В которой Перекориль ссорится с Анжеликой

 

Придворный живописец его величества короля Понтии вернулся во владения своего монарха и привез с собою множество набросков, сделанных им в столице Пафлагонии (вы, конечно, знаете, мои милые, что зовется она Бломбодингой); но самым прелестным из всех его рисунков был портрет принцессы Анжелики, посмотреть на который сбежалось все понтийское дворянство. Король был так восхищен этой работой, что наградил художника Орденом Тыквы шестого класса, и отныне живописец стал сэром Томазо Лоренцо, кавалером Ордена Тыквы.

В свою очередь, король Храбус прислал сэру Томазо рыцарский Орден Огурца, а также чек на крупную сумму в награду за то, что во время пребывания в Бломбодинге тот писал короля, королеву и цвет общества и очень вошел там в моду, к великой ярости всех пафлагонских живописцев, ибо теперь его величество частенько говаривал, указывая на портрет Обалду, оставленный сэром Томазо:

— Ну кто из вас так рисует?!

Портрет этот висел в королевской гостиной над королевским буфетом, и Анжелика, разливая чай, всегда могла любоваться им. С каждым днем он казался ей все краше и краше, и принцесса до того приохотилась им любоваться что нередко проливала чай на скатерть, а родители при этом подмигивали друг другу и, покачивая головой, говорили:

— Дело ясное!..

 

 

_{Молодые — все кокетки,}

_{И принцессы и субретки.}

Между тем бедный Перекориль по-прежнему лежал больной наверху, у себя в спальне, хотя и глотал все противные микстуры, прописанные ему лекарем, как то подобает послушному мальчику, — надеюсь, и вы, мои милые, ведете себя так же, когда заболеете и маменька зовет к вам доктора. Единственно, кто навещал принца (помимо его друга гвардейского капитана, который постоянно был чем-нибудь занят или маршировал на плацу), — это маленькая Бетсинда, которая прибирала его спальню и гостиную приносила ему овсяную кашу и согревала грелкой постель.

Обычно служанка приходила к нему утром и вечером и Перекориль непременно спрашивал:

— Бетсинда, Бетсинда, как поживает принцесса Анжелика?

И тогда Бетсинда отвечала:

— Спасибо, ваша милость, прекрасно.

Перекориль вздыхал и думал, что, если б болела Анжелика, он бы навряд ли чувствовал себя прекрасно. Потом Перекориль спрашивал:

— А скажи, Бетсинда, не справлялась ли нынче обо мне принцесса?

И Бетсинда ему отвечала:

— Сегодня нет, ваша милость. — Или: — Когда я ее видела она была занята игрой на рояле. — Или: — Она писала приглашения на бал и со мной не разговаривала.

Или еще как-нибудь ее оправдывала, не слишком придерживаясь истины, ибо Бетсинда была существом добрым, всячески желала уберечь Перекориля от огорчения и даже принесла ему с кухни жареного цыпленка и желе (когда больной стал поправляться и доктор разрешил ему эти кушанья) и при этом сказала, что желе и хлебный соус собственноручно приготовила для кузена принцесса.

Услышав это, Перекориль воспрянул духом и мгновенно почувствовал прилив сил; он проглотил без остатка все желе, обглодал цыпленка — грудку, ножки, крылышки, спинку, гузку и все остальное, — мысленно благодаря душечку Анжелику. А на другой день он почувствовал себя до того хорошо, что оделся и сошел вниз; и тут встретил — кого бы вы думали? — Анжелику, которая как раз входила в гостиную. Все чехлы со стульев были сняты, шелковые занавеси отдернуты, с канделябров убраны покрышки, со стола унесено рукоделье и разные мелочи и вместо них разложены красивые альбомы. Голова Анжелики была в папильотках, — словом, по всему было видно, что ожидаются гости.

— Боже правый! — вскричала Анжелика. — Вы здесь и в таком платье! Что за вид!

— Да, я сошел вниз, душечка Анжелика, и сегодня прекрасно себя чувствую, а все благодаря цыпленку и желе.

— Какое мне дело до вашего цыпленка и желе! Ну что за неуместный разговор! — возмутилась Анжелика.

— Так разве не вы… не вы их прислали мне, Анжелика, душечка? проговорил Перекориль.

— И не думала! «Анжелика, душечка»! Нет, Перекориль, душечка, передразнила она его, — я была занята, я готовила дом к приему его высочества принца Понтии, который спешит пожаловать с визитом ко двору моего батюшки.

— Принца Понтии?! — ужаснулся Перекориль. — Да, да, принца Понтии! опять передразнила его Анжелика. — Ручаюсь, вы и слыхом не слыхали об этой стране. Ну сознайтесь, что не слыхали! Даже, верно, не знаете, где она расположена, эта Понтия, на Красном море или на Черном.

— Нет, знаю, на Красном, — ответил Перекориль, и тогда принцесса расхохоталась ему в лицо и сказала:

— Вот дурачок-то! Ну как вас пускать в приличное общество? Вы так невежественны! У вас только и разговору, что о собаках да лошадях, вот и обедали бы лучше с драгунами моего отца. Ну что вы на меня так уставились, сэр? Ступайте оденьтесь в лучшее платье, чтобы встретить принца, и не мешайте мне прибирать в гостиной.

 

 

_{Мало кто умеет жить,}

 

_{Своим счастьем дорожить.}

— Ах, Анжелика, Анжелика, — промолвил Перекориль. — Не ждал я такого! Вы говорили со мной иначе, когда в саду дали мне это кольцо, а я дал вам свое, и вы подарили мне по…

Что он хотел сказать, мы так и не узнаем, ибо Анжелика закричала в ярости:

— Прочь, дерзкий нахал! И вы еще смеете напоминать мне о своей наглости! А что до вашего грошового колечка, так вот оно, сэр, ловите! — И она вышвырнула его в окошко.

— Но это же обручальное кольцо моей матери! — вскричал Перекориль.

— Мне все равно, чье оно! — не унималась Анжелика. — Женитесь на той, что подберет его, а я за вас не пойду! И верните мне мое. Терпеть не могу людей, которые подарят что-нибудь и хвалятся! Есть один человек тот подарил бы мне кое-что получше всех ваших подарков, вместе взятых. Подумаешь, колечко, да оно не стоит и пяти шиллингов!

Ведь Анжелика не догадывалась, что подаренное ей кузеном колечко волшебное, что если его носит мужчина, в него влюбляются все женщины, а если женщина все мужчины. Ее величество, мать Перекориля, отнюдь не была красавицей и все же, пока носила это кольцо, вызывала у всех восхищение; а супруг ее, тот был прямо как безумный во время ее болезни! Когда же она призвала к себе сына и надела кольцо ему на палец, венценосный Сейвио заметно охладел к жене и перенес всю свою любовь на маленького принца. Остальные тоже любили его, пока он носил материнское кольцо; но когда, еще совсем ребенком, он отдал его Анжелике, люди воспылали нежностью к ней, а его перестали замечать.

— Да, — твердила Анжелика в своей глупой неблагодарности, — я знаю, кто подарит мне кое-что получше вашего никчемного грошового колечка!

— И прекрасно, сударыня! Забирайте и вы свое кольцо! — крикнул Перекориль и метнул на нее яростный взгляд, а потом вдруг словно прозрел и воскликнул: — Вот так так?! Неужели это вас я любил всю жизнь?! Неужели я был так глуп, что растрачивал на вас свои чувства?! Ведь, ей-богу, вы… чуточку горбаты!

— Негодяй! — завопила Анжелика.

— И еще, признаться, немного косите.

— Ах! — только и вырвалось у Анжелики.

— Волосы у вас рыжие, лицо в оспинах, а еще… еще у вас три вставных зуба и одна нога короче другой.

— Ах вы, скотина! — завизжала Анжелика и свободной рукой (другой она вырвала у него кольцо) отвесила Перекорилю три пощечины и, наверно, выдрала бы ему все волосы, если бы он не прокричал со смехом:

— Анжелика, не рвите мне волосы — это же больно? Ваши-то, я вижу, нет нужды стричь или выдирать: их можно снять с головы, как шапку. Хо-хо-хо! Ха-ха-ха, хихи-хи!

Он задыхался от смеха, а она от ярости; и тут в комнату вошел разнаряженный граф Шаркуньель, первый королевский флигель-адъютант, и с низким поклоном возгласил:

— Ваше высочество! Их величества просили вас пожаловать в Розовую тронную, где они ожидают прибытия принца Понтии.

 

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,