко прижимая его к груди.

Вдогонку профессору и Карику полетел со свистом град камней. Но Иван Гермогенович стиснул крепко зубы и, не выпуская Карика из рук, продолжал карабкаться вверх, втягивая голову в плечи и пригибаясь к самой земле.

Наконец он выбрался из воронки. Осторожно положив Карика на землю, Иван Гермогенович пробормотал растерянно:

— Ну вот ведь какой ты… Ну разве можно так пугать меня?

Карик лежал на земле бледный, с закрытыми глазами. По щеке его тоненькой струйкой ползла кровь. Голова Карика и весь он с головы до ног был покрыт густым слоем пыли и песка.

Валя смотрела на Карика широко открытыми глазами.

— Он живой? — наконец прошептала она, опускаясь около Карика на колени.

— Живой! — хмуро ответил Иван Гермогенович, подкладывая под голову Карика свёрнутый лепесток незабудки.

— Ой, я боюсь! — прошептала Валя, посматривая в сторону страшной воронки. — А вдруг он вылезет, этот страшный, и опять набросится!

— Не вылезет, если вы сами к нему не полезете, — буркнул Иван Гермогенович, сердито взглянув на Валю. — Не надо совать нос в каждую пасть, если не хотите потерять головы.

Он склонился над Кариком, приложив ухо к его груди, нащупал пульс и зашевелил беззвучно губами. Карик вздохнул.

— Ты меня слышишь? — громко спросил профессор.

Карик приподнялся, посмотрел на профессора мутными глазами. Губы его еле шевелились.

— Он… ушёл? — спросил слабым голосом Карик.

— Ушёл, ушёл! — сказал профессор. — А вот ты-то как? Можешь встать?

— Кажется, могу! — сказал Карик.

Шатаясь, он встал на ноги и сказал, стиснув зубы:

— Пойдёмте!

Некоторое время путешественники шли не разговаривая, но профессор не мог долго сердиться. Когда они сели отдохнуть, Иван Гермогенович поглядел на Карика и сказал усмехаясь:

— Герой какой… А? Смотрите-ка! В берлогу льва полез!

— Я нечаянно, — сказал Карик. — Бежал-бежал — и вдруг эта воронка. Ну, я и скатился вниз…

— А ты бы под ноги смотрел да не считал в небе ворон. Ведь ещё немного — и ты попал бы на обед к муравьиному льву.

— Как, вы сказали, его зовут? Муравьиный лев? — спросила Валя.

— Именно так его и зовут, — кивнул головою Иван Гермогенович, — но это был не сам муравьиный лев, а только его личинка. Сам-то он не сидит в яме, сам он летает, но ещё чаще ползает по деревьям. Я думаю, вы даже встречали его когда-нибудь…

— Какой он? На кого похож?

— Похож на стрекозу немного. Но увалень и лентяй ужасный! Сядет на дерево, опустит четыре длинных крыла, да так и висит целый день, точно его булавкой прикололи. А эта забияка, которая сидит в яме и швыряется камнями, — его личинка. Она охотится тут. Видели, какую хитрую ловушку поставила для ротозеев?

— Для муравьёв?

— Не только для муравьёв. Она и другим насекомым не даёт спуску. И что самое обидное, — улыбнулся Иван Гермогенович, — тебя хотело съесть животное, у которого даже и рта вовсе нет.

— Ну да… А чем же оно меня стало бы есть? Ногами?

— Да вроде того! — сказал профессор. — Видишь ли, дружок, у муравьиного льва нет ротового отверстия, но зато у него на голове есть два огромных крючка, которыми он присасывается к жертве и вытягивает из неё кровь. Ещё две-три минуты — и ты бы познакомился с этими крючками.

Профессор поднялся с земли и сказал:

— Ну ладно, пойдёмте!

Валя побежала за профессором, а Карик поплёлся сзади, стараясь не отставать от Вали.

Временами резкая боль заставляла его подпрыгивать и останавливаться. Ему казалось, что он наступает на длинные, острые иглы.

И всё же он шёл. Морщился, гримасничал, кусал губы, но шёл, не отставая ни на шаг.

Иван Гермогенович поминутно оглядывался, украдкой наблюдая за Кариком. Когда же Карик спотыкался, профессор останавливался и с тревогой спрашивал:

— Ну что там у тебя?… Может быть, ты обопрёшься на меня?

— Нет, нет, ничего, — торопливо отвечал Карик, — это так… Наступил на острый камень.

Наконец Карик начал отставать.

Он теперь уже не шёл, а подпрыгивал на одной ноге, волоча по земле другую.

Иван Гермогенович остановился:

— Ну ты, я вижу, совсем раскис.

— Нет, нет! — запротестовал Карик. — Я хоть сто километров ещё пройду.

Он выпрямился и быстро пошёл вперёд, но… сделав несколько шагов, упал и, обхватив больную ногу, застонал. Тогда профессор, не говоря ни слова, взвалил Карика себе на плечи.

— Да я пойду. Пустите! Я сам! — отбивался Карик.

— Сиди уж! — прикрикнул профессор. — Дойду!.. Подумаешь, скороход какой…

Прижимая к себе Карика, Иван Гермогенович шёл, хмуро поглядывая под ноги. Рядом с ним шагала с виноватым видом Валя.

Карик положил голову на плечо профессора и начал дремать, а скоро глаза его закрылись, и он заснул.

Когда же открыл глаза, он увидел, что лежит на берегу большого озера. Профессор стоял на камне и, приложив ладонь козырьком к глазам, смотрел на другой берег, где одиноко торчал далёкий шест-маяк.

Карик услышал, как Валя спросила что-то, но что именно, он не разобрал.

Карик приподнял с земли голову, прислушался.

Теперь уже говорил Иван Гермогенович:

— Построим корабль и поплывём. Но сначала поищем удобную квартиру. Ведь нам придётся пожить недельку, а может быть, и две недели, на берегу.

— А зачем?

— Как это зачем? Разве ты не видишь, как расхворался наш Карик?

— Не надо!.. — сказал Карик, приподнимаясь на локтях.

— Что не надо?

— Не надо жить на берегу. Я смогу доползти до корабля и даже грести буду.

— Чепуха! — махнул рукой профессор. — А вдруг поднимется буря? Ты же камнем пойдёшь ко дну.

Иван Гермогенович нагнулся над Кариком, осторожно потрогал его распухшее колено.

— Гляди, как посинело! И болит, наверное?

— Болит, — поморщился Карик, — и жжёт все, будто горячим утюгом по колену гладят.

Профессор задумался и вдруг, хлопнув себя по лбу, побежал к озеру.

— Ух какая распухшая! — дотронулась Валя кончиком пальца до больной ноги Карика.

— Да, тебя бы так обстреляли, и ты бы распухла! — сказал Карик, поглаживая больное колено.

— А ты не ступай на эту ногу, тогда скорей пройдёт! Хочешь, я костыль найду?

В это время вернулся профессор. Он держал перед собой на вытянутых руках небольшой листик, с которого струилась на песок вода.

— А ну-ка, повернись, — сказал Иван Гермогенович Карику, — дай-ка твою ногу.

И, положив мокрый, холодный листик на горячее, опухшее колено, он ловко обернул им больную ногу Карика:

— Ну как?

— Хорошо, — сказал Карик. — Вроде компресса. Сразу стало полегче!

— Прекрасно! Лежи смирно, а мы пойдём с Валей поищем место для ночлега.

К счастью для путешественников, на этот раз им не пришлось долго искать убежище. Весь берег озера был изрыт глубокими пещерами.

Профессор и Валя заглянули в одну, в другую и наконец выбрали сухую песчаную пещеру с низкими сводами, с узким входом.

— Давайте останемся в этой! — предложила Валя.

Профессор согласился.

Он вернулся на берег, поднял Карика и на руках перенёс его в пещеру.

— Лежи! — сказал Иван Гермогенович, укладывая Карика около стены. — Удобно тебе?

Карик ничего не ответил. Он уже спал тяжёлым сном больного.

Иван Гермогенович и Валя сели у входа и при слабом вечернем свете поужинали остатками медового теста.

— А теперь спать! — сказал профессор. Завалив вход в пещеру камнями, путешественники растянулись на сухом песке и скоро заснули.

 

Под утро Иван Гермогенович увидел во сне муравьиного льва. Лев крепко держал Карика изогнутыми крючками и в упор смотрел на него выпуклыми большими глазами. Карик бил по голове чудовище руками и ногами и тихо стонал.

Профессор открыл глаза. «Ну и приснится же!» — подумал он. Однако стоны не прекращались. Значит, это не сон?

— Карик, ты что? — окликнул его профессор. Карик не отвечал.

В пещере было темно.

Профессор встал и, держась рукой за стенку, пошёл к выходу.

Нащупав в темноте баррикаду из камней, которая загораживала вход в пещеру, он снял сразу два больших камня и осторожно, чтобы не напугать шумом ребят, положил их на землю.

В пещере стало светлее.

Серый предутренний свет падал на песчаный пол, на спящих ребят.

Посреди пещеры лежала, свернувшись калачиком, Валя. Около стены спал, раскинув широко руки, Карик. Он был весь красный. На лбу у него проступил пот. Карик вздрагивал и стонал во сне.

Профессор подошёл к нему, наклонился и тихонько дотронулся до распухшего колена, завёрнутого в листик.

Не просыпаясь, Карик поджал ногу и громко застонал.

— Карик, ты пить не хочешь? — спросил профессор.

Карик приоткрыл глаза. Ничего не соображая, он долго смотрел на Ивана Гермогеновича, потом молча отвернулся от него к стене.

— Тебе принести воды?

— Н-нет! — сквозь зубы сказал Карик.

— А хочешь, я компресс переменю? — спросил Иван Гермогенович.

— Да… компресс, пожалуйста!

Профессор принёс свежий мокрый лепесток, положил его на распухшее колено:

— Ну как, получше стало?

— Получше! — вздохнул Карик.

— Ну вот и хорошо! Спи тогда. А я пойду поищу что-нибудь поесть. Если Валя проснётся, ты не выпускай её из пещеры. Я скоро вернусь.

Карик молча кивнул головой.

Иван Гермогенович завалил камнями вход в пещеру и, оглядываясь поминутно, чтобы хорошенько запомнить место, где остались ребята, отправился искать завтрак.

Недалеко от пещеры стояла гора, покрытая густым кустарником.

Иван Гермогенович подошёл к подножию горы, внимательно осмотрел её, потрогал мягкие, пушистые ветви зелёных кустов:

— Кажется, это мох! Да, да, самый настоящий мох. Ну что ж, посмотрим, нет ли тут чего-нибудь съестного.

Иван Гермогенович смело полез в густые заросли мха. Но, сделав несколько шагов, он неожиданно провалился по пояс, однако, падая, успел схватиться за ветви.

Болтая ногами над чёрной ямой, он заглянул вниз и в полумраке увидел земляные своды, гладко утоптанный пол. Слабый свет проникал сверху сквозь густые заросли, скупо освещая тёмное подземелье.

В глубине подземелья вдоль стен стояли ровными рядами белые бочки.

— Кажется, шмелиный склад! — пробормотал Иван Гермогенович.

Он смерил глазами расстояние до земляного пола и, выпустив из рук ветви, прыгнул вниз.

Земля под ногами была сухая, тёплая.

С любопытством оглядывая подземелье, профессор подошёл к бочкам. Все они были плотно прикрыты белыми круглыми крышками. Он приподнял крышку одной из бочек, наклонился над ней, понюхал:

— Ну, так и есть!

Бочка была наполнена до краёв душистым мёдом. Рядом с ней стояли такие же бочки, и все они были доверху налиты мёдом.

Всё это было похоже на кладовую, в которой хранятся запасы на чёрный день.

Это была кладовая шмелей.

Матка-шмель кладёт в гнездо яичко и рядом с ним оставляет комочек мёда с цветочной пыльцой. Из яичка выходит личинка, съедает комочек мёда и пыльцы и закукливается в коконе, похожем на бочоночек. Через некоторое время молодой шмель открывает на верхнем конце бочонка крышечку и улетает. Но коконы не пропадают даром. Летом шмели наполняют их мёдом и в холодную дождливую погоду, когда нельзя вылетать из гнезда, питаются им.

Иван Гермогенович не спеша позавтракал, потом выбрал бочку покрепче и принялся вытаскивать её из кладовой.

Это была нелёгкая работа. Бочка, точно живая, вырывалась из рук, толкала профессора, валила его с ног, но всё же Иван Гермогенович вытащил её наверх.

Колени его дрожали. Руки одеревенели. Сердце билось так сильно, что стучало даже в висках.

«А вот как докатить бочку до пещеры?» — размышлял Иван Гермогенович.

Положить её на бок и катить по земле, как обычно катают простые бочки, профессор побоялся. Верхняя крышка могла открыться, и тогда весь мёд вылился бы на землю.

— Ну что ж… будем как-нибудь иначе.

Иван Гермогенович ухватился за край бочки руками и сильно тряхнул её. Бочка качнулась.

— Ага! Пошла! — обрадовался профессор.

Он накренил бочку и, держа её за края, принялся толкать, повёртывая с боку на бок, словно пытался просверлить бочкой землю.

Медленно, шаг за шагом, подталкивая её руками и нажимая на бочку всем телом, Иван Гермогенович наконец подкатил её к пещере.

Профессора встретила заспанная Валя. Она потягивалась и зевала, но, увидев бочку, всплеснула руками.

— Это большой торт? Да? — радостно закричала она.

— Ну, хотя и не торт, однако и это, думаю, понравится тебе!

— Ой, что же это?

— Мёд!

— Целая бочка?

— Да не одна, Валек! Я нашёл целый склад с такими бочками! Нам, пожалуй, и за год не съесть половины сладкого клада.

— Вот хорошо-то! — обрадовалась Валя.

 

Она вцепилась руками в края бочки и принялась помогать Ивану Гермогеновичу с таким усердием, что не прошло минуты, как дружными усилиями бочка с мёдом была втащена в пещеру и поставлена в угол.

— Ну, вот и отлично, — сказал Иван Гермогенович, вытирая потную шею ладонями. — Теперь ты можешь позавтракать мёдом. А я пойду поищу постель для Карика! Но смотри, не вздумай уходить из пещеры. Тут бродят такие страшные чудовища, что ты и крикнуть не успеешь, как они сожрут тебя.

Профессор ушёл, а Валя, проводив его до выхода из пещеры, тотчас же вернулась обратно, подошла к бочке и принялась хозяйничать. Она откинула без особого труда крышку бочки, понюхала мёд и, облизнувшись, запустила руки прямо в бочку.

— Ух как много! — прошептала Валя. Она ела так усердно, что скоро все лицо, грудь и руки до самых локтей покрылись, словно клеем, янтарно-жёлтым мёдом. Вся она стала такой липкой, что прилипала к бочке, к стенам пещеры, да и к ней самой липли песчинки, кусочки листьев и сухих лепестков.

Растопырив липкие пальцы, Валя бродила по пещере, обрастая, как снежный ком, всякой сухою всячиной: старой паутиной, сухими волокнами растений, пыльцой цветов и ещё какой-то дрянью, похожей на хлопья пыли.

— Пойду помоюсь! — вздохнула Валя. Она осторожно высунула голову из пещеры, посмотрела по сторонам: нет ли поблизости страшных животных, — а потом, припадая к земле, помчалась прямо к озеру и тут плескалась в воде, пожалуй, не меньше часу. Изредка, когда над головою с рёвом и свистом жёстких крыльев проносились шестиногие глазастые страшилища, Валя поспешно ныряла под воду, но потом, вдруг вспомнив паука-аргиронета, завизжала от страха и, выскочив из воды, помчалась обратно к пещере.

Перед самым входом в пещеру она налетела на Ивана Гермогеновича, чуть было не сбив его с ног.

— Ты это куда же бегала? — строго спросил Иван Гермогенович. — Ты хочешь попасть в лапы эвмены?

— Я… Я ходила мыться!

Профессор покачал головою:

— Я вижу, ты не очень хочешь вернуться домой… Ведь если ты и Карик будете уходить от меня и знакомиться сами с чудовищами этого мира, я боюсь, ваша мама никогда не увидит вас.

— А я перепачкалась мёдом! — сказала Валя, опуская голову.

— Тем более, — сказал Иван Гермогенович. — Ведь тебя могли бы утащить муха, пчела, оса — да мало ли тут охотников до девочек, вымазанных мёдом… Так вот, чтобы больше этого не повторялось! Ты слышишь, что я говорю?

— Да! — сказала Валя.

— А теперь помоги мне устроить для Карика постель.

И тут Валя увидела у стены пещеры огромный ворох пушистого волоса.

— Как настоящий матрац. — Валя потрогала волос. — Это вы принесли? А где взяли?

— Подарок непарного шелкопряда! — улыбнулся Иван Гермогенович.

— Подарок? — недоверчиво переспросила Валя.

— Ну да! Ведь завтра мне исполняется ровно шестьдесят лет. Так почему бы непарному шелкопряду не подарить мне что-нибудь к дню рождения?

— И… и он подарил?

— Ах, он такой недогадливый, — улыбнулся Иван Гермогенович, — и такой неблагодарный! Я изучал шелкопряда два года, написал о нём три статьи и думаю, что имею полное право на этот матрац.

— Шелкопряд спит на матраце?

— Сам? О нет! Сам он вообще не спит, а без устали летает, но вот своё потомство непарный шелкопряд заботливо прикрывает пушком. Под такими плотными пушистыми одеялами не страшны ни дождь, ни холод яичкам, из которых выклюнутся новые шелкопряды… Ну-с, а теперь давай-ка устроим пуховую постель для Карика!

— Я сама постелю! — сказала Валя.

Она сложила ворох мягкого волоса в самом сухом углу пещеры, взбила руками, как взбивают пуховики, потом бросила в изголовье большую охапку волоса и отошла в сторону.

— Так, кажется, хорошо! — сказала Валя, любуясь своей работой.

— Прекрасно! Великолепно! — одобрил Иван Гермогенович.

Он поднял спящего Карика и на руках перенёс его на пуховую, мягкую постель. Валя прикрыла Карика, как одеялом, поблекшим лепестком жёлтого цветка.

— Ну, теперь ему, кажется, будет удобно. Посмотри за ним, а я уйду на полчасика, — сказал Иван Гермогенович, — есть тут у меня кое-какие дела… Если Карик проснётся, накорми его!

— Ладно, — сказала Валя, — идите, у меня тоже есть кое-какие дела.

Когда профессор ушёл, Валя приготовила ещё две постели, притащила два новых голубых одеяла из лепестков колокольчика, подмела кусочком лепестка пол, потом вкатила в пещеру четыре больших камня и положила на них плоский камень, а сверху разостлала, как скатерть, белый лепесток ромашки.

Получился замечательный стол.

Вокруг стола Валя поставила камни поменьше, обложила их остатками волоса и накрыла жёлтыми лепестками.

— Это будут кресла! — сказала Валя.

Окончив работу, она обошла пещеру и осталась очень довольна: в пещере стало совсем уютно.

— Теперь тут можно целый месяц ждать, пока выздоровеет Карик.

Она на цыпочках подошла к постели брата, нагнулась над ним, заботливо поправила одеяло.

— Спи! Спи! — шёпотом сказала она.

Скоро вернулся профессор. Тяжело отдуваясь, он вкатил в пещеру вторую бочку с мёдом и поставил её около стены.

— Смотрите, что я тут наделала! — похвасталась Валя.

— А что? — испуганно спросил Иван Гермогенович, но, оглядев пещеру, одобрительно закивал головой: — Браво, браво! Молодец! Да ты настоящая хозяйка! — похвалил он Валю. — Кстати, и я могу украсить кое-чем наше жилище. Сейчас тут, около самой пещеры, я нашёл довольно интересную вещичку.

Приложив палец к губам, Иван Гермогенович поспешно вышел и через десять минут вернулся с листиком в руках.

На листике, как на подносе, лежали горкой продолговатые яйца.

— Что это? — спросила Валя. — Их едят?

— Нет, — ответил Иван Гермогенович, — их не едят, но они пригодятся нам, да ещё как пригодятся-то!

— А для чего пригодятся?

— Поживёшь — увидишь!

Иван Гермогенович поставил поднос с яйцами на бочку и сказал:

— Значит, так: наш больной, очевидно, пролежит несколько дней. Чтобы не терять напрасно времени, мы перекатим с тобой все бочки с мёдом в пещеру, а потом… Ну, а потом, вероятно, нам придётся построить броненосец.

— Какой броненосец?

— Да уж какой выйдет, такой и построим! И как только Карик выздоровеет, отправимся в дальнее плавание. Ведь наш маяк находится на другом берегу, — значит, нам придётся плыть к нему на корабле.

Закусив мёдом, Иван Гермогенович и Валя принялись перекатывать бочки с мёдом из шмелиного склада в пещеру. Всякий раз, когда они возвращались, профессор подходил к Карику, прислушивался к его неровному дыханию, щупал пульс.

Карик спал как убитый.

Когда весь угол пещеры был заставлен бочками с мёдом, профессор сказал:

— Ну, а теперь пошли строить корабль.

— Вот интересно-то! — обрадовалась Валя.

— Не знаю, будет ли это интересно, — сказал Иван Гермогенович, — но готов ручаться головой, что потрудиться придётся изрядно.

Завалив вход в пещеру камнями, чтобы к Карику не забрались хищные насекомые, профессор и Валя пошли на озеро.

— А из чего мы построим корабль? — спросила Валя, шагая рядом с профессором.

— Да найдём что-нибудь! Разве мало валяется на берегу сухих листьев? Вот из листьев мы и построим. Сегодня утром я видел за холмами настоящий лес. Не травяные джунгли, а зелёную дубовую рощу. Думаю, ветры и сюда приносят сухие дубовые листья.

Профессор и Валя побрели по берегу, внимательно присматриваясь ко всему, что встречали на своём пути. Вдруг Валя закричала:

— Нашла! Нашла! Уже нашла!

— Где? Что нашла?

— А вот! — И Валя приподняла двумя руками край жёлтого огромного листа, который лежал почти у самого озера. Это был добротный, крепкий лист с глубоко вырезанными краями. Толстые жилы расходились во все стороны.

Профессор обошёл лист, осмотрел его со всех сторон, приподнял край и, заглянув под него, сказал:

— Да, это лист дуба, но, к сожалению, из него нам не построить корабль.

— Почему?

— Галлы на листе! Видишь? Весь лист осыпан галлами!

— Галлы? А что это такое?

Профессор приподнял край дубового листа повыше.

Валя присела и посмотрела под лист. Вся его нижняя сторона была покрыта тёмными шарами. Эти шары были точно припаяны к листу. Валя потрогала их руками. Они были твёрдые, как камень.

— Такой лист нам с места не сдвинуть! — сказал Иван Гермогенович.

— Что же это за штуки? — спросила Валя.

— А это гнезда насекомых! — ответил Иван Гермогенович. — Видишь ли, дружок, многие насекомые откладывают свои яйца прямо на листья. Но листьям это совсем не нравится, и они изо всех сил защищаются от непрошеных гостей. Клеточки листа собираются вокруг яичка, стараясь вытолкнуть его вон, как выталкивают белые шарики крови занозу, которая попадает в палец. При этом на пальце образуется нарыв, а на листьях появляются опухоли — вот эти самые галлы. Называют их чаще всего чернильными орешками, хотя далеко не все такие орешки чернильные.

— А какие насекомые откладывают яйца на лист? — спросила Валя.

Профессор пожал плечами.

— Разные, — сказал он. — Свои яички откладывают в листья шестьдесят видов бабочек, сто тринадцать видов жуков, четыреста восемьдесят шесть видов мух и двести девяносто видов других насекомых.

— Значит, надо искать другой лист?

— Значит, надо искать другой! — сказал профессор.

Уже смеркалось, когда Иван Гермогенович и Валя отыскали наконец удобный для плавания сухой дубовый лист. Но он лежал так далеко от берега, что столкнуть его в воду профессору и Вале было не под силу.

— Не дотащить! — покачала головой Валя. Иван Гермогенович задумался. Поглаживая бороду, он стоял на листе, молча рассматривая его.

— А что, если?… Ну да, конечно! — пробормотал профессор и вдруг засмеялся.

— Вы что? — удивилась Валя.

— А вот что, — сказал Иван Гермогенович. — Идём домой. Завтра мы впряжём в эту работу лошадей.

— Лошадей?! — ещё больше удивилась Валя.

Профессор ничего не ответил. Бормоча что-то под нос, он быстро зашагал в сторону пещеры. Валя вприпрыжку побежала за ним.

— Ну, Иван Гермогенович, ну, миленький, скажите, — какие лошади? Откуда вы их возьмёте?

— Не скажу!

— Скажите! — приставала Валя.

— Не будь любопытной, увидишь завтра сама.

— Ну, Иван Гермогенович, — заныла снова Валя и вдруг замолчала.

Впереди блеснул огонь. Валя схватила профессора за руку и остановилась.

— Горит! Смотрите! Наша пещера горит!

Огонь просвечивал между камнями, которыми был завален вход в пещеру.

— Пожар! В нашей пещере пожар! — испуганно сказала Валя. — Бежим скорее, Карик сгорит!

— Ничего! Это не страшно! Не сгорит твой братец!

Но Валя, не слушая профессора, опрометью побежала к пещере.

— Карик! — кричала она на бегу. — Ты горишь? Ты горишь, Карик!

— Нет, это не я! — услышала Валя спокойный голос Карика.

Валя поспешно отвалила камень. Вскочив в пещеру, она остановилась как вкопанная.

— Что это?

Угол, где на подносе лежали горкой яйца, принесённые Иваном Гермогеновичем, был освещён мерцающим голубым светом, как будто это горели фонарики новогодней ёлки. Но только эти яйца горели ещё светлее. При таком освещении без труда можно было бы читать, писать и рисовать.

— Ну как? — спросил Иван Гермогенович, опуская руку на плечо Вали.

— Вот красиво-то! — восхищённо сказала Валя. — Это ж они… яйца эти светятся.

— Да, — улыбнулся Иван Гермогенович, — яйца светляка.

— Ага, знаю! — кивнула Валя головой. — Это такой червяк. Червячок-светлячок!

— Да! Его зовут так, однако на самом деле это не червяк, а жук. В этом легко убедиться, если посмотреть, чем питается он и как живёт. Обыкновенные черви живут под землёй и едят землю, а этот жук живёт в сырой траве и питается улитками.

— Да, да! Я вспомнила. Эти жуки светятся <