Глава XXIV. Король подаетсяв священники

На следующий день, уже под вечер, мы пристали к маленькому,поросшему ивами островку, который стоял на реке в аккурат между двумя городишками,и герцог с королем попытались придумать план, который позволил бы им и этигородки обобрать. И Джим сказал герцогу, что надеется – много времени у них этоне займет, потому как уж больно ему тяжело и утомительно лежать целыми днями вшалаше, связанным по рукам и ногам. Нам же приходилось, оставляя Джима водиночестве, связывать его веревкой, потому что всякий, кто увидел бы егоодного и не связанным, решил бы, что он беглый. Ну, герцог и сказал, что оно верно,лежать целыми днями связанным трудновато и что он попробует придумать, какобойтись без этого.

Умен он, конечно, был донельзя, герцог-то, и вскоре выдумалновую штуку – одел Джима в костюм короля Лира, длинную такую занавесочногоситца рубаху и парик с бородой из белого конского волоса. А после достал изсаквояжа театральные краски и вымазал ему лицо, руки, уши и шею в синий цвет,да такой неживой и тусклый, что Джим приобрел сходство с утопленником, которыйдней уж девять как на дне пролежал. Вот не сойти мне с этого места, если якогда-нибудь видел такую жуть. А герцог взял дощечку и написал на ней:

Оченьбольной араб – когда в своем уме, никого не убивает.

Дощечку он прибил к рейке, а рейку воткнул в плот футах вчетырех-пяти от шалаша. Джиму его придумка понравилась. Он сказал, что это,конечно, лучше, чем пару лет лежать каждый божий день связанным да еще итрястись при всяком звуке от страха. А герцог велел ему вести себя поразвязнее,и если кто полезет на плот, пусть он выскочит из шалаша, попляшет малость давзвоет пару раз, как дикий зверь, – тогда незваные гости дадут деру и трогатьего не станут. Это он, разумеется, правильно сказал, однако я так думаю, чтонормальный человек дожидаться, когда Джим завоет, не стал бы. Он не то, чтобына мертвеца походил – нет, на кого-то еще и похуже.

Наши мазурики хотели было снова показать «Совершенство», дельце-топрибыльное, но после решили, что это небезопасно, потому как сюда вполне моглидоползти слухи об их спектакле. А ничего нового и подходящего измыслить им неудалось и потому герцог сказал, что он, пожалуй, полежит пару часов, пораскинетумом – глядишь, и сообразит, как облапошить здешнюю арканзасскую деревенщину,ну а король решил заглянуть в один из городков без всякого плана, простодоверясь Провидению, которое вдруг да и подкинет ему выгодное дельце, – хотя ятак понимаю, он не Провидение подразумевал, а Сатану. В последнем из городков всемы прикупили себе новую одежду, так что король облачился в костюм и мне велел мойнадеть. Я надел, конечно. У короля костюмчик был весь черный, шикарный и словнобы накрахмаленный. Я и не знал, что одежда может так сильно менять человека.Всего минуту назад он выглядел распоследним старым прохиндеем, а теперь, стоилоему снять новую белую касторовую шляпу, отвесить поклон и улыбнуться, как онначинал казаться до того величавым, достойным и благочестивым, точно сей минутиз Ковчега вылез, или, может, он самый что ни на есть Левий и есть. Джимпочистил челнок, я взялся за весло. Милях в трех выше городка стоял под мысомбольшой пароход – часа уж два как стоял, грузился. Король и говорит:

– При моем наряде мне, пожалуй, самое лучшее будет изСент-Луиса приплыть, или из Цинциннати, или еще из какого большого города.Греби к пароходу, Гекльберри, мы с него в городке сойдем.

Ну, дважды просить меня прокатиться на пароходе не пришлось.Я подвел челнок поближе к берегу – в полумиле выше городка, – а оттуда пошелвдоль обрывов по тихой воде. Скоро нам попался на глаза симпатичный такой,простодушного обличия деревенский парнишка, сидевший, утирая со лба пот, набревне – погода была страсть какая жаркая; а рядом с парнишкой стояли двабольших ковровых саквояжа.

– Правь к берегу, – велел король.

Я так и сделал.

– Куда путь держите, молодой человек?

– На пароход; я на нем в Орлеан поплыву.

– Садитесь в лодку, – говорит король. – Погодите минутку,мой слуга поможет вам погрузить багаж. Выйди на берег и подсоби джентльмену,Адольфус.

Я так понял, что это он мне сказал.

Ну, помог я пареньку погрузиться и мы снова отплыли отберега. Паренек рассыпался в благодарностях, говоря, что тащить по такой жареего саквояжи – работа не из легких. Потом он спросил у короля, куда тотнаправляется, и король ответил, что вообще-то он плывет в низовья, но нынчеутром сошел на берег в городке, который стоит на другом берегу реки, потому чторешил вернуться на несколько миль вверх и повидать старого друга, у котороготам ферма. Парнишка и говорит:

– А я, как увидел вас, сказал себе: «Это мистер Уилкс, точноон, надо ж, почти вовремя поспел». А после говорю: «Нет, не он, мистер Уилкс нестал бы сейчас по реке в лодке разъезжать». Вы ведь не он, верно?

– Нет, не он, моя фамилия Блоджетт, Александер Блоджетт,хотя, наверное, мне следовало сказать преподобный Александер Блоджетт,поскольку я – один из ничтожных слуг Господних. И все же, если мистер Уилкс упустил,припозднившись, нечто важное, – а я надеюсь, что этого не случилось, – мне егоискренне жаль.

– Ну, богатств-то он никаких не упустил, они все едино емудостанутся, а вот брата своего, Питера, в живых уже не застанет – ему-то оно,может, и без разницы, кто его знает, – но Питер все на свете готов был отдать,лишь бы поглядеть на него  перед смертью, они ж с самого детства невиделись, а другого своего брата, Уильяма, глухонемого, он и вовсе ни разу невидал, Уильяму сейчас всего-то лет тридцать, тридцать пять. Сюда ведь толькоПитер и его брат Джордж перебрались. Джордж, он женатый был, умер в прошломгоду и жена его тоже. Так что теперь всего и остались, что Гарвей с Уильямом, аони, я уж говорил, вовремя к нам не поспели.

– Неужто никто им весточку не послал?

– Послали, а как же, – месяц, а то и два назад, когда Питертолько-только занемог, потому как он сказал, что на этот раз ему уже неоклематься. Он же сильно старый был, понимаете? – а дочери Джорджа совсем ещемолоденькие, для него не компания – ну, может, кроме Мэри Джейн, рыженькой; такчто ему после смерти Джорджа и его жены вроде как одиноко стало, и жить особонезачем. Вот только с Гарвеем он страх как хотел повидаться – ну и с Уильямомтоже, понятное дело, – он, знаете, завещания всякие там составлять простотерпеть не мог. И потому сочинил для Гарвея письмо, в котором говорится, где спрятаныденьги и как поделить прочую его собственность с девочками Джорджа, чтобы онинужды не знали, – сам-то Джордж им ничего, почитай, не оставил. Вот только это письмоего написать и уговорили.

– Но почему же Гарвей не приехал, как вы полагаете? Он гдеживет?

– Он в Англии живет, в Шеффилде, проповедует там, а в нашейстране и не бывал ни разу. Понимаете, времени у него было, чтобы добратьсясюда, маловато, а может, он то письмо и вовсе не получил.

– Да, большое горе, большое, что он не смог попрощаться сбратом, бедняжка. Так, говорите, вы в Орлеан направляетесь?

– Ага, а оттуда еще и подальше. Я там в следующую среду накорабль сяду и поплыву к дяде, он в Рио-Жанере живет.

– Да, путь не близкий. Но приятный, я бы и сам судовольствием проделал его. Стало быть, старшую из девочек зовут Мэри Джейн?

– Ну да, ей девятнадцать, Сьюзен пятнадцать, а Джоанне – унее губа заячья, так она все больше бедным помогает, – еще и четырнадцати нестукнуло.

– Бедняжки! Остаться вот так совсем одинокими в нашемхолодном мире.

– Ну, могло быть и хуже. У старика Питера все-таки быломного друзей, они девочек в беде не покинут. Хобсон, проповедник баптистский;священник Лот Говей, и Бен Ракер, и Эбнер Шаклфорд, и Леви Белл, законник, идоктор Робинсон, ну и жены их, а еще вдова Бартли – это только те, с кем Питерособенно дружен был и о ком домой иногда писал, так что Гарвей, когда приедет,будет знать, где ему искать друзей.

Ну и вот, старик продолжал задавать вопросы, пока невыпотрошил паренька дочиста. Вот чтоб мне пропасть пропадом, если он не вытянулиз дурня все про все и о жителях того несчастного городишки, и об Уилксах, и отом, чем зарабатывал на жизнь Питер – он, оказывается, дубильщиком был, а чемДжордж – этот был плотником; и о Гарвее, священнике какой-то тамошнейанглийской церкви; ну и так далее, и тому подобное. А после говорит:

– Скажите, а почему вы решили до парохода пешком добираться?

– Так это ж большой пароход, орлеанский, вот я и побоялся,что он у нас не пристанет. Пароходы, которые с большой осадкой, у нас не встают,как ни проси. Те что из Цинциннати, они да, а этот из Сент-Луиса идет.

– Ну хорошо, а вот Питер Уилкс, он богатый был?

– Он был очень богатый. И домами владел, и землей, и,говорят, припрятал где-то тысячи три наличными, а то и четыре.

– Так когда, вы сказали, он умер?

– Да я, вообще-то, и не говорил, но умер он нынче ночью.

– Выходит, хоронить его завтра станут?

– Ага, около полудня.

– Что ж, это весьма прискорбно, но ведь рано или поздно всемы там будем. И потому нам остается лишь готовить себя к этому событию и тогдавсе обойдется.

– Да, сэр, оно самое правильное. Вот и матушка моя так завсегдаговорила.

Когда мы доплыли до парохода, погрузка почти уж закончилась,и он скоро отчалил. Насчет того, чтобы взойти на него, король ни словом большене обмолвился, так что прокатиться мне на нем все-таки не удалось. И как толькопароход ушел, король велел мне проплыть еще с милю вверх по течению, а там мынашли уединенное место, и он сошел на берег, и говорит:

– Теперь плыви поскорее назад и привези мне герцога, дапусть он с собой наши новые саквояжи прихватит. А если он на тот береготправился, сплавай туда, найди его и скажи, чтобы мухой сюда летел. Давай, греби.

Я уже понял, на что он нацелился, но, конечно, ничегоговорить не стал. И когда я привез герцога, мы подыскали для челнока местечкопоукромнее, а потом эта парочка уселась на бревно, которое на берегу валялось,и король пересказал герцогу все, что узнал от паренька, – слово в слово. При этомговорить король старался на английский пошиб и, надо вам сказать, выходило унего очень неплохо – для такого невежды, как он. Я его речей изобразить не смогу,даже пробовать не стану, однако получалось у него и вправду здорово. Вот, а подконец он говорит:

– Как вы насчет того, чтобы заделаться глухонемым, а,Билджуотер?

Герцог ответил, что для него это раз плюнуть, он, дескать,уже исполнял роль глухонемого на многих подмостках. В общем, стали они пароходадожидаться.

Около полудня прошла мимо нас пара маленьких, однако по нимвидно было, что они не из бог весть каких верховий плывут, а после появился ибольшой, и мы его остановили. С парохода выслали ялик, мы поднялись на борт,оказалось, пароход идет из Цинциннати, но, правда, когда капитан услышал, чтонам всего-то навсего четыре или пять миль нужно проплыть, то разорался, обругалнас по-всякому и велел обратно на берег сойти. Однако король сказал, спокойненькотак:

– Если джентльмены могут позволить себе заплатить подоллару за милю плаванья и еще один за то, что их отправят на берег в ялике, тои пароход может позволить себе взять их на борт, не правда ли?

Капитан мигом помягчел и сказал, что правда, и когда пароходдоплыл до городка, нас отправили в ялике на берег. Там уже собралось десяткадва заметивших его мужчин и, как только король спросил: «Не будете ли вы так любезны,джентльмены, не укажете ли мне дом, в котором живет мистер Питер Уилкс?», – онипереглянулись и покивали друг другу, словно желая сказать: «А что я вамговорил?». А после один из них ответил, мягко и сочувственно:

– Простите, сэр, но мы можем указать вам лишь одно – дом, в которомон жил до вчерашнего вечера.

Старый мерзавец тут же весь запечалился, и припал к этомумужчине, и уперся ему в подбородок плечом, и обмочил слезами всю его спину, изапричитал:

– Увы, увы, наш бедный братец – он скончался, а мы с ним таки не повидались; о, горе, о, горе!

А после повернулся, ревмя-ревя, к герцогу, замахал руками насамый идиотский манер, и будь я проклят, если герцог не уронил саквояж и незарыдал тоже. Нет, все-таки я такого жулья, как эти двое, отродясь не встречал.

Ну вот, люди, которые на берег вышли, обступили их, ипринялись утешать, и понесли вверх по холму их саквояжи, а они шли, поддерживаядруг друга, и плакали, а те люди рассказывали королю о последних мгновениях егобрата, и король ковырял в воздухе пальцами, передавая эти рассказы герцогу, иоба они так горевали по поводу смерти дубильщика, точно одним махом целыхдвенадцать учеников потеряли. В общем, если я когда-нибудь видел таких прощелыг,можете считать меня негром. Мне, прямо-таки, за род человеческий стыдно стало.