В которой описывается жестокая битва и сообщается, кто одержал в ней победу

 

Когда его величество Заграбастал узнал о событии, нам уже известном, а именно о том, что его жертва, прекрасная Розальба, ускользнула из его рук, он пришел в такое неистовство, что пошвырял в котел с кипящим маслом, приготовленный для принцессы, лорд-камергера, лорд-канцлера и всех прочих попавшихся ему на глаза сановников. Потом он двинул на врага свою армию, пешую и конную, с пушками и бомбардами, а впереди несметного войска поставил, ну, но меньше чем двадцать тысяч трубачей, барабанщиков и флейтистов.

Разумеется, передовые части Перекориля донесли своему государю о действиях врага, но он ничуточки не встревожился. Он был настоящий рыцарь и не желал волновать свою прекрасную гостью болтовней о грозящих боях. Напротив, он делал все, чтобы развлечь ее и потешить: дал пышный завтрак и торжественный обед, а вечером устроил для нее бал, на котором танцевал с нею все тапще подряд.

Бедный Обалду опять попал в милость и теперь разгуливал на свободе. Ему заказали новый гардероб, король величал его «любезным братом», и все вокруг воздавали ему почет. Однако нетрудно было заметить, что на душе у него скребут кошки… А причина была в том, что бедняга вновь до смерти влюбился в Бетсинду, которая казалась еще прекрасней в своем новом изысканном туалете. Он и думать забыл про Анжелику, свою законную супругу, оставшуюся дома и тоже, как вы знаете, не питавшую к нему большой нежности.

 

 

_{Поведем их под венец,}

_{Ну, а Храбусу — конец!}

Когда король танцевал с Розальбой двадцать пятую по счету польку, он вдруг с удивлением заметил на ее пальце свое кольцо; и тут она рассказала ему, что получила его от Спускунет: наверно, фрейлина подобрала колечко, когда Анжелика вышвырнула его в окошко.

— Да, — промолвила тут Черная Палочка (она явилась взглянуть на эту пару, относительно которой у нее, как видно, были свои планы), — я подарила это колечко матери Перекорпля; она (не при вас будь сказано) не блистала умом. Колечко — волшебное: кто его носит, тот кажется всему свету на редкость красивым. А бедному принцу Обалду я подарила на крестинах чудесную розу: пока она при нем — он мил и пригож. Только он отдал ее Анжелике, и та опять мигом стала красавицей, а Обалду-чучелом, каким был от роду.

— Право, Розальбе нет в нем нужды, — сказал Перекориль, отвешивая низкий поклон. — Для меня она всегда красавица, к чему ей волшебные чары! О сударь!.. — прошептала Розальба. — Сними же колечко, не бойся, — приказал король и решительным движением сдернул кольцо с ее пальца; и она после этого ничуть не показалась ему хуже.

Король уже решил было закинуть его куда-нибудь, — ведь оттого, что все сходили по Розальбе с ума, на нее только сыпались несчастья, — но, будучи монархом веселым и добродушным, он, заметна бедного Обалду, ходившего с убитым видом, промолвил:

— Любезный кузен, подойдите-ка сюда и примерьте это колечко. Королева Розальба дарит его вам.

Колечко было до того чудодейственное, что стоило Обалду надеть его, как он тут же всем показался вполне представительным и пригожим молодым принцем, — щеки румяные, волосы белокурые, правда, чуточку толстоват и еще кривоног, но такие на нем красивые сапоги желтого сафьяна, что про ноги никто и думать не думал. Обалду посмотрел в зеркало, и на душе у него сразу стало куда веселей; он теперь мило шутил с королем и королевой, напротив которых танцевал с одной из самых хорошеньких фрейлин, а когда пристально взглянул на ее величество, у него вырвалось:

— Вот странно! Она, конечно, хорошенькая, но ничего особенного.

— Совсем ничего! — подхватила его партнерша. Королева услышала это и сказала жениху: — Не беда, лишь бы я нравилась вам, мой друг. Его величество ответил на это нежное признание таким взглядом, какой не передать ни одному художнику.

А Черная Палочка сказала:

— Да благословит вас бог, дети мои! Вы нашли друг друга и счастливы. Теперь вам понятно, отчего я когда-то сказала, что обоим вам будет только полезно узнать, почем фунт лиха. Ты бы, Перекориль, если бы рос в холе, верно, и читал бы лишь по складам — все блажил бы да ленился и никогда бы не стал таким хорошим королем, каким будешь теперь. А тебе, Розальба, лесть вскружила бы голову, как Анжелике, которая возомнила, будто Перекориль ее недостоин.

— Разве кто-нибудь может быть достойным Перекориля?! — вскричала Розальба.

— Ты — моя радость! — ответил Перекориль.

Так оно и было; и только он протянул руки, чтобы обнять ее при всей честной компании, как вдруг в залу вбежал гонец с криком:

— Государь, враги!

— К оружию! — восклицает король.

— Господи помилуй!.. — лепечет Розальба и, конечно, падает в обморок.

Принц поцеловал ее в уста и поспешил на поле брани.

 

 

_{Топот, гомон, скрежет, крики;}

_{Кони ржут, сверкают пики…}

Фея снабдила царственного Перекориля такими доспехами, которые были не только снизу доверху разубраны драгоценными каменьями, — прямо глазам больно смотреть! — но еще вдобавок непромокаемы и не пробиваемы ни мечом, ни пулей; так что в самом жарком бою молодой король разъезжал себе преспокойно, словно он был какойнибудь британский гренадер на Альме. Если бы мне пришлось защищать родину, я бы хотел иметь такую броню, как у Перекориля; впрочем, он ведь сказочный принц, а у них чего только не бывает!

Кроме волшебных доспехов, у принца был еще волшебный конь, который бегал любым аллюром, и еще меч, что рос на глазах и мог проткнуть одним махом все вражеское войско. Пожалуй, с таким оружием Перекорилю не к чему было выводить на, поле боя своих солдат; тем не менее они выступили все до единого в великолепных новых мундирах; Атаккуй и оба королевских друга вели каждый по дивизиону, а впереди всех скакал молодой король.

Если бы я умел описывать баталии, подобно сэру Арчибальду Элисову, я бы потешил вас, друзья мои, рассказом о небывалой битве. Ведь там сыпались удары, зияли раны; небо почернело от стрел; ядра косили целые полки; конница летела на пехоту, пехота теснила конницу; трубили трубы, гремели барабаны, ржали лошади, пели флейты; солдаты орали, ругались, вопили «ура», офицеры выкрикивали: «Вперед, ребята!», «За мной, молодцы!», «А ну, наподдай им!», «За правое дело и нашего Перекориля!», «Заграбастал навеки!». Как бы я, повторяю, желал нарисовать все это яркими красками! Но мне не хватает уменья описывать ратные подвиги. Одним словом, войска Заграбастала, были разбиты столь решительным образом, что, даже будь на их месте русские, вы и тогда не могли бы пожелать им большего поражения.

Что же касается короля-узурпатора, то он выказан куда больше доблести, чем можно было ожидать от коронованного захватчика и бандита, который не ведал справедливости и не щадил женщин, — словом, повторяю, что касается короля Заграбастала, то, когда его войско бежало, он тоже кинулся наутек, сбросил с коня своего главнокомандующего, принца Помордаси, и умчался на его лошади (под ним самим пало в тот день двадцать пять, а то и двадцать шесть скакунов). Тут подлетел Атаккуй и, увидав Помордаси на земле, взял и без лишних слов разделался с ним, о чем вам самим нетрудно догадаться.

Между тем этот беглец Заграбастал гнал свою лошадь во весь опор. Но как он ни спешил, знайте — кто-то другой несся: еще быстрее; и этот кто-то, как вы, конечно, уже догадались, был августейший Перекориль, кричавший на скаку:

— Останолвись, предатель! Вернись же, супостат, и защищайся! Ну погоди же, деспот, трус, разбойник и венценосный гад, твою снесу я мерзкую башку с поганых: этих плеч! — И своим волшебным мечом, который вытягивался на целую милю, король стал тыкать и, колоть Заграбастала в спину, покуда этот злодей не завопил от боли.

Когда Заграбастал увидел, что ему не уйти, он обернулся и с размаху обругал на голову противника свой боевой топор — страшное оружие, которым в нынешнем бою он изрубил несметное множество врагов. Удар пришелся прямо по шлему его величества, но, слава богу, причинил ему не больше вреда, чем если бы его шлепнули кружком масла; топор согнулся в руке Заграбастала, и при виде жалких потуг коронованного разбойника Перекориль разразился презрительным смехом.

Эта неудача сокрушила боевой дух повелителя Понтии.

— Если у вас и конь и доспехи заколдованные, — говорит он Перекорилю. чего ради я буду с вами драться?! Лучше я сразу сдамся. Лежачего не бьют, надеюсь, ваше величество не преступит этого честного правила.

Справедливые слова Заграбастала охладили гнев его великодушного врага.

— Сдаешься, Заграбастал? — спрашивает он.

— А что мне еще остается? — отвечает Заграбастал.

— Ты признаешь Розальбу своей государыней? Обещаешь вернуть корону и все сокровища казны законной госпоже?

— Проиграл — плати. — произносит мрачно Заграбастал, которому, разумеется, не с чего было веселиться.

 

 

_{Сдался враг, и мой герой}

 

_{Возвращается домой.}

Как раз в эту минуту к его величеству Перекорилю подскакал адъютант, и его величество приказал связать пленника. Заграбасталу связали руки за спиной, посадили на лошадь задом наперед и скрутили ему ноги под лошадиным брюхом; так его доставили на главную квартиру его врага и бросили в ту самую темницу, где перед тем сидел молодой Обалду.

Заграбастал (который в несчастье ничуть не походил на прежнего надменного властителя Понтии) с сердечным волнением просил, чтобы ему позволили свидеться с сыном — его милым первенцем, дорогим Обалду; и сей, добродушный юноша ни словом не попрекнул своего спесивого родителя за недавнюю жестокость, когда тот без сожаления отдал его на смерть, а пришел повидаться с отцом, побеседовал с ним через решетку в двери (в камеру его не пустили) и принес ему несколько бутербродов с королевского ужина, который давали наверху в честь только что одержанной блестящей победы.

— Я должен вас покинуть, сударь, — объявил разодетый для бала принц, вручив отцу гостинец. — Я танцую следующую кадриль с ее величеством Розальбой, а наверху, кажется, уже настраивают скрипки.

И Обалду вернулся в залу, а несчастный Заграбастал принялся в одиночестве за ужин, орошая его безмолвными слезами…

В лагере Перекориля теперь день и ночь шло веселье. Игры, балы, пиршества, фейерверки и разные другие потехи сменяли друг друга. Жителям деревень, через которые проезжал королевский кортеж, было ведено по ночам освещать дома плошками, а в дневное время — усыпать дорогу цветами. Им предложили снабжать армию вином и провизией, и, конечно, никто не отказался. К тому же казна Перекориля пополнилась за счет богатой добычи, найденной в лагере Заграбастала и отнятой у его солдат; последним (когда они все отдали) было позволено побрататься с победителями; и вот объединенные силы не спеша двинулись обратно в престольный град нового монарха, а впереди несли два государственных флага: один — Перекориля, другой — Розальбы. Капитана Атаккуя произвели в герцоги и фельдмаршалы. Смиту и Джонсу даровали графский титул; их величества не скупясь раздавали своим защитникам высшие ордена Понтийскую Тыкву и Пафлагонский Огурец. Королева Розальба носила поверх амазонки орденскую ленту Огурца, а король Перекориль не снимал парадную ленту Тыквы. А как их приветствовал парод, когда они рядышком ехали верхом! Все говорили, что краше их никого нет на свете, и это, конечно, была сущая правда; но даже не будь они столь пригожи, они все равно казались бы прекрасными: ведь они были так счастливы!

Королевские особы не разлучались весь день — они вместе завтракали, обедали, ужинали, ездили рядышком на верховую прогулку, без устали наслаждались приятной беседой и говорили друг другу разные изысканные любезности. Вечером приходили статс-дамы королевы (едва пал Заграбастал) как у Розальбы появилась целая свита) и провожали ее в отведенные ей покои, а король Перекориль и его приближенные устраивались лагерем где-нибудь поблизости. Было решено, что по прибытии в столицу они сразу обвенчаются, и архиепископ Бломбодингский уже получил предписание быть готовым к тому, чтобы исполнить сей приятный обряд. Депешу отвез светлейший Атаккуй вместе с приказом заново выкрасить королевский дворец и богато его обставить. Герцог Атаккуй схватил бывшего премьер-министра Развороля и заставил его возвратить все деньги, которые этот старый прохиндей выкрал из казны своего покойного монарха. Еще он запер в темницу Храбуса (который, между прочим, довольно давно был низложен), и, когда свергнутый властелин попробовал было возражать, герцог объявил:

— Солдат, сударь, знает одно: приказ; а у меня приказ — посадить вас под замок вместе с бывшим королем Заграбасталом, коего я доставил сюда под стражей.

 

 

_{Полюбуйтесь, вот два вора.}

 

_{Возгордился принц наш скоро!}

Итак, обоих свергнутых монархов на год поместили в смирительный дом, а потом принудили постричься в Бичеватели — самый суровый из всех монашеских орденов, — там они проводили дни в постах, бдении и бичевании (а бичевали они друг друга смиренно, но истово) и, разумеется, всячески выказывали, что каятся в содеянном зле и беззаконии и иных преступлениях против общества и отдельных лиц.

Что же касается Развороля, то этого архиплута отправили на галеры, а там попробуй-ка что-нибудь укради!

 

 

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,