Команданте Ортега, Дон Кихот и роман будущего

Лет спустя

Несмотря на все мрачные прогнозы, жанр романа по-прежнему жив. Писатели продолжают создавать романы, читатели - читать их, а литературные критики – периодически возвращаться к теме кризиса жанра.

Великий испанец видел главные причины кризиса в развитии самой литературы. Конечно, он вряд ли мог предвидеть, что во второй половине 20 столетия у литературы появятся новые, гораздо более опасные «внешние» конкуренты. За прошедшие три четверти века мир изменил свой облик. Технический прогресс, рост экономики и благосостояния населения привели к созданию новой общественной формации, получившей наименование «постиндустриального общества». Одна из отличительных черт такого общества - создание развитой индустрии досуга. Не только элита, но и представители широких социальных слоев получили возможность существенно разнообразить свой досуг. Туризм, заграничные путешествия, посещение концертов, шоу-мероприятий, ночных клубов и увеселительных заведений, занятия в спортивных залах, аэробика и фитнес стали для многих людей обыденным явлением. Настоящей революцией в сфере досуга стало появление компьютерных игр и сети Интернет.

Когда-то кино и телевидение были объявлены врагом номер один художественной литературы. Многие публицисты совершенно серьезно утверждали, что единственная сфера будущего трудоустройства писателей - создание кино- или телесценариев.

Теперь этим отраслям впору самим бить тревогу под напором виртуально-компьютерной культуры, а создателям киносценариев – думать о переквалификации в разработчиков сюжетов компьютерных игр или рекламных слоганов для памперсов.

Слово «интеллигенция» - российского происхождения, а территория, называвшаяся когда-то СССР, была самой читающей страной в мире. Объяснялось это не только старыми культурными традициями, но и национальными особенностями досуга жителей советского архипелага. Природа не знает пустоты, или производит ее слишком много. Государство щедро компенсировало своим гражданам бедность и отсутствие личных свобод избытком свободного времени – при этом не позаботившись о том, как его будут использовать. Книги было труднодоступны, но дешевы, библиотеки – многочисленны и бесплатны. Простые советские люди много читали – или много пили. Некоторым удавалось сочетать одно с другим с размахом, поражающим воображение.

С воцарением на руинах советской империи демократии и рыночной экономики ситуация изменилась. Сначала это было не слишком заметно, потому что от приобретенных годами и десятилетиями привычек трудно отказываться моментально – и отдельному человеку, и целому народу. Привыкнув читать, люди по инерции продолжили это занятие, - тем более, что со снятием всех идеологических табу рынок заполнили новые, ранее запретные авторы, темы и жанры. Но постепенно жизнь взяла свое. Структура досуга начала меняться в сторону западных стандартов, да и самого досуга стало заметно меньше.

Интеллектуальные потребности не исчезли, однако видоизменились и трансформировались. Чтение, бывшее когда-то привилегией богатых и культурных слоев общества, превратилось в удел интеллигентных, но бедных граждан, сумевших пронести любовь к художественному слову через все тяготы смутной поры.

Неким суррогатом чтения для новых русских, жаждущих приобщиться к высокой культуре и старых русских, постепенно осваивающих новые ценности и новый уровень жизни, стали бесчисленные иллюстрированные журналы.

Главный «интеллектуальный» конкурент романа – жанр «non-fiction» (то, что Ортега-и-Гассет называл «сочинениями идеологического характера»). Хотя документальному жанру и не удалось полностью вытеснить с рынка художественный, со времен Ортеги-и-Гассета он достаточно сильно укрепил свои позиции.

К услугам поклонников «non-fiction» – научно-популярная литература, социально-политическая и экономическая публицистика, мемуары и биографии знаменитых людей – от Адама и Ноя до Путина и Пугачевой, книги по практической экономике, психологии и социологии, исторические и криптоисторические труды, «журналистские расследования», словари, справочники и учебные пособия «для взрослых».

Ролан Барт утверждал, что «все нынешние открытия гуманитарных наук, будь то социология, психология, психиатрия, лингвистика и т. д., были известны литературе всегда». Высказывание Барта – явное преувеличение. Иначе как тогда объяснить тот фурор, который произвели некогда в обществе теории доктора Фрейда, - посвященные предмету, всегда бывшему в центре внимания не только психологов, но и литераторов, - теории личности? Литераторы прошлого действительно предвосхитили множество открытий, авторство которых позднее приписали себе создатели столь популярных в наше время «социальных наук». И все же следует признать – вопреки тому, что утверждал Р. Барт, для процесса познания научный дискурс предпочтительнее художественного даже в гуманитарных областях. Разница не в том, что литературой истины «не говорились, а писались», а в том, что они не формулировались, а скорее ощущались, предугадывались и предполагались.

Как бы то ни было, информация по вопросам, которые можно отнести к области практической психологии, социологии и экономики - как преуспеть в жизни и стать миллионером, приобрести мужа, жену и уверенность в себе, научиться общению с другими людьми, воспитывать собственных детей, стать популярным или, наоборот, исчезнуть из виду, - которую многие когда-то пытались почерпнуть по крупицам из художественных книг, теперь стала доступна в популярной и легко усвояемой форме всевозможных справочников и пособий. Не говоря уже о том, что в мире появилось масса предметов и областей знания, которые художественная литература еще не успела освоить.

Вера в то, что можно стать миллионером или любимцем фортуны по умным справочникам - еще одна иллюзия, заменившая для современного россиянина добрую и наивную веру в то, что можно научиться жить, читая красивые стихи и умные романы.

Интересно отметить, что наиболее опасную конкуренцию литераторам составляют «перебежчики» - бывшие или нынешние писатели, ставшие публицистами и мастерами документального жанра (такие, как Э. Радзинский, А.Бушков, М. Веллер). Недостаток фундаментальности и убедительности, присущий трудам их новоиспеченных коллег-гуманитариев они компенсируют литературными достоинствами, что неизменно делает их книги бестселлерами.

Качество «non-fiction» повышается не только за счет убыли в рядах противника -. документалисты активно заимствуют методы конкурента. Популярный ныне сюжет «журналистских расследований» - не что иное, как симметричный ответ non-fiction жанру детективного романа. Традиционно декларируемая цель журналистики – донести до почтенной публике объективную информацию о наиболее значимых событиях и фактах окружающего мира. В документальном расследовании роль «изюминки» играет не сама информация, а ее поиск, который преподносится читателю как увлекательный процесс. Объектом расследования становятся такие события, как убийство или таинственная гибель известных людей, террористические акты, военные, политические и экономические кризисы, коррупция в высших эшелонах власти, связь политических лидеров и главарей мафии и т. д. Само собой подразумевается, что их результаты, в соответствии с идеологией «желтой прессы» должны иметь самый что ни на есть скандальный и сенсационный характер.

Не отстают от журналистов и ученые. Читатель, взявшийся за чтение увесистого фолианта, в котором обещано сенсационное раскрытие тайны «великого барда», добросовестно вникает в подробности многолетних споров между «стратфордианцами» (теми, кто считает, что ростовщик В. Шекспир действительно был автором приписываемых ему произведений) и их противниками – «антистратфордианцами» (теми, кто считает что исторический Шекспир – всего лишь маска, псевдоним). Аргументы противников Шекспира действительно впечатляют – мы готовы поверить, что «Шекспир» – всего лишь псевдоним. Но чей? Ведь шекспироведы предложили на вакантное место более дюжины весьма достойных кандидатур (среди которых фигурирует и сам королева-девственица) – не говоря уже о том, что для разнообразия начали формировать из отдельных претендентов целые творческие коллективы.

Наконец-то мы узнаем истину! Что называется – «разбежались». Вместо истины, пусть даже «относительной» - еще один голос, поданный за давно выдвинутого, но так и не набравшего необходимый кворум кандидата. И пара-тройка тощих аргументов – не то действительно новых, не то просто основательно подзабытых.

Отметим, что и в данном вопросе приоритет художественной литературы над другими жанрами несомненен. Хороший журналист стремится сделать сенсацией каждую свою книгу или даже статью, хороший писатель ставит целью сотворить сенсацию из каждой строчки своего произведения.

Другое дело, что писатели, как более созерцательный народ, оглядываются если не на вечность, то на будущее, журналисты же, будучи более практичными людьми, творят сенсацию для мира повседневности. Если же сама жизнь не создает материалы для скандалов и разоблачений в изобилии, достаточном для создания фронта работ всем находящимся не у дел труженикам non-fiction, то им помощь приходит ресурс, также взятый на вооружение из арсенала создателей романов – богатство воображения. Идейное оправдание этому, как и практически всему, можно найти в постмодернистских теориях. Фантазия и домыслы – это уже не ложь, а «поэтическое мышление»- еще один новый метод познания окружающего мира.

Окружающий мир стремительно меняется, а постоянно умножаемая цивилизацией «сумма технологий» создает новые формы культуры и новый образ жизни современного общества. В котором, к сожалению, не так уж много места остается для книг и чтения. Интеллектуальные, духовные потребности видоизменяются и трансформируются вместе с эпохой.

«Внутренние» конкуренты, действующие на том же, что и создатели романов, поле печатного слова, полны энергии, энтузиазма и молодого задора.

75 лет спустя объявленной гибели жанр романа по-прежнему сохраняет популярность - однако есть ли у него будущее?

Прокруст против Интернета.

Далеко не все литературные эксперименты прошлого оказались успешными - многие из них оставили после себя не произведения, а скупые строчки в энциклопедиях и статьях историков литературы или, в лучшем случае – программы и манифесты (такие, как уже упомянутый манифест литераторов "поколения 1925 года").

Модернизм (понимаемый в широком смысле) в литературе повторяет судьбу модернизма в той сфере культуры, где кризис начался гораздо раньше - в живописи. Причиной кризиса изобразительного искусства стало теперь привычное, а когда-то фантастическое по своей новизне изобретение – дагерротип, или фотографический аппарат.

Художники были поставлены в ситуацию, когда им заново пришлось определять свое место в изменившемся мире. Начиная со второй половины 19 в. наступила эпоха многочисленных экспериментов в области формы и техники живописи. Эпоха, породившая много художественных направлений и талантов. И то, и другое, часто не совпадало - таланты творили шедевры, но не жанры, а бездарности придумывали новые направления, однако не могли создать подлинных произведений искусства.

Примером тупикового направления в живописи служит импрессионизм. Картины художников-импрессионистов первой волны – признанные шедевры мирового искусства. Однако как жанр, направление изобразительного искусства, импрессионизм стал тупиком для всех, - кроме его создателей.

Одним из литературных аналогов импрессионизма мне представляется интерактивный роман. Даже несмотря на то, что он имеет своего Клода Моне – сербского писателя М. Павича.

В основе творческого подхода М. Павича лежат две глобальные идеи - интерактивность и «скрещивание» романа.

«Способ чтения, который практиковался в течение тысячелетий, в настоящее время уже несколько устарел и может быть изменен, - утверждает Павич. Для этого писатель должен уступить часть своей работы читателю, сделав его более равноправным участником процесса создания литературного произведения». Автор должен предоставить читателю возможность самому прокладывать себе путь и создавать произведения, которыми можно пользоваться как интерактивной прозой. Новая техника создания романов получила еще одно наименование - «нелинейное повествование».

М. Павич имеет свою точку зрения и на проблему «кризиса романа». По мнению писателя, речь идет не о приближающемся кризисе или гибели жанра - подходит к концу определенный метод чтения. «Мы имеем дело не с кризисом самого романа, а с кризисом чтения романа. Такого романа, который напоминает улицу с односторонним движением». Задача писателя-новатора - изменить способ чтения за счет увеличения роли читателя в процессе создания произведения. Изменения способа чтения читателя требует, в свою очередь, изменения способа написания от писателя. Содержанию романа в течение двух тысяч лет безоговорочно навязывалось Прокрустово ложе одинаковой формальной модели. Теперь все должно измениться. Каждый роман может иметь свой неповторимый облик, искать и находить свою адекватную форму.

Одним словом, - «что за крики, что за хруст, уважаемый Прокруст?» - давно пора прекратить эти безобразия.

На мой взгляд, интерактивность – явление, чужеродное природе романа. Теоретики интерактивности – творческие люди, и как всякие люди, обладающие талантом, переоценивают его значение для других. Жадный человек не верит, что в мире есть другие ценности, кроме денег, мошенника невозможно убедить в том, что существуют честные и бескорыстные люди, футбольный фанат отказывается признать, что на свете существуют вещи важнее футбола. Творческий человек органически не способен поверить в то, что кто-то не желает участвовать в процессе созидания. Однако это действительно так – большинство людей вполне устраивает отведенная им роль потребителя, а не творца.

Тенденцией развития современного общества является дифференциация труда и профессионализм, - не соединение созидателя и потребителя, а их разделение. Читатель и писатель, как это правильно подмечено в известном анекдоте о чукче, – слишком разные амплуа.

То, что нужно читателю - не равное партнерство с автором или совместное творчество, а конечный продукт – хорошая книга. Ему интересен не процесс, а результат. Творческие потребности масс – не более, чем иллюзия. Часть людей реализует себя в работе, большинству же вполне хватает послеобеденных кроссвордов, игры «что-где-когда», компьютерных стратегий, обсуждения матча любимой команды – и хорошей книги (не интерактивной – самой обыкновенной). Сторонники интерактивности утверждают, что современный человек уже приучен к ней Интернетом, который предоставляет своим пользователям возможность своеобразного «серфинга» - перескакивания с сайта на сайт, с одного блока информации на другой в любой последовательности и в любом направлении.

Наверное, это так - однако кто сказал, что задача литературы – бежать, задрав штаны, за компьютерной реальностью? Цель автора состоит не том, чтобы читатель без малейшего ущерба для себя совершал различные манипуляции с книгой – читал с любой страницы и в любом порядке (справа налево и слева направо, от начала к концу и от конца к началу, снизу, сверху, наискосок и т. д.), откладывал в сторону и снова принимался за чтение. Задача писателя прямо противоположна. И заключается она в том, чтобы открывший книгу человек не выпускал ее из рук до тех пор, пока не прочитает до конца - и не в том порядке, как ему заблагорассудится, а так как это задумал автор. Книги Павича читают – но не потому, что они интерактивны или нелинейны, а потому что они талантливы.

Имитация романом структуры «гипертекста» - торопливая капитуляция, произведенная в тот момент, когда противник еще только начал наступление и силы сторон практически равны. То, чего должен добиваться роман – не позорная сдача, а почетный мир.

Главный недостаток такого подхода - не в том, что он не нужен пока читателю (в конце концов, читатель – существо убеждаемое), а в том, что имитируя компьютерную реальность, он нарушает то, что Ортега –и-Гассет назвал «герметичностью пространства романа».

Х. Борхес когда–то писал, что литературное произведение - это попытка придать правильную форму тому хаосу, которым является мир. Родившись, как и вся литература, из жизни, из незатейливых рассказов древнего человека про охоту на мамонта, со временем жанр превратился в то, что Павич назвал «державой романа» со всеми атрибутами, присущими великой державе. Как и любое цивилизованное государство, роман не может существовать без законов, норм и правил.

Интерактивный роман, уничтожая существующие ценности и нормы, делает попытку вернуть роман к его истокам. Вопрос о то, что из себя представляет эта попытка – разрушение жанра и возврат к хаосу или трансформацию и переход на новый, более совершенный виток развития (фаза «отрицания отрицания» по Гегелю) - остается открытым.

Павич прекрасно понимает разницу между бунтом и революцией. Бунт, мятеж – это попытка возврата к изначальному хаосу, проявление стихийной реакции граждан на несправедливость общественных порядков. Революция – стремление установить новый порядок. Павич хочет быть не мятежником, а революционером. Расстояние между литературой и жизнью, литературой и читателем он предлагает если не уничтожить, то предельно сократить, устаревшие, обветшалые формы, которыми жанр роман отделил себя от народа - разрушить. Однако просто их уничтожить, не предложив взамен ничего, нельзя. Потому что интерактивность романа – это, по существу, не новая норма, а разрушение старой. Новый закон Павича – это поиск индивидуальной формы для каждого романа. Спрашивается, где ее искать? Везде, кроме прошлого!

Пока писатели шлифовали форму романа, остальное человечество тоже не дремало. И придумало много интересных и полезных вещей. Чтобы систематизировать знания, люди изобрели словари и энциклопедии, а чтобы отвлечься от повседневных забот –игральные карты и кроссворды. Вот вам и новая форма - роман-словарь («Хазарский словарь»), роман-кросворд, роман –картежная игра.

Достаточно просто оглядеться вокруг. Обыденный материальный мир таит в себе массу открытий. Вещи, которые нас окружают, - если и не содержание романа, то его готовая форма. Тот же «ящик для письменных принадлежностей» (название еще одного романа «первого писателя 21 века»).

Постмодернизм – это игра. Давайте будем воспринимать это определение буквально. И создавать романы в форме, напоминающей различные виды игр. Тематика карт таро, использована, но существует и масса других карточных игр, не говоря уже о разнообразных спортивных играх и увеселениях.

Для скрещивания с романом подходит практически любое духовное или материальное явление окружающего мира. Ящик письменного стола отслужил свою службу – существуют и другие предметы мебели, интерьера или гардероба, еще не вовлеченные в литературный оборот. В наш техногенный век могут пригодиться и разнообразные технические устройства. Роман-карбюратор, роман-холодильник или роман-утюг – чем не тема? Тем более, что в последнем случае линию сходства романа с прообразом можно продолжить. Вес бумажной версии романа можно сделать сопоставимым с весом утюга, а его стоимость приравнять к стоимости его наиболее экономичных моделей. Или придумать способы прочтения романа, основанные на использовании принципов действия утюга - производимое по желанию читателя падение и возрастание эмоционального накала действия романа, выбросы пара и воды в форме избыточного текста и т. д.

Простые предметы и технические устройства, вроде утюга и автомата Калашникова, отслужили свою службу – не беда. Мир науки и техники неисчерпаем. Роман-уравнение, роман-формула, роман-теорема, роман-микросхема или чип, роман-изобретение – вполне в духе времени. Использование географических карт – вчерашний день литературы. Роман должно смотреть в строго определенном направлении – в будущее. На очереди - карта звездного неба, марсианские каналы и лунные кратеры, далекие галактики.

Весь мир, а теперь уже и вселенная – не то только интертекст, но и интер-форма для романа.

Не исключено, что классический жанр романа – просто не амплуа Павича, который, будучи талантливым человеком, сумел превратить свою слабость в идеологию, создав теорию «нелинейного романа». Разрушив одно из важнейших качеств романа – замкнутость его пространства, он предложил заменить его новой формальной структурой, заимствованной извне литературного жанра. Какая-то структура действительно необходима, чтобы окончательно не уничтожить роман, запутавшийся и завязнувший в плотных сетях интерактивности – но в чем ее преимущества перед классической моделью?

Я далек от мысли, что всякое новое заведомо хуже старого. Теория «золотого века» (все великое осталось в прошлом), исповедуемая китайскими мудрецами, привела некогда великое государство к застою и упадку. Быть может, я ошибаюсь, и за интерактивным романом - будущее. Но для этого, кроме книг первого и пока единственного интерактивного писателя 21 века должны появиться новые литературные шедевры.

В одном я уверен - модернисты и реформаторы литературе необходимы. В живописи модернизм обычно связывают с конкретными художественными направлениями (импрессионизм, авангардизм, кубизм, сюрреализм и др.). Последующие эпохи часто обнаруживают, что на самом деле направлений как таковых не было – были только имена.

То же самое происходит и в литературе. Эпоха модернистской литературы прошла, оставив произведения немногих гениев. И заставив задуматься – была ли она реальностью, или виртуальным творением литературоведов? Может быть, не было ни эпохи, ни школы, а были только гении, каждый из которых шел своим собственным путем и делал свои собственные открытия?

Сравнивать находки литераторов с изобретениями в сфере науки и техники не слишком корректно. И все- таки судьбы всех великих творений человеческого духа имеют много общего. Открытия гениальных ученых, - даже такие, польза от которых достаточно очевидна, - далеко не сразу внедряются в жизнь. Для практического освоения изобретения необходимо провести прикладные научные исследования и разработки, осуществить опытно-конструкторские и лабораторные работы, провести испытания и тестирования.

Чтобы принять или отвергнуть новации писателей-модернистов, обществу также требуется время.

Есть ли у романа будущего другие альтернативы, кроме интерактивности?

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.pereplet.ru

Команданте Ортега, Дон Кихот и роман будущего

Александр Балод

Жанр романа находится в глубоком кризисе, возможно даже, накануне гибели. Одним из первых возвестил об этом знаменитый испанский мыслитель прошлого века Хосе Ортега-и-Гассет в своей, как всегда, блестящей, хотя и чересчур туманной, обрывочной и цветистой статье «Мысли о романе», опубликованной еще в 1930 г. Статья эта задумывалась как своего рода манифест «литераторов поколения 1925 года", - одного из множества творческих объединений, которыми так изобиловала культурная жизнь начала 20 века, - о существовании которого мы едва ли бы вспомнили, если бы не этот документ.

«Я убежден, - говорит Ортега-и-Гассет, - если жанр романа и не исчерпал себя окончательно, то доживает последние дни, испытывая настолько значительный недостаток сюжетов, что писатель вынужден его восполнять, повышая качество всех прочих компонентов произведения».

Главная причина, вызвавшая «сумерки литературных богов» – развитие культуры или, говоря точнее, разрастание библиотечных фондов. «Глубоко ошибочно представлять себе роман наподобие бездонного колодца, откуда можно постоянно черпать все новые и новые формы. Гораздо лучше вообразить себе каменоломню, запасы которой огромны, но все же конечны. Роман предполагает вполне определенное число возможных тем. Рудокопы, пришедшие раньше всех, без труда добыли новые блоки, фигуры, сюжеты. Нынешние рудокопы обнаружили только тонкие, уходящие далеко вглубь каменные жилы». Если создатели романов прежних времен жили за счет простой тематической новизны, то теперь этот путь закрыт - выдумать новый, интересный сюжет практически невозможно.

Можно возразить, что речь идет не о кризисе романа, а об отсутствии у него перспектив. Конкуренцию литературному настоящему составляет литературное прошлое, культурное наследие. Современный писатель, романам которого читатель предпочтет произведения классика, оказывается проигравшей стороной. Но победителем все равно остается литература! Ведь в библиотеке нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, как справедливо говорил Хорхе Борхес.

Такое мнение глубоко ошибочно. Ортега-и-Гассет убежден, что угроза забвения и гибели нависла над всей «библиотекой», а не только над ее современным разделом - потому что публика потеряла интерес к жанру романа как таковому. Сужение числа новых тем в литературе сопровождалось ростом потребности в "новейших" - до тех пор, пока у читателя не утрачивалась восприимчивость. «Знаменитые, "классические" романы прошлого кажутся современному читателю слабыми. Лишь немногие из них избежали жалкой участи - вызывать утомление и скуку читателей». Современные романы перестают читать из-за их содержания, старые – из-за несовершенства формы. Литература изжила себя и больше не отвечает духу времени, на смену ей приходят «сочинения идеологического характера».

Разумеется, предвестие грядущей гибели – скорее полемический прием, метафора. Задача истинного мыслителя состоит не в том, чтобы наполнять души людей заботами и печалью - жизнь прекрасно справляется с этой задачей и без посредников в лице философов, а помочь им найти выход – или убедить их в том, что существующая ситуация и есть наивысшее благо (как утверждал один из героев Вольтера, философ Панглос, - все к лучшему в этом лучшем из миров).

Выход существует – и состоит он в том, что на смену традиционному роману должен прийти роман будущего. Главные черты нового типа романа - внесюжетность, внеидеологичность, психологизм, медлительность и «провинциальность».

Повторив несколько раз тезис о том, что все сюжеты для романов будущего исчерпаны, Ортега-и-Гассет тут же начинает объяснять не успевшему еще толком испугаться читателю, что в этом на самом деле нет ничего страшного, потому что сюжет для литературы – не главное. Роман должен быть противоположностью сказки. Сказка - бесхитростное повествование о приключениях, а «приключение не может нас интересовать, разве что того ребенка, который сохранился в каждом на правах какого-то варварского пережитка». Приключение, или сюжет, только предлог, своего рода нить, на которую нанизаны жемчужины литературного ожерелья. Усматривать недостатки какого-либо романа в том, что "его сюжет малоинтересен", - ошибка. То, что действительно интересует в книгах взрослого и умного читателя - не сюжеты, а герои, не действия, а лица. Именно поэтому главной пружиной романов будущего будет «способность творить духовную фауну», а интерес, вызываемый внешней механикой сюжета, все неизбежнее будет сходить «на нет». Будущее жанра - в придумывании не интересных действий, а интересных душ.

Потому что читателю интересен в первую очередь внутренний мир героя. «Наше внимание привлекают, скорее, сами герои, а не их приключения. В принципе можно представить себе такого "Дон Кихота", где с рыцарем и слугой будут происходить совсем иные приключения, и этот роман ни в чем не уступит великому творению Сервантеса».

Философ слишком уж прямолинеен в своих выводах, видимо потому, что наивность, как известно, – обратная сторона мудрости Герои Сервантеса, как и любые другие литературные персонажи – не просто личности и характеры, а характеры, выражающие себя в действиях. То и другое неотделимо друг от друга. Могли бы поступки рыцаря и его оруженосца быть иными? С точки зрения внешней канвы сюжета - несомненно, по существу – едва ли. Иной, альтернативный Дон-Кихот – теоретик, осознающий все сложности воплощения высоких идеалов в жизнь, или прагматик - благородный алькальд (или как там еще назывались в старой Испании служители закона), честный судья или справедливый губернатор, защищающий идеи добра и справедливости, однако не совершающий при этом бесчисленного количества глупостей, безумств и сумасбродств, никогда не стал бы «вечный героем» мировой литературы и, скорее всего, затерялся бы среди десятков и сотен похожих образов. В Дон-Кихоте читателя привлекает неординарный и одержимый характер. Однако безумец, который не пытается воплотить свои мечты в жизнь, или делает это, помня о чувстве меры, – уже не безумец, а просто мечтатель.

Истинный роман, по мнению испанца - «медлительный жанр», и лучший пример этой неторопливости – произведения Достоевского, который «посвящает по два тома изложению событий, случившихся за несколько дней или даже часов. Насыщенность и плотность его романов обретается не нанизыванием одного события на другое, а растягиванием каждого отдельного приключения за счет скрупулезного описания мельчайших его компонентов». Главное назначение романа - не нагнетание действия, стремящегося к скорейшему финалу, а описание атмосферы.

Еще один тезис автора состоит в противопоставление мира литературного произведения реальному миру - то, что Ортега-и-Гассет называет «провинциальностью» романа (в современной терминологии – скорее его «виртуальность»). Цель писателя состоит не в том, чтобы расширять повседневный горизонт читателя, а, наоборот, в стремлении максимально сузить его. Настоящий романист не только способен сам забывать о реальности, лежащей за гранью произведения, - он заставляет забыть о ней и своего читателя. Даже если писатель считает себя "реалистом" и действительно творит вселенную своего романа из самого что ни на есть реального материала, но если он по-настоящему талантлив, подлинная действительность перестает на время занимать читателя, соприкоснувшегося с созданным им миром.

Философ уверен, что любой роман, чей создатель преследовал какую бы то ни было побочную цель, будь то политика, идеология, аллегория или сатира, нежизнеспособен. Эти цели несовместимы с иллюзией, но, напротив, находятся в тесной связи с горизонтом реальных поступков каждого человека. Касаться таких вопросов - значит выталкивать читателей наружу из вымышленного замкнутого пространства романа, обрекая на живую и тесную связь с абсолютным миром, в котором протекает подлинная жизнь.

Задача романиста - притупить у читателя чувство действительности, под гипнозом заставив его вести мнимое существование. Именно поэтому роман не может одновременно быть философией, политическим памфлетом, социологическим исследованием или проповедью. Он только роман, и его замкнутое внутреннее пространство существует лишь в своих пределах, не переходя во что-либо ему внеположное. Романист - это попросту тот, кто заинтересован в воображаемом мире больше, чем в каком-либо ином, потому что автор, равнодушный к сотворенному им мирозданию, никогда не сможет заинтересовать им других. «Романист – чудесный сновидец, способный погрузить в свои дивные сны и нас, читателей».

«Романным душам незачем походить на реальные», поэтому материалом для создания романа является главным образом богатство воображения. То, что роман способен давать психологические истолкования реально существующим социальным кругам и типам, - только одна из второстепенных подробностей жанра. «В роман входит практически все - наука, религия, риторика, социология, эстетика, - однако все это и многое другое, заполнив объем романного тела, в конечном счете теряет непосредственное, прямое значение. Удельный вес посторонних элементов в произведении зависит исключительно от способности автора растворить их в атмосфере романа».

Вывод, который делает Ортега-и-Гассет в своей статье, трудно назвать оптимистическим: «Как регулярное жанровое производство, как пригодное к эксплуатации месторождение роман себя исчерпал».

Надежды философа – не на книжную индустрию или профсоюз тружеников пера, а на литературных «Дон Кихотов». Самый знаменитый рыцарь всех времен и народов, Дон Кихот совершал свои подвиги в эпоху упада рыцарства. И это не случайно - именно в эпоху упада создаются самые выдающиеся творения человеческого духа, поэтому следует надеяться, что «будущие романы превзойдут предшественников… на большой глубине таятся скрытые жилы, которые, должно быть, содержат тончайшие образцы породы».

Уцелеют немногие «избранники духа», литературные «кроты», удел которых - «вести свой смелый поиск, прокладывая в недрах земли новые ходы».  

Лет спустя

Несмотря на все мрачные прогнозы, жанр романа по-прежнему жив. Писатели продолжают создавать романы, читатели - читать их, а литературные критики – периодически возвращаться к теме кризиса жанра.

Великий испанец видел главные причины кризиса в развитии самой литературы. Конечно, он вряд ли мог предвидеть, что во второй половине 20 столетия у литературы появятся новые, гораздо более опасные «внешние» конкуренты. За прошедшие три четверти века мир изменил свой облик. Технический прогресс, рост экономики и благосостояния населения привели к созданию новой общественной формации, получившей наименование «постиндустриального общества». Одна из отличительных черт такого общества - создание развитой индустрии досуга. Не только элита, но и представители широких социальных слоев получили возможность существенно разнообразить свой досуг. Туризм, заграничные путешествия, посещение концертов, шоу-мероприятий, ночных клубов и увеселительных заведений, занятия в спортивных залах, аэробика и фитнес стали для многих людей обыденным явлением. Настоящей революцией в сфере досуга стало появление компьютерных игр и сети Интернет.

Когда-то кино и телевидение были объявлены врагом номер один художественной литературы. Многие публицисты совершенно серьезно утверждали, что единственная сфера будущего трудоустройства писателей - создание кино- или телесценариев.

Теперь этим отраслям впору самим бить тревогу под напором виртуально-компьютерной культуры, а создателям киносценариев – думать о переквалификации в разработчиков сюжетов компьютерных игр или рекламных слоганов для памперсов.

Слово «интеллигенция» - российского происхождения, а территория, называвшаяся когда-то СССР, была самой читающей страной в мире. Объяснялось это не только старыми культурными традициями, но и национальными особенностями досуга жителей советского архипелага. Природа не знает пустоты, или производит ее слишком много. Государство щедро компенсировало своим гражданам бедность и отсутствие личных свобод избытком свободного времени – при этом не позаботившись о том, как его будут использовать. Книги было труднодоступны, но дешевы, библиотеки – многочисленны и бесплатны. Простые советские люди много читали – или много пили. Некоторым удавалось сочетать одно с другим с размахом, поражающим воображение.

С воцарением на руинах советской империи демократии и рыночной экономики ситуация изменилась. Сначала это было не слишком заметно, потому что от приобретенных годами и десятилетиями привычек трудно отказываться моментально – и отдельному человеку, и целому народу. Привыкнув читать, люди по инерции продолжили это занятие, - тем более, что со снятием всех идеологических табу рынок заполнили новые, ранее запретные авторы, темы и жанры. Но постепенно жизнь взяла свое. Структура досуга начала меняться в сторону западных стандартов, да и самого досуга стало заметно меньше.

Интеллектуальные потребности не исчезли, однако видоизменились и трансформировались. Чтение, бывшее когда-то привилегией богатых и культурных слоев общества, превратилось в удел интеллигентных