Первый снег – история от профессора А. Дворкина

Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.

На месте злачне, тамо всели мя; на воде покойне воспита мя.

Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего.

Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси;

Жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста.

А из угла комнаты слышу разговор двух моих сослуживцев,- я узнал их по голосу.

— Жаль бедного Князя, — говорит один. — Ещё рано бы ему...

Какое состояние, связи, невеста красавица!

— Ну, насчет невесты жалеть много нечего, — отвечал второй, — я уверен, что шла она за него по расчету. А вот Князя точно жаль, - теперь и занять не у кого, а у него всегда можно было перехватить. Сколько нужно, и надолго...

Другой подтвердил:

— Надолго; иные и совсем не отдавали. А кстати, вероятно, его лошадей продадут дешево; хорошо бы купить Пардара.

Что это, думаю, неужели я умер?

Неужели душа моя слышит, что делается и говорится возле меня, возле мёртвого моего тела?

Значит, во мне есть душа?

Бедный грешник, я в первый раз встретился с этой мыслью!

И подумал:

- Нет, не может быть, чтобы я умер! Я чувствую, что мне жестко дышать, что мне давит грудь мундир — значит, я жив? Полежу, отдохну, соберусь с силами, открою глаза. Как все перепугаются и удивятся!

… Прошло несколько часов.

Я мог исчислять время по бою часов, висевших в соседней комнате.

На вечернюю панихиду собралось множество моих родных и знакомых.

Прежде всех приехала моя невеста со своим отцом, старым князем.

— Тебе нужно иметь печальный вид, постарайся заплакать, если можно, — говорил ей отец.

— Не беспокойтесь, папа, — отвечала она, - кажется, я умею держать себя в руках;

Но, извините, заставить себя плакать — не могу. Вы знаете, я не любила его; я согласилась выйти за него только по вашему желанию, я жертвовала собой ради семейства...

— Знаю, знаю, мой друг, — продолжал старик. — Но что скажут, если увидят тебя равнодушною? Это потеря для нас — большое горе: твое замужество поправило бы все наши дела. А теперь где найдешь такую выгодную партию?

Разумеется, этот разговор происходил на французском языке, чтобы псаломщик и слуги не могли понять.

Я один всё слышал и понимал.

Когда все разъехались после панихид, я расслышал над собой плач доброго старика Степана. Слезы его капали на моё лицо.

— На кого ты нас покинул, голубчик мой! — причитал старик. — Что теперь с нами будет? Погубили тебя приятели и вином, и всяким развратом, а теперь им до тебя и горя нет! Только мы, слуги твои, над тобой плачем!

Наступила длинная, бесконечная ночь.

Я стал вслушиваться в чтение Псалтыри, - для меня новое, незнакомое.

Ведь никогда прежде я не раскрывал этой божественной книги.

Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней.

Той на морях основал ю есть, и на реках уготовал ю есть.

Кто взыдет на гору Господню?

И кто станет на месте святем Его?

Неповинен рукама, и чист сердцем, иже не прият всуе душу свою, и не клятся лестию искреннему своему.

Первый снег – история от профессора А. Дворкина

 

Я вспоминаю одну давнюю историю из моего детства, когда я учился в первом или втором классе (не помню точно), ничего не знал о Боге и, как каждый советский школьник, считал себя атеистом.

И вот в один день (как я теперь знаю, 14 октября) наша учительница Анна Ивановна начала очередной урок примерно со следующих слов:

«Дети, сегодня православные отмечают праздник Покров.

Праздник этот отмечается, потому что в этот день первый снег якобы покрывает землю.

На самом же деле, как вы видите, всё это — глупости. Посмотрите в окно, как ярко светит октябрьское солнышко, как ласково оно пригревает землю, и вы увидите, как далеко в этом году до первого снега. Всё это опровергает глупые суеверия наших предков и означает, что никакого Бога нет!».

Мы посмотрели в окно — стояла теплая и ясная осенняя погода, на голубом небе не было видно ни облачка — и аргумент нашей строгой пожилой учительницы показался нам чрезвычайно убедительным.

Первый урок пошел своим чередом.

Но представьте себе, что в ходе урока небо вдруг потемнело, подул сильный холодный ветер, солнце исчезло за серыми облаками, и внезапно повалил густой-густой снег!

На учительнице не было лица; они выдавила кривую усмешку и сказала: «Что же, всякие бывают совпадения…», а я впервые подумал…

Нет, не помню, что я тогда подумал.

Помню только чувство изумления, которое я испытал, глядя на густой, мохнатый, валящий плотной стеной снег.

Собственно и вспомнил я об этом эпизоде много лет спустя, когда стал церковным православным христианином, и давным-давно знал, что на самом деле праздник Покрова Божией Матери ни к каком снегу никакого отношения не имеет…

 

Малинка

Это было давно. Приехал в Саровский монастырь новый архиерей.

Много наслышан был он об угоднике Божием Серафиме, но сам не верил рассказам о чудесах батюшки. А может, и люди зря чего наговорили ему?...

Встретили архиерея монахи со звоном, честь-честью, в храм провели, потом в архиерейские покои.

Угостили его, как полагается. На другой день служба. Осмотрел всё архиерей и спрашивает: “А где же живет отец Серафим?”

А батюшка тогда не в монастыре жил, а в пустыни своей. А была зима, снегу-то в саровских лесах — сугробы во какие!

С трудом проехал архиерей. Да и то последнюю дорожку ему пешочком пришлось идти…

Батюшку предупредили, что сам архиерей идет к нему в гости.

Угодничек Божий вышел навстречу без шапочки (клобука), и смиренно в ноги поклон архиерею положил.

“Благослови, — говорит, — меня, убогого и грешного, святой Владыка! Благослови, батюшка!”

Он и архиерея-то всё звал: батюшка да батюшка.

Архиерей благословил, и идёт впереди в его пустыньку. Батюшка под ручку его поддерживает.

Свита осталась ждать.

Вошли, помолились, сели. Батюшка-то и говорит:

— Гость у меня высокий, а вот угостить-то у убогого Серафима и нечем.

Архиерей-то, думая, что батюшка хочет его чайком угостить, и говорит:

— Да ты не беспокойся, я сыт. Да и не за этим я к тебе приехал, и снег месил. Вот о тебе всё разговоры идут разные.

— Какие же, батюшка, разговоры-то? — спрашивает угодник, будто не зная.

— Вот, говорят, ты чудеса творишь, - говорит архиерей.

Серафим Саровский отвечает:

— Нет, батюшка, убогий Серафим чудеса творить не может. Чудеса творить лишь один Господь Вседержитель волен. Ну, а Ему всё возможно, Милостивцу. Он и мир-то весь распрекрасный из ничего сотворил, батюшка. Он и через ворона Илию кормил. Он и нам с тобою, батюшка, вот, гляди, благодать-то какую дал…

Архиерей взглянул в угол, куда указывал угодничек, а там большущий куст малины вырос, а на нём полно ягоды спелой.

Обомлел архиерей, и сказать ничего не может. Зимой-то — малина, да на голом полу выросла! Как в сказке!

А батюшка Серафим взял блюдечко чайное, да и рвёт малинку.

Нарвал и подносит гостю.

— Кушай, батюшка, кушай! Не смущайся. У Бога-то всего много!

И через убогого Серафима, по молитве его

и по Своей милости неизреченной – Он всё может.

Если веру-то будете иметь с горчичное зерно, то и горе скажете: “Двинься в море!”, - она и передвинется. Только сомневаться не нужно, батюшка. Кушай, кушай!

Архиерей всё скушал, а потом вдруг и поклонился батюшке в ножки.

А батюшка опередить его успел и говорит:

— Нельзя тебе кланяться перед убогим Серафимом, ты — архиерей Божий. На тебе благодать великая! Благослови меня, грешного, да помолись!

Архиерей послушался и встал.

Благословил батюшку и только два-три словечка сказал:

— Прости меня, старец Божий: согрешил я перед тобой! И молись обо мне, недостойном, и в этой жизни, и в будущей.

— Слушаю, батюшка, слушаю. Только ты до смерти моей никому ничего о том, что сейчас видел, не говори, иначе болеть будешь…

Глядит архиерей, а куста-то уже нет, а на блюдечке от малинки сок кое-где остался — значит, не привидение это было. Да и пальчики у него испачканы малинкой.

Вышел архиерей. Свита-то его дожидается.

И чего это, думают, он так долго говорил с батюшкой Серафимом?

А он, без шапочки, опять под ручку его ведет до самых саночек. Подсадил и еще раз в снег поклонился.

А архиерей, как только отъехал, говорит своим:

“Великий угодник Божий! Правду про него говорили, что чудеса может творить”.

Но ничего про малинку им не сказал.

Только всю дорогу молчал да крестился, а нет-нет и опять скажет: “Великий, великий угодник!”

А когда скончался батюшка, он и рассказал всем про малинку.

 

Коленька

Мир – это рана. Поэтому от беды не отвернешься и не убежишь, беду можно только пройти насквозь вперёд. Я желаю мужества всем, у кого беда есть. Но я желаю сострадания всем тем, у кого беда была и прошла. Она была у вас для того, чтобы вы не забыли о ней, и жалели тех, кто сегодня находится в том, в чем когда-то были вы и плакали.
☦ Протоиерей Андрей Ткачёв

У Николая, или просто Коленьки, как его называли многие прихожане Константино-Еленинского собора, был диагноз – ДЦП. Ходить ему было очень нелегко.

Тем не менее каждый день он с большим трудом добирался до собора,

молился на Литургии, а иногда оставался и на вечерню. Каждое Всенощное бдение он обязательно молился в храме.

Его появление в соборе всегда сопровождалось шепотом прихожанок:

«Коля, Коленька пришел…».

И каждая старалась подать ему копеечку или пряник с конфетой.
– Помолись за внучку, поехала учиться…

– Помяни тяжкоболящую Елену, мою свекровь…

– Коленька, помолись за сына, пьет он…

Это все сообщалось ему шепотом, и на каждую такую просьбу он кивал

в ответ и говорил: «Спаси, Господи».

Причем кивал не быстро, не с важностью, а сосредоточенно-смиренно,

и, глядя на него, можно было быть уверенным: не забудет, помолится, помянет грешных, страдающих, заблудших.

Все дары и приношения Коленька брал без ложной скромности, но что

то никогда не было видно, чтобы он ел конфеты или хотя бы сушки.

Перед Литургией Николай обходил все иконы в храме, и расцеловывал

их так, как будто он встречался с самыми родными и близкими людьми; молился, истово крестился, а после окончания службы выходил в церковный двор и садился на лавочку.

Здесь его снова окружали с просьбами помолиться, в основном те, кто

не успел попросить о молитве на службе. В течение нескольких часов он сидел на лавочке, и в это время к нему вновь и вновь подходили люди, что-то подавали, просили помолиться, просто здоровались с ним.

Этот человек, совершенно невзрачный, ничем не привлекательный,

убогий, - притягивал к себе людей как магнит – это было удивительно!

Еще удивительней был тот факт, что посещавшие Собор люди, подходя

к Коленьке поздороваться «вместе со всеми», то есть в первый раз, в ответ на приветствие: «Здравствуй, Коленька!» – могли услышать ласковое: «Здравствуй, Мариночка», например.

Да, Николай нередко называл по имени незнакомых людей. Бывало и так, что он невзначай говорил человеку несколько слов, и эти слова служили ответом на вопрос, долгое время мучивший того человека.

Это в основном не вызывало удивления у прихожан Собора. Многие уже знали, что Николаю Господь нередко открывает Свою волю.

Просили молитв у Коленьки не только бабушки, но и священники,

монахи.

На первый взгляд было непонятно, почему служители алтаря Господня

просят молитв у скромного убогого прихожанина, но их ответ всегда был прост: «Николай много страдал».

А страдал он действительно немало. Жизнь Коленьки была полна мученичества.

Его мама погибла по вине близкого человека, с которым Николай был

вынужден совместно проживать всю оставшуюся жизнь.

Этот факт он воспринимал с полной покорностью воле Божией.

Часто Коленька ходил на могилу матери, молился там. Однажды компания ребят проходила по кладбищу мимо того места, где он молился.

Парни толкнули Николая, а он, не удержавшись на ногах, упал лицом

на пики могильной ограды. Так он лишился глаза.

Бывали такие периоды, когда Коле становилось очень трудно ходить.

Он не мог удержать равновесие при ходьбе, и неоднократно падал на улице.

Добрые люди поднимали его, ставили на ноги, а он, пройдя

определенное расстояние, вновь падал, и его вновь поднимали, и таким образом он продолжал свой путь в храм.

Придя в собор, он в изнеможении садился на скамейку, и было заметно,

что ему очень тяжело. Но вот заканчивалась служба, и Коленька, отдохнув в церковном дворе, отправлялся в обратный путь. Без тени ропота, упрека и обиды - на Того, Кто создал его именно таким.

Проходили годы. Прихожане собора, и батюшки, и монахи по-прежнему просили Коленьку о молитве, которая считалась особо ценной в очах Божиих.

Но однажды зимой Николай пропал. Он долгое время не появлялся в храме.

Усердные прихожане сходили к нему домой, и выяснилось, что и дома

Колю тоже давно потеряли. Родственники подали в розыск.

В соборе начали усердно молиться о без вести пропавшем Николае.

Однажды батюшка почувствовал, что пропавший Николай здесь, в

алтаре – и понял: сегодня 40 дней со дня его кончины!

Священник рассказал об этом чудесном явлении собратьям, и,

посоветовавшись, решили всё же поминать Николая о здравии, так как у Бога все живы.

Весной, когда начали таять высокие снежные сугробы, тело Николая

было обнаружено в лесополосе за городом. Судебная медэкспертиза восстановила картину мученической кончины Коленьки.

Зимой он был сбит машиной, но остался жив. В бессознательном состоянии его отвезли в лесополосу, где он скончался от травм и мороза. Тело его вмерзло в сугроб.

Такой мученической смертью закончилась мученическая жизнь

праведного Николая. Его примером Господь показал нам, что для любящих Бога нет препятствий в богоугождении.

Физически немощное тело – не преграда горячей во Христе душе. Жизнь Коленьки дала нам понять, что в основе оправдания себя - в том, что не всегда так просто бывает ходить в храм, выстаивать службы, молиться, - лежит только наше саможаление.

«Всё могу во укрепляющем меня Христе», – говорит апостол Павел. Подтверждение его слов Господь явил нам в жизни человека, который не только душой, но и своим убогим и немощным телом всегда стремился к Богу.

 

 

Архангел Михаил, помоги!

(По произведениям Александры Немтиной)

Эту компанию Светлана заметила ещё в электричке. Да их и невозможно было не заметить: едва ввалившись в тамбур, пьяные, непрестанно матерившиеся парни заставили немногих пассажиров встать и перейти в соседний вагон.

Светлана предусмотрительно последовала за ними. Идти не хотелось – в каждой руке у девушки было по тяжеленной сумке.

За час пути Светлана и думать забыла о нетрезвых попутчиках и, лишь выйдя из поезда, обнаружила, что компания вышла на той же станции.

Светлана тревожно оглянулась, и увидела, что кроме парней, на перроне не было ни души. Неширокая тропка, освещённая тусклым лунным светом, вела сквозь заснеженный лес в поселок. Подхватив сумки, она бодро пошла по тропинке.

Но услыхала:

– Эй, красотка, как тебя там? Иди, познакомимся!

Сердце Светланы сжалось, ноги отяжелели.
«Не показывай, что боишься, веди себя естественно, – твердила себе Светлана. – Покричат и отстанут…»

Но умом понимала, что не отстанут, и, словно в подтверждение, услышала:

– Эй, шалава, не слышишь? Тебе говорю!

Светлана содрогнулась: никто и никогда не называл её такими словами.

Но в сердце ещё теплилась надежда, что всё обойдётся.

– Гляди-ка, Упырь, даже не оглянулась! Презирает. Ну, ничего, и не таких обламывали, - услышала она.

 «Уголовники! – с ужасом осознала Светлана. – Только у них такие мерзкие клички. Теперь точно не отстанут. Бежать! Бросить сумки и бежать!»

И она бросила сумки и побежала. Изо всех сил. И подумала:

 «Эх, бабушка, сколько раз ты заклинала меня не возвращаться поздно!.. Где-то ты сейчас, моя бабулечка?».

Бабушка у Светланы была удивительная. Маленькая, сухонькая, а характер – кремень. Четверых детей в одиночку подняла, и её, Светлану, с младенчества вынянчила.

А какая она была молитвенница! Вот уж поистине - горы передвигала.

И пока бабушка была жива, не было у Светы печалей. Бывало, скажешь ей: «Бабуль, у меня завтра экзамен!» – и всё, считай, что сдала.

Только однажды бабушка отказалась помочь – перед экзаменом по марксистско-ленинской философии. Поджала губы, и говорит: «За такое и молиться-то грех. Это ты уж как-нибудь сама…».

Топот преследователей становился все громче.

– Бабушка, услышь меня! Заступись за меня! – взмолилась Светлана, и осеклась: какое право имеет она просить о помощи, если главный бабушкин завет не выполнила?! Как отпела старушку пять лет назад, так ни разу порога храма и не переступила.

Не молилась, не причащалась, лба за все годы ни разу не перекрестила.

А ведь говорила бабушка: «Молись непрестанно, молитва от всякого зла ограждает».

– Молитва от всякого зла ограждает…  От всякого зла… – лихорадочно повторяла Светлана. – Господи, хоть бы одну молитву вспомнить!

И, словно в ответ, в памяти ожили драгоценные строки псалма, который она учила когда-то в далеком детстве:

«Живый в помощи Вышняго в крове Бога Небеснаго водворится.

Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.

Яко Той избавит тя от сети ловчи…»

– Упырь, заходи справа! Косой – слева! Боров – сзади страхуй! – услышала Светлана, и побежала ещё быстрее.

«Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме переходящия, от сряща и беса полуденнаго.

Падет от страны твоея тысяща и тма одесную тебе, к тебе же не приближится…»

– Не уйдешь, падла, от меня ещё никто не уходил!, - кричали сзади.

«Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, – шептала, задыхаясь, Светлана. – Яко Ангелом Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих.

На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою…»

И, сделав из последних сил рывок, взмолилась:

– Архангел Михаил, помоги!

И - словно открылось второе дыхание…

Ноги сами понесли её, как по воздуху.

А за спиной зазвучали растерянные голоса:

– Эй, братва, а где она?

– Кажись, в лес шмыгнула…

– Куда, вправо?

– Да нет, кажись, влево…

– А где следы-то? Следов-то нет!

– Так что ж она, испарилась, что ли?...

А Светлана бежала всё дальше, и расстояние между ней и парнями с каждой секундой увеличивалось.

Ещё не смея до конца поверить в случившееся, она лишь судорожно повторяла: «Яко Ангелам Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих…», и сердце её наполнялось безудержным ликованием.

И радовалась она не столько своему спасению, сколько тому, что Бог есть, что Он рядом, Он совсем близко, и что Он услышал её, ничтожную пылинку в бескрайней Вселенной, и не замедлил откликнуться на её молитву.

Ночь Светлана провела без сна, а наутро чуть свет поспешила в храм – помянуть бабушку и заказать молебен Святому Архистратигу Божьему Михаилу в благодарность за чудесное спасение.

– Господи, за что Ты помиловал меня? Ведь я предала Тебя! – обливалась слезами Светлана, стоя перед образом светлоликого Архангела. – Живу, как последняя безбожница, все мысли - о славе да о деньгах…

Тому ли учила меня моя бабушка? А Ты сотворил такое чудо, ТАКОЕ ЧУДО!..

А на обратном пути Светлана встретила соседку, Никитичну.

– Светуль, слыхала, Федькины дружки-собутыльники совсем с катушек съехали! Всю ночь, как помешанные, по лесу бегали, искали чего-то…  Руки-ноги обморозили, как бы до ампутации не дошло... А один и вовсе впотьмах на сук напоролся – без глаза остался. Вот что проклятое зелье с людьми делает!..

Светлана потрясённо молчала.

– А ты что такая зарёванная – никак бабушку поминала? – сочувственно спросила Никитична. – Правильно, деточка, сегодня 7 декабря, Катеринины именины.

А я ведь с ней, знаешь, до сих пор, как с живой, разговариваю. Вот сегодня встала с утра, и говорю: «Тяжко мне, Катя, здоровье моё никудышнее, еле ноги таскаю… Пенсия мизерная, едва на еду хватает. А тут ещё кошелек в автобусе украли – прямо хоть плачь!»

А пошла на станцию, гляжу – на дороге сумки лежат, доверху продуктами набитые! А продукты дорогие, нездешние: в нашей забегаловке таких нет.

Не иначе как Катерина подарок мне с небес прислала!

Никитична рассмеялась хриплым старческим смехом.

– Вот оно как, Светуля, бывает… Видно, нужны мы ещё на этой земле, раз Господь о нас так печётся.

– Видно, ещё нужны… – эхом повторила Светлана, и посмотрела на сиявший золотом крест над куполом храма.

Впервые за много лет на сердце у неё было так тихо, светло и празднично, что мысли сами собой сложились в молитву.

«Господи, не оставляй меня! Не дай мне ни на мгновение забыть о сегодняшней ночи! Будь мне прибежищем и защитой, и пусть Твои святые Ангелы всегда несут меня на руках и никогда не отпускают!..»

 

Оборотни

Падал чудесный долгожданный снег, поля вдоль дороги становились белыми, чистыми, ёлочки вдоль обочины принаряжались к Новому году.

Только Алексей этот Новый год не встретит.

Автомобиль мчался вперёд, а счёт его жизни шёл уже на минуты.

Маленький был, считал, вот наступит 2000 год, ему стукнет тридцать лет – и начнётся старость.

Наступил 2000 – а старость не пришла, отодвинулась за горизонт.

Недавно ещё думал: скоро сорок исполнится, а старым до сих пор себя не почувствовал…

Прикидывал: сколько ещё проживёт – двадцать, тридцать?

Пытался представить себя старым…

Зря пытался - старым он никогда не станет.

Умирать очень не хотелось.

- Бедная мама!… - подумал он.

Так радовалась за него - радовалась, что к Богу пришёл,

что помогает батюшке,

что всей семьёй в храм ходят.

Помолодела даже.

После смерти отца наконец снова улыбаться начала.

А теперь что?!

Очень жалко было Иринку, жену, как она без него будет?

Но больше всех жалко – Мишку, сына.

Так ждал парень снег, хотел с отцом снеговика слепить, ёлку ждал к празднику – пятый Новый год в его маленькой жизни…

Кто теперь ему этого снеговика слепит?

Кто ёлку принесёт?

Кто его, маленького, смешного, белобрысого Мишку, в школу через пару лет поведёт?

Эх, нужно было сопротивляться, драться, кричать, может быть, или бежать.

А он не сделал ничего, сел в эту машину как овца на заклание.

Полицейская форма парализовала сопротивление – привык быть законопослушным.

К Алексею подъехали полицейские, и сказали:

«Вы, гражданин, похожи на фоторобот подозреваемого, находящегося в розыске.

Проедем в отделение».

И только в салоне, слушая развязные разговоры с чётко уловимыми блатными интонациями, Алексей понял: это оборотни.

Бандиты в форме.

Здоровые, мордастые, навыкшие к грабежам.

Они ждали именно его!

Узнали как-то, что при нём деньги – что он вёз крупную сумму на строительство храма.

Люди всем миром собирали, и сам Алексей вложился.

И ни в какое отделение они не поедут.

И живым из этой машины он не выйдет.

Сжали с боков тесно.

Он и сам не слабак, но – с троими не справится!

Сидящий справа, помоложе, скомандовал хриплым, злым басом, уже не скрываясь:

- Деньги давай! Сами найдём – хуже будет!

Подумал: даже если отдаст деньги – живым не отпустят.

Сидящий слева, постарше, уже пожилой, рявкнул:

- Затихни, малой!

Потом спокойно, властно добавил, обращаясь к Алексею:

- Всему – своё время.

Чего ты мне человека пугаешь!?

Как там тебя по паспорту? Алексей?

Лёха, у меня сёдня день рождения.

Родился я сёдня, Лёха!

Ты ведь выпьешь за моё здоровье?

Проявишь уважение? Всё по понятиям!..

Водитель обернулся, весело пошутил:

- Да он богомольный, понятий не знает, с попами дружит.

Лёха, как там у вас: кто попросит у тебя верхнюю одежду, отдай ему последнюю рубаху?

Видишь, мы люди тоже подкованные!

- Да, - подумал Алексей, -  точно по наводке, знают о деньгах на храм.

Значит, вот так всё будет: его найдут где-нибудь на обочине, раздетым, мёртвым, с полным желудком палёной водки.

Страха не было.

Только жалко было всех: маму, жену, сына, батюшку.

Людей, которые доверили ему эти деньги.

Храм недостроенный…

Сейчас они вольют в него эту бутылку, и он умрёт - пьяный, без исповеди, без причастия, без молитвы…

Молодой бандит справа закопошился, достал бутылку:

- Из горла будешь, Лёха? Не в ресторане, чай!

Старший бандит слева  сказал:

- Подожди до остановки автобусной.

Молодой бандит удивился:

- Зачем до остановки-то? В лесу пусть пьёт!

Старший бандит наставительно ответил:

- Здесь остановки все пустые – чисто поле.

А в лесу чего он пить будет – ты подумал?

На остановке выпил, и всё - готов!

А в лесу – это неестественно…

Лёха, выпьешь за мою днюху – и отпустим!

Алексею стало жутко – это его последние минуты.

Лица сидящих рядом напряглись, превратились в злобные гримасы.

Странные тени замелькали в машине, какие-то неправильные тени.

Как же он забыл помолиться перед смертью?!

- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного!

В голове проносилось лихорадочно:

- Аще и пойду посреди тени смертныя – не убоюся зла.

Яко Ты со мною еси…

Богородице, Дево, радуйся…

И вдруг чётко и ясно, как озарение от Анегла-хранителя, вспомнились драгоценные строки Псалма:

- Живый в помощи Вышняго в крове Бога Небесного водворится.