Жизнь семейная. Пр i емы у батал i онныхъ дамъ и командира батал iо на.

Общенiе офицеровъ съ семьями своихъ однополчанъ было весьма оживленнымъ. Въ большинствѣ своемъ семейные жили довольно открыто и жены ихъ постоянно принимали у себя всѣхъ офицеровъ баталiона. Именины, дни свадебъ и прочie табельные дни являлись обычно поводомъ для общаго сбора. Особеннымъ гостепрiимствомъ славились семьи Малиновскихъ, Седергольмъ, Панпушко и Катыбаевыхъ. Въ заботахъ объ устройствѣ судьбы холостыхъ офицеровъ, по свойственной женщинамъ склонности, нѣкоторыя изъ дамъ любили устраивать у себя встрѣчи и знакомства офицеровъ съ кѣмъ либо изъ близкихъ родственницъ или подругъ и оказывать содѣйствiе браку. Усилiя ихъ не осталисъ тщетными. Извѣстны три случая устроенныхъ такимъ образомъ свадебъ.

Чтобы скрасить жизнь неимѣвшимъ знакомствъ офицерамъ, семейные приглашали ихъ часто запросто, на обѣдъ или къ вечернему чаю, при чемъ приглашеннымъ зачастую бывалъ скучающiй въ праздничный день, когда всѣ разъѣзжались, дежурный по баталiону офицеръ. Некоторый изъ дамъ устраивали журъ-фиксы или файфъ-о-клокъ-ти[†]. Изъ послѣднихъ мнѣ памятны „четверги“ у матери ротной командирши Надежды Анатолiевны Буковской.

Въ бытность командиромъ баталiона С. И. Кутепова у него также устраивались „четверги“ съ карточной игрой и обильнымъ угощенiемъ за ужиномъ. Посѣщенiе ихъ приравнивалось къ исполненiю служебныхъ обязанностей, и пропустившего четвергъ офицера ожидалъ строгiй допросъ командира о причинахъ его отсутствiя. Семья С. И. Кутепова и онъ самъ проявляли большое радушiе. Дамамъ бывало скучновато, т. к. въ карты многiя изъ нихъ не играли и, въ свою очередь, было мало неиграющихъ въ карты офицеровъ, такъ что занимать ихъ было некому. „Для развлеченiя дамъ“, какъ выражался С. И. Кутеповъ, онъ сажалъ иногда меня за рояль. Только за ужиномъ происходило общее оживленiе.

Такiя же „среды“, сопровождаемыя тѣмъ же радушiемъ, происходили въ семъѣ младшаго штабъ-офицера полковника А. М. Малиновскаго, впослѣдствiе командира л. гв. Кексгольмскаго полка, женатаго на дочери генералъ-адъютанта Паткуля, личнаго друга ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II-го.

При жизни семейныхъ офицеровъ въ ограниченномъ раiонѣ казармъ, баталiонныя дамы очень близко входили не только въ служебную сторону жизни, но и во внутреннiй бытъ своихъ офицеровъ, куда не должно бы было проникать ихъ женское любопытство. Явленie это было нежелательнымъ.

Въ концѣ концовъ эта скученность жизни, со слишкомъ частыми встрѣчами холостыхъ офицеровъ съ женами своихъ однополчанъ, не проходила безслѣдно. На пути этомъ представлялись соблазны, побѣждавшие иногда голосъ чести и совѣсти. Это печальное явленiе, сопутствовавшее жизни „маленькихъ гарнизоновъ“, сопровождалось у насъ разстройствомъ нѣкоторыхъ семей и разбитыми жизнями.

Но при этомъ надо однако замѣтить, что общественная офицерская совѣсть никогда не мирилась съ этого рода явленiями. Если къ распущенной жизни холостыхъ относились вообще снисходительно, считая ее будто-бы неизбежной, то только до тѣхъ поръ, пока эта распущенность не затрагивала семейную честь офицера. Въ послѣднемъ же случаѣ „Судъ Общества Офицеровъ“ безпощадно каралъ виновнаго исключенiемъ его изъ баталiона, предоставляя впрочемъ возможность устройства на другой родъ службы. Обычныхъ въ старину дуэлей на этой почвѣ у насъ не происходило.

Православная Вѣра и Церковь въ жизни баталiона (полка) и ихъ значен i е на войнѣ.

Вѣроятно нигдѣ во всемъ Mipѣ, кромѣ Pocciи, не удѣлялось столько вниманiя и не прилагались такiя усилiя къ тому, чтобы всѣ войсковыя части армiи получали возможность удовлетворенiя своихъ религiозныхъ потребностей, причемъ это касалось не только православныхъ, но, отчасти, и иновѣрцевъ. У насъ были войсковые священники и войсковые храмы. Посѣщенiе праздничныхъ богослуженiй было для нижнихъ чиновъ обязательнымъ. Соблюдались посты. Одинъ разъ въ годъ, въ Великомъ посту, всѣ говели и прiобщались Св. Таинъ.

Такими образомъ порядокъ жизни церковной, въ которой массы русскихъ простолюдиновъ въ общемъ воспитывались съ дѣтства, съ поступленiемъ ихъ на военную службу не прерывался. Обиходъ казарменной жизни также включалъ въ себя эту религiозную сторону въ видѣ вечернихъ и утреннихъ молитвъ, ротныхъ праздниковъ, молебновъ по разнымъ случаями, какъ напр. выходъ въ лагерь, приведенiе къ присягѣ и проч.

На всемъ распорядкѣ нашей военной жизни лежала печать православiя и церковности. Но отвѣчало ли это дѣйствительному состоянiю души русскихъ воиновъ и моральному уровню жизни? Увы, далеко не всегда, въ особенности по отношенiи офицерства. Какъ и во всемъ русскомъ обществѣ того времени церковность въ военной средѣ не столько была выраженiемъ истинной настроенности душъ, сколько лишь соблюденiемъ обычая, установившейся традицiи. Она была формой жизни, а не духомъ ея.

Русское офицерство не сознавало великаго значенiя православiя ни въ отношенiи всей жизни вообще, ни въ примѣненiи къ ратному дѣлу и часто формально относилось къ самымъ основнымъ требованiямъ религiи. Поэтому нельзя было ожидать проявленiя съ его стороны серьезныхъ усилiй къ тому, чтобы внести и въ религiозную жизнь солдата больше сознательности и использовать ее въ военно-воспитательныхъ цѣляхъ.

Къ выполненiю этой высокой роли не готовила русскаго офицера и наша военная школа. Въ ней больше бывало теоретическаго преподаванiя и заучиванiя истинъ вѣры, чѣмъ воспитанiя въ духѣ христiанской жизни, чѣмъ стремленiя къ выработкѣ въ будущихъ руководителяхъ христолюбиваго воинства нравственнаго христiанскаго характера. Въ системѣ преподаванiя, такъ наз. „Закона Божьяго“, не было цѣльности, наоборотъ — искусственное дробленiе на несвязанные между собою отдѣлы. Христiанская мораль не вытекала изъ догматики и въ основѣ этой морали лежала идея долга, а не любви.

Въ результатѣ такой постановки дѣла въ военной школѣ, при столкновенiи молодыхъ офицеровъ съ жизнью и ея многочисленными соблазнами и при воздѣствiи старшей товарищеской среды, отъ христiанскаго воспитанiя, заложеннаго часто въ семьѣ, но не углубленнаго въ школѣ, оставалось немного. Отступленiе же въ жизни вело постепенно къ потерѣ и правильнаго христiанскаго мiровоззрѣнiя. Критическiй духъ и вольномыслiе, иногда увлеченiе модными антихристiанскими направленiями мысли, являлись удѣломъ многихъ.

Не исправляло положенiя и то, что каждая войсковая часть имѣла своего духовнаго руководителя — священника. Духовный санъ вообще не всегда пользовался среди офицеровъ подобающимъ почетомъ и уваженiемъ, чѣму, впрочемъ, въ иныхъ случаяхъ поводъ давали и сами носители этого сана. Но въ солдатской средѣ, по воспринятой еще въ деревенской жизни традицiи, къ священнику относились съ полнымъ довѣрiемъ и уваженiемъ. Его, какъ непринадлежавшаго къ корпорацiи господъ, нижнiе чины считали къ ceбѣ ближе, чѣмъ офицеровъ.

Полковой батюшка не былъ членомъ офицерскаго собранiя, а лишь приглашался въ качествѣ гостя. Присутствiе его не было замѣтно и голосъ его, какъ представителя Церкви, не слышался тамъ ни въ дни какихъ-либо торжествъ, ни въ обычное будничное время. Онъ не являлся желаннымъ гостемъ и въ частной офицерской жизни. Трудно было ему, при этихъ условiяхъ, оказывать какое нибудь влiянie на нравственный уровень этой жизни. Роль его опредѣлялась лишь церковными службами съ поученiемъ, требами въ установленныхъ случаяхъ и веденiемъ спецiальныхъ бесѣдъ съ солдатами въ назначенные по расписанiю дни и часы.

Отношенiемъ офицеровъ къ служителю Божiю опредѣлялось и отношенiе къ Богу. Такъ, посѣщая богослуженiе, тяготились его обычной длительностью, немного превышавшей часъ, и одинъ изъ командировъ, будучи по-своему религiознымъ, но отражая общее настроенiе, указывалъ полковому священнику на невозможность якобы удерживать вниманiе при „столь долгой церковной службѣ“.

Но были среди офицеровъ баталiона и положительные примѣры. Такъ своей религiозной настроенностью, не исключавшей, конечно, свойственныхъ каждому недостатковъ, любовью къ богослуженiю и заботами объ украшенiи храма выделялся строитель нашей церкви командиръ баталiона генералъ-маiоръ С. И. Кутеповъ, а изъ круга офицеровъ — ктиторъ церкви капитанъ П. В. Панпушко и подпоручикъ С., способный, выдѣлявшейся изъ общей среды офицеръ.

Только война и послѣдовавшая затѣмъ революцiя всколыхнули мертвевшiя души и пробудили религiозныя стремленiя у ряда нашихъ однополчанъ. Такъ нѣкоторые изъ нихъ, пройдя въ свое время этапы грѣховныхъ соблазновъ и увлеченiя ими, семейныхъ драмъ и разочарованiя жизнью, а въ годы войны и смуты — страданiй въ связи съ раненiями или контузiей и тяжелыхъ нравственныхъ переживанiй, измѣнили направленiе своей жизни и стали на путь богоискательства.

Среди этихъ лицъ ярко свѣтится образъ полковника Федора Валерiановича Крузе съ его мало извѣстнымъ намъ подвигомъ необыкновеннаго духовнаго перерожденiя. Путь его нравственнаго переворота таковъ. Въ должности старшаго штабъ-офицера онъ сопровождаетъ въ атакѣ павшаго въ первомъ бою командира полка генералъ-маiора Д. Н. Пфейфера и получаетъ тяжелое раненiе въ голову. Въ результатѣ борьбы между жизнью и смертью Ф. В. сталъ поправляться, но у него остается непоправимое увѣчье — хромота.

Съ тѣхъ дней измѣнилось его настроенiе. Онъ глубоко задумывается надъ смысломъ жизни и духовною сущностью человѣка и отдается чтенiю соотвѣтствующихъ книгъ. Это приводить его въ Георгiевскiй монастырь подъ Севастополемъ. При эвакуацiи Крыма во время борьбы съ большевиками Феодоръ Валерiановичъ попадаетъ сначала въ Египетъ, а затѣмъ водворяется въ Болгарiи, въ Инвалидномъ домѣ на Шипкѣ съ его прекраснымъ храмомъ—памятникомъ. Здѣсь онъ окончательно стряхиваетъ съ себя все земное и грѣшное и, занимаясь ручнымъ трудомъ — выпиливанiемъ изъ дерева различные фигуръ и предметовъ, весь отдается молитвѣ и аскетическимъ подвигамъ. Такъ напр., не иначе какъ босой, не исключая зимней стужи и снѣга, онъ ходилъ въ храмъ на богослуженiѣ. Вступившихъ съ нимъ въ переписку некоторыхъ однополчанъ онъ призывалъ къ молитвѣ и христiанской жизни. Такъ же безвѣстно, вдали отъ близкихъ, онъ мирно отдалъ свою душу Богу.

Наряду съ этимъ подвигомъ нравственнаго героизма полковника Крузе интересно отмѣтить и тотъ знамѣнательный фактъ, что въ рядахъ нашего баталiона, въ Добровольческой армiи, въ борьбѣ за поруганную Вѣру и Родину, подобно древнимъ инокамъ — воинамъ, подвизался съ оружiемъ въ рукахъ послушникъ Оптиной Пустыни Владимiръ Кургановъ, впослѣдствiе Архимандритъ Амвросiй, нынѣ покойный, рѣдкiй въ современныхъ условiяхъ подвижникъ благочестiя и создатель образцовой иноческой обители въ Сербской православной странѣ.

Въ свѣтѣ этого ратнаго подвига будущаго монаха-подвижника, — подвига, на который онъ шелъ съ благословенiя старца Оптиной Пустыни, высокую нравственную и патрiотическую цѣнность прiобретаетъ участiе офицеровъ въ борьбѣ съ утвердившеюся въ Россiи коммунистической властью.

Побужденiемъ къ этому являлось не только безкорыстное желанiе послужить возрожденiю Родины, но и возмущенное нравственное и религiозное чувство, ввиду антихристiанскаго направленiя этой власти, въ которой болѣе чуткiе видѣли олицетворенiе мистической, темной силы на землѣ.

Только незначительное число офицеровъ Гвардiи и нашего полка въ частности подпало соблазну служенiя Родинѣ при всякой формѣ и характерѣ власти, въ чаянiи возрожденiя государственности Россiи изъ состоянiя революцiоннаго хаоса какъ бы черезъ голову этой власти, но при ея временномъ содѣйствiи. При этомъ нѣкоторыми изъ нихъ чудилось, что какъ знатоки и спецiалисты военнаго дѣла, безъ которыхъ нельзя обойтись, они, не принимая идеологiи новой власти, оставаясь какъ-бы аполитичными, займутъ якобы со временемъ прочное и авторитетное положенiе въ странѣ и смогутъ тогда влiять на ходъ внутренней политической жизни Россiи. Послѣднiй ходъ мыслей относится, впрочемъ, больше къ творцамъ Красной Армiи изъ среды офицеровъ Генеральнаго Штаба и нѣкоторыхъ высшихъ войсковыхъ начальниковъ.

Трагизмъ положенiя всей этой части русскаго офицерства яснѣе выступитъ, если провести параллель между ними и оставшимся въ Pocciи духовенствомъ. Извѣстно, что послѣ кончины Святейшаго Патpiapxa Тихона на путь соглашенiя съ безбожною властью, въ надеждѣ на сохраненiе Церкви и обезпеченiе духовныхъ интересовъ вѣрующихъ, вступилъ рядъ iepapxoвъ во главѣ съ Митрополитомъ Ceprieмъ и съ ними рядовое духовенство[‡].

Однако, какъ уклоненiе офицеровъ отъ своего христiанскаго долга — поднятiя оружiя на безбожниковъ и осквернителей святынь, таки и части православнаго духовенства — по отстаиванiю истины духовными мечомъ — не принесли ожидаемыхъ благъ ни русской государственности, ни Церкви.

Послѣдняя не получила легализацiи а гоненiя за вѣру не прекратились. Въ сердца же истинно-вѣрующихъ внесенъ были соблазнъ и разочарованiе. При этомъ служители Божiей Правды поставили себя въ положенiе покорныхъ слугъ органовъ сатанинской власти и, несмотря на эту покорность, въ большинствѣ своемъ все же подверглись впослѣдствiе заключенiю въ тюрьму или ссылкѣ, но уже не за отстаиванiе церковной истины и не въ ореолѣ исповѣдничества, а за неуплату налоговъ и другiя гражданскiя провинности.

А старое кадровое офицерство, вмѣсто высокаго и почетнаго положенiя въ странѣ, за немногими исключенiями, таки же безславно сошло со сцены, уступивъ свое мѣсто молодымъ и частью ими же подготовленнымъ коммунистамъ.

Отмѣченный выше религiозный укладъ и церковныя начала, которымъ проникнутъ былъ бытъ русской армiи, не были оцѣнены и использованы руководителями этой армiи, ни въ мирное, ни въ военное время, т. к. сами руководители большей частiю не имѣли въ себѣ подлиннаго христiанскаго духа. Къ этому склонялось положенiе вещей по крайней мѣрѣ въ послѣднiя времена существованiя Императорской Русской Армiи, времена заката ея боевой славы.

Между тѣмъ сила нашей армiи издревле больше всего заключалась въ ея религiозномъ духѣ, въ особой настроенности воиновъ въ отношенiи своего христiанскаго долга. Представляя собой плоть отъ плоти и кость отъ кости человѣка древней Святой Руси, воинъ русскiй исповѣдывалъ въ своей жизни и мiровоззрѣнiе этого человѣка. Такъ, напримѣръ, борьба съ невѣрными, угрожавшими Родинѣ, представлялась подвигомъ христiанской любви, а смерть на войнѣ — какъ мученичество за Христа или за Святую Православную Церковь.

Развитiю этихъ особенностей мiровоззрѣнiя русскаго воина много способствовало то, что на всемъ протяженiи нашей отечественной исторiи защита родной земли отъ враговъ всегда неразрывно связывалась съ защитою Православной Вѣры, причемъ этой защитой вѣры обусловливались не только тѣ войны, которыхъ цѣлью являлась непосредственная оборона Государства, но также и тѣ, кои по внѣшности имѣли завоевательный характеръ, но по существу были направлены къ освобожденiю порабощенныхъ православныхъ народовъ, какъ, напримѣръ, всѣ наши войны съ турками.

Отсюда, изъ этого религiозно-патрiотическаго одушевленiя и изъ исканiя подвига живой вѣры и любви, исходила та необыкновенная стойкость въ бояхъ и терпѣнiе въ несенiи тягостей и невзгодъ боевой и походной жизни, которыя на протяженiи столѣтiй проявляли наши войска. Можно сказать, что и самыя храбрость и мужество въ бояхъ у значительной части воиновъ зависили отъ ихъ христiанской настроенности, отъ сознанiя, что, жертвуя жизнью „за други своя“, они дѣлаютъ это во имя Христово, ибо Церковь въ лицѣ своихъ предстоятелей всегда благословляла на войну.

Многiе знаютъ по личному опыту, что въ ряду сложныхъ душевныхъ переживанiй при опасныхъ и отвѣтственныхъ положенiяхъ въ бою немалую роль играло у нихъ религiозное чувство. И движимые сознанiемъ религiознаго долга и направляемой этимъ долгомъ внутренней борьбой съ собою, они проявляли рѣшительность и храбрость, къ которымъ по природѣ своей можетъ быть и не были способны.

Зная все это и будучи часто сами проникнуты высокимъ религiознымъ духомъ до подлиннаго аскетизма въ своей жизни включительно, какъ это было у Суворова, великiе русскiе полководцы вдохновляли свои войска къ боямъ, обращаясь къ самымъ возвышеннымъ струнамъ человѣческой души — ея религiозному чувству. Поэтому-то молитва передъ боемъ, пронесенiе передъ фронтомъ войскъ чудотворной иконы, горячее слово съ призыванiемъ благодатной помощи свыше, являлись съ ихъ стороны обычнымъ средствомъ, чтобы поднять у воиновъ храбрость и мужество. И средства эти постольку были дѣйствительны, поскольку воины были къ нимъ подготовлены церковно-религiознымъ укладомъ всей русской жизни вообще.

Такимъ образомъ тотъ принципъ военнаго дѣла, который принято называть „преобладатемъ духа надъ матерiей", или „господствомъ нравственныхъ началъ надъ матерiальными“, осуществлялся въ боевой жизни русской армiи черезъ развитiе вѣры и благочестiя въ средѣ нашего народа. Укорененiе же и развитiе въ душахъ воиновъ этихъ началъ, забытыхъ въ послѣднее время, составляли основную проблему военнаго воспитанiя. И въ лучшая времена русской жизни, при отвѣчавшихъ своему назначенiю начальникахъ, воспитанiе это стояло очень высоко.

Предѣломъ и недосягаемымъ образцомъ его являлась постановка этого дѣла въ войскахъ, предводимыхъ Великимъ Суворовымъ. Извѣстно, что въ бытность его командиромъ Суздальскаго полка, онъ даже самъ училъ солдатъ истинамъ Православiя и составилъ для нихъ молитвенникъ и катехизисъ. Вѣнцомъ всей работы Суворова являлось его словесное поученiе передъ боемъ: „Умирай за Домъ Богородицы (русская земля)! За Батюшку (Царя)! За Пресвѣтлѣйшiй Домъ (Церковь)! Церковь Бога молитъ. Кто останется живъ, тому честь и слава!“ Только высокiй религiозный духъ русской армiи, имъ же воспитываемый, могъ внушить генiальному полководцу подобныя вдохновляющiя войска слова!

Состоянiе нашихъ армiй и народа въ эпоху минувшей Великой войны, какъ и предшествовавшей — Японской, уже не являло картины какого-либо религiознаго подъема. Но по чьей-то иницiативѣ, въ 1916 году, все же была сдѣлана попытка воздѣйствовать на эту сторону войскъ провозомъ среди нихъ Владимiрской иконы Божiей Матери. При тысячеверстномъ фронтѣ и опасности приближенiя къ боевыми линiямъ немногимъ конечно пришлось поклониться иконѣ Царицы Небесной, да и вся обстановка провоза, безъ надлежащей къ тому подготовки, не носила благоговейнаго характера. Кромѣ того, при длительности войны, этотъ случайный, единственный эпизодъ на пути къ религiозному воодушевленiю войскъ не могъ имѣть какого-нибудь значенiя.

Однако въ силу природныхъ свойствъ русской души, блестящей выучки войскъ и самоотверженности офицеровъ армiя наша явила немалый рядъ славныхъ подвиговъ героизма. Не разъ бывало и то, что части ея, большiя и малыя, выходили изъ трудныхъ, критическихъ положенiй. Несомненно, что во всѣхъ такихъ случаяхъ незримая помощь Божiя, творившая ранѣе по молитвамъ русскихъ людей чудеса, сопутствовала нашимъ войскамъ и въ этой послѣдней войнѣ, хотя путь ея и не былъ всегда побѣднымъ. Не смотря на слабость матерiальной подготовки къ войнѣ и тяжелыя потери изъ-за ошибокъ командованiя, apмiи наши не были побѣждены, пока сохраняли вѣрность данной передъ Богомъ присягѣ. Божественная помощь являлась и въ перiодъ революцiоннаго разложенiя армiи, въ 1917 году, въ моменты неожиданныхъ вспышекъ слабевшаго религiознаго чувства. Памятенъ, напримеръ, слѣдующей случай. Послѣ неудавшагося наступленiя подъ Бржезанами (Галицiя), въ iюнѣ 1917 года, полку, въ числѣ другихъ частей Гвардiи, предстояло вступить на позицiи для смѣны участвовавшихъ въ дѣлѣ армейскихъ частей и повторенiя наступленiя. По установившемуся обычаю священникъ, передъ выступленiемъ нашимъ въ бой, благословлялъ обыкновенно крестомъ проходившiя роты. Въ данномъ случаѣ онъ колеблется, боясь о скорбленiя святыни со стороны разнузданной части солдатской массы. Послѣ разговора со мной онъ выходить.

Тутъ происходить чудо. Весь полкъ, четыре тысячи, какъ одинъ человѣкъ, благоговейно подходить ко кресту, что раньше вообще не практиковалось и выступленiе наше задерживается на 2 часа. Между тѣмъ время разсчитано такъ, чтобы мы успѣли подойти къ позицiи и вступить въ назначенные окопы подъ покровомъ темноты и, до наступленiя разсвѣта, закончить всю процедуру смѣны. Въ противномъ случаѣ полкъ подвергался опасности разстрѣла непрiятельской артиллерiей.

Но случилось такъ, что немцы взяли подъ обстрѣлъ слезоточивыми бомбами предназначенный намъ участокъ позицiи какъ разъ въ назначенные для смѣны часы, а запоздавшiй полкъ, остановленный мной въ это время на безопасной дистанцiи, выждалъ окончанiя канонады и, подъ покровомъ поднявшагося утренняго тумана, благополучно завершилъ свою смѣну.

ВЫСОЧАЙШ IЯ посѣщен i я батал iо на (полка).

Во вторую половину своего царствованiя ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ II сталъ проявлять особую близость къ офицерами. Пребыванiе Его въ ихъ кругу, въ офицерскомъ собранiи, по крайней мѣрѣ въ предѣлахъ Царскосельскаго гарнизона, не ограничивалось случаями особыхъ торжествъ, каковыми напримѣръ было у насъ освященiе церкви, но становилось обычными явленiемъ.

Послѣ упомянутыхъ посѣщенiй нашего собранiя при освященiи церкви и послѣ назначенiя Шефомъ Великаго Князя ДМИТРIЯ ПАВЛОВИЧА, Государь зимою, въ началѣ 1906 года, въ сопровожденiи Дворцоваго Коменданта свиты Его Величества генерала Трепова, неожиданно прибылъ въ расположенiе казармъ и посѣтилъ баталiонный тиръ во время практическаго упражненiя въ стрѣльбѣ одной изъ ротъ.

Въ томъ же 1906 г., въ ознаменованiе 50-тилѣтняго юбилея баталiона, ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО выразили желанiе провести вечеръ, черезъ несколько дней послѣ праздника, въ кругу офицеровъ въ нашемъ собранiи. Къ назначенному часу, для встрѣчи ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, офицеры были выстроены въ вестибюлѣ. Ровно въ 8 часовъ прибылъ Государь. Дежурный по баталiону подошелъ съ рапортомъ. Затѣмъ Государь обошелъ всѣхъ офицеровъ, подавая каждому руку. Въ столовой былъ сервированъ обѣдъ, причемъ, ради исключительнаго случая (юбилея), онъ былъ заказанъ извѣстному въ Петербургѣ ресторану Кюба.

Послѣ обѣда приглашенный нами знаменитый балалаечный оркестръ В. В. Андреева дали въ присутствiи Государя концертъ. Оркестръ этотъ, искуссно скомбинированный изъ ряда старинныхъ народныхъ инструментовъ, каковыми, помимо балалаекъ и домръ, являлись гусли, свирѣли и проч., по силѣ звука, своеобразному колориту и необыкновенной виртуозности производилъ замѣчательное впечатлѣнiе.

Государь, любившiй все русское, остался очень доволенъ концертомъ и удостоилъ послѣ него бесѣдой талантливаго В. В. Андреева, который, обладая живой мимикой и даромъ разскащика, показывалъ потомъ Государю, какъ прыгаетъ не умѣющiй летать молодой вороненокъ и другiя смѣшныя вещи. Пребыванiе Государя въ собранiи затянулось до утра.

Въ послѣдующее годы ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО посѣтили наше собранiе еще нѣсколько разъ. Причемъ всегда предупреждалъ командира, чтобы для прiемa Его не было спецiальныхъ приготовленiй, которыя бы вводили офицеровъ въ расходъ. Но, несмотря на предупрежденiе, для развлеченiя Государя, а также чтобы продлить время Его пребыванiя у насъ, приглашались артисты ИМПЕРАТОРСКИХЪ и частныхъ театровъ. Въ одномъ случаѣ была приглашена вся труппа театра Минiатюръ Балiева, причемъ въ залѣ собранiя устроена была сцена со всеми необходимыми декорацiами, привезенными изъ Петербурга. Въ другихъ случаяхъ приглашаемые артисты, въ началѣ вечера, послѣ обѣда, исполняли обыкновенно концертную программу, а къ концу прiема Государя, за общимъ столомъ во время ужина, выступали въ качествѣ разскащиковъ.

Были въ баталiонѣ и свои исполнители юмористическихъ разсказовъ и анекдотовъ. Среди нихъ выдѣлялся подпоручикъ Крутецкiй. Въ разсказахъ доморощенныхъ артистовъ, сопровождаемыхъ соотвѣтствующей мимикой, представлялись картинки и сценки изъ нашей военной жизни и народнаго быта. Выходя изъ предѣловъ этикета, онѣ допускались лишь въ болѣе позднiе часы, когда ослабѣвала оффицiальность всего хода въ прiемѣ Государя. Офицеровъ живо интересовало — какое впечатлѣнiе произведетъ на Него, привыкшаго лишь къ оффицiальнымъ докладами, это иногда откровенное выявленie въ смѣшныхъ чертахъ нашихъ военныхъ непорядковъ.

Чувствовалось, что это общенiе Государя съ офицерами давало Ему нравственный отдыхъ после многотрудныхъ и тяжкихъ государственныхъ дѣлъ и оффицiальныхъ прiемовъ. Но пребыванiе Государя въ офицерскихъ собранiяхъ, затягивавшееся иногда до поздняго времени, не нарушало обычнаго распорядка Его жизни. Возвращаясь во Дворецъ, Онъ, послѣ краткаго отдыха, въ точно назначенный и немѣняемый часъ снова приступалъ къ исполненiю своихъ вѣнценосныхъ обязанностей.

При своей необыкновенной памяти ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛAЙ II зналъ всѣхъ офицеровъ баталiона, и когда мнѣ пришлось впослѣдствie, въ началѣ войны, лежать въ лазаретѣ ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА, то при бывшемъ посѣщенiи Государемъ лазарета и обходѣ Ими раненыхъ офицеровъ, называвшихъ при этомъ свой полкъ и фамилiю, ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО остановилъ меня словами— „знаю, знаю“. Отрадно при этомъ вспомнить, съ какой любовью и состраданiемъ лично дѣлала нами перевязки ИМПЕРАТРИЦА АЛЕКСАНДРА ФЕОДОРОВНА. До слезъ растрогало меня, особенно первый разъ, какъ нежно, стараясь не причинить боли, прикасалась она инструментами къ моей гноящейся, запущенной ранѣ, спрашивая все время не больно-ли и лично поправляя подушку. Кончавшихъ лѣченiе ИМПЕРАТРИЦА благословляла образкомъ и дарила краткiй молитвенничекъ.

СЛУЖБА ЦАРЮ И РОДИНѢ.

Стрѣлковое дѣло.

Изстари повелось, что въ гвардейскихъ стрѣлковыхъ баталiонахъ стрѣльба составляла остовъ или основу всей ихъ военной подготовки. Все остальное должно было помогать обученiю стрѣльбѣ. Занятiя ею не ограничивались никакими оффицiальными расписанiями и сроками. Стрѣльба раздавалось въ тирѣ нерѣдко въ свободное отъ службы время, даже по праздниками. Это кто-нибудь изъ ротныхъ командировъ занимался съ малоуспѣвающими стрѣлками.

По тѣмъ труду и заботамъ, которые прилагались для усовершенствованiя въ стрѣльбѣ, мы были настоящими огнепоклонниками. Но въ тѣ времена, и до, и послѣ Японской войны, при практическомъ обученiи войскъ, роль огня не дооцѣнивалась. Въ нашей армiи господствовала отсталая доктрина „ударной тактики“, по которой огонь являлся лишь средствомъ моральнаго воздѣйствiя, подготовкой къ рѣшенiю боя путемъ штыкового удара.

Любили при этомъ вспоминать Суворовскiй афоризмъ — „пуля — дура, а штыкъ — молодецъ“, отбрасывая мѣняющее весь смыслъ афоризма начало — „стрѣляй рѣдко, да мѣтко“ и забывая относящееся сюда другое требованiе Суворова — „скорости заряда и цѣльности приклада“. И усердно занимались обученiемъ штыковому удару и колкѣ чучела, придавая этому исчезавшему способу борьбы на войнѣ чрезмѣрное значенiе.

Однако ни преклоненiе передъ штыкомъ въ частяхъ русской армiи, ни отсутствiе правильнаго представленiя о силѣ дѣйствiя и рѣшающей роли огня въ современномъ бою не имѣли влiянiя на наши занятiя стрѣльбой, какъ одиночной, такъ и частями, исходившая изъ иныхъ основанiй — „Гвардейской Стрѣлковой“ традицiи.

Тонъ всему дѣлу обученiя давали у насъ офицеры своимъ безпримѣрнымъ, отмѣченнымъ выше искусствомъ въ стрѣльбѣ. Для достиженiя же послѣдняго, помимо обязательной еженедѣльной стрѣльбы часто съ присутствiемъ на ней командира, офицеры тренировались въ ней постоянно. Не ограничиваясь самой стрѣльбой, занимались кромѣ того и прикладкой, дома и въ ротѣ.

До введенiя остроконечной пули и ускоренной стрѣльбы, практическiя упражненiя офицеровъ состояли въ стрѣльбѣ по мишенямъ въ ростъ человѣка, на дистанцiи въ 400 шаговъ. Для попаданiя требовалась необыкновенная точность горизонтальной наводки, т. к. мишень на такомъ разстоянiи представлялась лишь тонкой линiей. Упражненiе было прозвано стрѣльбой по „карандашамъ“.

Ни въ чемъ такъ охотно не шли офицеры навстрѣчу своимъ командира, какъ въ ихъ начинанiяхъ, клонившихся къ усовершенствованiю баталiона въ стрѣльбѣ. Послѣднiе, впрочемъ, не разъ сознавались, что не они ведутъ это дѣло, а ротные командиры. И дѣйствительно, такъ это и было. Вообще можно сказать, что стремленiе къ поддержанiю уровня стрѣлковой подготовки на особой, недосягаемой для массы русской пѣхоты высотѣ являлось, какъ сказано выше, спецiальной и унаслѣдованной традицiей Гвардейскихъ стрѣлковъ. И части наши пользовались вполнѣ заслуженной славой.

Объ успѣхахъ же собственно нашего баталiона (полка) въ области стрѣлковаго дѣла свидѣтельствовали два ИМПЕРАТОРСКИХЪ приза, въ видѣ художественной работы серебрянныхъ кубковъ, выдававшихся при этомъ за лучшую стрѣльбу цѣлой части на протяженiи всего лишь 7—8 лѣтъ, предшествовавшихъ Великой войнѣ. Первый разъ этотъ призъ былъ полученъ баталiономъ, когда онъ по стрѣльбѣ оказался лучшимъ изъ всѣхъ частей ИМПЕРАТОРСКОЙ Гвардiи, а второй — когда перестрѣлялъ всѣхъ стрѣлковъ Великой Россiйской Apмiи.

Искусство стрѣльбы самихъ офицеровъ, какъ изъ винтовокъ, такъ и револьверовъ, отмѣчено было многочисленными ИМПЕРАТОРСКИМИ призами, награжденiя коими многократно удостаивалось значительное число офицеровъ. Итогъ же послѣдняго передъ Великой войной смотра офицерской стрѣльбы былъ изъ ряда вонъ выдающiйся, а именно: по стрѣльбѣ изъ винтовокъ (лежа, 10 выстрѣловъ въ 2 минуты) офицеры дали 99% попаданiй, а по стрѣльбѣ изъ револьверовъ, болѣе трудной (7 выстрѣловъ въ 30 секундъ) — 90% попаданiй. Проценты эти, само собой разумѣется, далеко превышали нормы, установленныя для оцѣнки „отлично“.

Офицеры блистали своимъ искусствомъ и внѣ обычныхъ офицерскихъ состязанiй въ стрѣльбѣ. Такъ, участвуя на Всероссiйской Олимпiадѣ въ Ригѣ (1914 г.), офицеры нашего 2-хъ баталiоннаго полка взяли I-й призъ за стрѣльбу командой изъ 9-ти человѣкъ, перестрѣлявъ таковыя же команды, составленныя напр. изъ лучшихъ стрѣлковъ всего Кавказскаго военнаго округа, одного изъ корпусовъ Кiевскаго военнаго округа и другiя. Кромѣ того получилъ 2-ые призы за одиночный стрѣльбы на выносливость и на скорость поручикъ П. Б. Вальденъ и дипломы за стрѣльбу на скорость —4 другихъ офицера полка.

Образцовая постановка обученiя стрѣльбѣ въ частяхъ Гвардейской Стрѣлковой бригады стала въ послѣднiе предвоенные годы вызывать подражанiе. По почину Главнокомандующаго, Великаго Князя НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА, на эту отрасль обученiя было обращено въ войскахъ вообще большее, чѣмъ прежде, вниманiе, и не только въ пѣхотѣ, но и въ гвардейской конницѣ. Въ рядахъ послѣдней стремленiе къ этому впрочемъ замѣчалось и раньше. Такъ, задолго до начала общаго движенiя, гусары ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА обращались къ намъ съ просьбой о командированiи къ нимъ инструктора по стрѣлковому обученiю. Въ качествѣ такового назначенъ былъ командиръ 2-й роты капитанъ Ф. В. фонъ-Крузе. Кромѣ того посылались инструктора унтеръ-офицеры и раньше, не только къ гусарамъ, но и кирасирамъ.

Въ связи съ поднятiемъ общаго интереса къ стрѣльбѣ, выдачей ИМПЕРАТОРСКИХЪ призовъ и влiянiемъ стрѣлковой подготовки частей на аттестацiю ихъ командировъ, сильно развилось чувство соревнованiя между частями и стремленiе къ первенству и лаврамъ. На этой почвѣ происходили иногда нежелательныя явленiя — недобросовѣстности на смотрахъ, карьеризма на почвѣ смотровыхъ процентовъ, развитiя непрiязни и зависти. Но у насъ въ баталiонѣ, какъ и вообще среди гвардейскихъ стрѣлковъ, гдѣ успѣхъ былъ естественнымъ результатомъ труда и системы, явленiя эти не имѣли конечно мѣста.

 

Умѣнiе офицеровъ отлично стрѣлять имѣло громадное значенiе въ дѣлѣ обученiя стрѣлковъ. Нерѣдко бывало, что при промахѣ на практической стрѣльбѣ обучаемые приписывали свою неудачу какимъ-нибудь недостатками винтовки. Тогда мы, офицеры, брали обыкновенно винтовку промахнувшагося стрѣлка и мѣткимъ выстрѣломъ показывали ему на дѣлѣ, что онъ виноватъ, а не винтовка. Въ случаѣ же какой-нибудь неисправности тутъ же производилась поправка. И личными примѣромъ офицера внушалось такими образомъ стрѣлку довѣрiе къ своему оружiю. А это довѣрiе, въ связи со знанiемъ свойствъ оружiя, должно было быть первыми шагомъ на пути обученiя стрѣльбѣ.

Что только ни дѣлалось у насъ для возбужденiя интереса къ стрѣльбѣ и поощренiя успѣвающихъ. Такъ рота, достигшая наивысшаго результата на смотровой стрѣльбѣ, получала отъ командира баталiона серебрянную чарку, хранившуюся на почетномъ мѣстѣ. Чарка была переходящей въ зависимости отъ успѣха на слѣдующемъ смотру и, т. обр., вокругъ нея шло соревнованiе. Много водки лилось послѣ этихъ смотровъ, въ случай ихъ успѣха. Жаловали ее и командиръ баталiона и командиръ роты. Послѣднiе придумывали и отъ себя различныя поощрительныя мѣры и, иногда, задолго до смотра, напоминали стрѣлкамъ, особенно начальствующимъ, о необходимости добыть чарку.

На ежегодныхъ смотрахъ подготовки молодыхъ солдатъ, практически еще не обученныхъ стрѣльбѣ, командиръ баталiона лично провѣряли каждаго изъ нихъ въ умѣнiи правильно прицѣливаться и вѣрно опредѣлять ошибку или отклоненiе мушки въ моментъ спуска курка. Повѣрка эта, при несовершенствѣ способа, какимъ она производилась, имѣла, быть можетъ, небольшое практическое, но громадное нравственное значенiе: всѣ видѣли, какую особую важность имѣетъ этотъ подготовительный къ стрѣльбѣ отдѣлъ обученiя, разъ самъ командиръ баталiона его провѣряетъ.

При переходѣ обученiя стрѣльбѣ на практическую почву, при той интенсивности, съ какой это обученiе производилось, намъ далеко не хватало патроновъ, отпускавшихся въ войска по опредѣленнымъ нормамъ. Поэтому приходилось принимать всевозможныя мѣры, чтобы добыть ихъ, гл. обр. путемъ ихъ обмѣна на стрѣлянный гильзы въ частяхъ, гдѣ образовывался остатокъ.

До введенiя остроконечной пули, когда влiянiе вѣтра сказывалось уже на разстоянiи 300 шаговъ, у насъ широко примѣнялись вѣтромѣры и таблицы для вычисленiя отклоненiя пули на разныхъ дистанцiяхъ. Въ области различныхъ приборовъ и приспособленiй для стрѣльбы и для обученiя имѣлись свои изобрѣтатели. Всей русской армiи извѣстенъ былъ капитанъ Панпушко, изобрѣтатель вертящихся мишеней, составившихъ цѣлую эпоху въ дѣлѣ устройства стрѣльбищъ. При новомъ ихъ оборудованiи неизмѣримо ускорялся ходъ практическихъ упражненiй въ стрѣльбѣ и облегчалось показыванiе попаданiй. Капитаномъ Панпушко была составлена также полевая табличка стрѣльбы, получившая большое распространенiе, и испытывались собственнаго изготовленiя дальномѣры.

Въ послѣднiе предвоенные годы, на поприщѣ такого же увлеченiя стрѣлковыми дѣломъ, сталъ подвизаться одинъ изъ молодыхъ, подававшiй большiя надежды офицеръ—поручикъ П. Л. Лешъ, сынъ извѣстнаго генерала Лешъ, творца новой системы полевого обученiя пѣхоты. Великая война, въ которой поручикъ Лешъ палъ смертью храбрыхъ въ бою 12-го февраля 1915 г., подъ дер. Рудка-Скрода, не дала развернуться его таланту.

Стремленiе къ изобрѣтенiю, съ цѣлью улу<