Глава 7. На баррикадах любви

 

 

Встав с утра пораньше, Захар пошёл в канцелярский магазин на углу бабушкиного дома (успев ровно к открытию), и купил плотный лист формата А3, а также маркер. Развернув белый прямоугольник на кухонном столе, он начертал первое подходящее, что пришло в голову: «Клыков пожирает будущее России». Цитата популярного рок-музыканта, одного из немногих, что за два десятилетия диктатуры не скурвился и не продался режиму. Времени заморачиваться с рисунком уже не оставалось, так что Захар выразил свою позицию максимально просто и прямо. Бабушка, увидев готовый плакат, всплеснула руками.

– И ты ещё надеешься с таким плакатом благополучно вернуться с митинга, чтобы тебя не задержали? – спросила она. – Думаешь, с такой надписью тебя не повяжут?

– Да им без разницы, кого вязать, – «успокоил» её Захар. – В прошлом году на моих глазах крутили людей вообще без плакатов, которые просто стояли.

Тем временем начало твориться что-то странное. У ребят начали повально взламывать аккаунты в «Телеграмме». Захар не мог ни с кем сконтактироваться. Хорошо, что у него давно стояла двухфакторная аутентификация, и его самого хакерская атака не коснулась.

Когда Захар приехал в центр, он просто обалдел от увиденного. Площадь, обычно открытая для свободного прохода, была вся огорожена по периметру металлическим заборчиком примерно по пояс человеку высотой. Но это ещё не самое удивительное. На самой площади собрался целый взвод тракторов. Столько снегоуборочной техники в одном месте Захар не видел никогда, даже во время сильных снегопадов! Но сегодня на площадь не упало ни снежинки. Словно сама природа ополчилась против администрации города. Ровный серый асфальт, без намёка на лёд. И, как бы изображая бурную активность, тракторы начали... тупо нарезать круги по площади друг за другом, сжигая драгоценный бензин! Со стороны это напоминало какой-то дикий хоровод тракторов. Захар снимал на телефон, при помощи закадрового голоса сопровождая происходящее крепкими нецензурными словами.

Так как проход на площадь был блокирован, люди собрались не на ней, а растеклись вдоль ограждения. Народу пришло прилично, но меньше, чем того бы хотелось Захару. Алиса взобралась повыше и принялась толкать речугу в мегафон, призывая людей идти на шествие. Захар развернул свой плакат. Он оглянулся и увидел в толпе Аню с Вовой – они добрались благополучно. Были здесь и многие другие – Ярик, Злата, Митя, Маша, Даня, Герман, Вася... Участников появлялось всё больше и больше. На периферии и на противоположной стороне улицы припарковались полицейские грузовики и машины эшников. Жандармы пока наблюдали, но не вмешивались. Один из них даже вышел на крышу кинотеатра «Уссури» (снайпер?).

Захар боялся, что ввиду того, что на прошлых митингах хватали преимущественно пришедших с плакатами, в этот раз таких людей станет меньше, но он ошибся, было много действительно оригинальных и творческих плакатов. Например, на одном нарисована девушка, символически олицетворяющая Россию, и подпись: «Кого выбрать, чтобы вылечили?» На втором (его обладательница тоже была женского пола) написано: «Место женщины – в Сопротивлении». И другие: «Тьфу на эти выборы!», «Сам не иду – и вам не советую», «Не признаю выборы Клыкова», «Мы против нынешней власти», «Общественные гопники – часть расходов экономики». Пригодились и «шаблонные» плакаты А4, распечатанные Вовой и Аней в типографии, их разадавали тем, кто не успел сделать свой, но всё равно хотел плакат. На этих листочках пестрели лаконичные надписи вроде: «Пойду на выборы, когда будет выбор», «Этот цирк – без меня».

Люди нестройной колонной пошли по тротуару. В авангарде были Жора (куда ж без него!), и Алиса с мегафоном, обёрнутая в российский флаг. А справа и слева от них, на дистанции метров пяти, иногда вырываясь вперёд на несколько шагов, шли Захар и, неожиданно, Вероника, с плакатом «Клыков – палач России». Огненно-рыжие волосы девушки развевались на ветру, лицо было целеустремлённым, глаза горели праведным гневом, и всем своим воинственным видом она напоминала Жанну д’Арк. Вот уж, где действительно внутренний стержень.

Алиса кричала в мегафон какую-нибудь фразу, например: «Россия будет свободной!», «Выборы без выбора», или просто: «За-бас-тов-ка!», и идущие по бокам Гордеев с Никой тут же рефреном подхватывали лозунг, а за ними следом скандировала толпа. Захар и Вероника орали снова и снова, срывая глотки, словно соревнуясь, кто громче.

МЫ ЗДЕСЬ ВЛАСТЬ!!! МЫ ЗДЕСЬ ВЛАСТЬ!!! МЫ ЗДЕСЬ ВЛАСТЬ!!!

Митингующие прошли по всему центру. По ходу к ним присоединялись люди, кто-то из солидарности, кто-то просто увязывался из интереса. Некоторые зеваки стояли в стороне, снимая на телефоны. Проезжающие машины одобрительно сигналили – многих достали Клыков и его кореша-воры с их беспределом.

Вообще, при таком уровне запугивания и противодействия со стороны эшников, даже две-три тысячи людей, самых безбашенных, которые сегодня вышли, было уже существенным достижением. Один раз Захар, вспомнив про Диму Зуброва, с трудом отыскал его взглядом – он скромно затесался в глубине толпы, не неся в руках никакого плаката.

Обойдя центр, толпа пришла к набережной, и тут всем желающим давалось слово, чтобы выступать.

– Обратите внимание, – сказал Макс Панфилов, взяв у Алисы мегафон. – На предыдущих двух митингах они вязали и крутили людей, – он протянул руку в ту сторону, где, на границе поля зрения, виднелись машины эшников и полицейских, всё это время незаметно следовавших за протестующими. – А сейчас просто наблюдают. Они стали бояться. За предыдущий год общественное мнение о нас изменилось в лучшую сторону, мы многое сделали. Но самое главное ещё впереди!

Макс был прав, в этот день никаких задержаний не проводилось. Никто даже не призывал демонстрантов разойтись в громкоговоритель (или без такового), как это было на акциях двадцать шестого марта и двенадцатого июня.

– Эта банда под названием партия «Великая Россия» уже развязала, прямым или косвенным путём, как минимум две войны, – сказала Вероника, когда слово дали ей. – Пора это прекратить! – Толпа поддержала её бурными аплодисментами и благосклонными возгласами.

Следующей выступала какая-то незнакомая девушка, которую Захар прежде не видел:

- Я работаю медсестрой в бесплатной поликлинике. У нас вечно не хватает не только важных лекарств для больных, но и таких элементарных вещей, как бинты. Приходится просить пациентов, чтобы они за свой личный счёт покупали бинты и другие предметы…

Когда все желающие высказались, воспрянувшие духом демонстранты двинулись обратным курсом на площадь. В принципе, на этом акцию можно было заканчивать, и возле ограждения разойтись. В отсутствие митингующих копошащиеся на площади «работнички» придумали ноу-хау. Так как снега, к несчастью, до сих пор не выпало и убирать было нечего, они решили привезти снег сами. Поэтому кто-то набрал кусков закаменевшего льда где-то в другом месте, раскидал по площади, и теперь тракторы как бы их убирали.

Но вот один из митингующих просочился через заграждение. Вслед за ним, отодвинув бортик, хлынула решительно настроенная толпа. Люди выбегали на площадь с радостными криками. Захар был готов к худшему и ожидал, что сейчас появится спецназ и примется их винтить (сам он выбежал в первых рядах). Но ничего не произошло. Кто-то залезал на тракторы, кто-то даже кружился в танце. Маша всё это фотографировала. Водители бросили валять дурака и принялись глушить моторы и вылазить из кабин, горожане стыдили их. На такой оптимистичной ноте акция завершилась. Хотя Захар, собираясь на митинг, ожидал чего угодно, вплоть до кровопролития, учитывая, как яростно и ожесточённо враги пытались не дать им провести акцию.

По всей стране акции прошли относительно мирно, задержали «всего» две с половиной сотни человек, включая Феврального в Москве. Клыков всё-таки боялся за свою репутацию накануне выборов. Хотя, конечно, не обошлось и без привычной жести – например, одного задержанного в Москве в автозаке били в пах, другому порвали паспорт. Правда, Захар подозревал, что всё это ещё цветочки по сравнению с тем, как начнут разгонять акции ПОСЛЕ выборов. Тогда уж дойдёт и до сломанных костей, и до слезоточивого газа, и до массовых уголовных дел...

Так или иначе, но сегодня Захар благополучно дошёл до дома. Вопреки предостережению бабушки. Он сам не ожидал, что его даже не задержат. Правда, Захара не покидало предчувствие, что тут был какой-то подвох.

И точно. На первый день после Забастовки никаких репрессий не было. Только, по словам ребят, которые учились в ДВФУ, на всех лекциях говорили про митинги. А вот на второй день началась Ответная Реакция.

В шесть утра к Ане в общагу пришли с обыском. Дверь открыли снаружи ключом, когда она ещё спала. В ответ на обоснованное возмущение вторжением в её личное пространство, преподаватель, которая пришла вместе с эшниками, сказала, что при Сталине её вообще бы расстреляли за такую деятельность (момент с этой фразой девушка тайком записала на диктофон). Найдя у Ани в тумбочке несколько старых листовок к 28-му, её повезли в отдел (с Вовой в придачу). Там их продержали несколько часов, пока составляли протокол, причём полицейские, не стесняясь, матерились при девушке, в том числе в её адрес. Полина Каленская, естественно, сразу помчалась на помощь ребятам. Но одной Полины на всех не хватило. Этим же утром стали массово задерживать и остальных ребят – Жору, Алису, Злату, и других, кто принимал активное участие в митинге.

Почти всем «клеили» статью 20.2 часть 5 про нарушение порядка проведения публичного мероприятия. Хотя статья была административная, а по административным правонарушениям насильно доставлять в отдел вообще не имели права, только вызвать по повестке. Самым «отъявленным» рецидивистам, вроде Жоры и Алисы, «светила» часть 8, по которой грозил либо непосильный штраф, либо арест до тридцати суток. Но при определённом везении, у адвоката была надежда «скостить» восьмую часть на более щадящую пятую.

Захар, ничего не подозревая, утром спокойно сходил в магазин за хлебом, и, вернувшись домой, договорился с мамой, что зайдёт к ней на работу (она сварила ему веганский гороховый суп и привезла с собой в контейнерах). Но перед выходом Захар задержался на десять минут, просто задумавшись о чём-то. А когда уж собирался уходить, раздался внезапный звонок в дверь. Он подошёл к двери и увидел на экране домофона нескольких полицейских с собакой...

Глава 8. Незапланированный отпуск

 

 

Когда часов в пять утра, спозаранку бабушка встала в туалет, то проходя через гостиную, увидела, что на диване кто-то лежит. Присмотревшись, она поняла, что это свернувшийся калачиком Захар. Похоже, он неслышно открыл входную дверь своими ключами и пробрался, не разбудив её. Странно, с чего бы ему понадобилось внезапно приходить посреди ночи? Последний раз он звонил ей позавчера, вернее, уже позапозавчера, после митинга, сообщить, что всё прошло нормально, и его не задержали.

Часов в десять утра, когда уже окончательно рассвело, и бабушка вовсю хлопотала на кухне, Захар проснулся, и она задала ему вопрос, а что он, собственно, тут делает, на что внук попросил разрешения спрятаться у неё в квартире на неопределённое время. Оказалось, что через день после митинга эшники и менты начали приходить за наиболее активными участниками. Захару административка была не нужна, в первую очередь, чтобы не бросать тень на репутацию мамы, да и просто из принципа, ведь он считал, что ничего незаконного не совершил, а в суде добиться справедливости не надеялся.

– Тридцать седьмой год какой-то, – возмущённо сказала бабушка. – Я допускала, что они на самом митинге вас могут задержать, но через день... Даже пословица есть – после драки кулаками не машут...

Бабушка, хоть и питала симпатии к президенту экс-КГБэшнику, была далеко не поклонником СССР. Она выросла в небольшом посёлке, и, хотя сама или её родственники впрямую не подвергались репрессиям, многие из недостатков советской экономики прочувствовала на себе. Когда ей было пять лет, старшую сестру выпороли за рассказанную в школе шутку о Сталине. Так что насчёт коммунизма бабушка не питала иллюзий, и сказок о самом вкусном мороженом внуку не рассказывала. Хоть за это ей спасибо.

Вчера утром, увидев на экране домофона полицейских, Захар, естественно, не стал ничего предпринимать, и сидел, не издавая ни звука. Полицейские минут десять звонили в дверь, потом минут двадцать просто стояли. Когда они ушли, Захар, естественно, не поверил, что насовсем, наверняка дежурят у подъезда. Поэтому весь день на улицу не высовывался. Написал в чате актива сообщение, что за ним пришли и он временно исчезнет, заляжет на дно. Написал маме, которая ждала его на работе, что за ним пришли полицейские. После этого вытащил сим-карту из телефона, чтобы по ней нельзя было отследить его местонахождение.

В три часа ночи Захар, сложив все вещи первой необходимости в рюкзак, мышкой выскользнул из квартиры, тихонько запер дверь, прокрался мимо дрыхнущей консьержки, и по пустынному ночному городу пешком отправился к бабушке. Хотя Гордеев не ожидал, что эшники оставят засаду возле его дома и на ночь (чай, не какой-нибудь опасный маньяк), всё равно, когда навстречу или сзади ехала подозрительная машина, ему казалось, что это по его душу. Но Захар чудом добрался до «безопасного места» без приключений, не нарвавшись ни на гопников, ни на фээсбэшников, хотя идти было реально далеко, часа два быстрым шагом.

Бабушка написала маме Захара смс-ку: «Дочь, у меня всё в порядке». (Захар с мамой условились, что он так даст ей знать, что дошёл благополучно.) С этого дня бабушкина жизнь продолжила идти своим привычным чередом, но в режиме повышенной предосторожности. В первые два дня она вообще никуда не выходила. Потом, если ей надо было куда-то, Захар, прежде чем она открывала дверь, около минуты смотрел в глазок. К домофону бабушка не подходила (у родителей Захара и так был ключ от подъезда). А когда по вечерам напротив бабушкиного окна, на той стороне улицы, подолгу стоял, светя фарами, подозрительный микроавтобус, Захар просил бабушку плотнее задёрнуть занавеску на кухне, чтобы его фигуру случайно не заметили сквозь брешь...

Плюсом этого «незапланированного отпуска» было то, что у Захара наконец-то образовалась уйма свободного времени. Так как интернетом он пользовался только на бабушкином планшете, да и то, не заходил ни в какие аккаунты в соцсетях (насколько он знал, координаты входа тоже влёгкую отслеживались). Поэтому Захар в основном слушал музыку, смотрел сериалы и читал книги. Иногда, в виде исключения, позволял себе днём выйти на балкон на пару минут, подышать морозным зимним воздухом, но в основном старался не маячить.

Он прочитал «Марсианские хроники» – книгу, которую ему подарил Вася на новый год. Захару нравился стиль Брэдбери – яркий, импрессивный, эмоциональный. Его проза на самом деле была поэзией, так как в основе стиля лежала образность, а не повествовательность. Но настоящий катарсис у Захара вызвал рассказ «И по-прежнему лучами серебрит простор луна»...

«У американцев искусство всегда особая статья, его место – в комнате чудаковатого сына наверху.»

«Если искусство – всего лишь выражение неудовлетворённых страстей...»

«Они сумели сочетать науку и веру так, что те не отрицали одна другую, а взаимно помогали, обогащали.»

«Марсиане узнали тайну жизни у животных. Животное не допытывается, в чём смысл бытия. Оно живёт. Живёт ради жизни. Для него ответ заключён в самой жизни, в ней и радость, и наслаждение. Вы посмотрите на эти скульптуры: всюду символические изображения животных.»

«Напротив, это символы Бога, символы жизни.»

«Но люди Марса поняли: чтобы выжить, надо перестать допытываться, в чём смысл жизни. Жизнь сама по себе есть ответ. Цель жизни в том, чтобы воспроизводить жизнь и возможно лучше её устроить. Марсиане заметили, что вопрос: “Для чего жить?” – родился у них в разгар периода войн и бедствий, когда ответа не могло быть. Но стоило цивилизации обрести равновесие, устойчивость, стоило прекратиться войнам, как этот вопрос опять оказался бессмысленным, уже совсем по-другому. Когда жизнь хороша, спорить о ней незачем.»

В конце рассказа, когда Спендер дал капитану себя убить, хотя у него была возможность уйти, и капитан подумал, что он должен как-то оправдать это своей жизнью, чтобы жертва Спендера была не напрасной, у Захара выступили слёзы на глазах. «Я тоже должен как-то оправдать это своей жизнью, – подумал Захар. – Я не могу жить по-прежнему после того, как прочитал этот рассказ, теперь я обязан стать лучше. А иначе, зачем тогда вообще нужно читать книги?!»

На восьмой день, с утра, приехали родители, удостовериться, что с Захаром всё в порядке. Конечно, заранее не звонили, чтобы предупредить, так как телефоны могли прослушиваться.

Перед началом разговора родители даже унесли все телефоны в другую комнату и закрыли дверь, подстраховавшись на случай, если недоброжелатели могут не только перехватывать разговоры, но и подключаться напрямую к самим устройствам. Бабушку в этот раз даже ни о чём не просили, она сама тактично удалилась на кухню.

– Короче, сынок, диспозиция такая, – сказал папа, усевшись на диван с кружечкой чая. – Я вчера прокатился в отдел центра «Э», мне позвонили и пригласили на беседу.

– И ты поехал? – восхищённо спросил Захар. – Бесстрашно внедрился в самое логово врага?

– Да, они спрашивали по поводу тебя, – продолжал папа. – Я сказал, что ты на связь не выходил, дома не появлялся. Они говорят: он у вас на иждивении. Я объяснил, что это неправда, денег ты у меня не просил, предположил, что у тебя есть подработка где-то на стороне.

Деньги Захар у родителей действительно не просил. После поездки в Украину у него осталась примерно половина той солидной суммы, которую бабушка с дедушкой подарили ему на восемнадцатилетие. Плюс на новый год мама и бабушка подарили по пять тысяч. Учитывая, что Захар не тратился на одежду и модные гаджеты, не платил квартплату (а коммуналку платили родители), экономил на продуктах (к счастью, у него нередко была возможность заскочить к бабушке и вкусно поесть, плюс мама передавала продукты из дома), особо в средствах он не нуждался и рассчитывал жить на имевшуюся сумму до конца кампании. А если сильно повезёт, ещё и съездить на остаток этих денег в гости к Сергею во второй раз, уже после выборов...

– Эшники утверждают, что разослали всем патрульным и в полицейские участки ориентировки с твоей фотографией, на основании митинга двадцать восьмого числа, а также того протокола, который составили, когда тебя с другим парнем задержали перед митингом с листовками...

– Ориентировки разослали, ни фига себе! – присвистнул Захар. Даже он не ожидал таких серьёзных мер. – А вознаграждение за меня случайно ещё не объявили по новостям?

– Эшник, который со мной общался, похвастался, что они уже всех ваших ребят, тех, кто наиболее активно в митинге участвовал, выловили по одному и составили протоколы. Остался только ты и одна девочка, кажется, Вера...

– Вероника? – уточнил Захар.

– Да. Одного парня, Германом вроде зовут, его же родители слили, видимо, знали, где он квартиру снимает. У эшников есть указка сверху, на самых отъявленных бунтовщиков повесить административку. Так что чем дольше ты здесь сидишь, тем больше им дискомфортно. Скорее всего, их каждое утро собирают и... – отец постучал прямой ладонью об кулак, что на языке жестов означало «иметь в грубой, извращённой форме». Мама укоризненно посмотрела на него. – За то, что ещё до сих пор кто-то не найден. Следовательно, я советую тебе отсиживаться столько, на сколько хватит терпения.

– Ясно, – сказал Захар.

– Тем более, что срок привлечения к ответственности по административным правонарушениям составляет не более двух месяцев, – добавила мама. – Конечно, ты вряд ли пробудешь здесь до конца марта. Но подержись хотя бы несколько недель, потом в суде можно попробовать потянуть время, и если два месяца истекут, судья будет вынужден закрыть дело.

– Если что, у моего помощника Склярова здесь недалеко, в этом же районе есть квартира, которая ему досталась по наследству от тёти, – проинформировал папа. – Там тебя точно искать никому не придёт в голову. Но это уж совсем на крайний случай.

– Хорошо, – сказал Захар. – А так, вообще, что можешь сказать о своих впечатлениях от общения с эшниками? Какое у тебя мнение о них, как о людях?

– Да с виду – обычные молодые парни, – пожал плечами отец. – Каких-то ужасных монстров я там не увидел. Внешне, кстати, выглядят практически так же, как ваши ребята, так что если кто-то из них захотел бы внедриться к вам, вычислить его было бы очень проблематично. А некоторые всего на пару лет постарше тебя.

– Я с первого взгляда опознаю эшников, – сказал Захар. – У меня, наверное, чутьё на них.

– Это тебе так кажется, – усмехнулся папа. – Ещё у них кабинет залеплен вашими наклейками с символикой. На ноутбуках, на стенах, даже на личных смартфонах. Весь шкаф завален штуками, которые они у вас из штаба изъяли, девать некуда, вот и приклеивают...

– Забавно, – сказал Захар. – А что насчёт идеологии? – спросил, втайне надеясь, что хотя бы некоторые из эшников адекватные люди и из последних сил терпят свою работу.

– По убеждениям они, конечно, ваши заклятые враги, – разочаровал его папа. – К вам пренебрежительно относятся, мол, вы «зомби», у которых мозги промыты Февральным. Но если так посмотреть – а у них самих мозги не промыты? Их ежедневно настраивают против вас, кормят пропагандой по новостям, так что они готовы даже идти на преступление закона – разве после этого они не «зомби»?

Мама тяжело вздохнула.

– Ну ладно, мы пойдём, – сказал папа. – Не скучай тут…

– Спасибо вам за визит, – ответил Захар. – Я реально очень ценю вашу поддержку.

С бабушкой Захар больше не ругался.

– Ну что, как там наш дорогой любимый президент? – с доброй иронией спрашивал он, когда та приходила на кухню после просмотра очередного выпуска новостей.

– Да надоела уже эта его рожа, – махнула рукой бабушка. – Такой довольный собой, рассказывает только о том, что у нас в стране всё хорошо. Но это ведь неправда, не всё же хорошо в нашей стране...

По вечерам показывали ток-шоу Малафьева «Пусть говорят». Как выяснилось, на повестке по-прежнему был развод Джигарханяна с Виталиной Цимбалюк-Романовской.

– Как?! – воскликнул Захар, когда услышал знакомое имя. – Они до сих пор это обсуждают? Столько времени же прошло... У них что, нет других тем?

– Да не говори, – соглашалась бабушка. – Эта Виталина – такая вертихвостка. По ней видно, что она мошенница. Мне аж противно на неё смотреть.

– Так может, не стоит смотреть? – без особой надежды спросил Захар.

– А что ещё делать?

– Книги читать, – Захар кивком указал на «Марсианские хроники», лежавшие на столе. – Или, на худой конец, кроссворды разгадывать. Они хотя бы эрудицию развивают.

– Захар, ты же знаешь, что я при искусственном свете не могу долго читать, у меня глаза начинают болеть, старость всё-таки, – пожаловалась бабушка. – Поэтому я если и читаю что-то, то обычно в первой половине дня, при дневном свете. Газеты в основном.

– Ну да, ты говорила, – вспомнил Захар.

– Слушай, я всё хотела спросить, а зачем вы тогда с тем парнем утащили ключ от ячейки из супермаркета? – спросила Ба.

–?!

– Ну, перед двадцать восьмым января, ты вместе со знакомым пришёл, и на тумбочку положил номерок из «Сотки».

– А, это мы прятали плакаты для митинга. Переживали, что могут по мобильнику выследить и задержать, и митинг остался бы без оснащения, поэтому на время надо было где-то спрятать вещи…

– Теперь ясно. Я-то сразу сообразила, что это за номерок, я же в «Сотку» каждый день хожу, – рассмеялась бабушка. – А тот парень начал мне заливать, что ключ якобы от его комнаты в общежитии… Я решила уж притвориться, что поверила, чтобы не ставить человека в неудобное положение, всё-таки он твой знакомый.

В общей сложности на этот раз Захар провёл у бабушки две недели. Мама выяснила, что информация о двухмесячном сроке привлечения к ответственности устарела, совсем недавно её увеличили до года, по Захаровой статье. Однако мама как раз подавала документы на переназначение на пост заместителя председателя, и Захар думал посидеть до тех пор, пока не закончится проверка, чтобы административная судимость её сына раньше времени не всплыла по базам. Однако вопрос снялся сам собой – документы у мамы не приняли, прислали обратно. Видимо, по каким-то закрытым каналам выяснили, что сын «в разработке» у эшников, значит неблагонадёжный. Ну, не уволили, и то хорошо. Доброта никогда не остаётся совсем безнаказанной, какую-то цену приходится заплатить...

В принципе, у Захара бы хватило терпения прятаться до самых выборов, но он не видел большого смысла, в конце концов, штраф на первый раз грозил не такой уж и большой. Штаб обещал возместить ущерб (и многим, кого осудили за предыдущие митинги, действительно возместил), но Захар особо не рассчитывал на это, так как после выборов штрафов станет больше, а народных пожертвований меньше. Но затраты пусть даже на самоличную оплату штрафа окупались тем, что за оставшийся до выборов срок Гордеев ещё успеет поагитировать и привлечь на избирательные участки большее число наблюдателей. Захар и так поднял на уши всех эшников в городе, так что какую-никакую моральную победу одержал. Да и на суде можно будет побороться...

– Всё-таки уходишь? – спросила бабушка.

– Надо бы уже, – сказал Захар. – Затянулся мой внеплановый отпуск. Пора и потрудиться. – И, приняв внутри окончательное решение, вставил симку обратно в телефон.

Глава 9. Каждый сам за себя

 

 

Выйдя от бабушки, Захар, по совету мамы, сразу отправился в центр города к её знакомому нотариусу, чтобы оформить доверенность на штабного юриста Полину Каленскую. Идя по улице, он с удивлением отметил, что никто не бросается его ловить. Хотя он пару раз мельком пересекался с патрульными. Уладив все юридические формальности, Захар сделал себе копию доверенности и занёс оригинал в офис к Полине. Получая в штабе полную рабочую зарплату, Полина обладала особой привилегией (квалифицированные юристы ценились в оппозиции очень высоко!) не находиться там безвылазно, и по совместительству вела свою частную адвокатскую практику. Поэтому она и не присутствовала непосредственно во время налёта эшников перед двадцать восьмым – была с другим подзащитным, и подоспела уже позже, в отделение полиции, где ребята ждали Макса и Диму. Полина была волевой замужней женщиной лет сорока, приятной в общении, с большим опытом адвокатской практики.

Выйдя из её офиса, Захар решил заодно наведаться в штаб, который располагался недалеко. Гордеев долго отсутствовал, и теперь решил узнать, как идут дела у кампании.

В штабе поставили новую дверь. Открыл Даня Дубровский, внутри оказалось немноголюдно – кроме него, только Дима Зубров. По их словам, сегодня был ещё Макс, но он отошёл по поручению.

– Ну что, я многое пропустил? – спросил Гордеев.

Захар заметил, что принтер привезли обратно сюда. (Оставить оный себе после ухода Георгий не мог, так как агрегат покупался не на его личные деньги, как некоторые другие вещи, а на средства кампании.) Решили, похоже, что угроза миновала, раз вернули. После двадцать восьмого штабы сосредоточились на том, чтобы набрать как можно больше наблюдателей и охватить максимально возможное число избирательных участков. Раз вариант вывести на улицы критическую массу недовольных, чтобы власть забоялась и отменила решение о недопуске, не прокатил, штабы, по идее, должны сконцентрироваться на том, чтобы рекрутировать и обучать наблюдателей. Направления для наблюдения будут получаться через условно союзные партии, кандидатов (скажем, Яблочкина) и СМИ.

– Некоторые волонтёры: Аня, Злата, Митя, Алиса, Ярик откололись, – небрежно сказал Дима. – Так что мы очень рады тебя видеть.

– Как понять «откололись»? – насторожился Захар.

Согласно рассказу Даниила, которого Зубров, оказывается, в отсутствие Захара принял на работу в штаб, началось всё с безобидной мелочи. Мол, он решил спросить Ярика, который заглянул в штаб, о том, как обстоят дела у Жоры с созданием отделения «Открытой России» в городе. А Ярик почему-то взволновался и стал разговаривать с ним на повышенных тонах. Даня пытался его успокоить, но в итоге не удержался и сам прикрикнул. А Ярик обиделся и ушёл, и остальные волонтёры, которые с ним близко общались, встали на его сторону. В общем, по рассказу Дани выходило, что сам он ни в чём не виноват, и ссора произошла чуть ли не случайно. Гордеев поверил Дане, так как говорил тот очень уверенно, да и Захар помнил его как хорошего парня, которому специально ссориться с ребятами было незачем. К тому же Зубров, который сидел рядом, рассказ Дубровского полностью подтвердил, якобы, всё это происходило на глазах у Димы.

– И всё-таки, Даня, даже если Ярик первым стал на тебя кричать, ты, как сотрудник штаба, должен стараться сглаживать конфликтные ситуации, находить общий язык с каждым волонтёром, а не отвечать агрессией на агрессию. Ярик ведь очень много сделал для кампании.

– Ты пойми, каждый человек может сорваться, – вступился Дима за Даню. – Мне кажется, Данина вина если тут и есть, то небольшая. Это Жора с Алисой, обидевшись из-за своего увольнения, настроили Ярика против нас. Так как они теперь создают филиал «Открытой России», то заинтересованы, чтобы люди уходили из штаба к ним. Мне иногда вообще кажется, они – засланные агенты ФСБ...

– Ну, это ты, конечно, перегнул палку, – возразил Захар.

– Кстати, перед митингом двадцать восьмого, когда пошла волна взломов, мне в личку со взломанных аккаунтов стали пересылать сообщения, кто какие гадости про меня писал. Там от многих ребят, в том числе тех, кто ушёл, были сообщения. Крайне интересно было почитать.

– Ну, эшникам выгодно нас рассорить, – сказал Захар. И додумал: «Поэтому я никогда за глаза не пишу и не говорю гадости о человеке, если не готов повторить их ему в лицо. И прежде, чем кому-то что-то написать, тысячу раз подумаю, как это будет воспринято, если сообщение случайно прочитают другие люди».

С Димой и Даней он расстался на почти дружественной ноте. Захар был не против «Открытой России», так как считал, что чем больше оппозиционных организаций появится в Майском порту, тем лучше для региона. Но и вмешиваться в противостояние «открыточников» и «штабных» ему уже не хотелось. Зачем принимать чью-то сторону, когда можно помогать агитировать и ребятам Жоры, если у них будет такое желание, и штабу, который в ближайшее время собирался организовать лекции по наблюдению на выборах, и, чтобы привлечь на них людей, нужно были волонтёры для раздачи листовок?

Однако когда Захар поговорил с Жорой, Алисой, Яриком и остальными ребятами, его мнение поменялось. Их версия произошедшего в корне отличалась. Они рассказывали, что после того, как Зубров взял Даню на работу, тот сильно изменился. И что именно он начал первым наезжать на Яра. Ярик пришёл в штаб чуть раньше назначенного времени собрания, и спокойно сидел, никого не трогая. Даня же накинулся на него с обвинениями в том, что Борщов вместе с Жорой пытается разваливать штаб, переманивая людей в «Открытую Россию». Ярик не отвечал ему, а просто ждал, пока обвинитель замолчит. Но Даня всё не замолкал и не замолкал, и это длилось минут двадцать. В конце концов, Даня стал кричать и чуть ли не ударил Ярика. У того, естественно, случился нервный срыв, и он ушёл, хлопнув дверью, пообещав, что ноги его больше не будет в штабе. Всё это видели Аня и Вова. Аню, которая вообще никак не вмешивалась в конфликт, Даня обвинил в том, что она приходит в штаб только «попить чай». После такого, конечно, все старые волонтёры окончательно уверились в своём решении уйти в «Открытую Россию». Хотя точки зрения относительно того, стоит ли полностью разрывать отношения со штабом, или всё-таки взаимодействовать с ним чисто на деловом уровне, пока расходились.

Захар оказался перед выбором – кому верить. Объективно знать, что случилось, Гордеев не мог, потому что его в то время не было, а запись с камеры наблюдения в штабе посмотреть он тоже не мог. Захар сопоставил слова Дани и ребят, и вторая версия показалась ему более убедительной. Всё же, насколько знал Захар, Ярик был тихим и бесконфликтным парнем, и трудно поверить, что он стал бы первым кричать на Даню. А Даня, наоборот, был резким и нагловатым. К тому же, три слова против двух: с одной стороны – Ярик, Аня, Вова, с другой – только Дима и Даня.

Поэтому Захар принял сторону ребят, а все контакты с Зубровым и Дубровским оборвал. Через несколько дней Жора позвонил Гордееву и пригласил принять участие в согласованном массовом пикете, посвящённом годовщине убийства Немцова. Пикет проводился совместно штабом и «Открытой Россией». По такому поводу заключили формальное временное примирение.

Захар не мог не прийти, так как Немцов был для него либералом, который всегда мог уверенно аргументировать свою позицию, и однозначно выступил против захвата Крыма Россией и резни на Донбассе. Готовя плакат уже в последний момент, Захар не придумал ничего лучше, как накорябать случайно пришедшие на ум слова: «СВОБОДА НАВСЕГДА». Глупо, по-дурацки, но выдумать что-то получше времени уже не хватило.

На пикете присутствовало человек тридцать участников, а также, несмотря на то, что он был согласованным, куча надзирателей – полицейских и эшников, которые, стоя поодаль, трудолюбиво фиксировали всё на камеру. Их бы трудолюбие да в правильное русло. Пришёл даже Постернак с флагом Украины. Были, конечно, Жора и Алиса (которой, кстати, плакат Захара понравился). Да и почти все ребята были, траур объединяет многих. Под конец Постернак решил прикольнуться, и стал тоже снимать одного эшника, подойдя к нему практически вплотную так, чтобы его телефон загораживал объектив камеры. Надо было видеть, как перекосилось от злобы лицо эшника!..

Захар ожидал, что по пути домой с пикета, или даже на самом мероприятии, эшники его задержат. Но нет, на удивление, он добрался до квартиры беспрепятственно – видимо, те настолько устали за ним гоняться, что уже забили на поиски.

После пикета штаб выпустил у себя в группе «Вконтакте» пост, из которого исходило, что организация данного вечера памяти целиком лежала на них, а волонтёры «Открытой России» были всего лишь участниками, хотя на самом деле, наоборот, большую часть организационных вопросов взяли на себя Жора и его ребята, и печатали плакаты на свои средства. Кстати, после ухода Ярика посты в паблике пришлось писать Дане, и по словам мамы Захара, которая заглядывала на страничку каждый день, качество публикаций заметно упало.

Кроме окончательного раскола в штабе, была и ещё одна печальная новость – Васю отчислили из университета, и теперь его могли с осенним призывом забрать в армию (так как с деньгами для того, чтобы отмазаться, у него было негусто). Отчислили по той же схеме, что и Постернака – не дали закрыть долг, поставили неудовлетворительно без права пересдачи. Вася был не особо сильным учеником, и придерживающиеся враждебных политических взглядов преподаватели могли легко от него избавиться.

Сейчас Вася планировал вернуться домой, в посёлок в Бурятии. И перед его отъездом было решено устроить прощальную тусовку на квартире Захара. Правда, на вечеринку не пришёл Ярик, потому что они с Васей накануне сильно разругались. Вася некоторое время жил у него в гостинке на Тихой (в очень отдалённом районе). И один раз, когда он напился, то уснул и два часа не открывал Яру дверь. Ярик не мог попасть к себе домой. После этого он назвал Васю «свиньёй». Захара удручало, что в его отсутствие все рассорились ещё больше, чем раньше.

Хотя он выполнял, вроде как, не первоочерёдную роль в команде, Захар заметил, что всегда, когда он куда-то уезжал или надолго пропадал, происходил какой-то конфликт. Когда Гордеев уехал в Москву поступать, поссорились Алиса и Постернак. Пока Захар отсутствовал в октябре, сильнее разгорелс<