Буравлев Евгений Сергеевич (1921-1974)

Всю войну, с первого до последнего дня, Евгений Буравлев находился в действующей армии - сначала служил в военно-воздушных силах, потом за буйный нрав попал в штрафной батальон. На войне ему пришлось работать авиамехаником, затем авиастрелком; был сбит и горел в самолете, но остался жив. А ближе к концу войны стал сапером. Был трижды ранен, награжден орденом Красной Звезды и многими боевыми медалями. 

Война для Евгения Буравлева стала академией мужества, она выгранила его характер, сделала поэтом. Тяжелая память о войне, унесшей миллионы молодых жизней, мешала ему писать об этом суровом времени, перебивала его дыхание. Поэтому стихов о войне Евгений Буравлев создал мало.

⃰ ⃰ ⃰

Я не пишу о войне:

Трудно писать о войне.

А уж кому, как не мне,

Строчку не бросить на круг?

Лётчику и стрелку,

Сапёру и штрафнику,

Взводному в энском полку

Есть что сказать, мой друг.

 

Только не до строки,

Там, где легли полки,

Там, где взята в штыки

Последняя высота.

Не срифмовать мне, друг,

Оторванных ног и рук,

Не срифмовать всех мук

и всех оставшихся там…

 

Хотя идти на редут –

Это ведь тоже труд.

Страшный, но всё-таки труд –

Ради жизни, мой друг.

Смерти самой вопреки

Безусые пареньки

Бросали вместо строки

Сами себя на круг.

 

Но умели молчать

Там, где нельзя кричать,

И попадали в печать

Только посмертно, друг.

 

Я мстить вернусь

Ошиблась смерть, объятья зря раскрыла.

Пусть правда, что рука не ляжет на штурвал,

Что не летать мне птицей быстрокрылой,

Не штурмовать врага, как штурмовал.

Я слёз не выжму, раны – пустяки,

Но за потерянные капли крови

Свинцово-тяжело сжимаю кулаки,

Плотней сдвигаю к переносью брови.

Не к тишине палат – я к грохоту привык.

Пусть ненависть к врагу мои залечит раны.

Чтобы в боях прославить русский штык,

Я снова под знамёна боевые встану

И мстить вернусь – не трус, не ротозей,

А сталинский солдат непобедимый –

За кровь свою, за кровь своих друзей,

За кровь защитников страны родимой.

                   15 января 1942 года. Магнитогорск, госпиталь

Отрывок из Баллады о сапёре

Долго по следу сапера

Крадучись смерть ходила,

Не затевала спора –

Все до поры щадила,-

Только дышала рядом

Стужей мгновений длинных

То над фугасным зарядом,

То на полях на минных,

Сердцем толовой шашки,

Черным зрачком запала,

Неосторожной промашки

От него ожидала.

А он обходил её мимо,

К трудной привык работе:

Мина ему - не мина, -

Прокладывал путь пехоте…

Хватился только в Берлине,

Что на висках уже иней.

А было всего в ту пору

Двадцать четыре саперу…

 

Победа

Друзья, нет слов, чтоб радость передать.

Победа! Долгожданная победа!

Ее руками можно щупать, брать.

Она, как тень, идет за нами следом.

В дыханьи ветра, в зелени листвы,

В песке скрипучем, в рокоте прибоя,

В весеннем небе – чувствуете вы? –

Она, как песнь и как вино хмельное.

И хочется забыть про кровь и про войну.

Друзья, поднимем кружки мы вначале

За славу Родины, победу, за весну,

Которую в боях не замечали.

Теперь за тех, кто здесь навек остался

И никогда не возвратится в дом –

Пусть слезы горечи смешаются с вином.

Родные, вот она, победа, за окном!

Давайте гимн, отчизны гимн споем,

Чтоб до нее он эхом расплескался!

 

Победить!

В этом слове народная воля.

Сталевар с этим словом на вахту встает,

Трактористка в груди это слово несет,

Выезжая в колхозное поле.

 

С этим словом бойцы рядовые

И седой командир, партизанский отряд,

Не жалея ни крови, ни жизни, творят

Для отчизны дела боевые.

 

Победить! И не будет другого.

Победить! И вперед, но ни шагу назад.

Победить! Потому что сегодня сказал

Сталин это зовущее слово!

 

 

Подснежник

На краю воронки от разрыва бомбы

Утром я подснежник голубой сорвал.

Мне бы его бросить, позабыть о нем бы –

Но о чем-то близком он напоминал.

Положил его я в воду у пневматика.

– Береги, – механику своему сказал. –

Дам после полетов любопытным: Нате-ка,

Вот какого цвета милые глаза.

 

Разговор с майором

Пристаю я к майору: – Пошлите меня

Поскорее на фронт в третий раз.

– Что торопитесь так? Или в буре огня

Ожидает любимая вас?

– Да, любимая ждет. Только здесь, далеко

От разрывов снарядов и мин.

Я готов, чтобы снова дышалось легко,

С целым миром сразиться один.

Вы же знаете: встретить подругу скорей

Я смогу, победив. В бой иду –

Я решил: или с жизнью расстаться своей,

Или встретиться в этом году.

 

Раздумье

Сестра, прошу тебя, присядь у изголовья –

С тобой раздумьем поделюсь своим,

Как ты со мною поделилась кровью.

Нам будет веселей двоим.

Ты понимаешь, как это обидно,

Когда бессилен я с постели встать,

Когда конца лечению не видно,

И впереди одно и то ж опять.

Порой мне кажется – я выздоровел снова,

И снова крепок, как гранита твердь.

И то, что прежде было страшным словом,

Теперь без страха называю – смерть.

И снова хочется сжимать в руках оружье,

Разить врага за слезы матерей

И гордо чувствовать, что ты отчизне нужен,

И что стоишь в строю богатырей.

И что идешь упорством и смекалкой,

И силой гнева, и огнем любви

Вперед!

И знать: что прежде было жалко –

Теперь без сожаленья раздави.

И так дави, чтобы, вздохнув свободно,

Прогнав морщины горечи со лба,

Увидел, что бандит международный

Распластан у позорного столба!

Сестра, прошу тебя, присядь у изголовья –

С тобой раздумьем поделюсь своим,

Как ты со мною поделилась кровью.

Нам будет веселей двоим…

 

Встреча

Диском винта воздух хватая,

С ревом стальная птица

Краснокрылая в бой взлетает,

Врагу навстречу мчится,

Что в облаке точкой тает.

Враг заметил трусливым взором

Грозную силу – прячется.

Он не будет хозяин просторам,

В бою не станет артачиться –

Лучше сбежит в облака с позором.

Только зря – красная птица

Имеет с тобою счеты.

Священный огонь мести искрится

В глазах ее пилота –

Надо ему с тобой расплатиться:

За зверства твоих шакальих налетов

На мирную жизнь сел, городков;

За то, что расстреливал из пулеметов

Женщин, детей и седых стариков,

«Железный крест», как герой, заработав.

Что же теперь твой «Мессершмитт»

Потерял былое бесстрашие?

Или смерть на тебя глядит

Со звезд, на крыльях накрашенных?

Напрасно твой «Мессершмитт» виражит –

Красный пилот

                его прошил

Пунктиром огненной трассы.

В горле едкий дым запершил

Запахом «высшей расы».

Взрыв бензобаков бой довершил.

 

Мамаев Владимир Михайлович(1930-2000)

Поэт, фронтовик, член Союза писателей России. Родился в городе Кемерово. Отец и дед работали на коксохимическом заводе. В 1937 г. отец увез Володю в г. Кадневку Ворошиловоградской области. Отсюда и начался боевой путь юного солдата Великой Отечественной войны. В 1942 году сбежал на фронт. Проживал в местах формирования 483-го Севастопольского орденов Суворова и Кутузова минометного полка 2-й Гвардейской армии. Его неоднократно оправляли учиться в Суворовское училище, но он постоянно возвращался в часть. В конце концов (после очередного возвращения) командир полка устало махнул рукой и сказал: "Пусть остается. Что толку отвозить, все равно убежит. Поставить на довольствие, зачислить…". Так в 12 лет Владимир стал сыном полка и толковым разведчиком во 2-й Гвардейской армии. Войну закончил пятнадцатилетним парнишкой под Кенигсбергом (ныне Калининград).  Свою первую боевую награду - медаль "За отвагу" он получил в тринадцать лет.

Михаилу Борисову

Мы с тобой из-за парты

На войну уходили.

Не в вагоне плацкартном

Мы по жизни катили.

За отцовскими спинами

Мы не прятались, нет.

Становились мужчинами

Мы в четырнадцать лет.

Жили – грудь

нараспашку,

Себя не щадили.

Говорят, мол, в рубашке

Нас мамы родили.

Может быть, и в рубашке,

Но она - не броня.

На могилах ромашки,

А в могилах друзья …

 

***

Мне никуда, друзья, не деться

От той беды, что память жжет.

Войной расстрелянное детство,

Мне вопреки, во мне живет.

Живет, как мать, которой нету,

Как дед, что где-то под Москвой

А над землей шумят рассветы,

И мы шумим между собой.

О чем шумим, о чем скандалим?

Жизнь коротка, как зимний день.

А мы родных, друзей печалим,

Порой на Свет бросаем тень.

Жизнь коротка…

Спешите, люди!

Творить добро,

любить, жалеть…

 

Легко соседу сделать худо,

Труднее ближнего согреть.

 

***

Мне о любви бы, о весне,

Да вот беда, не пишется.

Остался я на той войне,

Под деревенькой Лышица.

Живой ли, мертвый –

                   не понять,

Накрыло миной-шанежкой.

И чудится мне, будто мать

Тихонько кличет:

              «Ванюшка…»

И голос трепетный, грудной

Журчит, как заклинание:

«Вставай, Иванушка, родной!

Вставай, ты только раненый».

Но мне не сдвинуться,

                           не встать,

Земля сырая, липкая…

И надо мной Россия-мать

Качает дымку зыбкую.

 

Ветераны

Над Россией туманы,

Словно годы, плывут.

Среди нас ветераны,

Как легенды, живут.

Отшумели бураны,

Улеглась боль войны.

Только им ветеранам,

Снятся черные сны:

И, как прежде, комбаты

Их в атаку ведут;

И, как прежде, солдата

Где-то матери ждут.

Через годы и страны,

Через крик тишины,

Как седые курганы,

Все идут ветераны,

Все идут ветераны

По дорогам войны.

 

Июнь 1945-го

Я был тогда мальчишкою

                     беспечным:

Погонами, медалями форсил.

Но эту на глухом разъезде

                               встречу

Я до сих пор, признаться,

                            не забыл.

Июнь... Вовсю грохочут

                            эшелоны:

«Покончено, покончено

                        с войной!»

А человек на каменном

                          перроне

Был воплощеньем горести

                         людской.

Сидел на самодельном

                        самокате:

Четыре ролика

                      и две доски.

И, смолкнув, мы смотрели

виновато

На эту боль,

     зажатую в тиски

А где-то в горьковатых

                синих травах

Кузнечик безмятежно

                        стрекотал.

…Так я узнал, сто есть в победах

                                       траур,

В пятнадцать лет впервые я узнал.

 

Матери

Руки матери – старые ветви.

Труд и скорбь иссушили их.

На ладонях глубокие меты,

Словно шрамы от ран боевых.

На ладонях,

А в сердце их сколько?

Трёх сынов порешила война.

Носит мать эту боль,

Как осколки,

Носит в сердце печаль она.

Руки матери – добрые руки!

Я, безбожник, на них молюсь.

Завязались узлами муки…

И, мне кажется, мать –

Это Русь.

 

***

Наша память –

   не гранит холодный,

Не слова, остывшие на нем…

Поднимает нас она,

  как взводный,

И опять в атаку мы идем!

И опять…

Но где же огневые?

Там могилы боевых друзей.

Тишина. Шумят хлеба ржаные,

И стоят плечом к плечу живые

Командиры юности моей.

 

Маки

Шёл бой,

Бой яростный и жаркий,

А на пригорке, у реки,

На хрупких ножках маки яркие

Тянули к солнцу лепестки.

Смерть, как коса, вокруг

                            косила,

Коса безумия и зла…

Но не было у смерти силы,

Чтоб эти маки сжечь дотла!

 

Тишина

Ещё вчера была война,

Ещё вчера гремело, охало,

А нынче зыбкая волна

О чём-то тихо шепчет около,

Как лист опавший, шелестит

И мирно лижет серый берег…

У моря человек сидит,

И человек ещё не верит,

Что всё прошло, что нет войны, 

Что он живой, что он вернётся.

От непривычной тишины

Он тихо плачет и смеётся.

А море ласково шумит,

И волны плещутся о берег…

У моря человек сидит,

И в тишину ещё не верит.

 

Землянка

Ступая по мшистым ступеням,

Я в дом наш военный вхожу,

И кажется, замерло время…

Я юности в очи гляжу.

 

Здесь все для меня как святое:

Растущий у входа цветок,

И ржавая каска с водою,

И петель дверных скрепоток…

 

Великая мудрость покоя

Беспечна, как детские сны!..

Платили мы страшной ценою

За каждый глоток тишины.

 

Поле памяти солдатской

       Отрывок из поэмы

Юность, юность!

Где мы не бывали,

По каким дорогам не прошли?

Нас не раз на прочность проверяли, 

Как броню – огнём нещадным жгли.

Голодом и холодом косили, 

В землю зарывали нас живьём,

На весь мир кричали: «Нет России»,

А Россия есть! А мы живём…

Только вот душа вся пропиталась

Жгучей болью, гарью фронтовой.

Кто сказал, что всё зарубцевалось,

Тот, поверьте, не знаком с войной.

О войне он судит понаслышке,

У меня же с ней особый счёт.

Отвалила мне она, мальчишке,

Боли, скорби – на сто лет вперёд.

Только я не жалуюсь на боли,

У кого их нет из нас, солдат?

Поле, памяти солдатской поле,

Как неразорвавшийся снаряд…

Вспоминая годы те суровые,

Юность, юность, я горжусь тобой!

В сапоги обутая кирзовые,

Ты прошла дорогой фронтовой.

Мы с тобою тыщи вёрст оттопали

По земле российской и чужой.

Доводилось, нас хирурги штопали,

Но мы снова возвращались в строй.

И опять с гвардейцами лихими

Вёрсты, как обмотки, я мотал.

Под берёзами, под вязами чужими

Я друзей хороших оставлял.

Может быть, там нет и обелисков,

Не бывал в той дальней стороне.

Только вас, друзья, как самых близких

Почитают у меня в родне.

Да ведь вы не знаете, родные,

Приступом мы взяли Кенигсберг…

Отоспались за войну впервые,

Поимённо помянули всех.

А когда над миром онемевшим

От крутого горя, бабьих слёз

Тишина легла, мы – уцелевшие –

Возвратились в край родных берёз.

Плакали на радостях, смеялись

И плясали так, что пыль столбом.

Многих мы тогда не досчитались,

Многие от ран ушли потом…

 

 

Борисов Михаил Федорович (1924 - 2010 гг.)Герой Советского Союза

После ускоренных курсов в Томском артиллерийском училище Михаил Борисов в составе морского десанта в декабре 1941 года принял участие в боевых действиях в районе Керчи. Отсюда начался его трудный путь по дорогам войны: был наводчиком 50-милиметрового миномета на Южном фронте; наводчиком 45-милиметровой противотанковой пушки на Юго-Западном и Донском фронтах, защищал Сталинград, освобождал Донбасс; являлся комсоргом отдельного истребительного противотанкового дивизиона 2-го танкового корпуса на Воронежском фронте. Особо отличился в Курской битве. Под Прохоровкой 11 июля 1943-го одна из батарей дивизиона, в которой был Михаил Борисов, встретилась с 19-ю немецкими «Тиграми». В неравном поединке батарея была подавлена, и сержант Борисов продолжал бой один. Ему удалось уничтожить 7 фашистских танков в одиночку. За этот подвиг Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года Михаилу Борисову было присвоено звание Героя Советского Союза. 

***

Под Прохоровкой снова тишина,

Хотя хрипят обугленные танки,

И с каждым часом явственней слышна

Здесь колгота вороньей перебранки.

Лежу ничком, сжимая кулаки,

И кажется, что прямо за спиною

Россия-мать глядит из-под руки

На то, что было нашей огневою.

И кое-как поднявшись во весь рост

И протерев глаза (от дыма, что ли?),

Я вместе с ней гляжу,

Как на погост,

На чёрное истерзанное поле.

Вокруг живого места не найти.

В полсотне метров глыбою стальною

Последний «тигр» застыл

На полпути.

Мы устояли…

Но какой ценою!

И здесь и там, доколь хватает глаз,

С моей судьбой навек неразделимы

Лицом вперёд,

Вздохнув последний раз,

Лежат мои друзья и побратимы.

Прикрыв собою пядь земли родной,

Они лежат в уверенности строгой,

Что грянет гром на новой огневой

И встанет смерч над вражеской берлогой.

А я стою, хоть день давно погас,

От жгучего бессилья каменея…

 

Мне память сохранила этот час,

И я склоняюсь молча перед нею.

***

Сорок третий горечью полынной

На меня пахнул издалека –

Чёрною,

Обугленной равниной

Видится мне Курская дуга.

 

«Тигры» прут, по-дикому упрямы,

Но со мною в этот самый миг

Прямо к окуляру панорамы

Целый полк, наверное, приник.

Громыхнуло сразу на полсвета.

Танки, словно факелы, горят...

 

И живёт в душе моей всё это,

Несмотря на вьюжный снегопад!

 

Те бои – как мера нашей силы,

Потому она и дорога,

Насмерть прикипевшая к России

Курская великая дуга...

 

***

Раскрылать мне, ветер, плащ-палатку

И, отправив в дальний-дальний путь,

Не забудь,

Что я под Пятихатку

Тридцать лет стремился завернуть.

Тридцать лет… А будто бы всё было,

Всё случилось только лишь вчера.

…Мины землю рубят, как зубилом,

Как кувалдой, лупят «мессера».

Вот из мглы вперёд рванулись танки,

Вот они надвинулись уже…

Скоро их пятнистые останки

Задымят на этом рубеже.

Мы стоим на выбитой опушке

Средь нагих, израненных корней.

Весь заслон – четыре полковушки

С горсточкой безусых пушкарей.

Тут с судьбою просто породниться,

Встречный марш играя на басах.

И ребят обветренные лица

Каменеют прямо на глазах.

Пусть земля и кажется им шаткой,

Но стальной откатывает вал,

Словно наш заслон под Пятихаткой

Глыбою базальтовою стал.

Мне сюда пробиться бы сквозь годы,

Побывать на старой огневой,

И мои житейские невзгоды,

Как тогда, пройдут над головой…

 

***

Никогда не скинуть нас со счёта,

Не забыть –

                  и броских,

                                      и усталых.

С сорок трижды памятного года

Мы уже стоим

На пьедесталах.

Мы не просто «винтики в машине»,

Коль смогли

Не только по приказу

Проложить к сегодняшней вершине

Точную

И правильную трассу.

Было в нашем подвиге солдатском

Внутреннее,

                 личное

                              веленье

И на Курском,

И на Сталинградском,

И на каждом новом направленье!