Глава 3. Первые знакомства и кулинарные опыты

До войны, когда я был совсем маленьким, мы гостили у тёти Майсары в авыле Сулабаш Дубъязского района. Её дом стоял почти в начале широкой улицы, в конце которой возвышалась деревянная мечеть. На окраине села работала ветряная мельница с широкими крыльями - таких давно не строят.

За хворостом для приготовления пищи взрослые ходили в дубовую рощу, находившуюся недалеко от дома Майсары. И первые, и вторые блюда готовили в казане, который был вмазан в дальний край печи.

Самым большим впечатлением моей короткой детской памяти остался деревенский козёл. Он был вожаком стада и всегда шёл впереди него утром, когда скотина отправлялась на выпас, и вечером, возвращаясь с него.

Как-то на закате, я стоял напротив тётушкиного дома и наблюдал, как животных разбирали по домам. Вот последняя скотина зашла в ворота соседей, и на улице остался только вожак стада. Козёл с большими рогами и длинной бородой спокойно направился в мою сторону, а я, ничего не подозревая, стоял и смотрел прямо на него.

Не дойдя до меня нескольких метров, он нагнул голову, и через несколько секунд я почувствовал твёрдость его рогов своими рёбрами. Нокаутированный, я упал.

Пролежав некоторое время на земле, я медленно поднялся, задрал рубашку и посмотрел на ушибленное место. Слева на боку кожа была содрана, а вокруг ссадины уже образовалась приличная бордовая гематома. Так я познакомился с главным деревенским козлом.

Позже меня определили в детский сад. Он именовался «образцовым» и находился недалеко от нашего дома - нужно было свернуть на улицу Миславского и один квартал пройти до улицы Красина.

Детсад был действительно хорош, и там очень вкусно кормили. На обед подавали мясной бульон с мясными пирожками.

Однажды, когда начали разносить еду, заведующая подняла меня из-за стола и сказала, что пришёл фотограф. Меня посадили на деревянную лошадь, повесили за спину игрушечное ружьё, а на голову надели шлем из газеты. Хоть меня и фотографировали за хорошее поведение, но я часто дрался с мальчиком по имени Руслан. Он жил на той же улице, что и я, недалеко от Пассажа. Снимок получился, но мне было очень обидно, что я остался тогда без обеда.

Утром по дороге в садик, дома за три до него мне приходилось проходить мимо крыльца, на котором вечно сидел чёрный петух с огненным хвостом и таким же гребнем. Он имел дурную привычку нападать и клевать. Каждый раз приходилось от него отбиваться. Однажды мать завернула мне в газету новые ботиночки, чтобы я бегал в них в садике. И вот по дороге в сад на меня опять напал петух. Пришлось снова отбиваться, а когда пришёл в садик, одного ботинка не было, потерял по дороге…

Из того времени запомнилась картина домашней суеты, когда привезли большое количество мяса. Родители жарили его и варили, делали колбасы, набивая кишки разного диаметра не только мясом, но и гречкой с мясом.

Прошло какое-то время, и мне тоже захотелось поджарить мясо. Но где его взять? У меня была деревянная игрушка-лошадь, обтянутая натуральной конской шкурой. Я решил отрезать кусок от моей лошадки. Исполосовал заднюю часть ножом, но ничего не получалось. Затем взял кухонный топорик и начал рубить. Но, к моему огорчению, вместо мяса я смог добыть только щепу. Пришлось эту затею бросить. За испорченную игрушку родители меня не ругали, только улыбались.

По-настоящему я сумел приготовить еду только в первом классе, когда мама попала в больницу. Надо было принести ей что-нибудь поесть. Соседка научила меня делать картофельные оладьи. Я сделал так, как она показывала, и всё получилось. Оладушки я отнёс маме и с гордостью сказал, что приготовил их самостоятельно. Мама осталась довольна.

 

Глава 4. Ташкент

В 1939-м, а, может, в 1940 году мать повезла меня к моему отцу, работавшему в то время в далёком Узбекистане. В Ташкенте Джалял Багаутдинович преподавал в медресе.

Я помню, как по канавам-арыкам южного города текла вода, а по улицам передвигались арбы, запряжённые ослами и верблюдами. Женщины ходили в цветных платьях, халатах и паранджах с закрытыми лицами, мужчины - в тёплых халатах и тюбетейках.

До темноты мы играли с соседскими мальчишками. Нашли дыру в деревянном заборе и залезли в какой-то двор. Там лежала полосовая медь, которую мы утащили с собой. Из неё делали себе оружие - стучали молотком по полосе, та выгибалась от ударов, и получалась сабля. Затем приделывали к ней рукоятку, которую в завершение украшали кистью с золотыми нитями.

Кисти мы добывали на трамвайных остановках. Поджидали узбечек, полы халатов которых украшала золотая бахрома. Когда женщина поднималась в трамвай, низ халата оказывался на уровне наших лиц. Левой рукой мы хватали кисточку, а правой срезали её лезвием. С этой добычей удирали во всю прыть домой, а уж там привязывали к рукояти.

С самодельными саблями мы целыми днями сражались в битвах с «басмачами». Однажды я получил такой удар по руке, что в глазах потемнело. От страшной боли заревел на всю округу, но всё обошлось только ушибом.

Раз с ватагой пацанов я забрался в сад за урюком – спелыми абрикосами, да неудачно. Хозяин загнал нас, как баранов, в угол сада и поймал. К нашему удивлению, вместо кары он угостил нас урюком. Попросил, чтобы мы так больше не делали - лучше бы попросили. Вот так легко мы отделались, но больше не лазили по чужим садам. Кстати, у нас называют урюком сушёные абрикосы, хотя по-узбекски это просто абрикос.

На ташкентском городском базаре продавали много риса. Рис стоял на земле в мешках, узбеки подходили к ним, брали зёрна руками, перебирали и покупали для плова. Рядом находились мешки с сушёным урюком, за горсть которого давали 15 копеек.

Бегали с пацанами на реку Чирчик - охотиться на камышовых кошек. Ребята постарше брали с собой самопалы, но эти вылазки оказывались неудачными. Никаких кошек я не видел.

Чирчик - неширокая река с крутыми берегами, поросшими густым тростником. Его быстрая вода была бурой - цвета глины. Чирчик перекрывала узкая металлическая плотина для регулирования уровня воды, затворы поднимались с помощью нескольких цепных устройств со штурвалами.

Как-то мы поехали с родителями в гости в какой-то кишлак. Во дворе хозяев росли несколько тутовых деревьев. Я залез на крышу сарая и оттуда доставал созревшие ягоды тутовника. Они были похожи на белые виноградные грозди, только очень мелкие и приторно сладкие.

Сорванными ягодами я угостил красивую девочку по имени Нуранья. Она была белолицей, с чёрными, заплетёнными в многочисленные косички волосами. Нуранья носила тюбетейку.

Во время обеда мужчины уселись кружком на постланном ковре вокруг большой чаши с пловом, который они готовили сами. Женщины ели отдельно. Плов был без мяса - горка риса, поверх которого лежал урюк. Меня посадили с мужчинами. Они сначала брали щепотью рис, затем урюк, а после этого отправляли себе в рот. Я посмотрел, как они ловко управляются с пловом и тоже потянулся ручонкой к чаше. И - мои нежные пальчики обожгло словно огнём. Я громко заревел. Взрослые посмеялись, успокоили меня и попросили принести ложку.

Смахнув слёзы, я спокойно поел с помощью привычной ложки. А насытившись, побежал во двор, где собралась стайка девочек. Они были намного старше меня и сурьмили брови так, чтобы они соединялись между собой. Девочки громко смеялись, дразнили меня, и называли девочкой…

 

Глава 5. Школьные тетради

В школу меня не отдавали долго. На то имелись причины. Дело в том, что у меня был старший брат Эрнест. Его назвали именем лидера немецкого рабочего движения Тельмана.

Эрнест был одарённым мальчиком и учился только на «отлично». А потом случилась беда. Он заболел менингитом и умер. Дворовые старухи судачили на все лады, что его рано отдали в школу, что его голова не выдержала нагрузки, а потому настигла болезнь.

Хоронили брата всей школой. Мать тяжело перенесла его смерть. У неё даже отнимались ноги на нервной почве. С той поры, чтобы не сглазить – есть такая примета - она никогда не называла меня настоящим именем. Для своих я стал Ириком.

А школа находилась совсем недалеко от дома - средняя школа № 6 имени Декабристов. Она была мужской, и учились там одни мальчики. Когда, наконец, я переступил её порог, то быстро узнал её «популярное» среди учеников название - «мужская трижды хулиганская средняя школа имени Декабристов».

Учеников начальных классов видно было издалека. После окончания учебного дня мы гурьбой высыпали на улицу, успевая подраться сумками. Хотя чернильницы-непроливашки носили в отдельных мешочках, почти все ходили, перепачканные чернилами. Писали ручками, в которые вставляли железные перья. Они отличались по форме - «Рондо», № 86, «семечки» и так далее.

Уже началась война, отец ушёл на фронт. Настоящие тетради имели не все, не хватало учебников. Иногда мне удавалось достать настоящие школьные тетради: я обменивал их у детей военных, живших в Кремле. Там стоял военный гарнизон.

Но чаще я изготавливал тетради сам. Мать приносила с работы обёрточную серую бумагу, и я вырезал из неё страницы нужного формата и варганил из них тетради - они получались толстые. Экономя бумагу, я умудрялся писать так мелко, что трудно было разобрать это письмо. Бедные учителя! Они терпели и портили свои глаза.

После окончания учебного года учебники продавали, а на вырученные деньги покупали учебники на следующий год. Однажды я распродал учебники на колхозном базаре на сумму 90 рублей и… тут же их лишился. Деньги кто-то стащил.

Приятного было мало. Что делать? Решил найти знакомого из местных щипачей. Нашёл, рассказал, что «лопухнулся». Через некоторое время деньги вернули и предупредили, чтобы следующий раз не зевал и всегда был начеку.

Время было тяжёлое, поэтому мало было таких ребят, что не воровали, чем-то не промышляли – выживали как могли. Те из нас, кто был постарше, воровали по-настоящему.

Одно время я чистил на улице обувь прохожим, торговал спичками. При этом спички в коробку не докладывал, а вместо них вниз коробки клал свёрнутую бумагу. Бегал на овощной склад воровать капусту, брюкву. Один раз стащил с кузова грузовика вилок капусты, но шофёр догнал меня и так пнул сапогом в зад, что я упал и долго не вставал, изнывая от боли. Пока я валялся на земле, никто ко мне не подходил. Через некоторое время очухался и заковылял восвояси...