Композиция и идея произведения

Летом 1922 г. Фурманов приступил к работе над замыслом большого документально-художественного повествования о Чапаеве. Писатель тщательно собирал материалы о личности Чапаева и истории его дивизии, колебался в выборе повествовательной манеры, долго размышлял над жанром будущего произведения, так и не найдя для себя какого-либо удовлетворительного его обозначения (в дневниковой записи от 22 окт. 1922 г. Зафиксированы следующие варианты:

1. «1. Повесть.

2. 2. Воспоминания.

3. 3. Историческая хроника.

4. 4. Художественно-историческая хроника.

5. 5. Историческая баллада

6. 6. Картины.

7. 7. Исторический очерк…»).

В конце сентября 1922 г. Текст произведения еще не начат, а во второй половине ноября он уже почти завершен. Окончание Чапаева датировано 4 января 1923 г. Публикация состоялась в феврале того же года в Госиздате.

«Чапаев» так и не получил авторского жанрового определения (не имеет подзаголовка). Как отмечал Горький в письме Фурманову «по форме "Чапаев" не повесть, не биография, даже не очерк, а нечто нарушающее все и всякие формы». Между этим в жанровом составе книги все эти формы присутствуют. Повествование развертывается как документально-историческая хроника очеркового типа, в которой, однако, портретно-биографическая характеристика главного персонажа получает значение самостоятельной жанровой доминанты. В то же время «Чапаев» и повесть: во-первых, потому что ряду персонажей даны вымышленные имена; во-вторых, потому, что в обрисовке характеров героев автор использует приемы художественной типизации (это подтверждается при сравнении книги с дневниковыми записями Фурманова); в-третьих, потому, что повествование органично включает в себя элементы привычной беллетризации, такие, как портретные и пейзажные зарисовки, описаний внутренних состояний героя-повествователя, приемы картинной обрисовки массовых сцен, речевой характеристики персонажей и т.д.

В жанровом составе «Чапаева» не менее отчетливо присутствие примет собственно исторического исследования (с привлечением соответствующих источников, с цитированием документов), напоминающего научно-историческую публикацию.

В структуру повествования включаются также и авторские отступления (сближающие стиль Фурманова с гоголевской традицией): отступления исторически-аналитического плана (о причинах разложения колчаковской армии, о казаках и их участии в гражданской войне), художественно-публицистические отступления (о трусости и храбрости), смешанного типа (о грабежах и жестокости гражданской войны) и др. В повествовании присутствуют и иные фрагменты: рапорты, письма, дневниковые записки, сценки, оперативные материалы и т.д. Все это не отменяет общепринятой характеристики «Чапаева» как романа, если считать достаточным определяющим признаком романа проблемную масштабность и проблемное единство целого. Доминантой книги Фурманова является обрисовка Чапаева как типичной фигуры времени. Его индивидуальная судьба, его взлет и слава связаны, по Фурманову, с теми качествами его личности, которые характерны для низовой народной среды и революционной эпохи. Особое внимание автора привлекает «чапаевщина» - стихийное начало в психологии человека из народа, который приходит к постижению происходящего интуитивно, ведомый своим социальным чутьем, а не рациональным осознанием общественных процессов. Проблема Чапаева-героя разрабатывается Фурмановым в разных аспектах: каков Чапаев на самом деле и каким видится со стороны; как преображаются в восприятии окружающих его реальные достоинства и недостатки; что порождает легенду о нем, о живом человеке, и как он сам относится к ней, как пытается соответствовать своему легендарному образу и как преображается под его влиянием.

Характеристика героев

В юбилейный, 1927 год, отвечая на вопросы журнала «Смена», попросившего назвать десять лучших произведений советской литературы, появившихся за десятилетие после Октября, А. В. Луначарский назвал первыми А. С. Серафимовича «Железный поток» и Д. А. Фурманова «Чапаев». Эти книги являются прекрасными памятниками истории революции, отражающими саму героическую музыку времени. «Чапаев» и «Железный поток» пришли к читателям уже в первой половине 20-х годов, по свежим следам событий, положенных в основу романа и повести. «Как закалялась сталь» вышла спустя десятилетие, но и в этой книге речь идет о том же неповторимом времени рождения на развалинах старого мира нового общества и человека, подлинного хозяина своей страны и творца своей судьбы. В основании фурмановского романа — эпизоды жизни и борьбы знаменитой 25-й Чапаевской дивизии, сражавшейся во время гражданской войны на колчаковском фронте. Фурманов в марте-августе 1919 года был комиссаром в этой дивизии, и описанный в романе путь чапаевцев от казачьей Таловки до Уральска был знаком ему не понаслышке. Более того, в силу своего должностного положения и благодаря дружбе с Чапаевым будущий автор, в отличие от рядового участника боев, мог судить о происходящем, зная как общую обстановку, так и в какой-то мере планы командования.

Но «Чапаев» не может быть отнесен только к документальной прозе. Это и художественная летопись становления человека, самовоспитания и укрепления личности. Рядом с реальными, действующими под собственной фамилией Чапаевым, его порученцем Петькой Исаевым, комиссаром 22-й дивизии Андреевым, на страницах романа живут легко угадывающиеся персонажи под вымышленными фамилиями. Роман открывается подробным описанием формирования рабочего отряда ивановознесенцев, их прибытия в Самару и дальше — в уральские степи.

Это подводит читателя к взаимоотношениям двух центральных героев, Чапаева и Клычкова. За каждым из героев стоят определенные социальные силы. Чапаев — плоть от плоти русский крестьянин с его вековой мечтой о лучшей доле, о скорейшем решении вопроса о земле. Клычков — полномочный (представитель пролетариев, вносящих «сознательность» в героическую стихию полупартизанщины. Клычков олицетворяет направляющее партийное начало, пытается «обуздать» сотканного из противоречий «Чапая». Чапаев в романе Фурманова — «лицо собирательное и для определенного периода очень характерное».

По книге мы можем проследить, как происходит изуми­тельная лепка характера Чапаева, как создается тип военачаль­ника гражданской войны, готового все силы отдать борьбе за советскую родину, за новую, небывало родную рабоче-кресть­янскую власть и сохранившего в своих взглядах на мир ряд пе­режитков старого: проявлений бескультурья, крестьянского анар­хизма.

Но рядом с Чапаевым был верный товарищ — строгий, внима­тельный, добрый, облеченный доверием партии и доверие это оправдавший,— военный комиссар Дмитрий Фурманов, он же — Федор Клычков.

«Чапаев» написан от имени Федора Клычкова. Но о себе Клычков говорит прежде всего в отношении к Чапаеву. С первого же разговора, с вопроса об отношении к казачеству и к военным специалистам, Федор Клычков разглядывает и показывает нам Чапаева со всех сторон. Он любуется и восхищается им, но при этом над всем главенствует и все определяет основная задача Фе­дора Клычкова — найти дорогу к сердцу знаменитого командира, завоевать у него авторитет и затем помогать ему в деле осущест­вления той великой исторической задачи, которая стояла перед Красной Армией в ту эпоху.

Мы с жадностью читаем о Чапаеве, читаем его биографию, похожую на песню, его живые рассуждения, то правильные, то не­правильные, но всегда обнаруживающие недюжинный ум, и сами не замечаем, что по мере того как перед нами вырисовывается об­раз Чапаева, мы, целиком захваченные жизненностью и обаянием этой фигуры, как бы в тени ее все время разглядываем и воспри­нимаем также и другой живой образ, образ комиссара Федора Клычкова. И создание этого образа, образа комиссара в обстановке гражданской войны, является, пожалуй, задачей не менее от­ветственной и трудной, чем создание образа Чапаева, задача, раз­решенная Фурмановым не менее блестяще.

В создании образа Федора Клычкова с особенной силой про­явилось одно из наиболее замечательных свойств его дарования. Особенно показательны страницы, относящиеся к сломихинскому бою, в кото­ром участвует Федор Клычков, впервые в этом бою, что называет­ся, обстрелянный. Все самые неприглядные душевные движения названы своими именами. И, если подходить к человеку схемати­чески, казалось бы, ничего путного ждать от Федора Клычкова читатель уже не может. Но, оказывается, художник, правдиво по­казав первые переживания Федора Клычкова в бою, добился глав­ного,— он внушил нам доверие к своему герою, и потому мы на протяжении всего романа с волнением и сочувствием следим за его деятельностью. Вот он незаметно и скромно поправил знаме­нитого Чапаева, после того как тот свел итог гражданской войны только лишь к справедливой дележке. Вот под руководством Фе­дора Клычкова создается в станице первый ревком, утверждается советская власть. Вот Федор Клычков на митинге яркими и уме­лыми словами рассказывает притихшим бойцам и крестьянам о международном положении республики, об успехах Красной Ар­мии на других фронтах, о великих задачах революции.

Так, черточка за черточкой, складывается облик военного ко­миссара в его отношении и к легендарному командиру, и к команд­ному составу дивизии, в его руководстве политотделами дивизии, во всей своей деятельности политического руководителя дивизии, вдохновенной творческой работе военного комиссара, этой подлин­ной души Красной Армии.

Друзья военного комиссара, добродушно подсмеивающиеся над его манерой делать записи в своей записной книжке в усло­виях, казалось бы, самых неподходящих, не подозревали, какое поистине великое дело творит их скромный, не обижающийся на эти шутки и упрямо продолжающий свои записи боевой то­варищ.

Зато теперь мы, по записным книжкам Дмитрия Андреевича Фурманова, можем проследить зарождение Чапаева. Эти не утра­тившие четкости и разборчивости строки и посейчас дают толчок воображению, и мы воочию видим Чапаева на коне, в бурке, с биноклем, и рядом, чуть позади — друга и соучастника, комиссара Федора Клычкова, а точнее сказать, Дмитрия Андреевича Фур­манова с неизменной записной книжкой в руках.