Глава 78, в которой мы с Леоном переглянулись

Мы с Леоном переглянулись, ведь правда: следы коня вассала всегда были одинаковыми, и речь шла не о пяти, а о пятой ступени. Но маленький аббат решил, что нам не понравилось качество его стихов, и стеснительно заметил, что, конечно, строка “вассалова коня константны следы” корявая, он и сам это понимает, но все-таки история требует точности, да и он вовсе не поэт. И Леону было вполне под силу сверить перевод с оригиналом.

— Мы нашли “вассала” в Шенонсо, когда со мной не было оригинала. Леон сразу решил, что речь идет о пятой ступени, там в колодец вела длинная лестница. Но вы тоже кое-что добавили от себя, строка про кромку воду стерлась на пергаменте.

— На пергаменте — бесспорно, но вот на гобелене, — и маленький аббат в мгновение ока раскатал свой драгоценный ковер во всю длину стола, — эта строка читается отлично!

Я никогда прежде не видела ничего подобного: весь гобелен был заткан латинскими надписями, какими-то гербами и медальонами с изображениями знакомых мне всадников на конях.

— Еще до реставрации я перевел начало и все остальные сохранные строки этого любопытного завещания легендарной Гвиневеры! — ликовал маленький аббат. — Слушайте!

Я, королева Гвиневера, В разлуке с дочерью скорбя, Повелеваю так: мое дитя, Сей плод любви и Ланселота, Отца вручаю я заботам.

В крещенье имя ей дано Катрин — Велю наследником ее считать моим.

Тот замок, где мне присягнул Ланселот, — Отныне ее колыбель и оплот.

Чтоб детям своим могла завещать Монтрей-Белле, что ей дарю как мать.

И дочерям ее из рода в род Сей замок мой навеки перейдет.

А дабы не было подлогов и измен, Семь рыцарей верных скрепят тестамент.

— Дальше ваш перевод лучше и подробнее, потому что низ гобелена очень уж пострадал от времени, сырости и копоти. Реставраторы только закрепили на новой основе обрывки нитей, — аббат ласково погладил свое сокровище. — Ну и как тебе, Леон, про Монтрей-Белле? Хочешь воды? — по переговорному устройству Клернон попросил, чтобы нам принесли кофе, а мы с Леоном безмолвно таращились друг на друга.

— Ваше преосвященство, — услышали мы голос референта, — благословите напомнить, что через пять минут у вас назначена встреча с представителями издательства по поводу новой публикации трудов святого Бенедикта. Они уже здесь.

— Жак, — прошептал Леон, — обойдемся без кофе, ты еще должен отдать нам ключ!

— Спасибо, брат Аннуцио, тогда кофе не нужен. — Клернон выключил связь и непонимающе спросил: — Какой ключ?

— Ты же читал, что монахи Сен-Мишель “ключ замка дадут, когда семь вассалов с ним вместе придут”. Давай ключ.

Маленький аббат оторопел.

— Зачем тебе ключ от Монтрей-Белле?

— Да не мне, а Катрин. Она наследница всего этого, — Леон потряс гобелен, — ей принадлежат все “вассалы”, потому что, увидев ее серьги, нотариус, “хранитель” тестамента, отдал ей ларец с “вассалом” в крышке, а потом мы, точно следуя тестаменту, нашли еще четырех. Что тут неясного?

— Бог мой! Но ты же понимаешь, что все это пример ренессансного образа мышления, этакой куртуазной дорогостоящей забавы. Какие наследники могли быть у Гвиневеры и Ланселота, придуманных Кретьеном де Труа за три столетия до того, как выткали этот гобелен! Теперь, когда я увидел все остальные составляющие этого “тестамента”… И тем более, что их принес мне ты, а в завещании речь идет о Монтрей-Белле… Нет, конечно, это настоящее, полноценное завещание, но иносказательное, что ли. В те времена женщина не могла унаследовать замок, вероятно, таким образом, какая-то пара, вернее, дама, может быть, даже из королевского дома, хотела как-то выступить за равноправие… Да, культ Прекрасной Дамы был актуален в эпоху Возрождения…

Мне показалось, что Леон делает другу какие-то знаки, потому что Клернон запутался в своих рассуждениях и беспомощно замолчал.

— Все-таки завещание настоящее, хотя более позднее, чем кажется на первый взгляд, исходя из возраста перечисленных в нем замков? — тоном экзаменатора уточнил Леон.

— Бесспорно, — вынужден был признать Клернон. — Но мне тоже хотелось бы многое у вас спросить. Например, от кого достались вам эти серьги, мадемуазель Катрин?

— От бабушки, она называла их “куражными”, потому что, если их надеть, настроение сразу делается хорошим. — Мне было неудобно перед аббатом, он все-таки духовное лицо, а Леон пристает к нему с дурацкими вопросами. Лучше перевести все в шутку.

— Но как звали вашу бабушку, мадемуазель?

— Катрин, как и меня.

— А маму?

— Так же.

— А маму бабушки?

— Кажется, тоже Катрин…

— А бабушкину бабушку?

— Не знаю, я никогда не задумывалась над тем, что…

— Всех женщин по линии твоей матери звали Катрин! — воскликнул Леон. — И наследницу завещания тоже: “в крещенье имя ей дано Катрин”! Жак, отдавай ей ключ!

Маленький аббат подмигнул Леону, достал из секретера какую-то внушительную шкатулку, открыл ее и протянул мне.

— Выбирайте любой, от моего предшественника мне досталась целая коллекция старинных ключей, я все равно не знаю, какой из них от какого замка!

Леон выхватил шкатулку и вывалил ее содержимое на стол.

— Ты его узнаешь?

— Да, — ответила я, вытаскивая из кучи потемневший ключ с ушком в виде фигурки всадника.

— Мадемуазель Катрин, я подтверждаю ваши права на Монтрей-Белле! — восторженно воскликнул аббат. — Взгляните на потолок! Почему же я раньше не обратил на них внимания!

На кессонном потолке среди стилизованных цветков розеток красовались всадники на конях. Их было точно семеро!

Маленький аббат отдал Леону меч и заботливо укладывал “вассалов” в ларец. Я протянула ему ключ, чтобы он добавил туда еще одного собрата. Аббат повертел ключ в руках.

— Мадемуазель Катрин, посмотрите внимательнее, мне кажется, что это — дама. На ней платье, вместо шлема замысловатая прическа, а в руках не копье, а цветок на длинном стебле! Обращайтесь с ней бережнее… Надо перечитать переписку Екатерины Медичи, все-таки здесь чувствуется королевский размах!

Аббат Клернон подарил нам фотографию гобелена 4Гвиневеры и листочек с переводом начала завещания. Мы еще раз поцеловали его перстень, а он благословил нас и пожелал счастья наследнице сокровищ Монтрей-Белле.