Из показаний некоторых обвиняемых

О судебном процессе

Судебный процесс над участниками «право-троцкистского блока» состоялся со 2 по 14 марта 1938 года.

Председательствующий на процессе – председатель Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР армвоенюрист Ульрих. Гособвинитель – прокурор Союза ССР Вышинский. Среди подсудимых высшие государственные и партийные деятели Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Икрамов и другие. Обвиняются они в том, что «составили заговорщическую группу под названием «право-троцкистский блок», поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана... свержение в СССР существующего общественного и государственного строя. То есть буквально в том, что реально совершилось через 55 лет после их расстрела. И этот факт, конечно, вызывает самый живой интерес и требует осмысливания.

На процессе присутствуют и двое защитников врачей (все остальные от защиты от­казались), – по существу все судебное следствие ведет – и очень основательно – один Вышинский. Человек колоссального напора, зверской памяти, не упускающей ни мелочи из тьмы подробностей по каждому из обвиняемых, незаурядный в своем роде полемист. Последнее лучше всего видно из его постоянных стычек с его главным и, пожалуй, единственным пытающимся оказать отпор противником – Бухариным.

И Вышинский с его пролетарской прямотой в этих дуэлях то и дело берет верх, не позволяя противнику перевести игру в поле его надменной и излюбленной софистики, о которой метко выразилась бывшая соратница Бухарина Яковлева, свидетельница по плану ареста Ленина в 1918 году: «Он говорил об этом вскользь, обволакивая это дело рядом путаных и ненужных теоретических рассуждений, как это вообще любит делать Бухарин; он, как в кокон, заворачивал эту мысль в сумму пространных рассуждений» (с. 385),

Конечно, за спиной Вышинского – вся мощь советского правосудия. Но с ним Бухарин и не вступает в поединок, прекрасно отдавая себе отчет, что «я, может быть, не буду жив и даже почти в этом уверен» (с. 408). Вся его линия на суде, местами восходя до настоящей драматической патетики, имеет одну удивительную цель: морально и логически самооправдаться за признаваемые им за собой «такие вещи», за которые «можно расстре­лять десять раз» (с. 665).

В начале 30-х годов сложился «контактный блок», управляемый в пределах СССР Бухариным, Пятаковым, Радеком, Рыковым, Томским, из-за границы – Троцким. Переворот сначала мыслился на волне массовых выступлений недовольства среди населения страны. Когда надежда на них не сбылась, акцент переместился на «открытие границ» для иностранных интервентов, которые в обмен на всевозможные уступки – от экономичес­ких до территориальных – посадят в Кремле на власть лидеров блока. Открыть фронт должна была военная группа Тухачевского. Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз.

Однако интервенции, ожидавшейся бухаринцами в 37-м году, не произошло, и тогда осталась последняя ставка – на «дворцовый переворот» силами сторонников Енукидзе, Ягоды (заместителе председателя ОГПУ), Петерсона (бывшего коменданта Кремля – с. 363), Тухачевского и других заговорщиков.

Во исполнение главной задачи по захвату власти блок вел гигантскую работу как в пределах СССР, так и за границей. Были налажены связи с разведками Германии, Франции, Японии, Польши, снабжавшими деньгами зарубежную, троцкистскую часть блока. Но, кроме подобных зарубежных вливаний, Троцкий имел и изрядную подпитку из СССР. Работа была направлена на подрыв бюджет­ной финансовой дисциплины и использованию государственных средств для целей заговора.

Арсенал средств борьбы с Советской властью использовался заговорщиками широко и полностью. Это вредительство, террор, диверсии, организация выступлений кулаков и других антисоветских сил в республиках СССР, а также шпионаж в пользу Германии, Японии, Англии и других буржуазных стран. Удар наносился по всем сферам политической, экономической и общественной жизни трудящихся СССР.

Теперь наконец главное: насколько можно доверять признаниям участников процесса? Ибо есть версия, что их в темницах просто запытали до огульных самооговоров.

Следствие вел известный впоследствии своими «Записками следователя» писатель Шейнин. Но в его творениях не ночевало и десятой доли глубины и драматизма всплывших на суде коллизий, создать которые могла лишь сама жизнь.

Да и по их активности, борьбе на суде, пространным рассуждениям, переходящим у Бухарина в целые лекции, не видно, чтобы их утюжили в застенках. «Бухарин: Мне случайно из тюремной библиотеки попала книжка Фейхгвангера... Она на меня произвела большое впечатление...» (с. 7). «Плетнёв: Мне было доставлено из моей библиотеки свыше 20 книг на четырех языках. Я сумел написать в тюрьме монографию...» (с. 676).

Обстановку на суде читатель может почувствовать из диалога Вышинского с Бухариным. Вышинский (читает из показаний Бухарина, том 5, листы дела 95-96): «Я спросил Томского, как же мыслится в этой связи механика переворота? Он сказал, что это дело военной организации, которая должна будет открыть фронт немцам». Бухарин: Да, правильно. Вышинский: Томский был согласен с этим или не согласен? Бухарин: Он сказал: «должны», но смысл этих слов не «золлен», а «мюссен». Вышинский: Вы вашу филологию оставьте. Должен по-русски – это значит должен. Бухарин: Это значит, что в военных кругах была мысль о том, что в этом случае эти военные круги... Вышинский: Нет, не мысль, а они должны были. Значит... Бухарин: Нет, не значит. Вышинский: Значит, не должны были открывать фронт? Бухарин: То есть с чьей точки зрения? Томский говорил о том, что ему говорили военные, что говорил Енукидзе. Вышинский: А вы что показывали? Бухарин: Я очень хорошо знаю свои показания....Вышинский: «Должен» – не в том смысле, «играть» – тоже не в том смысле. Бухарин: «Должен» имеет в русском языке два значения. Вышинский: А мы хотим иметь здесь одно значение. Бухарин: Вам угодно так, а я имею право не соглашаться. Известно, что в немецком языке «золлен» и «мюссен» имеют два значения... Вышинский: Вы привыкли говорить на немецком языке, а мы говорим на советском языке. Бухарин: Немецкий язык сам по себе не одиозен. Вышинский: Вы продолжаете говорить на немецком языке, вы уже привыкли с немцами вести переговоры на их языке, а здесь говорим на русском языке. Когда Томский сообщил вам, что нужно открыть немцам фронт, то надо было бы сказать так: «Я возражал, я сказал, что я на такое предательство, на такую измену не пойду». Вы это сказали? Бухарин: Нет, не сказал. Но если я говорю, что нужно сделать... Вышинский: Играть патриотическими лозунгами, то есть отыграться, изобразить так, как будто кто-то изменил, а мы – патриоты... (с. 375-376).

Эти замечания – штрихи к тому, как содержались и допрашивались «сопроцессники».

А почему признали многое, хотя отнюдь не все, в чем обвинялись, один из них объяснил так. «Буланов:...не стесняются здесь, на скамье подсудимых, утопить своего же соучастника, продать с потрохами и ногами, чтобы хоть на одну тысячную секунды вывернуться самому...” (с, 672).

И конечно же, подсудимые надеялись, что чистосердечные признания будут учтены Советским судом как и прежние многократные их покаяния перед партией (с. 145, 138-139, 191).

 

Приговор

ИМЕНЕМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР... в открытом судебном заседании, в городе Москве, 2-13 марта 1938 года, рассмотрела дело по об­винению:...

На основании изложенного и руководствуясь ст.ст. 319 и 320 УПК РСФСР, Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила: 1. Бухарина Николая Ивановича, 2. Рыкова Алексея Ивановича, 3. Ягоду Генриха Григорьевича, 4. Крестинского Николая Николаевича, 5. Розенгольца Аркадия Павловича, 6. Иванова Владимира Ивановича, 7. Чернова Михаила Александровича, 8. Гринько Григория Федоровича, 9. Зеленского Исаака Абрамовича, 10. Икрамова Акмаля, 11. Ходжаева Файзуллу, 12. Шаранговича Василия Фомича, 13. Зубарева Прокопия Тимофеевича, 14. Буланова Павла Петровича, 15. Левина Льва Григорьевича, 16. Казакова Игнатия Николаевича, 17. Максимова-Диковского Вениамина Адамовича (Абрамовича) и 18. Крючкова Петра Петровича – к высшей мере уголовного наказания – расстрелу, с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества. 19. Плетнева Дмитрия Дмитриевича, как не принимавшего непосредственно активного участия в умерщвлении т.т. В.В.Куйбышева и А.М.Горького, хотя и содействовавшего этому преступлению – к тюремному заключению на двадцать пять лет с поражением в политических правах на пять лет по отбытии тюремного заключения и с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества. 20. Раковского Христиана Георгиевича и 21. Бессонова Сергея Алексеевича – как не принимавших прямого участия в организации террористических и диверсионно-вредительских действий – к тюремному заключению сроком: Раковского на двадцать лет и Бессонова на пятнадцать лет с поражением каждого в политических правах на пять лет по отбытии тюремного заключения и с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества.

Срок тюремного заключения Плетнёву, Раковскому и Бессонову исчислять со дня их ареста.

 

Извлечём уроки из истории

Трудно не провести параллель и с новейшей историей, когда распад СССР произошёл именно так, как мыслилось Бухарину и Троцкому.

В конце 30-х годов попытка расчленения страны была подавлена жестоко, но справедливо. В те трудные наполненные трудовым энтузиазмом годы население России (в пределах РСФСР) увеличивалось более, чем на 1 миллион человек в год.

В конце 80-х и начале 90-х, когда реставрация капитализма на территории СССР шла полным ходом, жестокостью по отношению к вож­дям, задумавшим и совершившим расчленение страны, не пахло даже близко. И тем не менее вся страшная жестокость как бы неисповедимо, вопре­ки всем перестроечным лозунгам; один гуманнее другого, свершилась. Только теперь в первую голову на тех, ради кого все якобы и учинялось: на сотни тысяч беженцев, миллионы голодных, безработных и беззарплатных, убитых в межнациональных войнах, искалеченных голодом и холодом, одурманенных ложью, дезинформацией и фальсификацией истории Советского народа через ядовитые средства СМИ буржуазной России и др. бывших республик СССР.

То есть жестокость сталинская к врагам СССР в защиту Советского народа, жестокость справедливая под лозунгом «Раздавите гадину!» никак не сравнима с жестокостью современных реставраторов капитализма, когда великая держава опустилась до позорной попрошайки чужих милостей и займов, когда уничтожены целые отрасли промышленности, сельское хозяйство, наука, медицина, образование, оборона страны, более 50% граждан России нищенствуют, население России сокращается более чем на 1 миллион человек в год, а враги трудящихся про­должают воровать и уничтожать трудящихся под покровительством уже нового президента – Путина.

И ещё. Невольно возникает после прочтения стенографического отчёта убеждение. Уже зная, во что обошлась преда­тельская деятельность «право-троцкистского блока», хочется против всего затверждённого мысленно бросить Сталину упрёк не в перегибе в борьбе с готовыми на всё врагами СССР и Советского народа, а в недогибе!

Вот это впечатление, которое неизбежно возникает после прочтения стенографического отчёта, судя по всему, и сделало как раз в эпоху буржуазной «демократии и гласности» ещё более недоступным для граждан этот официально по сей день закрытый документ.

И наконец. Уверенность подаёт нам история русского народа, России, Советского Союза. «Одним из отличительных признаков великого народа, – писал В.О.Ключевский, – служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьёт урочный час, он соберёт свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу (Ключевский В.О. Очерки и речи. Второй сборник статей. Пг.,1919. С. 197).

Новейшая история даёт нам уверенность в том, что новые враги России будут ею осуждены, фамилии заговорщиков, входящих в «право-троцкистский блок», будут заменены на новые фамилии – совершившие контрреволюцию и реставрацию капитализма в СССР, а трудящиеся: рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция, установив Советскую власть, приведут приговор предателям в исполнение.

 

О судебном процессе

Судебный процесс над участниками «право-троцкистского блока» состоялся со 2 по 14 марта 1938 года.

Председательствующий на процессе – председатель Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР армвоенюрист Ульрих. Гособвинитель – прокурор Союза ССР Вышинский. Среди подсудимых высшие государственные и партийные деятели Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Икрамов и другие. Обвиняются они в том, что «составили заговорщическую группу под названием «право-троцкистский блок», поставившую своей целью шпионаж в пользу иностранных государств, вредительство, диверсии, террор, подрыв военной мощи СССР, расчленение СССР и отрыв от него Украины, Белоруссии, Среднеазиатских республик, Грузии, Армении, Азербайджана... свержение в СССР существующего общественного и государственного строя. То есть буквально в том, что реально совершилось через 55 лет после их расстрела. И этот факт, конечно, вызывает самый живой интерес и требует осмысливания.

На процессе присутствуют и двое защитников врачей (все остальные от защиты от­казались), – по существу все судебное следствие ведет – и очень основательно – один Вышинский. Человек колоссального напора, зверской памяти, не упускающей ни мелочи из тьмы подробностей по каждому из обвиняемых, незаурядный в своем роде полемист. Последнее лучше всего видно из его постоянных стычек с его главным и, пожалуй, единственным пытающимся оказать отпор противником – Бухариным.

И Вышинский с его пролетарской прямотой в этих дуэлях то и дело берет верх, не позволяя противнику перевести игру в поле его надменной и излюбленной софистики, о которой метко выразилась бывшая соратница Бухарина Яковлева, свидетельница по плану ареста Ленина в 1918 году: «Он говорил об этом вскользь, обволакивая это дело рядом путаных и ненужных теоретических рассуждений, как это вообще любит делать Бухарин; он, как в кокон, заворачивал эту мысль в сумму пространных рассуждений» (с. 385),

Конечно, за спиной Вышинского – вся мощь советского правосудия. Но с ним Бухарин и не вступает в поединок, прекрасно отдавая себе отчет, что «я, может быть, не буду жив и даже почти в этом уверен» (с. 408). Вся его линия на суде, местами восходя до настоящей драматической патетики, имеет одну удивительную цель: морально и логически самооправдаться за признаваемые им за собой «такие вещи», за которые «можно расстре­лять десять раз» (с. 665).

В начале 30-х годов сложился «контактный блок», управляемый в пределах СССР Бухариным, Пятаковым, Радеком, Рыковым, Томским, из-за границы – Троцким. Переворот сначала мыслился на волне массовых выступлений недовольства среди населения страны. Когда надежда на них не сбылась, акцент переместился на «открытие границ» для иностранных интервентов, которые в обмен на всевозможные уступки – от экономичес­ких до территориальных – посадят в Кремле на власть лидеров блока. Открыть фронт должна была военная группа Тухачевского. Переворот приурочивался к нападению Германии на Советский Союз.

Однако интервенции, ожидавшейся бухаринцами в 37-м году, не произошло, и тогда осталась последняя ставка – на «дворцовый переворот» силами сторонников Енукидзе, Ягоды (заместителе председателя ОГПУ), Петерсона (бывшего коменданта Кремля – с. 363), Тухачевского и других заговорщиков.

Во исполнение главной задачи по захвату власти блок вел гигантскую работу как в пределах СССР, так и за границей. Были налажены связи с разведками Германии, Франции, Японии, Польши, снабжавшими деньгами зарубежную, троцкистскую часть блока. Но, кроме подобных зарубежных вливаний, Троцкий имел и изрядную подпитку из СССР. Работа была направлена на подрыв бюджет­ной финансовой дисциплины и использованию государственных средств для целей заговора.

Арсенал средств борьбы с Советской властью использовался заговорщиками широко и полностью. Это вредительство, террор, диверсии, организация выступлений кулаков и других антисоветских сил в республиках СССР, а также шпионаж в пользу Германии, Японии, Англии и других буржуазных стран. Удар наносился по всем сферам политической, экономической и общественной жизни трудящихся СССР.

Теперь наконец главное: насколько можно доверять признаниям участников процесса? Ибо есть версия, что их в темницах просто запытали до огульных самооговоров.

Следствие вел известный впоследствии своими «Записками следователя» писатель Шейнин. Но в его творениях не ночевало и десятой доли глубины и драматизма всплывших на суде коллизий, создать которые могла лишь сама жизнь.

Да и по их активности, борьбе на суде, пространным рассуждениям, переходящим у Бухарина в целые лекции, не видно, чтобы их утюжили в застенках. «Бухарин: Мне случайно из тюремной библиотеки попала книжка Фейхгвангера... Она на меня произвела большое впечатление...» (с. 7). «Плетнёв: Мне было доставлено из моей библиотеки свыше 20 книг на четырех языках. Я сумел написать в тюрьме монографию...» (с. 676).

Обстановку на суде читатель может почувствовать из диалога Вышинского с Бухариным. Вышинский (читает из показаний Бухарина, том 5, листы дела 95-96): «Я спросил Томского, как же мыслится в этой связи механика переворота? Он сказал, что это дело военной организации, которая должна будет открыть фронт немцам». Бухарин: Да, правильно. Вышинский: Томский был согласен с этим или не согласен? Бухарин: Он сказал: «должны», но смысл этих слов не «золлен», а «мюссен». Вышинский: Вы вашу филологию оставьте. Должен по-русски – это значит должен. Бухарин: Это значит, что в военных кругах была мысль о том, что в этом случае эти военные круги... Вышинский: Нет, не мысль, а они должны были. Значит... Бухарин: Нет, не значит. Вышинский: Значит, не должны были открывать фронт? Бухарин: То есть с чьей точки зрения? Томский говорил о том, что ему говорили военные, что говорил Енукидзе. Вышинский: А вы что показывали? Бухарин: Я очень хорошо знаю свои показания....Вышинский: «Должен» – не в том смысле, «играть» – тоже не в том смысле. Бухарин: «Должен» имеет в русском языке два значения. Вышинский: А мы хотим иметь здесь одно значение. Бухарин: Вам угодно так, а я имею право не соглашаться. Известно, что в немецком языке «золлен» и «мюссен» имеют два значения... Вышинский: Вы привыкли говорить на немецком языке, а мы говорим на советском языке. Бухарин: Немецкий язык сам по себе не одиозен. Вышинский: Вы продолжаете говорить на немецком языке, вы уже привыкли с немцами вести переговоры на их языке, а здесь говорим на русском языке. Когда Томский сообщил вам, что нужно открыть немцам фронт, то надо было бы сказать так: «Я возражал, я сказал, что я на такое предательство, на такую измену не пойду». Вы это сказали? Бухарин: Нет, не сказал. Но если я говорю, что нужно сделать... Вышинский: Играть патриотическими лозунгами, то есть отыграться, изобразить так, как будто кто-то изменил, а мы – патриоты... (с. 375-376).

Эти замечания – штрихи к тому, как содержались и допрашивались «сопроцессники».

А почему признали многое, хотя отнюдь не все, в чем обвинялись, один из них объяснил так. «Буланов:...не стесняются здесь, на скамье подсудимых, утопить своего же соучастника, продать с потрохами и ногами, чтобы хоть на одну тысячную секунды вывернуться самому...” (с, 672).

И конечно же, подсудимые надеялись, что чистосердечные признания будут учтены Советским судом как и прежние многократные их покаяния перед партией (с. 145, 138-139, 191).

 

Из показаний некоторых обвиняемых

Бухарин – член ЦИК, член ЦК ВКП(б),