Тайна фарфорового производства

 

Что же это за государственная тайна, которую так тщательно оберегали тюремщики Мейссенского замка? В чем секрет изго­товления фарфора?

Секретов не один, а много.

Первый секрет — взять не обыкновенную, а самую белую и чистую глину. Говорят, что Бётгер нашел такую глину слу­чайно.

Как-то раз, когда он пудрил свой завитой парик, он заметил, что пудра какая-то особенная. По всем признакам, это была не пудра, а какая-то очень чистая глина.

В конце концов, выяснилось, что это действительно глина, которой много в окрестностях Мейссенского замка. Бётгер по­пробовал приготовить из пудры фарфор и добился успеха.

Может быть, дело было и не так, но, во всяком случае, поло­вина работы была сделана, когда Бётгеру посчастливилось дос­тать подходящую глину.

Второй секрет был в том, чтобы найти чистый белый песок и хорошую слюду или полевой шпат.

Песок нужен, как и в гончарном деле, чтобы глина при вы­сыхании не трескалась, а слюду или шпат кладут, чтобы глина

легче плавилась.

Третий секрет такой: и песок, и слю­ду, и шпат надо как следует размолоть и отделить от крупных частичек отмучиванием — так, как мы отмучивали в стакане глину. Что сядет на дно, то не нужно. А нужен только самый тонкий ил, который садится на дно медленно. Глину тоже отмучивают — ведь и в ней могут быть крупные примеси.

Тонкие частички глины, песка и шпата смешивают в тесто. А из теста формуют изделие на гончарном станке. В формовке и в сушке особенной хитрости нет.

Зато обжиг фарфора это не то, что обжиг горшка. Тут ну­жно большое умение.

Обжигают фарфор два раза: сначала только слегка, потом покрывают его глазурью и обжигают снова. Во втором обжи­ге и есть самый главный секрет фарфорового дела.

Весь секрет в том, что фарфор надо обжечь как можно силь­нее, чтобы он почти что расплавился. А знаете ли вы, что это значит?

Чашка, которую с трудом отформовали, начинает в печи от сильного жара оседать, скашиваться набок, становится урод­ливой. Вот тут-то и приходится изобретать вся­кие футляры и подпорки, которые, словно косты­ли, должны помочь чашке устоять и не поко­ситься. И все-таки много товара в печи портится.

Есть еще и другой секрет, который надо знать.

Если не счистить глазури с нижнего ободка, которым донышко касается подставки, получит­ся большая неприятность: глазурь расплавится и приклеит чашку к подставке.

Зачем же фарфор обжигают так сильно? Не лучше ли об­жигать полегче?

В том-то и дело, что слабый обжиг не годится. Если обжи­гать слабо, получится не фарфор, а фаянс.

А чем фарфор отличается от фаянса?

Тем, что фарфор — сплавленный, сплошной, как стекло. А фаянс — пористый, как глиняный горшок. В фарфоре от силь­ного жара все частички сплавились, слились вместе. От этого он и прозрачный.

Значит, если вы хотите узнать, сделана ли тарелка из фар­фора или фаянса, вам стоит только посмотреть на свет. Фарфор просвечивает, а фаянс нет (по крайней мере, обыкновенные, час­то встречающиеся сорта фаянса).

Но еще лучший способ отличить фарфор от фаянса — по­смотреть на донышко. Если на ободке есть глазурь, значит — фаянс, аесли глазурь с ободка счищена, значит — фарфор.

 

 

Есть ли у вас в буфете вещи,

Сделанные из песка?

 

Посмотрите-ка внимательно на полки буфета. Что вы там видите, кроме чашек и тарелок? Разве вы не видите там вещей, сделанных из песка? А эти стаканы, рюмки, солонки? Ведь все они сделаны из стекла. А стекло де­лают из песка, из самого обыкновенного песочка, из которого дети изготовляют пирожки. И не только стаканы и рюмки. Теперь целые здания делают из стекла и железа.

В Лондоне, например, есть огромный дом, который так и называется: «Стек­лянный дом». Он так высок и просторен, что вековые деревья в его залах растут, как на открытом месте. И это огромное здание стоит и не рассыпается, хотя построено оно наполовину из песка.

 

 

Бывают ли твердые жидкости?

 

Когда делают обыкновенное бутылочное стекло, песок кла­дут в горшок, прибавляют соды и мела и ставят в особую печь. Горшок должен быть из огнеупорной глины, то есть из такой, которая не плавится от сильного жара.

От накаливания все три материала — песок, сода и мел — свариваются вместе. Получается, в конце концов, расплавлен­ное, жидкое, как вода, стекло.

Но стекло только с виду похоже на воду. Когда оно осты­вает, оно ведет себя совсем не так, как вода.

Если воду охлаждать, она будет оставаться жидкой, пока температура не упадет до нуля. А как только ртуть в термо­метре опустится до нуля, вода замерзнет — превратится в твердый лед.

Совсем не то происходит с жидким, расплавленным стеклом. Охлаждаясь, оно густеет очень медленно. При 1200 градусах оно похоже на сироп, при 1000 градусов начинает тянуться в нити, при 800 градусах становится еще более тягучим.

Постепенно тягучая, как смола, жидкость превращается в мягкое тесто, которое затвердевает в то стекло, которое мы при­выкли видеть.

Попробуйте после этого сказать, когда именно, при каком жаре стекло плавится и когда оно замерзает. Это невозможно.

Вот почему очень часто стекло называют «твердой жид­костью», хотя с первого взгляда это выражение кажется такой же чепухой, как белая сажа или горячий лед.

Если бы стекло не было «твердой жидкостью», если бы его нельзя было сделать тягучим, как тесто, мы не могли бы гото­вить из него изделия всевозможной формы — все эти пузатые графины, фигурные рюмки, вычурные вазы.

 

 

Фабрика мыльных пузырей

 

Говорят: куй железо, пока горячо. Про стекло можно было бы сказать почти то же самое: дуй стекло, пока оно горячо, пока оно еще не стало твердым и хрупким.

Но вы, может быть, и не знаете совсем, что большую часть стеклянных изделий выдувают — выдувают так же, как дети выдувают мыльные пузыри. Только вместо соломинки берут длинную железную трубку с деревянным мундштуком. После того как сваренное в горшке стекло простынет, рабочий наби­рает немного стеклянного теста на кончик трубки и принимается дуть. Получается стеклянный пузырь.

Из этого пузыря можно сделать все что угодно: стакан, рюм­ку, бутылку, даже плоское оконное стекло.

Положим, надо сделать бутылку. Рабочий вкладывает пу­зырь в форму и дует в трубку до тех пор, пока пузырь не запол­нит форму, прилегая к ее стенкам. Когда бутылка остынет, ее легко вынуть; для этого форма устраивается разъемной. Ко-

нечно, раньше надо отрезать бутылку от выдувной трубки. Чтобы это сделать, нужно только провести по горячему гор­лышку холодным железным прутом.

Не знаю, найдется ли такая форма, которую опытный стеклодув не мог бы придать стеклу всего только с помощью простой трубки.

Случалось ли вам видеть стеклянные приборы в лаборатории? Все они выдуты из стекла.

Выдувание стекла — работа тяжелая и вредная. Поэтому на многих заводах, особенно для выдувания больших предметов, пользуются не человеческими легкими, а воздушным насосом — механическим.

Лет тридцать тому назад¹ изобрели машину для выдувания бутылок.

Эта машина, за которой присматривают всего двое рабо­чих, заменяет восемьдесят стеклодувов. В день она делает два­дцать тысяч бутылок *.

Но выдуть стеклянное изделие — это еще не все. Надо уметь его охладить.

Если стеклянную палочку расплавить на огне и дать капель­ке стекла упасть в воду, получится прозрачная твердая слезка. Достаточно отломить кусочек этой слезки, чтобы она рассыпа­лась в мелкий порошок.

Вот как непрочно стекло, которое охладили чересчур бы­стро.

Чтобы сделать стекло более прочным, его дол­го выдерживают в особой печи, где оно остывает очень медленно.

Некоторые стеклянные изделия, например ста­каны, рюмки, вазочки, после этого еще гранят, шлифуют на точильном камне. Получаются шеро­ховатые, матовые грани, которые после этого поли­руют наждаком или каким-нибудь другим порошком, чтобы они стали гладкими и блестящими.

Очень часто, вместо того чтобы сначала выдувать вещь, потом ее гранить, потом полировать, поступают проще: вещь отливают — вроде того как отливают вещи из чугуна. А если

______________

¹ Напоминаем: книга М. Ильина написана в 1929 году.

стекло легкоплавкое, легко размягчающееся при нагреве, вещи из него просто прессуют.

Литую или прессованную стеклянную вещь легко отличить от граненой — все углы у нее закругленные, а не острые. Вот примета, которую не мешает запомнить. Может быть, когда-нибудь она пригодится, если понадобится отличить граненый бокал от дешевого — литого.

Большие зеркальные стекла тоже не выдувают, а отлива­ют. Получаются большие и толстые пластины, которые потом шлифуют и полируют.

Стеклянные вещи отличаются не только отделкой.

Стекло стеклу рознь. Например, зеленое бутылочное стекло делают из простого желтого песка, соды и мела. В обыкновен­ном песке много ржавчины, которая и окрашивает его в жел­тый цвет. В стеклоплавильной печи желтый цвет переходит в зеленоватый оттенок — это верный признак, по которому мож­но открыть в стекле железо.

Для белого оконного стекла берут песок побелее. А на из­готовление самого лучшего стекла берут чистый белый песок, вместо соды — поташ и вместо мела — известь или сурик. Получается тяжелое, блестящее, как алмаз, стекло — хрус­таль *.

 

Стекло, которое не лопается

 

Оказалось, что посуда из плавленого песка, или кварца, во много раз прочнее: ее можно накаливать докрасна и потом опускать в холодную воду — ничего с ней от этого не де­лается.

Но если так, то почему же не изготовляют из кварца ста­каны, блюда, бутылки? Потому, что кварцевая посуда очень дорога. Ведь для плавления кварца нужны электрические пе­чи, берущие много энергии.

Кварц — это стекло будущего.

Пока что люди работают над улучшением обыкновенного стекла. Американцам удалось изобрести стекло, которое не трескается, если его нагреть до 200 градусов и потом сразу ох­ладить, опустив в ледяную воду. Называется оно «пирекс».

Во Франции изобрели стекло «триплекс», которое не про­бивает пуля. Ударившись о стекло, пуля буквально исчезает, рассыпается на мельчайшие пылинки, а стекло остается целым.

«Триплекс» состоит из нескольких слоев зеркального стекла, склеенных прозрачным целлулоидом.

Недавно советские инженеры изобрели небьющееся стекло из пластмассы *. Такие стекла были вставлены в окна папанинской палатки на Северном полюсе.

Станция шестая

 

ШКАФ

 

 

Последняя стоянка

Наше путешествие подходит к концу. Вот и последняя станция — шкаф для белья и платья. Шкафы бывают разные. Бывают шкафы-великаны, которые зани­мают половину комнаты и в которых во время игры может спрятаться шесть че­ловек. Бывают шкафы-карлики, в кото­рых не спрятаться и одному самому ма­ленькому мальчику. Бывают великолеп­ные шкафы с зеркалами во всю дверцу, а бывают и совсем без зеркал.

Шкаф, к которому мы подошли, не очень большой и не очень маленький. Есть в нем отделение для белья и отделение для платья. А в дверцу вставлено зеркало, тоже не очень большое, но и не маленькое. Прежде чем заглянуть внутрь шкафа, поговорим об этом зеркале.

 

 

История зеркала

 

В старину, когда стеклянных зеркал еще не было, их за­меняли выпуклые металлические пластинки — из серебра или из сплава меди с оловом. Но металлические зеркала на воздухе быстро тускнели и темнели. В конце концов, догадались, что металлический слой можно для защиты от воздуха спрятать под стекло — вроде того, как мы теперь прячем под стекло фотографические карточки.

Получилось стеклянное зеркало.

Долгое время зеркало делали так. На кусок стекла наклады­вали лист оловянной бумаги и сверху наливали ртуть. Ртуть растворяла  олово. А раствор, который при этом получается, имеет замечательное свойство — крепко прили­пать к стеклу.

Стекло понемногу наклоняли, чтобы дать стечь избытку ртути. Проходил целый месяц, пока все стекло покрывалось ровным слоем металла.

Ученый Либих предложил другой, лучший способ. На стекло наливают особый раствор, из которого осаждается серебро. Серебро постепенно оседает и в какие-нибудь полчаса покрывает стек­ло блестящим налетом. Для большей прочности заднюю сторону зеркала покрывают краской.

Этот способ лучше, потому что не приходится иметь дело с ядовитой ртутью. Да и зеркало получается более светлое.

Если поставить рядом серебряное и ртутное зеркала, сразу бросится в глаза, что ртутное гораздо темнее. Лампочка в двадцать пять свечей в ртутном зеркале кажется шестнадцатисвечовой, так много света в нем пропадает.

Производство зеркал дело как будто не такое уж хитрое, а между тем лет триста тому назад зеркала умели делать только в одном городе — Венеции. Способ изготовления зеркал ве­нецианцы держали в тайне. Смертная казнь грозила всякому, кто посмел бы открыть иностранцам секрет зеркального произ­водства. По приказу венецианского правительства, все стеколь­ные заводы были переведены на уединенный остров Мурано, куда иностранцев не пускали.

Когда-то на этом острове было сорок больших заводов, на которых   работало несколько тысяч человек. В одну только Францию ежегодно вы­возилось двести ящиков зеркал. Здесь делали не только зеркала, но и всевозможную посуду из белого и цветного стекла, которая славилась во всем мире. Венецианские кубки и вазы поражают удивительной тонкостью работы. Трудно поверить, что все эти переплетающиеся между собой лепестки, листья и стебли сдела­ны из такого хрупкого материала.

Искусные мастера с острова Мурано пользовались в Вене­цианской республике большим уважением. Звание стеколь­щика было не менее почетно, чем звание дворянина. Остро-

вом управлял совет, избранный самими стекольщиками. Сбиры (полицейские), которых боялись все венецианцы, не имели никакой власти над жителями Мурано.

В одном только свобода стекольщика была урезана: под страхом смертной казни им воспрещали выезд в чужие страны. Смерть грозила не только беглецам, но и семьям их, остав­шимся на родине. И все-таки венецианцам не удалось сохранить свою тайну.

Как-то раз французский посол в Венеции получил из Пари­жа секретное письмо, которое заставило его сильно призаду­маться. Письмо было от всемогущего министра Кольбера. Пос­лу предписывалось немедленно найти рабочих для новой коро­левской зеркальной мануфактуры. Мануфактурами назывались тогда большие мастерские, которые от­личались от маленьких только числом рабочих. Машин тогда  еще не было.

Посол знал, как трудно было сманить рабочих с зеркального завода в Мурано. Он хорошо помнил ту страницу в сбор­нике венецианских законов, на которой сказано: «Если стекольщик перенесет свое ремесло в другую страну, то ему бу­дет послан приказ вернуться. Если он не послушается, то его родственники будут посажены в тюрьму. Если он и тогда не захочет вернуться, будут посланы люди, чтобы его убить». Но если бы даже удалось сманить стекольщиков, как скрыть следы? Ведь послу никак нельзя нарушать законы той страны, в которую он послан.

В тот же вечер к зданию французского посольства, которое, как и все дома в Венеции, расположено было на берегу канала, причалила крытая лодка — гондола. Из гондолы вышел ко­ренастый человек, закутанный в черный плащ. Прошло не­сколько часов, прежде чем он вышел обратно.

С этих пор таинственный незнакомец зачастил в посольст­во. Если бы кому-нибудь удалось заглянуть в запертый кабинет посла, он увидел бы знатного французского вельможу ожив­ленно беседующим с человеком в простом платье.

Этот человек был хозяином мелочной лавочки на острове Мурано. О чем говорил вельможа и мелочной торговец, никто не знает.

Известно только, что через неделю-другую курьер фран­цузского посольства повез Кольберу письмо, в котором сообща-

лось, что четыре стекольщика согласились бежать во Францию и что все готово к их побегу.

Прошло еще несколько недель. Была темная ночь, когда к острову Мурано тихо пристала барка с двадцатью четырьмя вооруженными с ног до головы людьми. Из темноты показа­лось четыре человека в сопровождении знакомого уже нам торговца. Несколько слов с той и с другой стороны, какое-то движение около барки, всплеск весел, и барка тронулась, уно­ся четырех венецианцев в далекую Францию. А мелочной тор­говец вернулся домой, пряча под плащом свою наживу — мешок с двумя тысячами ливров.

Когда в Венеции узнали о побеге стекольщиков, они уже были в Париже и работали над изготовлением зеркал. На­прасно венецианский посол старался узнать, где они находятся. Их спрятали так хорошо, что разыскать их было невозможно.

Но четырех человек было мало. Прошло несколько недель, и вторая партия стекольщиков — опять в четыре человека — бежала из Венеции.

Венецианское правительство, недовольное своим послом в Париже, который никак не мог узнать, где находится коро­левская мануфактура, назначило нового посла — Гвистиниани.

Гвистиниани скоро нашел беглецов, которых ему удалось вызвать к себе. Проникнуть на королевскую мануфактуру он не решился. Ему удалось уговорить некоторых из стекольщи­ков вернуться.

Но Кольбер тоже не дремал.

Он старался всеми силами удержать венецианцев у себя. Их поселили чуть ли не во дворце. Деньги платили огромные. Исполняли все их прихоти и желания. Семьям их, которым грозила смерть, помогли бежать из Венеции. За женами и детьми «преступных стекольщиков» была отряжена венециан­ским правительством погоня, но их и след простыл.

Напрасно Гвистиниани предлагал оставшимся венецианцам прощение и пять тысяч дукатов каждому. Они не соглашались уехать из Парижа, где им жилось прекрасно. Беглецы совсем и забыли о страшном законе, который грозил им смертью.

В январе 1667 года, через полтора года после приезда во Францию, умер внезапно лучший из мастеров. Через три недели умер другой, который особенно хорошо умел выдувать стекла для зеркал. Врачи установили, что смерть произошла от отрав­ления. Почти в то же самое время в Венеции были посажены в

тюрьму и там убиты двое стекольщиков, которые пытались бежать во  Францию.

Страх охватил мастеров, работавших на королевской мануфактуре в Париже. Они стали проситься домой. Кольбер их не удерживал: все их секреты были уже известны французам, да и денег им при­ходилось платить очень много.

На королевской мануфактуре работа шла без остановки. Во дворцах — Вер­сальском, Фонтенебло, Лувре — появились зеркала, сделанные во Франции.

Придворные дамы пудрились перед новыми французскими зеркалами. И ни одной из них не почудилось в зеркале лицо венецианского стекольщика, который сделал зеркало и был за это отравлен.

 

 

Что у нас в шкафу?

 

А теперь давайте заглянем в шкаф. Там вы увидите уди­вительную вещь, о которой вы, вероятно, никогда не слыхали: платье из воздуха. А заодно вы узнаете разгадку трех загадок, которые я задал вам в начале нашего путешествия:

Почему сукно гладят через мокрую тряпку?

Почему шуба греет?

Что теплее: три рубашки или рубашка тройной толщины?

 

 

Почему платье греет?

 

Прежде всего, надо себя спросить: правда ли, что платье греет?

Ведь на самом-то деле не шуба греет человека, а, наоборот, человек — шубу. Да разве может быть иначе? Ведь шуба — не печка. «Вот как? — спросите вы. — А человек разве печка?» Конечно, печка! Ведь мы с вами знаем уже, что пища, которую мы едим, — это дрова, которые в нас сгорают. Никакого огня при этом не видно, и мы догадываемся о горении только по то­му теплу, которое ощущаем в теле.

Тепло это надо беречь. Чтобы не отапливать улицы, мы строим дома с толстыми стенами, вставляем зимой вторые ра-

мы, обиваем войлоком двери. По той же самой причине мы и одеваемся. Вместо того чтобы греть своим теплом воздух в комнате или на улице, мы греем платье, которое сохраняет наше тепло около нас. Платье наше тоже, конечно, отдает теп­ло наружу, но гораздо медленнее, чем наше тело.

Мы, значит, заставляем платье мерзнуть вместо нас.

 

 

Что теплее: три рубашки