Последняя битва Марцелла в Сицилии

 

Тем временем Марцелл наводил порядок в Сицилии, действуя с такою справедливостью и добросовестностью, что прибавил славы не только себе, но и всему римскому народу. Лишь в том он ошибся, что вывез в Рим многочисленные статуи и картины, которыми были украшены Сиракузы. Разумеется, они составляли часть добычи и принадлежали победителям по праву войны, но с тех пор вошло в обычай восхищаться греческим искусством, а следом - наглая привычка грабить храмы и частные дома в поисках произведений и предметов этого искусства, привычка, обратившаяся в конце концов и против римских богов, и в первую очередь - против храма, воздвигнутого самим Марцеллом.

В Сиракузы приезжали послы почти из каждого сицилийского города, и каждое посольство встречало у Марцелла тот прием, которого их город заслуживал. Но в Агригенте тлел еще не погашенный очаг войны, и даже не тлел, а пылал, потому что там собрались три карфагенских начальника - Эпикид, пуниец Ганнон и недавно присланный Ганнибалом либофиникиец[63] Муттин. Эпикид и Ганнон поставили его командиром нумидийской конницы, и он неутомимо опустошал земли врагов и подавал помощь друзьям Карфагена. Пунийцы покинули свое убежище в Агригенте и стали лагерем у реки Гимеры. Марцелл выступил туда же и расположился в шести километрах от неприятеля. Муттин немедленно пересек реку и напал на передовые посты, сея страх и смятение. Назавтра он повторил атаку и загнал противника в его лагерь. Но тут вспыхнул мятеж нумидийцев - около трехсот конников взбунтовались и ушли, - и Муттин пустился вдогонку, чтобы уговорить их вернуться. Уезжая, он очень просил Ганнона и Эпикида не торопиться со сражением.

Эта просьба обидела и даже оскорбила обоих, но больше - Ганнона (который, сказать кстати, уже завидовал славе Муттина): подумать только, какой-то жалкий африканец смеет давать советы ему, главнокомандующему, присланному сюда карфагенским сенатом и народом! И он убедил Эпикида переправиться за реку и вызвать римлян на бой.

Марцелл приказал воинам выносить знамена и строиться. Во время построения к ним прискакали с неприятельской стороны десять всадников. Это были нумидийцы, растревоженные мятежом товарищей, а теперь еще вдобавок возмущенные тем, что карфагеняне задумали унизить их командира. Они объявили Марцеллу, что нумидийская конница от участия в сражении уклонится. Весть об этом мигом разлетелась по рядам и всех ободрила, потому что всего больше римляне боялись вражеских всадников. А враги пали духом: они не только растерялись, лишившись вдруг значительной части своих сил, но даже не были уверены, не ударит ли на них собственная конница.

Вполне естественно, что большого сражения не произошло - дело решили первый крик и первый натиск. Нумидийцы невозмутимо стояли на флангах, а когда пехота побежала, так же невозмутимо присоединились к бегущим.

Это была последняя битва Марцелла в Сицилии.

Год уже заканчивался. Чтобы провести консульские выборы, в Рим из-под Капуи приехал консул Клавдий. Консулами на следующий год были избраны Гней Фульвий Центумал и Публий Сульпиций Гальба.

 

ВОСЬМОЙ ГОД ВОЙНЫ -

от основания Рима 543 (211 до н. э.)

 

Новые консулы Гней Фульвий Центумал и Публий Сульпиций Гальба, вступив в должность, созвали сенат на Капитолии. В ту пору первая встреча сената с новыми консулами была очень торжественной и всегда происходила в главном храме Рима - храме Юпитера Всеблагого и Всемогущего на Капитолийском холме. Первым делом было постановлено продлить военную власть консулам предыдущего года и написать им, чтобы они ни в коем случае не прекращали осады Капуи. Эта осада была у римлян главною заботой: они помнили, как измена капуанцев оказалась пагубным примером для многих городов и племен, и потому надеялись, что, вернув Капую под свою власть, заставят раскаяться и других изменников.

Среди прочих дел сенаторы решили участь уцелевших от гибели солдат из войска Гнея Фульвия, разгромленного Ганнибалом в Апулии: их отправили в Сицилию до конца войны - так же, как прежде беглецов из битвы при Каннах. Наказание и тем, и другим было отягощено новыми позорными ограничениями: им запрещалось проводить зиму в городах и устраивать зимние квартиры ближе чем в пятнадцати километрах от любого города.

В начале года пришло письмо от Луция Марция. Неожиданные успехи в Испании, конечно, обрадовали сенаторов, но то, что воины сами выбрали себе командующего, вызвало дружное неудовольствие. Сенат поручил народным трибунам, не откладывая, запросить у народа, кого он соблаговолит назначить в Испанию на место Гнея Сципиона. Но совсем иное волновало в те дни народ в Риме.

 

СУД НАД ГНЕЕМ ФУЛЬВИЕМ

 

Трибун Гай Семпроний Блез вызвал на суд Гнея Фульвия и без устали поносил его перед гражданами, говоря приблизительно следующее:

- Многие полководцы по легкомыслию и неопытности заводили войско в опасные места, но еще ни один не разлагал и не развращал свои легионы, чтобы затем их предать! Воины Фульвия погибли прежде, чем увидели врага, и погубил их не Ганнибал, а собственный начальник. Сравните Гнея Фульвия и Тиберия Гракха. Гракх получил войско, состоявшее из рабов, и за короткий срок они забыли в боях о рабском своем происхождении, стали грозою для врагов, оплотом для друзей. А Гней Фульвий? Гней Фульвий привил рабские пороки свободным и полноправным римлянам! Нет ничего удивительного, клянусь богами, что воины бежали с поля битвы - ведь пример им подал сам полководец! - гораздо удивительнее, что хоть кто-то остался в строю и пал с оружием в руках. Гай Фламиний, Луций Павел, Гней и Публий Сципионы предпочли погибнуть, но не бросили окруженное неприятелем войско. А Гней Фульвий? Гней Фульвий явился в Рим чуть ли не единственным вестником гибели своего войска! Позор! Беглецы из-под Канн служат в Сицилии и не вернутся, пока последний пуниец не покинет Италию ныне к ним присоединены легионы Фульвия, а сам Гней Фульвий проведет беспечальную старость в тех же забавах и развлечениях, которым посвятил свою беспутную юность! Нет, неодинакова в Риме свобода для бедных и богатых, для знатных и незнатных!

Обвиняемый всю вину сваливал на воинов. - Они сами требовали битвы, - оправдывался он, - но не смогли выстоять против мощи и славы Ганнибала. Я бежал, это правда, но вместе со всеми, в гуще толпы - как консул Варрон под Каннами, как многие другие командующие. Я не терпел нужды в продовольствии, не завел войско в засаду, не просчитался, строя боевую линию, - я побежден только силою оружия.

Дважды Народное собрание слушало дело Фульвия и дважды присуждало его к штрафу, как и предлагал Семпроний Блез. Но было, назначено третье слушание, и на этот раз выступили свидетели и, проклиная Фульвия, под присягою показали, что он и струсил, и бежал первым. Народ в ярости кричал, что его надо казнить, и Семпроний изменил свое прежнее предложение и потребовал смертной казни. Тогда Фульвий обратился за помощью к остальным трибунам, но они отвечали, что не намерены мешать своему товарищу по должности и что он поступает в строгом согласии с законами и обычаями. После этого Семпроний объявил, что обвиняет Гнея Фульвия в государственной измене, и городской претор назначил день четвертого - и окончательного! - слушания.

Последнею надеждой Фульвия был его брат Квинт, консул минувшего года. Квинт Фульвий прислал письмо, в котором умолял пощадить брата и просил у сенаторов разрешения приехать самому. Но сенат отвечал, что осада Капуи слишком важна для отечества и что он не смеет отлучиться ни на час.

Не дожидаясь суда, Гней Фульвий удалился в изгнание. Тем не менее народ собрался снова, и голосовал, и подтвердил кару, которую Фульвий назначил себе сам.

 

ОСАДА КАПУИ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

 

Хотя война обрушилась на Капую всеми своими бедствиями, главной бедою и мукою осажденных был голод; а гонец к Ганнибалу не мог прорваться через цепь вражеских караульных постов. Наконец нашелся нумидиец, который вызвался доставить письмо и слово свое сдержал - среди ночи промчался через весь римский лагерь. Это придало храбрости кампанцам, и они возобновили свои вылазки, с тем чтобы их продолжать, пока хватит сил. Пехота их редко выходила из боя победительницей, зато в конных стычках они почти всякий раз брали верх. Римлян это злило до крайности, но после многих неудач они нашли способ справиться и с конницею врага.

Из всех легионов были отобраны самые сильные, ловкие и проворные молодые воины. Каждого вооружили небольшим круглым щитом и семью дротиками длиною чуть более метра. Они выучились ездить позади всадника, на крупе, и по условленному знаку быстро соскакивать на землю. Однажды, когда кампанские конники выстроились на поле между городскою стеной и неприятельским лагерем, римляне выехали им навстречу по двое на одном коне. На расстоянии полета копья пехотинцы спрыгнули наземь и дружно атаковали, быстро меча свои дротики один за другим. Многие среди кампанцев были ранены, но куда более, чем раны, их смутил новый, невиданный прежде прием борьбы. Римская конница поспешила воспользоваться их замешательством и гнала противника до ворот с немалым для него уроном.

Покидая зимние квартиры, Ганнибал долго колебался, идти ли ему к Таренту, чтобы взять крепость, все еще не отбитую у римлян, или к Капуе. К Капуе, однако ж, устремлялись взгляды всех - и союзников, и врагов, - и будущее ее должно было показать, к чему приводит измена Риму. Поэтому, оставив в Брутии почти весь обоз и всю тяжелую пехоту, Ганнибал с отрядом лучших воинов, конных и пеших, направился в Кампанию. Шли очень быстро, но, несмотря на это, вели за Собою тридцать три боевых слона. Лагерем стали за Тифатами, в закрытой отовсюду долине. Отсюда Ганнибал отправил в Капую гонца, сообщая день и час, когда он нападет на римский лагерь. В тот же час должны были сделать вылазку и осажденные: через одни ворота кампанцы, через другие - карфагенский караульный отряд.

Сражение началось необычно: к воинскому крику, звону оружия, цокоту копыт прибавился грохот меди, который подняла на стенах толпа неспособных к войне жителей. Они колотили в медные блюда, чаши, старые щиты и шлемы и истошно вопили, чтобы испугать врага. Кампанцев римляне отразили легко, но с другой стороны наседали пунийцы; шестой легион, команду над которым принял бывший консул Квинт Фульвий, отступил, и отряд испанцев с тремя слонами пробился к валу. Их непременно надо было остановить, и Фульвий поручает это центуриону Квинту Навию. Навий выхватывает знамя у знаменосца и бежит вперед, грозя, что бросит знамя, на позор своим, в гущу врага, если воины от него отстанут. Исполинского роста, в богато разукрашенном панцире, со знаменем в руках, центурион привлекает внимание и своих, и противников. Почти весь строй испанцев бросается на него одного, но и римляне уже рядом. Слонов убивают прямо на валу, и они скатываются в ров, своими тушами заполнив его и как бы наведя мост. На «мосту» идет жестокая сеча.

Кампанцев тем временем оттеснили к самым воротам города, но баллисты и скорпионы, расставленные на стене, встретили римлян залпом и не дали подойти ближе. Вдобавок был ранен Аппий Клавдий, который здесь командовал, и римляне вернулись к своему лагерю.

Видя, что испанцы перебиты и что римляне защищаются с крайним упорством, Ганнибал велел пехотинцам отступать, а конникам - прикрыть их с тылу. Легионы рвались преследовать врага, но Флакк не позволил. Он считал, что и достигнутого вполне довольно: кампанцы убедились, как мало способен им помочь Ганнибал, да и сам пуниец тоже в этом убедился.

Впрочем, по другим сведениям, все происходило совсем не так. Нумидийцы и испанцы со слонами внезапно проникли во вражеский лагерь. Слоны оглушительно трубили и сокрушали на своем пути палатки; вьючные лошади и мулы обрывали привязи и пускались наутек. Ганнибал заранее подослал своих людей, хорошо знавших по-латыни и одетых в италийское платье. Они всем говорили, что лагерь захвачен и что консулы приказали спасаться - кто как может. Обман, однако же, скоро открылся, и неприятелей переловили, а слонов напугали огнем факелов, и они убежали.

Как бы ни происходила эта битва, она была последнею перед сдачей Капуи.

 

КАРФАГЕНЯНЕ У ВОРОТ РИМА

 

Ганнибал понял, что ни вызвать римлян на бой еще раз, ни прорваться через их укрепления к стенам Капуи ему не удастся, а недавно избранные консулы могли и его самого отрезать от источников продовольствия, - и он решил уйти. Размышляя, куда лучше двинуться, он вдруг подумал о Риме - конечной цели всей войны (он упустил ее после Каннской победы и много раз об этом вспоминал и сожалел). Не было ничего невозможного в том, чтобы овладеть хотя бы частью города, а если Рим окажется в опасности, один из римских командующих или оба вместе поторопятся на выручку и оставят Капую. Ганнибала беспокоило только уныние кампанцев - как бы они не сдались сразу вслед за его уходом, - и он нашел нумидийца, который за большую плату вызвался пронести в Капую письмо. Нумидиец явился к римлянам под видом перебежчика, а из римского лагеря пробрался в осажденный город.

Письмо состояло сплошь из ободрений. Пуниец объяснял свое решение и клялся, что отвлечет от Капуи неприятельские силы.

Карфагеняне в одну ночь переправились через реку Вольтурн и с запасом продовольствия на десять дней тронулись к Риму.

Квинт Фульвий заранее узнал о плане Ганнибала и сообщил в сенат. Сенаторы по-разному откликнулись на это известие, каждый - в согласии со своим характером и складом ума. Многие считали, что нужно немедленно стянуть к Риму войска со всей Италии, забыв и о Капуе, и о прочих заботах. Но Фабий Максим говорил, что стыдно отступать от Капуи, поддавшись на хитрость и на угрозы Ганнибала. Пустые это угрозы! Сам Юпитер и другие боги оборонят город Рим тем войском, которое в нем стоит. Возобладало мнение, среднее меж тем и другим. Постановили написать командующим под Капуей, сколько войска в Риме (сколько у Ганнибала и сколько требуется для продолжения осады, они осведомлены сами), и, если они могут помочь столице без всякого ущерба для осады, пусть один из них прибудет в Рим.

Когда послание сената было доставлено в лагерь, полководцы без колебаний согласились, что идти надо и что пойдет Квинт Фульвий Флакк: Аппий еще не поправился после ранения. Отобрав пятнадцать тысяч пехоты и тысячу конников, Флакк перешел с ними Вольтурн. Он выяснил, что Ганнибал двинулся Латинской дорогою и послал гонцов в города вдоль Аппиевой дороги, чтобы собрали и держали наготове съестные припасы и чтобы с отдаленных полей и хуторов хлеб свозили к дороге[64]. Все было исполнено, и ни одной задержки в пути не случилось. К тому же и сами воины то и дело призывали друг друга прибавить шаг, помня, что родина ждет от них защиты и помощи.

У реки Лирис Ганнибал остановился: окрестные жители разрушили мост. Один из них помчался в Рим. Его появление вызвало в столице ужас. К рассказу гонца тут же прибавились тысячи вымышленных подробностей, и ложные слухи усиливали панику. Из всех домов доносился женский плач, отовсюду почтенные матери семейств стекались к храмам, падали на колени, обнимали алтари, простирали руки к небесам и молили богов вырвать Рим из пасти врага. Сенат заседал прямо на Форуме, чтобы в любой миг подать нужный совет консулам, преторам или иным властям. Одни принимают поручения и спешат занять доверенные им посты, другие приходят спросить, не могут ли быть чем-нибудь полезны. Везде появляются караулы - на Капитолии, на стенах, вокруг всего города. В разгар этой сумятицы и этих приготовлений вступил в Рим Квинт Фульвий Флакк. Он прошел через город и стал лагерем за стеною, на Эсквилинском поле[65]. Там же расположились со своими легионами консулы Гней Фульвий и Публий Сульпиций.

Наведя мост через Лирис, Ганнибал двинулся дальше, опустошая соседние поля, и чем ближе к Риму, тем более жестокими делались опустошения, тем больше народу убивали и захватывали в плен головные разъезды нумидийцев. Лагерь карфагеняне разбили у реки Аниена, всего в четырех с половиною километрах от Рима. С двумя тысячами всадников Ганнибал подъехал чуть не вплотную к стене и поскакал вдоль нее, разглядывая укрепления и самый город. Пунийцы держались так свободно и беспечно, что Фульвий, трясясь от негодования, послал конницу побеспокоить незваных гостей. На Эсквилинском поле завязался бой, и консулы велели нумидийским перебежчикам - их было около тысячи двухсот, и размещались они на Авентине[66] - принять в нем участие, считая, что никто лучше нумидийцев не способен для борьбы на местности, изрытой канавами, среди домов, садов, гробниц, изгородей.

С Капитолия заметили, как нумидийцы спускаются по склону Авентинского холма, и вообразили, будто Авентин занят неприятелем. Это вызвало такой приступ отчаяния, что, не будь за стенами пунийского лагеря, толпа кинулась бы вон из города; теперь же люди запирались в домах, и метали на улицу камни и дротики, и ранили своих в уверенности, что это враги. Унять смятение и обнаружить ошибку никак не удавалось, потому что улицы были забиты крестьянами, которые вместе со своим скотом спасались в городе от резни и грабежа.

Конное сражение римляне выиграли. Но весь остаток дня и следующая ночь ушли на то, чтобы хоть как-то успокоить растревоженную столицу.

На другой день Ганнибал выстроил войско к бою. Фульвий и консулы не отклонили вызова. Но когда все было готово, вдруг разразился ливень с градом, и противники разошлись, мокрые до нитки, едва удерживая оружие в руках. Назавтра выстроились снова на том же месте - и снова такая же буря с ливнем и градом. Но как только враги расходились по своим лагерям, небо сразу же очищалось, наступала тишина и покой. Карфагеняне сочли это божественным знамением, и Ганнибал, как рассказывают, грустно заметил:

- В первый раз собственное неразумие помешало мне взять Рим, во второй - судьба.

И еще два обстоятельства расшатали и обрушили его надежду, одно - серьезное, другое - маловажное. Дела в Риме не останавливались, несмотря на близость врага, и Ганнибалу доложили, что в эти самые дни послано подкрепление в Испанию. А кроме того, ему доложили, что поле у Аниена, где карфагеняне разбили свой лагерь, было назначено к продаже, и нашелся покупатель, и дал настоящую цену. Ганнибал был взбешен. Он тут же позвал глашатая и велел объявить, что назначает к продаже лавки менял на римском Форуме.

Отступив от Рима, Ганнибал в Кампанию не вернулся, а через Самний, Апулию и Луканию проследовал в Бруттий, к проливу, отделяющему Италию от Сицилии, да так стремительно, что чуть не захватил город Регий на берегу пролива. А в Капуе между тем узнали о возвращении Квинта Фульвия из-под Рима и дивились, почему не видно Ганнибала. Но удивление скоро рассеялось: капуанцы узнали, что Ганнибал бросил их на произвол римлян и судьбы.