От восхода до звезды солнце путь укажет.

 

– Ого, – озадаченно протянул Шадрин, – так он еще и стишками баловался, Федяка?

– Насколько мне известно, у него было много разных увлечений, – Смагин-младший слегка нажал на последнем слове. – Костя не даст соврать, там еще немало разных стихов его собственного сочинения…

Я промычал что-то невнятное, чувствуя, что краска вот-вот зальет меня по уши.

Папку с названием «Стихоплетные эскизы» на флэшке я, конечно, видел, но, честно сказать, пролистал весьма небрежно, через страницу. Ну не поклонник я доморощенных поэтов! А пожилых людей, каждого в свой срок, буквально через одного тянет слагать неуклюжие вирши на злобу дня или, не приведи Господь – с оглядкой на пережитое.

– Ты думаешь, «от восхода до звезды» – это от «Восхода» до «Звезды»? – спросила Тайна.

Умела она каким-то непостижимым образом любое слово интонационно выделить так, что оно сразу приобретало особенный, знаменательный смысл. А когда речь шла о Наших Звездолетах – пожалуй, что и сакральный.

Лишь Смагин-младший был, наверное, единственным человеком в целом свете, мысли которого оставались сокрыты от Тайны. Или же она просто не понимала логики мышления этого вежливого, неизменно корректного господина. Поэтому и уточнила:

– Ты сейчас только догадался, да?

– Нет, – покачал головой Федор, – ключевое слово тут – «правнукам».

Мы переглянулись.

В самом деле, ведь должно быть ясно и без слов: коль скоро знаменитый фельдъкурьер адресовал нечто не детям и даже не внукам, значит, существовавший на тот момент уровень чего-то там не позволял реализовать это «нечто» на протяжении следующих минимум двух поколений.

– Солнце упоминается дважды… – меланхолично протянул Федор. – Если хотя бы на минуточку предположить, что Алексей Петрович знал о «Восходе» и «Звезде» что-то, известное лишь узкому кругу посвященных, но не имел возможности – технической ли, физической – воспользоваться этим знанием, он вполне мог сохранить эту информацию для потомков. В надежде на возросший уровень технического прогресса…

– Или что совесть у чиновников когда-нибудь проснется, – мстительно процедила сквозь зубки Тайна.

Я скептически фыркнул – а что еще оставалось?

И тут вдруг меня осенило.

– А что если здесь зашифрован какой-то код? Радиосигнала, например?

– Цепочка знаков или кодовое слово? – Задумчиво произнес Федор. – Что ж, вполне вероятно. Но тогда оно не может быть каким-то совсем уж секретным. Соответствующие радиокоды для связи с таким летательным аппаратом как ракетоплан должны были содержаться исключительно в специальных артикулах. Иначе, скажем, во время околоземных испытательных полетов любой радиолюбитель смог бы вычислить катер, настроиться на его волну и, имея буйну головушку, даже попытаться подобрать к нему команды управления. Представляете, какая там должна была существовать защита от дурака?

– Да нам главное – найти его! – выпалила Тайна.

Глаза ее блестели, она вмиг разрумянилась, словно только-только пришла с морозца, и я невольно залюбовался девушкой. Ничего не попишешь: сейчас она была чудо как хороша!

И где были мои глаза все эти беспокойные дни? Решительно не представляю!

– Но ведь для радиосвязи с нашим ракетопланом должны были существовать и запасные варианты, на самый пожарный случай, а? – предположил Смагин-младший.

– Должны, – кивнул я, нарочито не замечая явного скепсиса на лице нашего почтового магната. – Мне один знакомый историк науки рассказывал, что во времена самых первых персональных электронно-вычислительных машин – это в девятнадцатом… нет, в двадцатом веке было – в некоторых конторах для прикола висели на стене обычные бухгалтерские счеты. И записка: «Применять в случае аварии».

– Смешно, – кисло заметил Смагин-младший. – Вы хотите сказать, что у моего предка была универсальная отмычка, ключ от всех замков?

– Скорее, воровская «фомка», – хохотнул бородач Шадрин.

– Или ручная граната, – задумчиво пробормотал я. – Например, для экстренной и безусловной ликвидации объекта, потерявшего управление и ставшего опасностью для Земли… Все-таки, стометровая дурища с газофазным ядерным двигателем это, знаете ли, тот еще подарок.

В моих словах был резон. Все трое молча покивали.

Первым, как и следовало ожидать, заговорил Федор:

– Тогда попрошу гипотезы. Разумеется, они должны базироваться именно на этих… на этом…

– Зарифмованных строках! – Как отличница тут же пришла ему на помощь Тайна. – Но, по-моему, тут и думать нечего. Если рассуждать логически…

Она слегка наморщила лобик.

– «Если ищешь путь звезды, зная час восхода – солнца луч отпустишь ты, дав ему свободу», – протараторила Тайна, обнаруживая отменную память. – Понимаете? Надо просто отпустить луч! А что такое «луч»? Ну, направленный поток электромагнитного излучения. То есть что? Ну скажем радиосигнал… А, значит, кодовое слово… «солнце»!

Она обвела нас горящим взглядом. И повторила – раздельно, спокойно:

– Кодируем слово «солнце» всеми способами, о которых имеем представление. Также оставляем его и некодированным. Просто запишем, каждый своим голосом. Разошлем пакет этих «солнц» в каждую угловую секунду… ну хотя бы минуту… орбиты Беллоны. Как можно более мощным импульсом.

– И что? – спросил Николай.

– Ракетоплан пробудится ото сна и откликнется… Пошлет ответный сигнал… Вот увидите! Я чувствую.

Чувствам Тайны можно было доверять, но лишь когда они касались существ из плоти и крови. А вот можно ли чувствовать и, главное, предсказывать реакцию древнего парсера, спящего где-то в миллионах километров от нас на борту бесхозного ракетоплана – в этом я сильно сомневался.

– Я бы все же посоветовался с Гришкой, – вздохнул Николай. – Уж он-то должен знать всякие радиопремудрости, язви его костец!

– Чем меньше людей будут вовлечены в наше дело и знать его ключевые подробности, тем нам спокойнее, – возразил Смагин-младший. – Оператору дальней космической связи достаточно иметь запись шифрограммы и точные параметры радиосигнала.

– А вот у меня другая версия! – Неожиданно для самого себя выпалил я. – «Солнцем» для всякого спутника, будь то флуггер, ракетоплан, посадочный планер, зонд, должен быть как раз корабль-матка. В нашем случае это один из звездолетов, так? А кто отслеживает и рьяно выполняет каждую команду нашего небесного светила?

– Земля? – Кинула пробный шар Тайна.

– У тебя забавные понятия об астрономии. И физических законах, – заметил я, снисходительно улыбнувшись.

Она в ответ лишь показала язык.

На том мы и разошлись – передохнуть, привести себя в порядок, а главным образом переварить новую информацию. Лишь я задержался на минутку и набросал Федору список слов, могущих оказаться, по моему мнению, кодами.

Вот этот список: «Подсолнух», «Солнце», «Беллона», «Вольф», «Вольф 359», «Восход», «Звезда», «Земля», «Терра».

Кто знает, какое из них открывает пещеру Али-Бабы? И открывает ли хоть одно?..

 

Судьба-злодейка между тем решила подстегнуть наши планы крапивой обстоятельств. Вечером Федор срочно собрал нас в крохотной кают-компании трейлера.

– Тут добрые люди намекнули, – проговорил наш новый друг. – На Аннушку отправлена ориентировка. Ее, оказывается, разыскивают… эээ… компетентные органы. И кто бы мог подумать?

– «В связи с противоправными действиями, совершенными в отношении целого ряда мемориальных объектов культурно-исторического назначения, граничащими с хулиганством и откровенным вандализмом…» – нараспев прочел Шадрин текст на мониторе и озадаченно поскреб в затылке. – «Граничащими с хулиганством» – это как понимать?

– Пятнадцать суток, надо полагать, – саркастически произнес я, косясь на Тайну, уже нацепившую на мордочку отважную гримаску «Сам черт мне не брат!». – Меня вот больше интересует, бывает ли вандализм неоткровенным, так сказать.

– Надо рвать когти отсюда, – покачал головой Николай. – Если только Гусев уже не утроил караулы…

– Ну это как раз вряд ли. Скорее, полковник Гусев будет весьма опечален нашим отъездом, – замогильным тоном провещал я. – Наша Тайна его так обаяла, что полковник, пожалуй, даже отрядит за нами погоню. Но вовсе не из-за этой ориентировки, Федор. У него, похоже, на Тайну совсем иные виды. Усатый р-р-ревнивец…

– Дурак ты, – пожала она плечиками. – С полковником как раз особых проблем нет.

Я испытал предательский приступ легкой злости вкупе с огромным раздражением.

Это еще что такое?! Уж не втрескался ли ты в нее, парень?!

– И нечего кивать тут!

Взгляд Тайны был строг и суров. Ни дать, ни взять – Орлеанская Дева перед решающим сражением!

Не знаю что бы я ей ответил, благо раздражение все еще росло во мне как опара на экспресс-дрожжах, но тут очень вовремя запищал шадринский коммуникатор.

Николай быстро пробежал глазами текстовое сообщение, после чего внезапно издал странный, булькающий звук, точно поперхнулся, заново прочел информацию и передал коммуникатор Смагину.

Вид у Шадрина был при этом точно он передавал не персональный наладонник, а все сокровища земные в одном флаконе. Ну или смертельно опасный яд, один миллиграмм которого разрывает лошадь на части.

– Гришаня… Нашел-таки!.. – и он восхищенно матюгнулся в недра своей необъятной бородищи.

Смагин в свою очередь тоже прочитал сообщение и удовлетворенно вздохнул:

– Ну вот, кажется, и всё. Точнее, всё только начинается.

И потянулся к пульту связи – вызнать подробности.

Кажется, мы с Тайной едва не вырвали у него аппаратик вместе с руками. Во всяком случае, несколько секунд еще тянули коммуникатор друг у друга, торопливо пожирая глазами сообщение оператора дальней космической связи, а по совместительству давнего знакомца нашего бравого Николая.

Но даже когда мы прочли текст, смысл этого сообщения не сразу дошел до меня.

Тайна оказалась проворнее. В мгновение ока нежные руки обвились вокруг моей шеи, а теплые и мягкие губы запечатлели на моей плохо выбритой щеке оглушительный – и отнюдь не сестринский, да-да! – поцелуй.

Последнее обстоятельство окончательно выбило меня из колеи. Я лишь обалдело хлопал ресницами, физически чувствуя как щека пылает огнем и даже багровеет, наверное.

А Тайна, еще больше разрумянившаяся, возбужденная, красивая как чертовка, приплясывала вокруг меня и радостно орала:

– Ракетоплан! Ракетоплан! Е-е-е-сть!

Когда страсти малость улеглись, мы тут же расставили все аспекты нашей ситуации по новым, вновь образовавшимся полочкам.

Оказалось, что нас едва не подвело стремление всегда и во всем открывать велосипед. Боюсь, именно я был носителем этого сомнительного качества. Однако как раз мне в итоге и довелось стать невольным первооткрывателем нашего ракетоплана.

Всего-то и надо было, что проверить кодовые таблицы трех авиакосмических ведомств, пусть и более чем четырехвековой давности, с учетом маячка, предложенного мной – группы слов, могущих стать ответом на «загадку Алексея Смагина»!

И ведь я знал о существовании этих таблиц, отлично знал, дубина стоеросовая!

Еще на заре моей журналистской деятельности, во время университетской практики в локальной информсети на флагмане тихоокеанской рыбоконсервной флотилии «Финвал» аналогичным образом искали пропавший зонд «Касатик». Так мореманы-рыболовы ласково кличут КАС-5 – поисковые аппараты средних и мелких косяков сельди и наваги.

Все радиовызовы зонд упорно игнорировал, и множественные попытки докричаться до него на протяжении полутора десятка сеансов успеха тоже не принесли. Тогда было решено отправить сверхмощный стандартизованный запрос, как выразился радист, «на внешний контур».

Уточнять что это значит мне было неудобно, но, похоже, запрос с кодом активировал аварийный передатчик зонда.

Потому что уже спустя четверть часа диспетчер принял от «Касатика» первый робкий SOS. Вот тогда я впервые увидел воочию несколько пухлых томов радиотаблиц.

Так вот этот неведомый мне Гришаня поступил подобным образом. Он поднял архивы кодовых таблиц за несколько последних веков – оптимистичное начало, не правда ли? – и отсек от этой криптоглыбы все лишнее.

Профильтровав затем сухой остаток и распределив его по ведомствам, потенциально имевшим отношение к астрогации в двадцать втором веке, Григорий составил грандиозный радиозапрос.

Разбив его на цепочки кодовых слов, он невозмутимо принялся бомбардировать множество точек орбиты Беллоны этой чудовищной абракадаброй.

Не знаю, учитывал ли он наши рекомендации особым образом, отправив точечно самые перспективные с нашей точки зрения варианты, или попросту вывалил массированный запрос весь скопом, дабы как можно плотнее охватить и прозондировать пространство этим своеобразным радиохомутом. Но спустя совершенно штатное время, как выразился явно подсевший на эту казенную терминологию Смагин-младший, из некоторого не самого отдаленного сектора орбиты вполне обыденно и логично откликнулся некий объект искусственного происхождения.

– И я даже не скажу «неожиданно», – подмигнул нам Федор, озвучивая подробности своей телефонной беседы с оператором дальней космической связи. – Григорий Иваныч сформировал запрос так, что первыми шли кодовые слова из наших с вами фантазий.

Он тонко усмехнулся.

– В итоге сыграло то, что предложил Константин… С чем его и поздравляю категорически.

После чего Смагин-младший выдержал шекспировскую паузу и коротко бросил:

– Подсолнух.

Я обвел всех торжествующим взглядом.

Но в эти минуты я вдруг ощутил ледяной холодок, пробежавший по спине столь явственно, что, кажется, даже шевельнулись волоски вдоль моего многострадального хребта. Не слишком ли мы заигрались в тайны прошлого?

Одно дело искать пропавшие звездолеты, роясь в многовековых архивах и бомбардируя космос радиоимпульсами, до конца, впрочем, не веря, что на твой зов могут откликнуться.

И совсем другое: ступить на палубу старинного ракетоплана, где нас может поджидать все что угодно, от неведомого внеземного вируса до смертельной радиации.

Но что самое неприятное: у меня из головы не шла мысль о генетических метаморфозах, которым, весьма вероятно, были подвергнуты члены экипажей перед полетом. Воображение рисовало мне уродливых существ, полулюдей-полуамфибий, одичавших, безумных, скрывающихся и по сей день в отсеках ракетоплана и выживших только благодаря своей обновленной природе, темной и загадочной…

И это был лишь первый, верхний уровень моих опасений, разумеется, глупых и беспочвенных, точно наивные детские страхи.

Настоящий ужас ожидал меня совсем в ином обличии – и неважно, гнездился ли он на висящем в черной бездне ракетоплане, или ракетоплан был лишь началом пути. Первой ступенью к холодному и запредельному Неведомому, после встречи с которым мне уже не суждено будет повернуть назад…

 

Расставание прошло кратко и сухо, по-деловому. Несколько прочувствованных слов на прощание, приглашение непременно заезжать «если что», а также букетик из многозначительных взглядов и хрупких, ломких хризантем – не иначе как из теплицы хозблока.

В ответ Гусев удостоился от Тайны невинного поцелуйчика в пышные пшеничные усы, и мы поскорее распрощались.

Едва вдали утихло мерное гудение двухзвенного вездехода с гордыми эмблемами «РОС'СВЯЗЬ», который резво утюжил широкими армированными гусеницами снежную целину, полковник вернулся в свой кабинет и приказал в течение получаса его не беспокоить.

Некоторое время он стоял у окна, задумчиво глядя в утреннее марево, мертвенно разливавшееся в холодном небе.

Над территорией части неслось из репродуктора:

 

…Хорошо, когда с тобой товарищи,

Всю вселенную проехать и пройти.

Звёзды встретятся с Землёю расцветающей,

На Беллоне будут яблони цвести!

Я со звёздами сдружился дальними!

Не волнуйся обо мне и не грусти.

Покидая нашу Землю, обещали мы:

На Беллоне будут яблони цвести!

 

Гусев сверился с часами и вызвал с настольного селектора один из каналов спецсвязи.

Этим каналом Павел Степанович Гусев пользовался крайне редко, поскольку тот был зарезервирован за одним из его гражданских контактов, навязанных полковнику Глобальным Агентством Безопасности с ведома его начальства – Восьмого Управления Генштаба ВКС.

Над этим меридианом Беллоны еще только занималось утро, но Гусев не имел ни малейшего представления, где сейчас может находиться его абонент, и какое там время суток. Поэтому он философски воспринял трехминутную задержку, благо вызов был принят – в противном случае робот-информатор давно бы уже прогнусил, что абонент в данный момент недоступен.

– Абонент? В данный момент! В данный момент – абонент… – пробормотал полковник, не сводя глаз с девичьего лица на фото в электронной рамке, что уже многие годы безучастно улыбалось ему и лишь ему одному.

Качество звука на этом участке спецсвязи всегда было отменным, и теперь Гусев вспомнил, как много лет назад непроизвольно вздрогнул, впервые воспользовавшись этим каналом. У него тогда было стойкое ощущение, что его далекий собеседник стоит сейчас напротив, в каком-нибудь метре, лицом к лицу с ним.

– Сазонов здесь, – наконец ожил динамик крохотного наушника. – Внимательно слушаю вас, Павел Степанович.

Гусев с минуту стоял, молча покусывая кончик уса. Он морщился и хмурился, но не от того, что не мог подобрать нужных слов, а потому что ему не хотелось сейчас их говорить этому человеку. В этом с ним была полностью солидарна юная девушка в электронной рамке, а уж у нее-то в этом кабинете всегда было преимущественное право голоса.

Но выбора у Гусева не было. И он, деликатно крякнув в сторону, негромко, доверительно произнес:

– Они ушли. Цель их маршрута с большой степенью вероятности – станция метеорологического слежения «Циклон-8». Второй вариант – база ВКС, но туда их вряд ли пустят.

– Почему? – Уточнил голос, звучавший и впрямь словно в полуметре от Гусева.

– Ограниченные контакты с гражданскими организациями, – ответил полковник. – Это мы тут, по сути, сельхозтехника, все дороги в округе на нас возложены. Окажись климат на Беллоне помягче, еще бы и урожаи собирали, и рыбу ловили…

– Будем считать, в последние дни у нас тоже случился неплохой улов.

Его собеседник сделал еле уловимый нажим на «нас», но тем самым лишь вызвал у полковника кислую улыбку.

– Я немедленно направлю рапорт о вашем активном содействии, – заверил Сазонов. – Будьте здоровы, Павел Степанович.

– И вам не хворать, – прошептал Гусев под аккомпанемент монотонного сигнала завершенного вызова.

Настроение было ни к чёрту. Полковника не покидало ощущение, что он совершил предательство, пусть и строго предписанное уставной субординацией. Он бережно коснулся пальцами края фоторамки, и изображение прояснилось, черты девичьего лица словно всплыли из глубины. Гусев вздрогнул и машинально провел ладонью по лбу, вытирая мгновенно выступившие холодные капельки.

Изображение на фото оставалось неизменным, это всего лишь были фокусы памяти. Его памяти и его, полковника Гусева, судьбы.

– Непохожи… Они совсем непохожи, – прошептал он, обернувшись к окну.

Где-то там, за белесым маревом мерно гудел вездеход с трейлером, уверенно удаляясь от инженерной части полковника Гусева.

Уходил, оставляя ему лишь фото стройной девушки с косой цвета воронова крыла, равнодушно улыбавшейся отцу уже много лет. Девушки, совсем непохожей на ту, которую сейчас увозил вездеход всё дальше, и дальше, и дальше…

 

 

Глава 13

ОТРЫВАЯСЬ ОТ ЗЕМЛИ

 

Апрель, 2614 год

Грузовой катер «Спектр»

Планета Беллона – ОКС «Дромадер», система звезды Вольф 359

 

Когда в музейных запасниках уже не хватает места для всё новых свидетелей «времен очаковских и покоренья Крыма», как говаривал желчный классик-дипломат, их сгружают на склады Министерства Культуры. Там они и доживают свой век – тихо, мирно и не засоряя почвы.

Когда же Земля, а тем паче активно развивающиеся новые космические фактории решительно отказываются от устаревших образчиков транспорта, вооружений и иной техники, место им уготовано одно – ЗАВТОНы-«консервы» вроде Беллоны. Эдакий технический дом престарелых.

Когда стало ясно, что нам предстоит лететь в космос, мы первым делом изучили доступный нам транспорт.

По сути нужен был только перекладной – на орбите нас уже поджидала зафрахтованная Федором ОКС «Дромадер», космическая станция геологического управления.

Я никогда не видел такой маленькой станции. Фактически это были, по-моему, два состыкованных вместе списанных орбитальных мусорщика, к которым добавили жилой и хозяйственный модули, стыковочный дебаркадер, топливохранилище и станцию Х-связи.

Название «Дромадер» как нельзя лучше подходило к этой летающей перевалочной базе вахтовиков астро- и геологоразведки, откуда вновь прибывших специалистов разбирали ведомственные катера. Однако в случае необходимости «Дромадер» (точнее, его часть в виде отстыковавшегося судна-мусорщика – она классифицировалась как СОМ, спасательно-оперативный модуль, и, само собой, была окрещена «Сомом») мог доставить пассажиров до орбиты назначения любой степени удаленности и своим ходом.

Согласно полученным данным об орбите ракетоплана Четвертой Межзвездной, мы имели шансы долететь до него на «Соме» за 16 часов.

Нам, прямо скажем, крепко повезло: до ракетоплана не было и тридцати градусов орбитальной дуги. А ведь могло оказаться и сто восемьдесят! Причем в этом случае ракетоплан находился бы с Беллоной в противостоянии, будучи затенен от нас центральным светилом. Соответственно, он не принял бы наш инициирующий радиоимпульс и, стало быть, не ответил бы на него!

Итак, 16 часов лету…

Ерунда!

Главное – не пожалеть топлива на начальный разгон, а там сама физика до ракетоплана доведет, дружно полагали мы, одновременно чувствуя, как головы начинают бешено кружиться при одной лишь мысли о столь близком соседстве с первым форпостом нашей такой таинственной и столь глубоко законспирированной мечты.

Конечно, вариант «Сома» был привлекателен не самим фактом того, что на нем можно было до ракетоплана долететь. Как следует порывшись в ангарах «Геостроя» (ох, какие станции госарсенала величественно плыли по орбите Беллоны, я еще расскажу о них!), мы в итоге нашли бы какой-нибудь флуггер или планетолет, которые в считаные часы домчали бы нас до цели.

Но можно было ли признать флуггер или планетолет оптимальными средствами достижения наших целей?

Ведь вопрос был в том, как на ракетоплан высаживаться!

Простой, думаете, вопрос?

– Стыковочные шлюзы нашего найденыша могут попросту не работать, – сказал Смагин.

– Или не совпадать «папами» и «мамами» с современными шлюзами, – добавил Шадрин.

– Да плюс карантинные требования, – протянула Тайна.

– И радиационная опасность, – пригорюнился Смагин.

– А еще он может вращаться вокруг своей оси так, что к шлюзу будет вообще не подступиться, – нагнал дополнительной жути Шадрин.

– Тут, короче, нужна коробка с нормальной док-камерой.

– Ого!

– Ага.

– …Док-камера вообще-то есть на любом мусорщике.

– Да ну?

– Ну да. Мусорщик – он же как китовая акула. Распахивает пасть и гребет в нее с орбиты всё подряд.

– Тоже мне док-камера.

– А на всех мусорщиках, начиная со второй половины прошлого века, это и есть док-камера. В одном из режимов. У них у всех вторая профессия – орбитальное судно-спасатель.

В общем, вариант с «Сомом» вселял в нас сдержанный оптимизм, однако до него и до ОКС вообще нужно было еще добраться.

Всё, чем мы располагали в качестве извозчика до орбиты – одна из многочисленных модификаций «Спектра», популярного грузового катера страшно сказать какого года производства.

Конкретно это воздушно-космическое судно сорокадвухметровой длины было предназначено для доставки на линии «поверхность-орбита» разнообразных грузов, требующих особо деликатного обращения. Для чего грузовой отсек машины был выполнен в виде амортизированной капсулы.

Лично мне из этой категории грузов, например, известны выращенные в условиях невесомости исполинские кристаллы редкоземельных металлов – я о них некогда писал популярную статейку в «Химическое обозрение».

Однако, судя по терпкому кислому запаху, крепко въевшемуся в грузовой отсек, наш «Спектр» прежде возил исключительно органику. Причем категорически не подлежащую длительному хранению.

Мы переглянулись и – спасибо полковнику Гусеву! – дружно натянули кислородные маски.

Но даже теперь по фрагментарным выражениям наших физиономий можно было понять, что уточнение подробностей природы этих самых грузов нас уж точно не интересует. Иногда, знаете ли, блаженное неведение – залог спокойного сна и устойчивой работы желудка!

Так или иначе, наша версия «Спектра» теоретически предназначалась и для перевозки пассажиров, значащихся в сопроводиловке под восхитительным грифом «в том числе». Специально для этого «числа» в мерзко благоухающем грузовом отсеке были установлены жесткие сиденья в один ряд, друг за другом, по одному борту.

– Путешествие обещает быть приятным, – изрек Смагин-младший с философической отчужденностью в голосе.

– Лишь бы недолгим, – с надеждой заметил я.

А Тайна лишь скептически фыркнула и осторожно переступила меховыми сапожками по дюралевому полу, приклепанному к стрингерам самыми настоящими заклепками. О напольных – и настенных! – покрытиях в аппаратах этого семейства, видимо, не могло быть и речи.

– Ничего, ребя, все будет чики-пики, – преувеличенно бодрым тоном провозгласил Шадрин.

Ему-то хорошо: по условиям нашей авантюры Николай должен был оставаться на Беллоне.

Что ждало нас на орбите, на станции? Сие оставалось тайной, покрытой мраком. Но Шадрин божился, что всего три месяца назад «Дромадер» принимал на борт партию космоэкологов, «костец их подери». И «всё прошло чики-пики».

Что это за подозрительное «всё», и почему столь любимый Николаем и, по-видимому, всемогущий дух Костец должен при случае непременно «подрать» космоэкологов после их визита на «Дромадер», Шадрин умолчал.

 

Наш предстоящий вояж на «Дромадер» меня не беспокоил.

В моем послужном репортерском списке были деяния и похлеще, с коэффициентом безрассудства «полтора». Например, репортаж с залетевшего из безумного вселенского далёка астероида ИСТ-2610-102, в заблудшей каменной душе которого наши ученые «обнаружили нейтронным анализатором воду, каковой факт дает осторожные основания предполагать, что…»

Ради того, чтобы оптимистично почирикать в прямом эфире аккурат с обожженной поверхности этого огромного булыжника, напоминающей железную окалину, я проторчал битых шесть суток на дне морском – в подводной лаборатории, что в пяти километрах от Айвазовки. Там на двадцатиметровой глубине для чайников вроде меня спецы воссоздали миниполигон имитации условий высадки на тот злосчастный астероид.

Не в пример Марсу и совсем уж одомашненной Луне на астероиде практически нет гравитации, поэтому я как сомнамбула три дня бродил по стальным коридорам, учась пользоваться замысловатыми якорными системами, волоча на себе мотки тросов и кабельных соединений.

По-моему, там я сдал на «отлично» экзамен по удержанию равновесия и прочей шутовской эквилибристике на поверхности астероида, передвижение – на «удовлетворительно», и едва не схлопотал «неуд» по методике сбора опытных образцов.

Всех-то дел, что предложил строгой комиссии наполнить хрустальный бокал, то бишь мою армейскую полевую фляжку, тамошней водицей, буде она окажется на ИСТ-2610-102 – и после соответствующих здравиц вкупе с экспресс-химанализом пригубить ее за будущее неорганической химии в ее астероидной области задач.

Разумеется, я не собирался пить эту гадость, но сымитировать-то было можно ради прямого эфира! Благо и фляжка у меня не прозрачная, а вовсе даже в защитном чехле.

Так или иначе, я едва не загремел из группы за озорство и почти провалил редакционное задание, из-за которого нам пришлось почти с кровопролитием выгрызать информационный конкурс у других новостных порталов за право оказаться на ИСТ-2610-102.

А уж за это наш вампир-редактор Сулимов съел бы меня с костями и запил из моей фляжки, не поморщившись.

В итоге всё прошло нормально. Вот только в кромешной тьме я ничего на астероиде толком не разглядел, кроме объектива автоматической камеры, следившей за каждым моим движением и глядевшей мне прямо в рот.

Репортаж вышел и даже имел относительный успех, хотя до моего последующего героического эссе «Как я швартовался к небесному телу» его популярности было далеко – эссе целых четыре дня, три часа и девятнадцать минут болталось в списке сетевых бестселлеров на самой поверхности, как лотос в проруби.

Да, я тщеславен, и что же?

Не секрет, что ни я, ни Тайна с Федором, как простые земные обыватели, не имели никакого практического опыта путешествий по древним заброшенным космическим объектам искусственного происхождения.

Даже сама необходимость высадиться на орбиталку с этого развалюшного «Спектра» ставила меня в тупик, не говоря уже о выходе на рандеву с ракетопланом и последующем проникновении к нему на борт. Стоило лишь представить, что я вхожу в док-камеру, где затаился только что пойманный космический зверь, что впереди у меня – пугающая неизвестность четырехвековой выдержки, как меня охватывала дрожь. И не только душевная.

Нам просто до зарезу требовался проводник, эдакий брутальный космический траппер, умеющий одновременно и ручки крутить, и кнопки нажимать, да еще и метко стрелять в любую агрессивную окружающую среду, прежде чем ты успеешь сказать «ой!».

Конечно же, модное слово «траппер» я употребляю в переносном смысле, друзья мои! Я не имею в виду настоящих трапперов Тремезианского пояса – этих всесторонне сомнительных субъектов, промышляющих ксенобраконьерством и недобрыми делишками похлеще.

Так что Шадрин нам нашел и в качестве наемного Вергилия-проводника по кругам космического ада предъявил будто бы траппера.

Вергилия звали Александр Бирман. Работал он по контракту на «Геострой» в службе охраны и сопровождения грузов. «Дромадер» и «Сом» он знал как свои пять пальцев. А местами – четыре, что дополнительно упрощало задачу. На левой руке Бирмана отсутствовал мизинец, и это зловещее обстоятельство немедленно подернуло все обращенные на охранника взоры Тайны эдаким романтическим флёром, как зеркальце – испариной последнего дыхания умирающего.

Мы же с Федором предпочли романтике инструктаж. В устах этого молчаливого, крепко сбитого мужика инструктаж больше напоминал алгоритм сборки стиральной мегамашины размером с Сатурн для оказания услуг населению в угрожающих масштабах.

– А главное, вам нужно запомнить правило номер один. Все остальные уже из него логически проистекают, – монотонным и бесцветным голосом подытожил свою лекцию Александр. – Первым всегда и везде иду я, Бирман. Остальные – за мной. Кстати, на случай продолжительной невесомости все имеют опыт адаптации?

Мы дружно кивнули.

Впрочем, я сильно подозревал, что Тайна кивнула больше за компанию.

Одно дело – короткие сеансы невесомости на борту пассажирского флуггера, знакомые, наверное, каждому мальчишке Великорасы. И совсем другое – часами болтаться без верха и низа, с тревогой прислушиваясь к собственному желудку и кишкам, внезапно ставшим явственно ощутимыми внутри тебя точно полиэтиленовые пакеты с молоком, норовящие периодически шевелиться и перекатываться в твоей утробе, так что просто дух захватывает.

Где эта симпатичная девица с глазами-изумрудами могла успеть набраться такого опыта в свои неполных не-пойми-сколько-лет?

Проводнику, похоже, только того и надо было.

– Тогда двадцать два часа на сборы и подготовку, затем стартуем. Не брать с собой огнестрельного оружия, а также колюще-режущих предметов и ароматических веществ.

Вся наша троица дружно поморщилась. После шапочного знакомства с салоном «Спектра» хотелось захватить с собой, по меньшей мере, пару литров какого-нибудь стандартного армейского одеколона для масштабной дезинфекции и последующей аэрации всех отсеков. А ведь мы еще не знали, какой атмосферкой встретит нас орбитальная станция, этот проходной космический двор.

Наши кислородные маски Бирман одобрил и даже дал пару разумных советов по методике дыхания в них. Я попробовал дышать, как велел проводник, и тут же ощутил себя йогом-стажером: такой же остроты, наверное, они испытывают радость после первых пяти миллиметров левитации.

Такие люди как Саша Бирман бесплатно здоровьем не рискуют, вот и пришлось мне раскошелиться на четверо суток вперед.

Два часа ушло на знакомство и инструктаж, а на следующие сутки нас уже ждал салон «Спектра», не к столу будь помянут.

А пока – отдых, перекус, обмен мнениями и сеанс адаптации на тренажере, имитирующем пребывание на «Дромадере» и полет на «Соме».

Сеанс был непременным условием фрахта «Сома», и я с затаенным страхом ожидал от него каких-нибудь сюрпризов вроде вестибулярных тестов.

Мне вовсе не улыбалось заранее метать харч, кормить Ихтиандра и совершать прочие действия с экзотическими названиями, суть которых одна – тошнить, рвать и блевать. За кругленькую сумму из моего собственного кармана, между прочим!

Но всё обошлось.

 

От полуторачасового полета на пилотируемом грузовике у меня не осталось никаких особенных впечатлений. Большую часть времени мы просидели молча, уныло поглядывая в затылки друг другу и буквально считая минуты.

Тряска была терпимая, как на армейском полноприводном вездеходе, который примерно одинаково трясет и на грунтовом бездорожье, и на бетонной трассе.

Перегрузка прихватила мой вестибулярный аппарат лишь единожды, когда Бирман заложил чересчур крутой (по моим понятиям) вираж, поудобнее пристраиваясь к «Дромадеру». Зато орбиталка имела вид весьма представительный, а местами даже величественный, и я с удовольствием сделал несколько снимков прямо через иллюминатор – репортажная съемка, однако!

Более крупный корабль-мусорщик, который был положен в основу орбитальной станции, оказался довольно большим сооружением. Это не столь удивительно, если вспомнить, что СОР – суда обслуживания орбиты, как официально именуются мусорщики – в числе прочих обязанностей должны уничтожать малые метеориты и другие опасные предметы, например болты и потерянные гаечные ключи. Для подобных целей у них имеются не только дальнобойные ионные и лазерные пушки, но и поисково-прицельные комплексы с весьма высокими характеристиками. Всё это диктует вполне серьезные габаритные требования к СОРам.

Три палубы, цилиндрическая рубка, батарея лазерных пушек (так и не понял – боеготовая или законсервированная), огромные люки транспортных терминалов вдоль бортов – всё это было сработано просто и надежно, без изысков.

А чуть в стороне обманчиво-недвижно висела над черной бездной временно отстыкованная от «Дромадера» колоссальная платформа топливозаправочного терминала, внутри которой, насколько мне известно, обычно размещается еще и завод по производству различных топливных смесей и элементов. Как дейтерий-тритиевых, так и гидролеумных.

Бирман – один из старослужащих госарсенала, на станцию мотается в среднем от четырех до шести раз год, знает все ее три палубы досконально. Поэтому его неизменно включают в состав технической комиссии, которая раз в два года дотошно инспектирует орбиталку, проверяет на соответствие всем нормативам. Возит комиссию тоже Бирман, так что со станцией стыкуется всего за четверть часа, а мог бы, наверное, и быстрее.

Переход на ОКС прошел без сучка и задоринки – тубус «Спектра» вошел в стыковочный модуль