НОВЫЙ МИР» И ЕГО «ПРОГРАММА»

Из книги В. Лакшина «Пути журнальные» (М.: Советский писатель», 1990)

 

Владимир Яковлевич Лакшин, окончивший филологический факультет МГУ в 1955 году, первую свою рецензию напечатал в «Новом мире» еще студентом. С 1962 до 1970 он работал в журнале, руководил литературно-критическим разделом, стал одним из ближайших сотрудников А.Т. Твардовского. Большим событием в литературно-общественной жизни стала статья В.Лакшина «Иван Денисович, его друзья и враги» (НМ.1964) о повести А. Солженицына. Работая в «Новом мире», В.Я. Лакшин вел дневник, представляющий сегодня большую историко-литературную ценность. В начале 1990-х дневник был опубликован: Лакшин В. Новый мир во времена Хрущева. Дневник и попутное (1953-1964). М., 1991.

Далеко неоднозначную оценку деятельность В.Я. Лакшина в «Новом мире» дал А.И. Солженицын в своей мемуарной книге «Бодался теленок с дубом». Описывая, как складывались и развивались его отношения с редакцией «Нового мира» и А.Т. Твардовским, Солженицын останавливается и на фигуре В.Я. Лакшина.

 

То, что в шестидесятые годы «Новый мир» был один такой журнал среди «толстых» литературных ежемесячников, составляло большую привилегию и одновременно огромную трудность для издания: все время на виду, все время под обстрелом.

Чтобы лучше себе это представить, вспомним социаль­ный фон тех лет: газеты, переполненные казенными стать­ями, штампами пропаганды, – лишь изредка вырывалось на их страницах живое слово. Быстро миновала полоса успехов молодых поэтов, многолюдных вечеров в Политехническом, бурных литературных обсуждений. Общественная жизнь бы­ла в подпочве своей заморожена и всегда готова к новому обмороку беспамятства. Удивительно ли, что все симпатии людей, неравнодушных к литературе, принявших «оттепель» всерьез, не поддавшихся цинизму обескуражи­вающих «исторических встреч» Н. С. Хрущева с интел­лигенцией и продолжавших критически и всерьез думать, обращались к журналу Твардовского.

Программа «Нового мира» никогда полно не формули­ровалась, быть может, из опасений облегчить противникам журнала выявление «порочной линии», от наличия которой приходилось открещиваться. Но если попробовать (12) восстановить ее по тому немногому, что мы сами писали в ежегодных обращениях к читателям перед подпиской, и по некоторым имевшим для редакции непроходное значение статьям (преж­де всего «По случаю юбилея» Твардовского), можно было бы определить главное в трех словах: демократия, правда, культура.

«Новый мир», случалось, называли на Западе «либераль­ным» журналом. Мы возражали: не либеральный, а демокра­тический. То есть журнал выступал не за одно лишь «послаб­ление» узды, накинутой на интеллигенцию, а за широкие демократические права для всех, для общества в целом.

Демократизм в нашем понимании, несомненно, включал в себя уважение к свободе слова, но и внимание к народной боли, к заботам и беде людей, живущих в краях, далеких от столиц. <…>

«Новый мир» считали рупором интеллигенции, в какой-то мере это так и было. Но журнал ориентировался отнюдь не на литературных снобов, а имел в виду куда более широкую аудиторию. Мы хотели, чтобы нас читали, нам вери­ли и находили себе опору в прочитанном люди не только столичной интеллигенции — простые инженеры, сельские учителя, библиотекари, зоотехники, агрономы, наиболее про­свещенные рабочие и крестьяне,— и такие читатели у нас появились.

Другое ключевое для журнала понятие правды было коренным условием существования «новомирской» прозы. Журнал побуждал открытыми глазами взглянуть на недав­нее прошлое с трагедией сталинских лагерей и массовыми беззакониями (А. Солженицын, Ю. Домбровский, А. Побожий), с насильственной коллективизацией (С. Залыгин) и кровавой ценой победы в войне (В. Быков, Г. Бакланов, К. Воробьев). И на ближайшую современность с безответ­ственными экспериментами и разорением послевоенной деревни, разрушением природы и основ сельского труда (Ф. Абрамов, В. Белов, Е. Дорош, Б. Можаев, В. Шукшин). Трезво увидеть социальные проблемы города и пригорода, психологические конфликты, положение простых работяг и женщин (Ю. Трифонов, В. Семин, И. Грекова, Г. Владимов (13), Н. Баранская). Естественно, что требование правды изобра­жения, такое простое и неоспоримое, не мирилось с фальшью псевдохудожественной литературы и казенной журналистики. На этом воспиталась и возросла и литературная критика «Нового мира».

Другой важной ее чертой было тяготение к демократиз­му, даже в стиле: стремление говорить с читателем на рав­ных, доступность изложения, минимум мелочной внутри-литературной полемики. Проблемы собственно литературные, художественные рассматривались на фоне социальных, обще­народных.

«Просветительство», которым порою попрекали журнал, возникало, таким образом, не только как черта стиля. Сверхзадачей, если угодно, было завоевание культурой – исторической, политической, правовой, художественной – массового сознания. Как известно, при Хрущеве, а потом и при Брежневе, престиж культуры стоял не слишком высоко. А главное, слабо ощущалась связь между положением страны, проблемами, которые глядели на нас из каждого угла, и культурой. На культуру смотрели в лучшем случае как на обозную часть партийного войска. Но уж ни в коей мере не как на важнейшую общенародную задачу, от кото­рой тоже в конечном счете зависят и уровень производства, и успехи политики, и технический прогресс, не говоря уж о духовной жизни.

В отличие от многих коллег-писателей Твардовский при­давал литературной критике серьезное значение. Ее роль ему помогли осознать события 1954 года, когда после пуб­ликации статьи В. Померанцева «Об искренности в литера­туре», критических выступлений Ф. Абрамова, Мих. Лифшица, М. Щеглова «Новый мир» оказался в центре острейшей и, по сути, односторонней дискуссии, закончившейся суро­вым постановлением Секретариата ЦК и отрешением редак­тора от должности. В отличие от многих, кого такие наказа­ния усмиряли и отрезвляли, Твардовский лишь внутренне укрепился в своей правоте и, получив снова журнал в 1958 го­ду, был озабочен созданием сильного отдела критики.

Раздумывая над этим странным ремеслом, Твардовский не раз говорил, что считает настоящий критический талант редким, даже более редким, чем поэтический, по необходимо­му равновесию мысли, анализа и – впечатлительности, чув­ства. Оттого он так высоко ставил природное дарование Мар­ка Щеглова и горевал о его безвременной смерти.

Беспринципность в критике, уклончивость и неискренность (14) в оценках он презирал. Официальных «корифеев» крити­ческого цеха – В. В. Ермилова, В. Друзина, А. Дымшица – сторонился даже с некоторой брезгливостью. Считавшийся умеренным и солидным критик А. Н. Макаров раз и навсегда погубил себя в его глазах, когда, сочинив похваль­ный отзыв на «Василия Теркина», заметил подошедшему его благодарить автору: «Да, кое-что хорошее мне удалось о вас сказать... Но если бы мне позволили, как бы я вас разделал... как разделал!» Как только Твардовский замечал у критика хотя бы тень девиза «чего изволите?», он навсегда терял к нему интерес.

Слов нет, критический раздел «Нового мира» склады­вался под прямым воздействием эстетических понятий и художественных критериев редактора журнала. Однако он отнюдь не был унифицированно безликим, на страницах журнала встречались несхожие между собою и достаточно сильные индивидуальности. Сам Александр Трифонович в статье «По случаю юбилея» («Новый мир», 1965, № 1) на­зывает имена Ю. Буртина, И. Виноградова, А. Лебедева, И. Соловьевой,  А. Синявского. К ним я мог бы добавить постоянно выступавших в журнале критиков В. Кардина, Ф. Светова, С. Рассадина, Е. Старикову, М. Туровскую, A. Туркова, Л. Лазарева, В. Огнева, Н. Ильину, неспра­ведливо забытого ныне В. Сурвилло и некоторых других. Все они в совокупности, вместе с эпизодическими выступ­лениями редакторов и штатных сотрудников журнала А. Де­ментьева, А. Кондратовича, А. Берзер, И. Борисовой, созда­вали то, что называлось направлением литературной критики «Нового мира». Запомнились статьи «Снаряжение в походе» (о романе В. Кочетова) А. Марьямова, «Легенды и факты» B. Кардина, «Чернышевский или Антонович?» А. Лебеде­ва, разборы прозы В. Некрасова и очерков В. Овечкина И. Виноградовым, да и многое другое можно было бы назвать в ряду «программных» выступлений журнала. Посильную лепту внес в общее дело и я, будучи в 1962 – 1966 годах заведующим отделом критики, а с 1967-го и до момента ухода заместителем главного редактора журнала.

Замечу, что к своей личной литературной работе я относился как к вольному творческому занятию. Писал как бы «для себя», наудачу, приносил статью, когда она была готова, и отдавал на суд своих товарищей по отделу критики и в редколлегии.

Не помню ни одной своей рецензии, не говоря уж о круп­ных статьях, которую бы предварительно не читал (15) Твардовский. Его правка, обычно минимальная и очень кор­ректная, не имела охранительных тенденций, не несла, как правило, редакторских опасений. Лишь изредка он вставлял смягчающие или уточняющие дело словечки. Настороженно относился к тому, что могло бы выглядеть внешним ще­гольством, литературным кокетством. Он был сторонником строгости, даже академизма, особенно в названиях статей, и суховатые, дельные определения предпочитал игривости. Так он уговорил меня заменить название статьи «Литера­турный треугольник» (не послышался ли ему тут отголосок «Треугольной груши» Андрея Вознесенского?) на более скучное и аскетическое, но точное: «Читатель, писатель, критик».

Твардовский не признавал достаточно распространенной манеры печатания «у себя» в журнале по принципу «своя рука — владыка». Более того, соглашался печатать сочинения собственные и «соредакторов» лишь при условии единогласия в редколлегии. Поскольку некоторые из тех статей, что я предлагал журналу, были, как тогда выража­лись, на грани «проходимости» и могли лишь осложнить в цензуре судьбу номера, Твардовский, случалось, говорил, уже подписав в набор рукопись: «Ну, пятьдесят процен­тов, как за непошедший материал, мы, во всяком случае, вам заплатим». Но неизменно выражал согласие рискнуть, послав статью в цензуру.

Помню лишь один случай, когда по поводу моей работы мнения в редколлегии сильно разошлись. Один наш товарищ резко возражал против печатания статьи «Пути журнальные» и даже написал развернутый отрицательный отзыв, утвер­ждая, что в существующих условиях статья станет «осиновым колом в могилу «Нового мира». Твардовский не принял его возражений. Статью, давшую название этому сборнику, напечатали. «Осиновым колом», вопреки опасениям, она не стала. Но когда в 1970 году редакция все же была разогнана, некоторые мои коллеги вспоминали описанные мною двумя годами раньше обстоятельства разгона «Отечественных запи­сок» Щедрина: многое совпало до деталей. (16)

 

 

ПРОТИВНИКИ «НОВОГО МИРА»

 

Из отчета о совещание в МГК партии с московскими пи­сателями собрании

(«Литературная газета», 19 марта 1963 г.)

 

«Мы участвуем в горячих, жестоких идеологических боях,— говорит А. Сурков.— То, что было сказано в выступлениях товарищей Н. С. Хру­щева, Л. Ф. Ильичева на встречах с деятелями литературы и искусства, нам надо положить в основу своей деятельности. Надо все сделать для того, чтобы как можно быстрее за своим рабочим столом ответить делом на заботу партии об идейной чистоте нашего боевого оружия, о его силе и мощи.

Мы должны прямо сказать и о некоторых ошибочных тенденциях, проявившихся в последнее время. Я преисполнен уважения к замечатель­ному публицисту Илье Эренбургу. Но мемуары его нуждаются в серьез­ном, глубоком критическом разборе».

«Задача советских писателей — воспитывать молодежь на положитель­ных примерах, вести ее к светлому будущему, к коммунизму,— ска­зал В. Тевекелян.— С этой точки зрения мне не ясна позиция, которую занимает редакция журнала „Новый мир". Мы знаем не только опублико­ванную на страницах этого журнала повесть А. Солженицына „Один день Ивана Денисовича", но и его рассказ „Матренин двор". Когда читаешь рассказ, складывается впечатление, что психология крестьянина осталась такой же, какой была шестьдесят лет назад. Но это неверно! Нам нужны произведения, которые бы исторически правдиво рассказывали об огромных революционных изменениях, происшедших в советской де­ревне».

Из статьи С. Павлова «Творчество молодых — служению великим идеалам» 

(«Комсомольская правда», 22.111.1963).

 

«Под предлогом борьбы против последствий культа личности и догма­тизма некоторые литераторы, кинематографисты, художники стали как-то «стесняться» говорить о высоких идеях, о коммунизме. Жонглируя вы­соким понятием «жизненная правда», извращая это понятие, они населяют свои произведения людьми, стоящими в стороне от больших обществен­ных интересов, погруженными в узкий мирок обывательских проблем. И вот этих-то мещан иные авторы изображают с наибольшей симпатией!

Вред подобных произведений для воспитания молодежи очевиден. Подростку, не имеющему жизненного опыта, трудно критически разоб­раться в таких ущербных персонажах, тем более, что школа приучает его видеть в писателях авторитетных наставников. Вот и приходится нашим педагогам воевать с дурным влиянием некоторых книг, предназначенных для молодежи. Зато буржуазная пропаганда охотно берет такие произве­дения на вооружение, широко переводит и рекламирует их. На VIII Всемир­ном фестивале молодежи и студентов представители американской, французской, итальянской и других делегаций рассказывали нам, что моло­дежь их стран часто спрашивает: почему в жизни мы встречаем хороших советских людей, а в некоторых советских книгах пишут совсем о других? И действительно, стоит почитать мемуары И. Эренбурга, «Вологодскую свадьбу» А. Яшина, путевые заметки В. Некрасова, «На полпути к Луне» В. Аксенова, «Матренин двор» А. Солженицына, «Хочу быть честным» В. Войновича (и все это — из журнала «Новый мир») – от этих произве­дений несет таким пессимизмом, затхлостью, безысходностью, что у че­ловека непосвященного, не знающего нашей жизни могут, чего доброго, мозги стать набекрень. Кстати, подобные произведения «Новый мир» печатает с какой-то совершенно необъяснимой последовательностью».