Глава XXIX. Я удираю вовремя грозы

Они вели с собой очень приятного с виду старого джентльменаи такого же приятного молодого, правая рука которого покоилась в перевязи. Ибоже ж ты мой, как вопила и хохотала эта толпа, не переставая. Я-то ничегосмешного в происходившем не видел и думал, что королю с герцогом тоже теперь недо смеха будет. Думал, они просто позеленеют от страха. Ан нет, ничего они не позеленели.Герцог притворился, будто и не понимает, что тут случилось, он так и гугукал,довольный и радостный, булькал, что твоя кастрюлька с закипающим молоком, ну акороль просто смотрел на двух приезжих – смотрел с такой грустью, точно у негодуша изнывала от мысли, что есть же на свете такие плуты и обманщики. Иполучалось у него это – любой позавидовал бы. Многие из местных сгрудилисьвокруг короля, показывая ему, что стоят на его стороне. А старый джентльменвыглядел до смерти удивленным. Наконец, он раскрыл рот, и я с первых же егослов понял, что говорит он, как настоящий англичанин, куда там королю,хотя и тот справлялся с этим делом совсем не плохо – для самозванца, то есть.Слов пожилого джентльмена я в точности передать не смогу, даже и пробовать нестану, однако он обратился к толпе и сказал примерно так:

– Для меня все случившееся большой сюрприз, которого я никакне ожидал, а потому и подготовиться к нему не успел, тем более, что нас сбратом преследовали несчастья, – он сломал руку, а багаж наш прошлой ночью поошибке отправили на берег в городке, стоящем несколько выше вашего. Я – Гарвей,брат Питера Уилкса, а это его брат Уильям, он ничего не слышит и не говорит, атеперь и знаков мне подавать почти не может, поскольку одной руки для этогомало. Мы действительно те, за кого себя выдаем и через день-другой, когда сюдапривезут наш багаж, я смогу это доказать. А до того времени я ничего большеговорить не стану, – просто поселюсь в гостинице и буду ждать.

Тут он и новый бессловесный болванчик развернулись и ушли, акороль рассмеялся и забалабонил:

– Руку сломал – весьма правдоподобно, не так ли? Ивесьма удобно – для мошенника, которому пришлось бы знаки подавать, а он ихязыком не владеет. Багаж они потеряли! Превосходно, и чрезвычайноизобретательно, к тому же, – с учетом всех обстоятельств!

И опять засмеялся, и все прочие тоже, кроме трех-четырех,ну, может, полудюжины человек. Одним из них был доктор, другим – востроглазыйтакой, только что сошедший с парохода джентльмен со стареньким ковровымсаквояжем в руке. Вскоре я понял, что это вернувшийся из Луисвилля адвокат ЛевиБелл, он вполголоса разговаривал с доктором, оба посматривали на короля икивали друг другу. И был еще один – здоровенный дядька, пришедший с толпой, молчавыслушавший старого джентльмена, а теперь слушавший короля. И когда корольумолк, этот здоровяк спрашивает у него:

– Скажите-ка, если вы Гарвей Уилкс, то когда вы в этот городприехали?

– За день до похорон, друг мой, – отвечает король.

– И в какое же время?

– Под вечер, за час или два до захода солнца.

– А на чем?

– Мы прибыли из Цинциннати на пароходе «Сьюзен Белл».

– Ладно, а как же тогда получилось, что утром выподплывали к Пинту – в челноке?

– Я не был утром в Пинте.

– Врете.

Сразу несколько человек подскочили к нему и попросили неразговаривать так со старым человеком, да еще и проповедником.

– Проповедником, чтоб я сдох. Пройдоха он и врун. Он был темутром в Пинте. Я ж там живу, правильно? Ну так вот, и я там был, и он тоже. Яего видел. Он плыл в челноке с Томом Коллинсом и каким-то мальчишкой.

А доктор спрашивает у него:

– Вы бы узнали того мальчишку, если бы снова увидели, а,Хайнс?

– Может, и узнал бы, не знаю. Хотя – вот же он стоит. Ну точно,он.

И указывает на меня. А доктор говорит:

– Соседи, я не знаю – мошенники ли та новая парочка, но,если эти двое не мошенники, то я идиот, да и только. По-моему, мы простообязаны позаботиться о том, чтобы они не удрали отсюда, пока мы во всем неразберемся. Пойдемте, Хайнс, и все прочие тоже. Отведем их на постоялый двор иустроим очную ставку с двумя другими – думаю, что-нибудь мы с вами давыясним и довольно скоро.

Людям эта мысль понравилась – кроме, разве что, друзейкороля, и все пошли к постоялому двору. Солнце уже почти село. Доктор вел меняза руку, вел по-доброму, однако держал крепко.

Пришли мы в гостиничку, заняли самую большую ее комнату,зажгли несколько свечей, позвали двух приезжих. И доктор говорит:

– Я не хочу быть слишком суровым к первым двум, однакодумаю, что они жулики и что у них могут иметься соучастники, о которых намничего не известно. А если это так, соучастникам ничего не стоит удрать,прихватив с собой мешок с золотом Питера Уилкса, верно? Если же они не жулики,то не станут возражать против того, чтобы мы послали кого-нибудь за деньгами идержали их у себя, пока они не докажут свою правдивость – ведь так?

И с этим все тоже согласились. Ну, думаю, загнали они моихбандитов в угол, да еще и с самого начала. Однако король всего-навсего соорудилскорбную мину и говорит:

– Джентльмены, я и желал бы, чтобы деньги были там, в доме,ибо не в моей натуре противиться открытому, честному и доскональномуразбирательству, но, увы, денег там нет, вы можете, если вам будет угодно,послать туда кого-нибудь для проверки.

– А где ж они тогда?

– Видите ли, когда моя племянница отдала их мне на хранение,я спрятал деньги в соломенный тюфяк моей постели, полагая, что сдавать их вбанк на те несколько дней, какие мы здесь пробудем, бессмысленно, и что мояпостель место надежное, – мы же не привыкли к неграм и думали, что они так жечестны, как наши английские слуги. Однако на следующее утро негры, едва яспустился вниз, похитили мешок, а я, продавая их, пропажи еще не хватился, инегры увезли деньги с собой. Мой слуга может подтвердить все это, джентльмены.

Доктор и еще кое-кто восклицают: «Чушь!», да и остальные,вижу, королю не шибко поверили. Один из них спросил у меня, вправду ли я видел,как негры деньги воруют. Я ответил – нет, я видел, как они крадучись покидаюткомнату и торопливо уходят, но ничего плохого не подумал, решил, – онииспугались, что разбудили моего хозяина, ну и спешат убраться, пока он на нихне набросился.

Других вопросов мне задавать не стали. Только докторповернулся ко мне и спросил:

– И ты тоже англичанин?

Я говорю – ну да, а он и несколько других рассмеялись иснова сказали: «Чушь!».

Ну вот, и пошли расспросы – час, другой, – об ужине никто ине заикнулся, да, по-моему, и не вспомнил даже, а все только задавали изадавали вопросы и скоро вконец запутались. Сначала они попросили короля проего жизнь рассказать, потом старого джентльмена – про его, и тут уж любой,кроме самого предвзятого обормота понял бы, что старый джентльмен правдуговорит, а король врет. Потом и до меня черед дошел – расскажи, мол, чтознаешь. Король бросил на меня такой взгляд, что я враз понял, чьей стороны мнелучше держаться. И стал рассказывать про Шеффилд, про нашу тамошнюю жизнь, провсех английских Уилксов и так далее, однако особо далеко зайти не успел, потомучто доктор начал посмеиваться, а адвокат Леви Белл сказал:

– Довольно, мой мальчик, я бы на твоем месте не тужилсятак. Сколько я могу судить, врать ты еще не научился, и получается это у тебяплоховато – похоже, ты мало практиковался. Совсем никудышно получается.

Комплимент его мне не так чтобы сильно понравился, но я всеравно был доволен – отвязались они от меня и на том спасибо.

А доктор начал, обращаясь к адвокату:

– Если бы вы, Леви Белл, были в городе с самого начала…

Но тут встрял король – протянул адвокату руку и говорит:

– А, так вы старый друг моего бедного покойного брата, тот,о котором он мне так часто писал?

Адвокат руку его пожал, и улыбнулся приятно, и онипоговорили немного, а после отошли в сторонку и еще поговорили, вполголоса, апотом адвокат сказал, уже во весь голос:

– Прекрасно, так и поступим. Я сам доставлю им вашераспоряжение вместе с распоряжением вашего брата и все будет улажено.

Выдал он королю перо и бумагу, тот присел за стол, головунабок склонил, язык прикусил и начал что-то писать, а после протянул перо герцогуи тот – впервые за это время – аж с лица спал. Однако перо принял и тоженаписал чего-то. Тогда адвокат обратился к старому джентльмену:

– Будьте любезны, вы и ваш брат, напишите по нескольку сроки подписи ваши поставьте.

Написать-то старый джентльмен написал, да только никто написанногоим прочитать не сумел. Адвокат очень удивился и сказал:

– Решительно ничего не понимаю, – он достал из карманакакие-то старые письма, просмотрел их, потом вгляделся в писанину старогоджентльмена, потом снова в письма и, наконец, говорит: – Вот письма ГарвеяУилкса, а вот то, что написали эти двое, и сразу видно, что писем этих неписал ни тот, ни другой (ну, должен вам сказать, физиономии у короля с герцогомстали растерянные и глупые – они ж поняли, что адвокат их вокруг пальца обвел),а вот написанное этим пожилым джентльменом, и опять-таки легко видеть,что и он их тоже не писал – правильнее будет сказать, что он, судя поего каракулям, писать и вовсе не умеет. Далее, вот это…

Старый джентльмен говорит:

– Если позволите, я могу все объяснить. У меня такой почерк,что его никто разобрать не способен – кроме моего брата, – поэтому онпереписывает все, что я напишу. Эти письма написаны его рукой, не моей.

– Ну и ну! – говорит адвокат. – Хорошенькое дело! Уменя имеются также и письма Уильяма, и если вы попросите его черкнуть парустрок, мы сможем срав…

– Он не умеет писать левой рукой, – перебивает егостарый джентльмен. – Если бы он владел сейчас правой, вы поняли бы, что и мои,и свои письма писал он. Прошу вас, взгляните и на те, и на другие – они жеодним почерком написаны.

Адвокат так и сделал, и говорит:

– Да, похоже на то – во всяком случае, здесь присутствуетразительное сходство почерков, на которое я прежде не обращал внимания. Так,так, так! Я полагал, что мы уже близки к разгадке, однако она от нас ускользнула,во всяком случае, отчасти. Но так или иначе, одно можно считатьдоказанным – эти двое отнюдь не Уилксы, – и он повел головой в сторону герцогаи короля.

Ну, и что вы думаете? Наш непробиваемый старый дурак и тутне сдался! Вот ей-богу. Сказал, что это была неправильная проверка. Что егобрат Уильям самый затейливый шутник, какой только существует на свете, что сам-то он, едва Уильям взялся за перо, понял – брат его собирается пошутить. Иведь разошелся не на шутку и нес эту околесицу, и нес, пока и сам в нее неповерил, но в конце концов, приезжий джентльмен перебил его и говорит:

– Я кое-что вспомнил. Присутствует здесь кто-нибудь из тех,кто помогал обряжать моего бра… – помогал обряжать покойного Питера Уилкса дляпогребения?

– Да, – отвечает один мужчина, – я его обряжал, а со мной ЭбТернер. Мы оба здесь.

Тогда старик к королю обращается:

– Не может ли этот джентльмен описать татуировку, которая былана груди покойного?

Да, пропади я пропадом, тут уж королю пришлось пошевелитьмозгами, иначе он провалился бы у всех на глазах, как обваливается подмытыйрекой берег, да и любой провалился бы, если б ему такой вопросик вдруг задали,потому что – откуда ж кому знать, что там за татуировка была? Король дажепобледнел малость, не смог с собой справиться, а в комнате тишина стоитмертвая, все вытянули шеи и на него уставились. Я и говорю себе: ну все, ужтеперь-то он точно на попятный пойдет, никуда не денется. Думаете, пошел? Как быне так. Вы, может, и не поверите, но нет, не пошел. Он, похоже, решил тянутьволынку, пока всех не уморит, думал – лопнет у людей терпение, отвяжутся они отнего с герцогом, тогда и сбежать можно будет. Так или иначе, посидел оннемного, помолчал, а потом улыбнулся и говорит:

– Пф! Весьма хитроумный вопрос, ну, просто весьма!Да, сэр, я могу сказать, что за татуировка была у него на груди. Такая, знаетели, малюсенькая, тоненькая, синенькая стрелочка – и все; ее, если неприглядеться как следует, и не заметишь. Ну-с, и что вы на это скажете, а?

Нет, все-таки другого такого отъявленного старогобесстыдника я отродясь не встречал.

Глаза приезжего джентльмена, решившего, что ему удалось, наконец-то,поймать короля на вранье, вспыхивают, он проворно поворачивается к Эбу Тернеру сего приятелем и говорит:

– Вы слышали, что он сказал? Была на груди Питера Уилксатакая метка?

Те в один голос отвечают:

– Мы ее не видели.

– Правильно! – говорит старый джентльмен. – Потому что видели вы на его груди маленькие тусклые П, Б, – правда, от этого второго инициала онеще в молодости отказался – и У, а между ними черточки, вот так: П-Б-У.

И он написал все это на клочке бумаги.

– Ну, ведь вы это видели, так?

А они опять в один голос:

– Нет, не так. Мы там вовсе ничего не видели.

Ну, тут уж терпение у людей лопнуло и они заорали:

– Да все они одним миром мазаны, жулье! В реку их! утопить!прокатить на шесте!

В общем, гвалт поднялся оглушительный. Однако адвокатзапрыгнул на стол и закричал:

– Джентльмены – джентльмены! Прошу вас, позвольте мнеслово сказать, всего одно слово! Давайте пойдем на кладбище, выкопаемтруп и осмотрим его – иного выхода у нас нет!

Мысль эта пришлась по душе всем.

Все завопили «Ура!» и кинулись к двери, но адвокат и докторзакричали:

– Стойте, стойте! Нужно и этих четверых с собой прихватить,да и мальчишку тоже!

– Правильно! – заорали прочие. – Не найдем отметины, так тамих и линчуем!

Вот тут  я перепугался всерьез, вы уж поверьте. Однакоудрать, сами понимаете, не мог. Похватали они нас и потащили к кладбищу, донего от городка мили полторы вниз по берегу было, и весь городок потянулся занами – шум, гам! – а времени-то всего-навсего девять вечера.

Когда мы проходили мимо нашего дома, я здорово пожалел, чтоуслал Мэри Джейн из города, ведь стоило мне ей сейчас мигнуть, она выскочила бына улицу и спасла меня, обличив моих паразитов.

Ну вот, валим мы все по дороге, точно свора одичалых собак,а чтобы мне еще пострашнее стало, и небо начинает темнеть, и молниипосверкивать, и ветер листву шебуршить. В такую страшную беду я ни разу еще непопадал, она меня вроде как оглушила, – все же пошло совершенно не так, как яожидал; я-то думал, что смогу, если мне захочется, задержаться немного вгороде, полюбоваться на то, что тут произойдет – ведь Мэри Джейн рядышком будети поддержит меня, и выручит, если мне туго придется, а теперь получалось, чтомежду мной и скоропостижной кончиной ничего кроме тех буковок и нет. И если ихне обнаружат…

Об этом я и думать-то не хотел – и однако ж, ни о чем другомпочему-то не думал. Становилось все темнее, темнее – самое милое дело, чтобыулизнуть, да только поди, улизни: тот здоровяк, Хайнс, держал меня за руку таккрепко, что и Голиар позавидовал бы. Он, видать, шибко разволновался – волокменя до того быстро, что мне в прискок бежать приходилось.

Добралась наша толпа до кладбища и растеклась по нему, чтотвой паводок. А когда подступилась к могиле, выяснилось, что лопат они с собойчуть не сотню прихватили, а фонаря ни одного. Ну, они все равно копать начали –при свете молний, – послав кого-то за лампой в ближайший дом, до которого оттудас полмили было.

Копали они и копали, как нанятые, а тем временем совсем ужстемнело, и дождь хлыстал, и ветер выл и ревел, и молнии сверкали все чаще, ибухал гром, но никто этого, похоже, не замечал, все были заняты делом; и в одинмиг можно было увидеть каждое из лиц в толпе и плывущие над могилой лопаты сземлей, а в следующий мрак стирал все дочиста и становилось совсем ничего невидать.

И наконец, вытащили они гроб и крышку отвинтили, и началосьстолпотворение и давка – каждый лез вперед, чтобы увидеть труп своими глазами;а тьма уже стояла такая, что страшней и страшней становилось – полная жуть.Хайнс тоже проталкивался вперед и тянул меня за руку так, что чуть с корнем ее невыдрал, – он, по-моему, забыл о моем существовании напрочь, до тогоразволновался и распыхтелся.

И вдруг молния облила все белым светом и кто-то завопил:

– Мать честная, да у него ж на груди мешок с золотом!

Хайнс аж завыл, да и все остальные тоже, – он выпустил моюруку и рванулся вперед, посмотреть, а уж как я оттуда выбрался и оказался натемной дороге, этого никто вам не скажет, и я в том числе.

Вся дорога была в полном моем распоряжении и я просто летелпо ней – ну, не совсем в полном, еще ею владела сплошная темень, и посверкимолний, и шум дождя, и порывы ветра, и раскаты грома. Но несся я по ней очень быстро,не сомневайтесь.

Добежав до города, я никого не увидел – гроза же, кто издому наружу полезет? – и потому не стал связываться с боковыми улочками, апопер прямо по главной и, приближаясь к нашему дому, только на него и глядел.Никакого света в нем видно не было, все темно – и так мне вдруг обидно стало, тактоскливо – уж и не знаю сам, почему. И вдруг, я уже мимо дома пробегал, в окнеМэри Джейн загорелся свет! и сердце мое словно раздулось, я даже испугался, чтооно лопнет, а спустя секунду дом остался у меня за спиной, в темноте, и я понял,что никогда больше перед собой его не увижу, никогда в жизни. Она былалучшей девушкой, какую я когда-либо знал, и самой храброй.

Отойдя от городка на расстояние, с которого никто уж заметитьменя не смог бы, я принялся искать лодку, чтобы доплыть до острова, и первый жепроблеск молнии показал мне такую, которая не на цепи стояла, – привязанныйвсего лишь веревкой челнок, – и я запрыгнул в него и оттолкнулся от берега. Доострова было не близко – середина реки все-таки, – но я не терял попустувремени и, добравшись до плота, умаялся настолько, что мне хотелось лишь одного– полежать на нем, отдуваясь, да вот позволить себе я это не мог. И не позволил.Едва запрыгнув на плот, я закричал:

– Уходим, Джим, отчаливай! Хвала небесам, мы избавились отних!

Джим выскочил из шалаша, бросился, раскрыв объятия, ко мне,радость переполняла его, – но тут опять полыхнула молния, и сердце моеподскочило чуть не до горла, а сам я навзничь повалился за борт: я ж забыл, чтоДжим был одновременно и старым королем Лиром, и утопшим А-рабом и, как увиделего, у меня с перепугу в глазах потемнело. Однако Джим вытащил меня из воды ипринялся обнимать, благословлять и так далее, до того он был счастлив, что мысбыли с рук короля с герцогом. Но я сказал:

– Отложи-ка ты это до завтрака, ладно? Отвязывайся ипоплыли!

И через пару секунд плот уже скользил по воде, и какое же этобыло счастье: снова оказаться свободным – ни с кем ты не связан, никто тебя недонимает, ты просто плывешь по огромной реке. Я даже в пляс пустился,подпрыгивал, стукая пяткой о пятку, – раз, другой – просто удержаться не мог;однако на третьем подскоке заметил кое-что слишком мне знакомое и даже дышатьперестал и вслушался, ожидая: и точно, когда над рекой пролетела новая молния,я увидел нашу парочку, налегавшую на весла так, что ялик их аж гудел! Наснагоняли король и герцог.

Я понял, что все пропало, и плюхнулся на доски плота, – ачто мне еще оставалось? Не плакать же.

 

Глава XXX. Как золото воровспасло  

Едва они забрались на плот, король подскочил ко мне, схватилза ворот, тряхнул и говорит:

– Улизнуть от нас надумал, щенок! Устал от нашего общества,а?

Я отвечаю:

– Нет, ваше величество, мы вовсе не… пожалуйста, ненадо так, ваше величество!

– Ну, говори, куда это ты намылился, или я из тебя все кишкивытрясу!

– Я вам все как есть расскажу, ваше величество, честноеслово. Понимаете, мужчина, который меня туда вел, он очень добрый оказался ивсе говорил, что у него был сын почти моих лет, что он умер в прошлом году, икак ему жаль мальчика, попавшего в такую ужасную беду; ну а когда все ошалели, отыскавзолото, и бросились к гробу, посмотреть, он и шепнул мне: «Улепетывай, не тотебя непременно повесят!» – я и сбежал. Решил, что оставаться там не стоит –сделать я все равно ничего не могу, а в петле болтаться, если можно удрать, мнене хотелось. И бежал во весь дух, пока челнок не увидел, а как доплыл до плота,сказал Джиму, чтобы он поторапливался, иначе меня поймают и опять же повесят,сказал, что вас и герцога, наверное, и в живых уже нету, и до того уж мне васжалко было, и Джиму тоже, и я ужасно обрадовался, когда увидел, как вы плывете,а если не верите, спросите у Джима.

Джим подтвердил, что так оно и было, однако король велел емузаткнуться и сказал:

– Ну да, очень на то похоже! – и тряханул меня ещеразок и добавил, что хорошо бы меня утопить

А герцог говорит:

– Оставьте мальчишку в покое, старый идиот! Сами-то вы иначесебя повели, а? Расспрашивали о нем, когда вам удалось на свободувырваться? Что-то не припоминаю.

Ну, король отпустил меня и давай костерить этот город и всехего обитателей. Но герцог и тут его перебил:

– Вы бы лучше себя как следует обложили, вы этого большезаслуживаете. С самого начала ничего умного не сделали, если не считать того,что вам хватило хладнокровия и наглости наврать насчет синей стрелки. Вот это было умно – и смело, эта выдумка нас и спасла. Кабы бы не она, сидели бы мы свами в тамошней кутузке, пока не приплыл бы багаж англичан, а после – настоящаятюрьма, можете не сомневаться! А ваша уловка заставила их попереться накладбище, а там золото оказало нам услугу еще и большую, потому что, если быэто дурачье не очумело, да не полезло на золото смотреть, спали бы мы с вами сегодняв галстуках, которым сносу не бывает, и дольше, чем нам хотелось бы.

Помолчали они немного, поразмыслили, а потом король иговорит – вроде как себе самому:

– Хм! А мы-то думали, что золото негры сперли.

Меня аж скрючило!

– Ага, – подтверждает герцог, да так нарочито медленно,язвительно. – Мы думали.

Король помолчал с полминуты и сказал, растягивая слова:

– По крайней мере, я так думал.

А герцог ему – тем же манером:

– Напротив, это я так думал.

Король взъерепенился малость и говорит:

– Послушайте, Билджуотер, вы на что это намекаете?

А герцог тут же отвечает:

– Уж если на то пошло, позвольте спросить, на что это вы намекаете?

– Да будет вам! – язвительно произносит король. – Впрочем,не знаю, может, вы все это во сне проделали и сами того не заметили.

Ну, герцог весь ощетинился и говорит:

– Ладно, хватит чушь молоть – вы что, за последнего идиотаменя принимаете? Или до вас еще не дошло, что я отлично знаю, кто спряталденьги в гроб?

– Да, сэр! Я знаю, что вы это знаете, потомучто сами же их и спрятали!

– Врешь! – гаркнул герцог, да как бросится на него.

А король завопил:

– Убери руки! – отпусти горло! – беру все слова назад!

Но герцог отвечает:

– Нет уж, сначала признайся, что это ты спрятал деньги вгробу, что хотел через пару дней улизнуть от меня, вернуться назад, выкопатьзолото и все себе захапать.

– Да погодите минуту, герцог, ответьте мне честно и прямовсего на один вопрос: разве это не вы мешок спрятали? Скажите так, и я вамповерю, и заберу назад все, что наговорил.

– Не трогал я денег, старый ты мерзавец, и тебе этоизвестно. Ну, признавайся!

– Ладно, хорошо, я вам верю. Но ответьте еще на один вопрос,и не беситесь – разве не было у вас мысли стянуть деньги да и припрятать их?

Герцог помолчал немного, а потом говорит:

– А если и была, так что? – я же этого не сделал. А тыне только об этом подумал, но и украл их.

– Вот честное слово, герцог, вот чтоб я до смертного часа недожил, не брал я денег. Я не говорю, что не собирался их спереть – собирался,но вы… нет, не вы, другие люди… обскакали меня.

– Врешь! Это ты их упер, ну так и признайся, что упер,а иначе…

И король, – а он уж булькать начал, – просипел:

– Хватит! Признаюсь!

Очень я обрадовался, услышав эти слова, у меня прямо от душиотлегло. А герцог отпустил его шею и говорит:

– Попробуй еще раз сказать, что это не твоих рук дело –утоплю. И будешь тогда пузыри пускать, как младенец, – самое для тебяподходящее дело после всего, что ты натворил. В жизни не видел такого прожоры,ну все готов проглотить, – а я, дурак, верил тебе, как родному отцу. И ведь нестыдно тебе было слушать, как все валят на бедных негров, и ни словом за них невступиться. Мне и думать-то смешно, что я ухитрился поверить такому вздору.Проклятье, теперь я понимаю, с чего это ты так старался возместить недостачу, –хотел вытянуть из меня деньги, которые я заработал на «Совершенстве» и заграбастать все – не мытьем, так катаньем!

Король, робко шмыгая носом, отвечает:

– Однако, герцог, это же вы недостачу возместить предложили,а вовсе не я.

– Заткнись! Слышать тебя не хочу! – огрызается герцог. – Ну,посмотри, чего ты добился. И свои денежки они назад получили, и наши все им достались, не считая одной-двух монет. Иди спать и, если еще хоть раз пикнешьнасчет недостачи, долго не проживешь!

Король заполз в шалаш и приложился там, для пущей уютности,к бутылке, а вскоре и герцог приложился к своей и за какие-то полчаса обанаклюкались, как сапожники, и чем пьяней становились, тем любовнее обходилисьдруг другом, и кончили тем, что обнялись и захрапели. Напиться-то онинапились, однако я заметил, что королю, как ни пьян он был, хватило ума не заикатьсябольше о том, что это не он мешок с золотом попятил. Ну, я этому только радбыл. Конечно, когда они захрапели, мы с Джимом завели долгий разговор и я всеему рассказал.