Любовь в художественной концепции Чехова.

Любовь в жизни Чехова – тема, которая вряд ли когда-нибудь будет до конца исследована, описана, прокомментирована. Чехов останется для нас вечной загадкой. И в этом, видимо, воля судьбы, в мудрости которой сомневаться вряд ли стоит. Как говориться в Писании, «Тайна сия велика есть». И хочется опровергнуть жизненный постулат о том, что тайное всегда становится явным. К счастью, не всегда это происходит так.

Можно пытаться ответить на вопрос, кого же на самом деле любил Чехов: Мизинову, Авилову, Книппер? Какое место в его сердце занимали Эфрос, Яворская? Любил ли он вообще кого-нибудь или был, по мнению Лики Мизиновой, «кислятиной», а не «живым человеком – мужчиной!» (Невзглядова Е. С женщин у него иной спрос… // Аврора – 1985 - №1. С. 126)[38], человеком с «холодной кровью», как написал о нем критик Н.К. Михайловский в статье о сборнике рассказов Чехова «Хмурые люди»? Но вряд ли эти размышления приведут нас к пониманию творчества писателя. Вновь сошлемся на мнение Льва Шестова, который считал, что нет вернее способа «узнать», чем положиться на чеховские произведения и на свою догадку.

Единственный факт, который хочется привести, говоря об образе Чехова-человека, это мнения Мережковского и Шестова, которые представляют собой некий обобщенный образ-впечатление или образ-символ русского писателя, полученный через призму их восприятия. Мережковский замечает такую «странную» особенность Чехова, как  то, что он был всегда «одного и того же возраста, неопределенного, среднего». (Мережковский Д. Брат человеческий // Дон. – 1988. – №9.)[39]. Он никогда не казался ему молодым и не мог, соответственно, стареть. (Там же)[40].

Шестов обращает внимание на то, что «Чехов всегда ходит сгорбившись, понурив голову и никогда не обращает взоров к небесам, ибо там для него не начертаны знамения» [41]. (Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. Л.: Изд-во Ленингр. универ., 1991. –216 с. С. 66)

Безусловно, что эти небольшие штрихи к портрету Чехова несут в себе определенную символическую нагрузку, отличаются долей условности, но ведь и то, из чего состоит произведение литературы, тоже по сути своей условно.

Добавим следующий факт из жизни писателя (скорее из внутренней жизни, т.к. это замечание найдено в его записной книжке): «Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу одиноким» [42]. (Замятин Е. Лица // Замятин Е.И. Избранные произведения: В 2-х т. Т.2. М.: 1990) А отец А.П. Чехова, Павел Егорович, заказал себе однажды печатку с надписью: «Одинокому везде пустыня» (Зайцев Б.К. Чехов. Литературная биография. Нью-Йорк. 1954)[43], за что и «поплатился»: реакция отца на такое приобретение сына – женить. А у А.П. Чехова снова в записной книжке найдем слова о том, что если не хочешь быть одиноким, не женись.

Что же перед нами? Переданное по наследству предчувствие и опасение одиночества, которое пустило свои корни глубоко, срослось с личностью Антона Павловича и определило его судьбу, его отношение к жизни, к женщине, к любви? Определило стиль его жизни (стиль – это человек, говорили древние), который он сам пытался объяснить О.Л. Книппер, когда она репетировала роль Маши в «Трех сестрах»: «Не делай печального лица ни в одном акте… Люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают и задумываются часто» (Карпова В. Если мы теперь не вместе // Гудок. – 1993. 27 Окт.)[44]?

Определим поставленный вопрос как риторический.

Тема взаимоотношений между мужчиной и женщиной в творчестве писателя занимает одно из значительных (если не главных) мест. Более сорока произведений (рассказов, повестей, драм) описывают мозаику судеб, характеров, ситуаций, связанных с чувством любви, которая может принимать столь различные, иногда самые противоречивые и даже взаимоисключающие друг друга обличия (что в принципе не противоречит природе человека), что вспоминается легенда о Леонардо да Винчи, который с одного и того же человека писал Христа и Иуду.

Любовь тонкая, поэтичная, пронизывающая все художественное пространство произведения чистотой, искренностью, особой музыкальностью атмосферы, ощущается в рассказах «Дом с мезонином», «Верочка», «Дама с собачкой», «О любви». Любовь, переродившаяся в скуку, поддавшаяся разлагающему действию обыденности, пошлости – в «Скуке жизни», «Супруге», «Дуэли». Любовь как способ манипулирования одного человека другим, когда сильная сторона, сама не испытывающая глубокого чувства, использует другую, зависимую от нее, именно потому, что та любит глубоко и серьезно (с точки зрения самоощущения героя), мы наблюдаем в рассказах «Володя большой и Володя маленький», «Ариадна», «Шуточка», «Рассказ неизвестного человека». Любовь как нереализовавшаяся возможность счастья для героев, возможность проникнуть в иное жизненное пространство, в котором возможна смена ролей на более удачные, привлекательные, находит свое воплощение в рассказах «На пути», «У знакомых», «О любви», в пьесе «Вишневый сад» (отношения Лопахина и Вари). Предощущение новой, счастливой жизни, в которой угадывается далеко не последняя роль любви, и своеобразная ситуация ухода из жизни обыкновенной в мир, пока еще зыбко наметившийся в мечтах, реализовались в рассказах «Невеста», «В родном углу».

За внешним многообразием «трактовок» любви стоит вполне определенный, довольно грустный и пессимистичный взгляд автора на этот вопрос: на этом свете счастья нет, и счастливых людей нет, и счастливой любви нет. Люди пока недостойны счастья и не способны быть счастливыми. Возможно, что когда-нибудь настанут новые времена, жизнь найдет более совершенные формы (в это верят многие чеховские герои), и вопрос о счастье и любви будет лишен определения «больной».