Знакомство и начало формирования противоречий

Теоретически первая встреча Н.С. Хрущева и Мао Цзэдуна могла состояться еще в 1935 г., во время работы VII конгресса Коминтерна. В связи с проведением этого мероприятия в столицу СССР съехались лидеры большинства коммунистических партий мира, в том числе и китайской. Тогда Хрущев встречался в Москве со многими из них, выступая в роли хозяина на приемах и торжественных обедах для делегатов съезда Коминтерна. Ван Мина, китайского представителя в Коминтерне, Хрущев даже просил выступить перед рабочими московских заводов, и Ван Мин, как вспоминал Никита Сергеевич, «никогда не отказывал». Заочно Хрущев знал и других китайских руководителей, но «о Мао Цзэдуне», как вспоминал впоследствии, «тогда ни разу не слыхал».

Достоверно известно, что встреча Хрущева и Мао Цзэдуна произошла 21 декабря 1949 г. в Большом театре, на вечере, посвященном празднованию 70-летнего юбилея И.В. Сталина. За день до того Иосиф Виссарионович согласился отказаться от своей обычной «скромной» манеры садиться во втором ряду. Он сидел в центре первого ряда, и, что символично, по правую руку от него - Мао Цзэдун, по левую - Н.С. Хрущев. Это почетное место объяснялось положением Хрущева на празднике: как первый секретарь Московского горкома и обкома партии, он был официальным хозяином торжества.

Хрущев на тот момент имел весьма смутные представления о лидере китайских коммунистов. По воспоминаниям Никиты Сергеевича, он осознанно избегал всего, что было связано с внешней политикой, так как боялся, что Сталин заподозрит в нем «иностранного агента, завербованного империалистами».

Более тесно два лидера начали общаться лишь с осени 1954 г., когда Н.С. Хрущев возглавил делегацию, посетившую Китай в честь празднования пятой годовщины образования Китайской Народной Республики. Тогда ему впервые довелось вести переговоры и по партийной, и по советской линии с Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем, премьером Госсовета КНР.

При этом необходимо отметить, что в данном отношении Никите Сергеевичу досталось достаточно непростое наследство. Отношения между Москвой и Пекином еще при жизни И.В. Сталина были далеко не идилличны. Во время долгого пути Мао к власти Иосиф Виссарионович сомневался, что в Китае удастся установить коммунистический режим, и порой готов был отказаться от этой цели - отчасти выполняя обязательства перед Чан Кайши, отчасти стремясь улучшить отношения с США, а также, возможно, подозревая, что столь огромным и сильным «сателлитом» будет нелегко управлять.

Даже после победы Мао И.В. Сталин относился к нему прохладно. Во время своей первой поездки в Москву в декабре 1949 г. Мао Цзэдун два с половиной месяца добивался поддержки и сотрудничества и в конце концов получил гораздо меньше, чем надеялся. Отдельным источником напряжения стала корейская война - особенно после того, как Сталин отказался бросить Северную Корею и потребовал от китайцев спасти Ким Ир Сена от разгрома.

Во время пребывания Мао в Москве Хрущев сидел возле Сталина и Мао, однако не принимал участия в их разговорах. Но он много слышал и о Мао, и об отношении к нему Сталина. «Мао опирается на крестьян, а не на рабочий класс, - не раз говорил Сталин, - и это марксист?» Сталин насмешливо называл Мао «пещерным марксистом», а после его визита в Москву «никогда не отзывался о нем хорошо». Хрущев полагал, что Сталин совершает «ошибку», стремясь добиться от Мао односторонне выгодных соглашений, а когда Мао был в Москве, «я видел, что Сталин проявлял неискреннюю вежливость. Чувствовал ось какое-то его высокомерие в отношении Мао. Мао вовсе не глупый человек, сразу это понял, и это его раздражало, хотя сам Мао никакого недовольства внешне не проявлял…».

После 1954 г. Никита Сергеевич постарался наладить с Мао более теплые отношения. Сталин презирал Мао за «пещерность», Хрущев готов был сыграть роль доброжелательного наставника. Как оказалось впоследствии, здесь он допустил крупную ошибку. Харизматичный и честолюбивые Мао был готов признать первенство Сталина и мог сносить пренебрежение с его стороны, однако он никак не видел себя в роли ученика человека, бывшего главой московской парторганизации на тот момент, когда сам он уже стоял во главе великой страны.

Несмотря на это, первое время, отношения Москвы и Пекина развивались достаточно гармонично. В 1953-1956 гг. в Китае советские рабочие и инженеры или же сами китайцы при помощи советских специалистов построили 205 заводов и фабрик общей стоимостью 2 млрд. долларов, причем 727 млн. долларов были предоставлены советской стороной - и это в то время, когда в самом СССР не хватало средств на подъем промышленности. В октябре 1954 года Советский Союз согласился отправить в Китай корпус специалистов; в 1957 г. уже не меньше двух с половиной тысяч русских обучали китайцев всему на свете, от строительства до ядерной физики. В апреле 1955-го СССР дал обещание помочь Пекину разработать в мирных целях ядерную технологию. В те же годы в Советском Союзе обучались около десяти тысяч китайских студентов, а еще семнадцать тысяч проходили обучение у советских преподавателей в самом Китае.

Помимо экономической помощи, Москва предоставляла Китаю дипломатическую и военную поддержку. Наследники Сталина помогли завершить корейскую войну, спонсировали участие Пекина в Женевской конференции 1954 года, посвященной судьбе Индокитая и Кореи, и настаивали на его включении в переговоры по европейским делам. В конце 1954 г. СССР помог Китаю вернуть себе прибрежные острова Цзиньмэнь и Мацзу. Китайские представители присутствовали на заключении Варшавского договора в 1955 г., предварительно получили информацию о примирении с Тито, а во время восточноевропейских волнений 1956 г. Хрущев постоянно консультировался с Мао. Советские военные советники помогали китайцам овладевать советской военной техникой, а в 1957 г. Москва даже предложила снабдить Пекин образцом ядерной бомбы.

Согласно бывшему переводчику Мао Ян Минфу, Хрущев «в отношениях с Китаем продвинулся далеко вперед по сравнению со Сталиным», и Мао это «оценил». Однако в эти «хорошие годы» уже были посеяны семена будущих разногласий. Воспоминания Хрущева о визите в Китай в 1954 г. явно несут огромное количество негатива. Он предложил вернуть Китаю Порт-Артур и Далянь. Но Мао Цзэдун, вместо того, чтобы поблагодарить советского вождя, возразил (указав на необходимость советской защиты от американцев), затем неохотно согласился, а под конец попросил Хрущева оставить в Порт-Артуре советскую тяжелую артиллерию. «Мы согласились оставить им вооружение, - вспоминал Хрущев, - но за плату. Чжоу же настаивал на том, что Китай хочет получить вооружение бесплатно». Кроме того, Хрущеву крайне не понравилась атмосфера при дворе Мао - «типично восточная. Все невероятно вежливы и любезны, но я видел, что это все притворство». В довершение ко всему, у Хрущева сложилось впечатление, что «Мао относится К другим нациям свысока… Мы-то искренне, по-братски относились к Китаю… После возвращения в СССР мы откровенно обменялись мнениями по этому вопросу в Президиуме ЦК КПСС. Докладывал я как глава делегации. Мое мнение сводилось к тому, что в наших отношениях с Китаем заложены опасные перспективы».

Китайцы в самом деле вели с Москвой игру, стараясь получить как можно больше, а отдать взамен как можно меньше. Перед поездкой китайские дипломаты озвучили большой список требований, отказавшись подать его в письменной форме; а затем Чжоу Эньлай заставил Хрущева выполнять обязательства, которые Москва, в сущности, на себя не брала. Хрущев полагал, что визит в Пекин прошел успешно, однако дома его стратегия вызвала сомнения и критику.

За предварительные переговоры с китайцами отвечал Микоян: его главным помощником был К.И. Коваль, заместитель министра внешней торговли. По словам Коваля, «Хрущев принял свое решение дать китайцам все, что они просят только исходя из внешнеполитических оснований, не думая ни о цене, ни о тех проблемах и трудностях, которые это решение повлечет за собой». Коваль утверждал, что советское тяжелое машиностроение не сможет обеспечить запросы китайцев - однако «каждый раз, когда я об этом заговаривал, Хрущев выходил из себя…». Первый секретарь «не умел выслушивать мнений, не совпадающих с его собственным, и терпеть не мог тех, кто с ним не соглашался». Хрущев «сверлил меня уничтожающим взглядом. Ясно было, что я попал в список его врагов». А. Микоян уговорил Хрущева отложить выполнение некоторых планов до 1960 года. Но даже урезанный список вызвал возражения Ворошилова. Никита Сергеевич пригрозил, что не поедет вовсе, если ему придется ехать «с пустыми руками». Бранью и угрозами он заставил Ворошилова отозвать свои возражения, а потом, когда коллеги разошлись, подозрительно поинтересовался у Коваля, не он ли настроил Ворошилова против его решения.

Дело осложняли культурные различия между двумя странами, часто приводившие к взаимному непониманию. Китайцы превзошли самих себя в гостеприимстве, устроив советской делегации продолжительный тур по стране. В Кантоне им подали знаменитое местное блюдо «Бой дракона с тигром», где дракона и тигра символизируют змея и кот, - однако советская делегация, не исключая и Хрущева, даже в рот его не взяла, а обе дамы, Екатерина Фурцева и Ядгар Насриддинова, в слезах выбежали из-за стола. Даже чаепитие превращалось в мучение. «Пили вообще преимущественно чай, - вспоминал Хрущев. - Как только выпьешь чашку - приносят следующую. Если не успевал выпить, чай забирали и ставили новый. Спустя некоторое время - опять то же». В результате советская делегация ночью не могла уснуть, а советский врач рекомендовал сократить количество употребляемого кофеина. «Мы к такой церемонии не привыкли, - пишет Хрущев, - но пользовались ею ради уважения к хозяевам».

Первые явные трещины во взаимоотношениях двух вождей возникли после XX съезда КПСС. Н.С. Хрущев не консультировался с китайцами перед знаменитым секретным докладом на XX съезде и не пригласил китайскую делегацию его выслушать. У Мао Цзэдуна были к Сталину свои претензии, однако он хорошо понимал, что отменять культ Сталина значит подрывать свой собственный. Хрущев «устроил беспорядок», - говорил Мао своим коллегам 17 марта 1956 года. «Он направил на нас меч, выпустил из клеток тигров, готовых разорвать нас», - жаловался он своему личному врачу, доктору Ли Чжисюю. Его переводчик Ли Юэжэнь вспоминает слова Мао: «Сталина можно было критиковать - но не убивать». «Мао решил, что Хрущев недостаточно зрел для управления такой большой страной», - рассказывал второй переводчик Ян Минфу.

В то время китайцы не только сами нуждались в советской помощи, но и были убеждены, что всему социалистическому лагерю без нее не обойтись. Вот почему Мао решил «поправить» Хрущева. Китайские издания настаивали на том, что, несмотря на «серьезные ошибки», Сталина следует рассматривать как «великого марксиста-ленинца». Пекин указывал китайским студентам в СССР, какую позицию им следует занимать в разговорах о XX съезде. Первого мая 1956 года на Красной площади изображений Сталина не было, а на площади Тяньаньмынь демонстранты несли в этот день огромные портреты покойного вождя.

Польский и венгерский кризисы 1956 года подтвердили нелестное мнение Мао о Хрущеве. И той осенью, и впоследствии отношения СССР и Китая заметно изменились. Уже не Хрушев давал советы Мао, а Мао - Хрущеву (например, совет ввести войска в Венгрию): ясно было, что тщеславный и мнительный Хрушев не станет долго терпеть такую перемену ролей.

Наиболее ярко это проявилось в период колебаний Хрущева относительно решения продолжить операцию в Венгрии после эскалации конфликта. С 23 октября, когда прибыла в Москву китайская делегация во главе с Лю Шаоци, секретарем ЦК КПК, Хрущев вел переговоры с Китаем касательно этого вопроса. 30 октября Мао через своих представителей заявлял, что «рабочему классу Венгрии» нужно позволить «восстановить контроль над ситуацией и усмирить восстание своими силами». Однако в ту же ночь, получив от китайского посла в Венгрии доклад о самосуде над офицерами госбезопасности, Мао изменил свое мнение и сообщил об этом в Москву. Отталкиваясь от этого, 31 октября Никита Сергеевич полностью изменил свою позицию. «Пересмотреть оценку, войска не выводить из Венгрии и Будапешта, - заявил он Президиуму ЦК, - и проявить инициативу в наведении порядка в Венгрии. Если мы уйдем из Венгрии, это подбодрит американцев, англичан и французов, империалистов. Они поймут это как нашу слабость и будут наступать. Мы проявим тогда слабость своих позиций. Нас не поймет наша партия. К Египту им тогда прибавим Венгрию. Выбора у нас другого нет!»

Подобная ситуация (лидер советских коммунистов принимает решение под давлением вождя китайской компартии) при жизни Сталина казалась совершено немыслимой. Позволив китайцам не просто обсуждать ситуацию, но почти оспаривать собственные решения, продемонстрировав нерешительность перед лицом кризиса, во многом им же и спровоцированного, Никита Сергеевич утратил в глазах Мао Цзэдуна последние остатки авторитета. Именно с этого момента лидер КПК начал претендовать на моральное лидерство в социалистическом лагере, что послужило основой для дальнейшего развития конфликта двух вождей.