Поход на кладбище                                утопившихся кораблей

Поход на кладбище                                утопившихся кораблей

                 (неизданный проспект стихов)

Часть I. Аполлоний.

 

Аполлоний

 

Утес базальта
Нахальный прыткий бриз
В подоле солод
В песчаных рифах низ

Раскинуться ветвями
дуба

и лунными ночами
не отлучаться в утро

Рассыпаться грезами
в ладони,
а младенческими звёздами -
на ландшафтном пероне

Позабыв о билете
и утренней котлете,
грезить о лете

 

Пусть в скелете
дерутся идеи и плавает ветер

 

А заря заметит,
хлебом приветит,
дрожью обдаст

 

Валун расколется
с громовым треском
и силы придаст

 

***

Он плечист,
а в ключице
мягок и чист

Лес его волос
в зарнице
кудряв и кучист

Блеск его полос
в ресницах
прян и лучист

***

 

Небо сгорает
в ночницах,
дремля
под хоровод его песен

Замшелая плесень
прискальных деревьев
ласкает вены
листьев и прутиков-лестниц

Засеять мечтами
тропу

Присесть уставшим
на мглу

Травинки жаждут
жить

Травинки живут,
чтобы пить

У его мечты
нет следа
Остаться здесь напоследок
и каждую чайку чтить

 

Что я

Что я фастно теряю свой облик
роняю юрко монеткой в метро
ублажая нутро предложениями
диалогами душу честный отклик.

гущу кофе смягчаю водой
пустой глянц сквозь окно на прохожих
дабы быть хоть с подростком чуть схожим
ты туси, ты еще молодой.

что аддиктивен я к пестрым обложкам
не журнальным, людским, разумеется
я банально чтю холод немножко
на былое в кровати лелеясь,
на благое душой не надеюсь.

стан, нет, скелет я склоняю в пространстве
в круг угнетающей атмосферы
порой броские направляю фразы
в бездуманстве
в безгранный потолок
роняя эго, дорогих людей и нервы
вливаюсь с китами в бензиновый сток.

 

Моя ладонь в твоей ладони в шагах от магистрали

в алой арке свидимся
как будто не встречались
вчера, под соснами качаясь
и на прошлой неделе

пятиэтажка направит
от крови фиолетовый закат

 

на две потерянные груди
в понедельник

пожатие превращается
в конструкцию из юношеских кистей
порицаемых, осужденных
таких наивных и непрочных

наше строение не зарастет
лопухом и снытью серебристой
ураган его не пошевелит,
свергнув величие на полигон порочный

 

и с каждым новым мигом
становится страшней
орган вечерних гроз
сползает в ситцевые брюки

опустошится дымом
все то, что в миг не возведешь
и зона отчужденья наших проз
станет упругой

где простираются на Запад
наши свечи
мы освободимся рано,
взяв ранец и взявшись за плечи

босиком по гальке
по узкой прогалине
к реке
в шагах от магистрали
ладонь к ладони
ладонь в ладони...

 

Неберущийся интеграл / как раскалялась сталь

Рубашка в бархатном багре
распахнула неуклюжие двери и обнажила ад
Разве мог отказаться от легкой подагры,
стискивающей мой побитый циферблат

Октавы переходят в звуковые волны
там, где расцветают колыбели сирени

Дифференцировать функцию моей тени
у пробуждения неистового жара и мигрени
Ты властный

А интегрировать выражение скул твоего лица
средь георгиновых клубней прибрежного городка
Я не математик

И камуфлировать все пятна на моих ботинках
и затемнённым скрыться в весенних долинках

 

Фуфайка с лейблом перевал
преследует мой взор и размывает путь обманом
И разве мог я разглядеть колючих ёжиков в тумане,
когда мне очерки строчили, что он неберущийся
интеграл

В тех точках, где эти два процесса невзаимны,
мы связаны, но не взаимно
Обратной связи жду, как раскаленная сталь,
но, падая хрупкой константой, не дожидаюсь, жаль.

 

Часть II. Поход на кладбище утопившихся кораблей.

 

Эпицентр запчастей

 

просторный экран на стене
не зажжёт знакомый смех

сквозь нейронную сеть
любопытствуем,
разглядываем родные пиксели

а при встрече
не свяжем мы буквы
в ансамбль и тысячу лет

две юности
одна из них
робкий гелиевый шарик,
истязавший вакуум в своем теле
твоим каменным упорством

булыжник точит гелий

раскромсал плечо и колени
до приливов главной воды
в моей жизни

наслаждаюсь, купаюсь
в багровой купели
дабы достигнуть ее дна
и кануть в густоватой призме

разложил себя по запчастям
ищу мотор, но не нахожу
он остался частицей запаха на твоей байке

Взаимные взгляды
отражают мозоли -
незалатанные ямы на песчаном асфальте

Разъев твой ландшафт, не избежал я позора
и сижу в тюрьме на утесе базальта.

Разговаривать с самим собой

усынови смиренность,
замыкая боль
в ложе капилляров.

 

Одинокий сумасшедший

лучи с подоконника палаты
вонзаются в перину, играя с ней в жмурки

катетер с глюкозой тянется
к призрачно-холодной фигурке

на кровати накрыт одеялом коматоз

заселили в реанимацию
и безнадежных бутыльщиков,
и залетевших в форточку ос

тиканье настенных часов
сливается с сердцебиением
да, этот звук пуст

давление медленно заполняет грудь

заново раскрыв серые глаза,
он лицезрел чрез них новый мир
в лице халатов медиков

в деревянной перегородке между дверьми;
он почувствовал
выдавливающую последние капли сока из его сердца
баррикаду

в кондиционере на стене
торчала обнаженная Колада

глотал свежий прилив воздуха
из глоток медсестер
они шептались

подозрительно жилисты
были ноги и руки,
и то, что от сердца осталось

из кучерявого юношу, но пленника
превратиться в одинокого
сумасшедшего

разбитого,
раненого,
но освобожденного
и безгрешного

теперь он не будет пытаться
затмить взор выпитыми на ночь,
разными лекарствами.

 

«не шевелись. буду стрелять»

дуло револьвера
дует в одуванчики
под патронами из пуха
пал июньский град

дуло револьвера
дышит дурианами
и взрыхлён окопами
мадагаскарский сад

безлики каски целятся
в припухшую щеку
струйка дыма стелется
за тридцать кадров до

без весточки из города
пригнуться не могу
без спин моих собратьев
ведь пропаду я в ров

стрижиха клюёт клевер,
впитавший плоть ее стрижа
но пуля мчится не спеша

бетон окутал злые лица,
обдал оттенком шрамов слепость
на что бы здесь облокотиться,
где миновать заряда спелость

вот опадет он прахом
на стебли пшеницы,
но нужен ли шанс
сюда возвратиться?

Воздух, водород и воск

 

Воздух соткан из метких пуль
Он хоронит благую печаль
Порох туч тут заснул невзначай
над гулом зараженных ульев,
но бел день утопает в бессоннице улиц

Водород из молекул слез,

мантии росы и травной милдью
Гладь ладони поселила гильдию
воров и шарлатанов на карнавальный воз,
но бел день воет луной, словно жмурец

Воск вылит из плавленного солнца
и ручьев небесного янтаря
Восклик рук, как дрожь лучей прожекторов,
пронзает людские статуи с донца,
но в дыме и пепле не рождается жизнь городов.

 

Заметка на колене #1

А если люди - это грызуны,
мрущие зимами в подвалах дачи
от зерен в дырявых мешках недостачи,
для них должна существовать уловка
на веранде, в сыре на мышеловке.
Не зря же человечество угаснет
с приходом магмы из нутра Земли.

 

 

Заметка на колене #2

Мой город спит
но стая импульсов из моего ключа
бурлит
под аромат метро и рельса
я ухожу в зенит

пока мой город спит
передо мной мелькают монументы
брошуры, парки и проспекты
и переливы отражений
всех цифр номеров
на досках объявлений

мой город спит
но я давно разбужен
от чистых снов,
как девственные слёзы
моя поэзия возможно пробудит
дожди в пустынном зное
у безрассветной позы
немого странника
на невесомой улице

мой город спит
но не силен я побудить
корабль не засесть на мель:
на трон резких маневров
и дюжины бездарных оборотов,
вновь спятившего якоря,
наперекор своей оси

Я признаюсь, мой город спит
по будням
не подаю я круг спасательный
своим унылым трутням
их палубы вмиг трескаются
и с грузом тонут корабли..

Мальборо красный

Синее пламя журчит по проводам
Отдаю свой силуэт товарным поездам,
несущимся в пункт Никуда

 

Листоворот прошлой осени
пошел на абордаж
Мембранный шепот просит
немых рук саботаж
Сгорая в отражении монеток фонтана,
ищусь в заболоченном океане.

Соломку из стали
не согнешь прессом хваток
пока в твоих руках догорает табак
несущийся в пункт Никуда

Ты беззащитен и повален
Ты догоревший красный Мальборо
С твоих родинок стекает нефтяная вода

Плавит глаз зелень луга
под небрежной зольной почвой
Цикл жизни - потуга,
если ты не захочешь

Но пока ты красный Мальборо,
фонари твоего пути
гаснут в омуте юности.

 

Слова автора.

 

«Поход на кладбище утопившихся кораблей» написана мной в 2019 году. Эта книга не написана для иллюстрации насилия, домогательства, дискриминации, пропаганды и навязывания идей читателю. Эта книга – опыт и изнанка, кнут и пряник, преисподняя и иконостас, нигилизм и жажда жизни, культ страданий и юной беспечности, но одним словом это шоссе. Залатанное шоссе. Оно не всеми будет пройдено, так как не всеми будет прочувствовано. Оно не ориентировано на прохождение большинством людей. Если вы прошли это шоссе до конца, вы почувствуете. Это будет не минутная колкость под сердцем. Это будет искренне.

Мотив этой книги – не жалоба, а обёртка – не мольба об сострадании.

Сила этой книги не в квинтессенции умных слов.

Если вы прошли это шоссе, книга даст вам понять. Жизнь даст вам понять. Ваше собственное шоссе и ваш вакуум, они вам дадут понять. Искренность. Правда. Раскаяние. Смех. Победа над страхом.

Эта книга узнает о вас больше.

Эту книгу тяжело поднять не одной рукой, а несколькими миллиардами, в нынешнее время. Но это не позор. Это реальность.

Искренность - то ваш тотем.

Здесь нет авторского права. Оно не нужно истине. Оно не нужно чувствам. Оно нужно определенным людям, но не мне. Искренность.

Это не культ и не секта, это то, что вы не хотите видеть и не хотите принять. Всегда тяжело одевать на себя правду.

Спасибо.

Бравада

 

он пригнул свою шелковую шею
из низовий оседлали путь тарантулы
клыкастые и безобразные
сшитые чернилами
распугали пришедших комильфо
на усопшее празднество

увечья содрали парку в клочья,
раскрывали данжеон зеленой раны
лишь две мозоли на столе нам вид порочат

там сговорились канделябры
и вдруг потухли
стал маяком пожара мундштук в его руке
и в перламутре его парчи нет ни изъяна
а пламя лениво дотлевает
в кристально отодранном прислужкой окне

вьюга обезличивает пуговицы
на запястье 24 карата,
а цепляется оно за вечерний бордовый карниз

исподлобья бравой статуи
тихо разносятся аплодисменты
по вечной опочивальне
как соло аккомпанементы
рояля на поминках блиц

его гордость и непреклонность не спасти,
неприкосновенность сбила его с пути
из-под выпуклости выемки на его груди
светится мгла нечисти и плесень обреченности

молчание прерывает
писк москитов
в глиняной вазе

подняли фужеры гости
и стукнулись ими
в кислом экстазе

 

Телевизор (TV)

 

телевизор на трюмо
греет пылью зал ночной
телевизор дно шумов
и потных дядек с микрофонами
из табакерки вылез черт
чтоб твою волю очертить
и телик сказочный курорт,
что пустой стержень очернит

я на зернистом шуме сплю
под грохот первого канала
под грохот там же и умру
куда душа моя пропала

я буду отдан телевизору
как обнаженное оружие
из кулака выпускника
в Столбцах

я сплю на телевизоре
я буду в телевизоре
когда кого-нибудь убью
потом признавшись что я сплю

самая достойная
премия года
откинуться на кушетке
от цироза печени
на побагровевшей софе
ведь стабильна погода
круглый год
индивиды калечатся

твоя бабушка втянулась в телевизор
твоя мама втянулась в телевизор
твоя кошка втянулась в телевизор
твоя собака втянулась в телевизор
твой сын подруги твоей мамы снова в телевизоре
твой вдруг внебрачный сын Обамы снова в телевизоре
твоя рука берет кувалду,
искрящуюся,
как в онлайн-игрушке
и рухнет проклятая плазмы блокада
пулей из пушки, глухой пулей из пушки

 

Belarusian snob (не вошедшее в ****)

 

mishear my surname
it's boozed away in groundfloor inns
heir's cobwebbed trail
curved pristine mobs

parents of parents
this cursed portfolio you bring
cornflowers raided
that Belarusian snob

fist and potato
a flag that raised upon steel bars of weed
endorsed impromptu
but failed to gain the necklace submarine

ribald, obscure and dressed in straw
durns and sinking rivers shrink my collarbone

 

2019.

Поход на кладбище                                утопившихся кораблей

                 (неизданный проспект стихов)

Часть I. Аполлоний.

 

Аполлоний

 

Утес базальта
Нахальный прыткий бриз
В подоле солод
В песчаных рифах низ

Раскинуться ветвями
дуба

и лунными ночами
не отлучаться в утро

Рассыпаться грезами
в ладони,
а младенческими звёздами -
на ландшафтном пероне

Позабыв о билете
и утренней котлете,
грезить о лете

 

Пусть в скелете
дерутся идеи и плавает ветер

 

А заря заметит,
хлебом приветит,
дрожью обдаст

 

Валун расколется
с громовым треском
и силы придаст

 

***

Он плечист,
а в ключице
мягок и чист

Лес его волос
в зарнице
кудряв и кучист

Блеск его полос
в ресницах
прян и лучист

***

 

Небо сгорает
в ночницах,
дремля
под хоровод его песен

Замшелая плесень
прискальных деревьев
ласкает вены
листьев и прутиков-лестниц

Засеять мечтами
тропу

Присесть уставшим
на мглу

Травинки жаждут
жить

Травинки живут,
чтобы пить

У его мечты
нет следа
Остаться здесь напоследок
и каждую чайку чтить

 

Что я

Что я фастно теряю свой облик
роняю юрко монеткой в метро
ублажая нутро предложениями
диалогами душу честный отклик.

гущу кофе смягчаю водой
пустой глянц сквозь окно на прохожих
дабы быть хоть с подростком чуть схожим
ты туси, ты еще молодой.

что аддиктивен я к пестрым обложкам
не журнальным, людским, разумеется
я банально чтю холод немножко
на былое в кровати лелеясь,
на благое душой не надеюсь.

стан, нет, скелет я склоняю в пространстве
в круг угнетающей атмосферы
порой броские направляю фразы
в бездуманстве
в безгранный потолок
роняя эго, дорогих людей и нервы
вливаюсь с китами в бензиновый сток.