Кто и как защищает спесиецизм сегодня

Из предыдущих глав мы увидели, как разрушением фундаментальных моральных

принципов равных подходов к рассмотрению тех или иных интересов, которыми

должны определяться наши отношения со всеми существами, человечество взвалило

бремя  страданий на нечеловеческие существа, руководствуясь при этом весьма

тривиальными целями. И мы увидели, как западные мыслители, поколение за

поколением, искали способ защитить право человечества делать это. В этой последней

главе я рассмотрю ряд направлений, в которых сегодня практический спесиецизм

находит поддержку и продвигается. Рассмотрим также различные аргументы и

извинительные приемы, которые еще используются для защиты и оправдания рабства

животных. Некоторые из таких оправданий будут, я надеюсь, противостоять позициям,

изложенным в этой книге, поэтому нам представляется удобный случай ответить на

вопросы, наиболее часто задающиеся по делу об освобождении животных. Эта глава,

будучи продолжением предыдущих, имела также назначение показать сохранение

идеологии, чью историю мы прослеживаем ко временам составления Библии и Древней

Греции. Сейчас важно показать и критически оценить эту идеологию, потому что хотя

современные позиции по отношению к животным достаточно благоприятны (по очень

избранным направлениям), однако некоторые улучшения условий жизни животных

были сделаны без изменений основных позиций отношения к животным. Такие

усыпляющие улучшения таят в себе (и будут всегда такими) опасность эрозии

движения за освобождение животных, пока мы не изменим в корне нынешнюю

позицию к животным, санкционирующую безжалостную эксплуатацию нечеловеческих

существ в угоду целям человека. Только коренной ломкой западного мышления более

2000 лет формировавшего свое отношение к животным, мы сможем создать прочные

основы для избавления от этой эксплуатации.

Наши отношения к животным формируются, когда мы еще очень молоды и фактически

начинаем питаться мясом в раннем возрасте.  Довольно интересно, что многие дети

поначалу отказываются есть мясо животных и приучаются к этому только после

энергичных усилий их родителей, ошибочно верящих, что это необходимо для

хорошего здоровья. Как бы ни расценивать эту непроизвольную инициативную

реакцию ребенка, заметим, что мы едим мясо животного задолго до того, когда мы

способны понять, что едим мертвое тело животного. Поэтому мы можем никогда не

прийти к здравому обоснованному решению, свободному от предубеждений,

сопровождаемых долго формировавшимися привычками, закрепленными социальными

факторами, чтобы питаться мясом животных. И в то же самое время дети испытывают

естественную любовь к животным, и наше общество помогает им в пробуждении

нежных чувств к милым любимцам, образы которых в виде пушистых игрушек дети

нежно обнимают. Эти факты показывают наличие двух весьма различных

характеристик в отношениях детей нашего общества к животным, а именно к

животным не существует единой целостной позиции, а имеется две конфликтующие

позиции, которые существуют на уровне сознания личности, тщательно разделенные

таким образом, чтобы противоречия между жестокостью и нежностью в наименьшей

степени беспокоили эту личность.

Еще не так давно дети повсеместно воспитывались на сказках о добрых феях, в

которых животные, особенно волки, изображались как коварные враги человека.

Обычно в изложении счастливого конца сказки волка топили в озере при помощи

камней, которые находчивый герой сказки насыпал ему в живот, предварительно

распоров его, пока волк спал. А если дети хотели еще более приобщиться к этой сказке,

то они, хлопая в ладоши, напевали в детской комнате такие стихи:

«Три слепые мыши! Как они бегут! Они убегают от жены фермера, которая отрезала им

хвосты прочь! Острым ножом для мяса. Да видели ли вы такое? Три слепые мыши, как

они бегут!»

Для детей, воспитанных на таких сказках и кружащихся в подобных хороводах, не

было непоследовательности в том, чему их учили и что они ели. Сегодня, однако, такие

сказки и стихи выходят из моды и внешне, со стороны, отношение детей к животным

можно даже увидеть ласковым и светлым, что конечно далеко от истинного отношения

детей к животным. Как бы то ни было, проблема возникает в таком звучании: чем мы

можем питаться кроме мяса животных? Ответ на постановку этой проблемы

представляется простой отговоркой. Прежде всего, тяготение детей к животным не

определяются вопросами питания; животные — это их любимцы — собаки, кошки и

другие. Имеются виды животных, особенно симпатичных детям, причем живущим в

городах и пригородах. Мягкие набивные игрушки больше нравятся детям, когда они

медведи или львы, а не свиньи или коровы. Когда в сказках и на страницах книг

появляются счастливые изображения сельскохозяйственных животных, то это то же

самое увиливание от решения проблемы путем введения детей в заблуждение

относительно отношения к животным на современных фермах и попытки скрыть от

детей страшную действительность, изложенную в главе 3 этой книги. Например, в

одной из популярных книг «Сельскохозяйственные животные», которая попадет к

ребенку с картинками кур, индюков, коров и свиней, всегда окруженных их милым

потомством, нет и намека на клетки, пролитие крови, или попавших в поле зрения

стойла или конюшни. Текст книги сообщает, что свиньи «любят обсыпаться мукой,

затем вываляться в грязи и бегать с визгом», в то время как коровы «таких вещей не

делают, но без конца хлещут себя хвостами, едят траву и мычат». Британские книги,

такие как «Сельское хозяйство», бестселлеры в серии «Божья коровка» создают такое

же впечатление деревенской простоты, показывая курицу, расхаживающую по

плодовому саду со своими цыплятами, и всех других животных, благоденствующих со

своим потомством на просторной местности. Неудивительно, что после такого рода

чтива в пору раннего периода жизни, дети вырастают в полной уверенности в том, что

если животные и «должны» умереть для обеспечения людей пищей, то до наступления

этого часа они безусловно жили счастливо.

Осознавая важность жизненных позиций, формирующихся в молодом возрасте,

движение за освобождение женщин предложило изменить характер рассказов и сказок,

которые мы читаем для своих детей. Они хотели, чтобы в сказках благородные

принцессы спасали жизнь принцам, оказавшихся в трудном положении. Однако

переделать сказки, которые мы читает своим детям, оказалось не так легко, хотя

жестокость — далеко не идеальная тема для детских сказок. И все-таки было бы

возможно избежать наиболее отвратительных деталей, снабжая детей книжными

картинками и сказками, которые пробуждали бы отношение к животным, как к

независимым существам, а не как к маленьким умненьким предметам, существующим

для нашего развлечения и стола. А когда дети подрастут, они уже будут осведомлены,

что большинство животных живет в условиях, которые надо признать малоприятными.

Трудность может также заключаться в том, что родители невегетарианских убеждений

могут принуждать своих детей не воспринимать глубоко сказку, опасаясь, что

облагораживание детского отношения к животным может разрушить всю систему

семейного питания. Даже сейчас нередко приходится слышать, что дети, узнав об

убийстве животных на мясо, отказываются есть мясо своих друзей. К сожалению это

инстинктивное сопротивление встречает могучих противников в лице

невегетарианских родителей и большинство детей оказывается не в состоянии

осуществить свой отказ от мясной пищи, оказываясь в неравной оппозиции к своим

родителям, которые обеспечивают их питание, уверяя при этом, что без мяса они не

вырастут большими и сильными. Остается надежда уповать, что распространение

знаний о природе питания позволит большинству родителей осознать, что в этом

вопросе дети были мудрее их*.

* Например, Лоуренс Кольберг, физиолог из Гарвардского университета, отмечал в

своей работе присутствие нравственного развития у детей, рассказывая, что его сын в

возрасте 4-х лет принял свою первую нравственную установку, отказавшись есть мясо,

потому что, как он сказал, «это плохо убивать животных». Далее Кольберг

рассказывает, что шестимесячные уговоры его сына изменить свою позицию потерпели

неудачу, в т.ч. в поисках различия между оправданным и неоправданным убийством,

что показало правоту его сына, хотя и исповедующего более простую и бесхитростную

нравственную платформу.

Все это показывает, до какой степени люди сегодня изолированы от животных,

употребляемых в пищу, даже ребенок получает из литературы сведения, убеждающие

его, что животноводческая ферма — это место, где животные бродят на свободе в

идиллии, и такое ложное впечатление нередко остается у него на всю жизнь. В городах

или пригородах не бывает животноводческих ферм, поэтому горожане могут видеть их

лишь побывав там, или проезжая сельской местностью, где сейчас действительно

можно видеть современные строения и относительно небольшое количество животных

на пастбищах. И лишь немногие из нас могут знать, что же в действительности

творится в закрытых помещениях и сараях для выращивания цыплят-бройлеров.

И почему-то средства массовой информации не информируют общественность об этом

предмете. На американском телевидении есть программа, изображающая животных в

так называемом диком состоянии (или предположительно диком, потому что животных

предварительно отлавливают, а затем выпускают в огороженный загон для удобства

съемок). Однако тематика о фермах интенсивного выращивания животных лишь

изредка может промелькнуть на экране, как специальная тема по сельскому хозяйству

или производству пищевой продукции. Кому-то выгодно, чтобы телезритель больше

знал о жизни гепардов и акул, чем о цыплятах или телятах, которых выращивают для

бойни. В результате подобной «информации» о сельскохозяйственных животных,

разумеется, растет прибыль телевизионных компаний в виде оплаченной рекламы,

изображающей смехотворные карикатуры на свиней, желающих поскорее превратиться

в колбасы или тунцов, стремящихся, чтобы их законсервировали. Т.е. общественности

преподносится откровенная ложь, например об условиях разведения цыплят-бройлеров.

Не лучше обстоит дело и с газетами. В их тематике, посвященной животному миру,

преобладает информация, «интересующая читателя», например, что горилла в зоопарке

родила детеныша или сведения о видах, находящихся под угрозой исчезновения. А вот

сведения о совершенствовании животноводческого оборудования, которое лишает

миллионы животных даже свободы передвижения — в периодике не появляются.

Если общественности неизвестно о том, что делается на животноводческих фермах, то

не больше знает она и о том, что происходит за высокими оградами институтов и

лабораторий. Хотя результаты исследований обычно публикуются в научных

журналах, сведения о проводимых опытах, как правило, фильтруются перед подачей на

публику и, в особенности, если исследования имеют необычный характер. Поэтому

общественность вообще никогда не узнает о большинстве опытов, проводимых на

животных, а об остальных информация подается как о тривиальных заурядных

событиях. Так как мы видели из главы 2, никто не знает точно, сколько экспериментов

было выполнено на животных в Соединенных Штатах и не удивительно, что

общественность считает незначительной тему о проведении таких экспериментов.

Благоприятные условия для проведения таких экспериментов создаются еще и тем, что

общественность вообще мало знает о животных, откуда они приходят или куда они

деваются после их смерти. (Стандартный учебник по использованию животных в

экспериментах советует ученым-естествоиспытателям скорее помещать тела погибших

животных в кремационную печь, не оставляя их для обозрения, т.к. это «обычно не

способствует повышению престижа исследовательского центра или школы в глазах

общественного мнения»)*.

* У меня в этой связи были любопытные происшествия, когда я занимался

иллюстрированием этой книги и посетил библиотеку фотографий Агентства

Ассошайтед Пресс в Нью-Йорке. Там я без конца находил изображения детей,

держащих на руках розовых поросят, снабженных крупными надписями, животных из

зоопарков с их детенышами, но нигде не было фотографии современной фермы по

выращиванию телят или свиней.

Итак, неведение, а с ним и необразованность — вот первая линия обороны

спесиецизма. Конечно, может показаться, что легче всего было бы проломить брешь в

конце концов и показать истинную правду. Но невежество нашего общества так долго

торжествовало, что теперь люди уже и не хотят искать эту истинную правду. «Не

говорите мне об этом, вы испортите мне обед» — вот обычный ответ на попытку

рассказать кому-либо, как этот обед был приготовлен. Даже люди, осведомленные о

том, что традиционная семейная ферма должна  руководствоваться интересами

большого бизнеса, и что ряд сомнительных экспериментов все-таки происходят в

лабораториях, цепляются за смутную уверенность, что условия проведения таких

опытов не могут быть слишком плохими или успокаиваются на том, что заниматься

такими вопросами должны компетентные органы правительства или общества по

содействию благополучию животных. Д-р Бернард Гржимек — директор зоопарка во

Франкфурте и один из наиболее откровенных западно-германских противников так

называемых ферм интенсивного животноводства, считал, что неведение относительно

таких ферм сегодня есть следствием необразованности и склонности прежних

поколений немцев к другим формам зверства, также скрываемых от чужих глаз. И без

сомнения в обоих случаях это не объяснялось невозможностью найти выход, а скорее

нежеланием его искать и не знать фактов, которые могли тревожить совесть людей.

Мысль о том, что мы можем полагаться на общества содействия благосостоянию

животных в смысле недопущения жестокости к ним, сама по себе обнадеживающая.

Большинство государств сейчас имеют по крайней мере одно влиятельное общество

защиты животных. В Соединенных Штатах, например, имеется Общество

предотвращения жестокости к животным, Американская Гуманистическая ассоциация

и еще Гуманистическое общество Соединенных Штатов. В Британии — это

Королевское общество по предотвращению жестокого обращения с животными,

остающееся неизменным как крупное объединение. Правда, было бы резонно спросить:

почему эти ассоциации не привлекают внимания общественности к фактам, которые я

изложил в главах 2 и 3 этой книги?

Имеется несколько причин умолчания фактов о вопиющем отношении к животным, в

т.ч. по самым важным направлениям этого вопроса. Одно из них историческое. В те

времена, когда были основаны RSPCA и ASPCA, это были радикальные, почти

бунтарские группы, стремящиеся влиять на общественное мнение. При таких

обстоятельствах протесты по всем формам жестокости, в т.ч. и по жестокости на

фермах (такой же самой, как сегодня) были неисчерпаемым источником нападок, брани

и критики правительственных группировок. Однако постепенно, по мере того, как эти

организации росли в своем богатстве, количестве членов и респектабельности, они

потеряли свой радикализм и стали частью элиты. Они установили тесные контакты с

членами правительства, с предпринимателями и учеными. Поначалу они действительно

пытались использовать свои контакты, чтобы улучшить условия жизни животных и

какое-то минимальное улучшение действительно имело место, но в то же время

контакты с теми, чьи интересы основывались на использовании животных в пищу, или

для научных целей, притупляли их радикальный критицизм, вдохновлявший когда-то

основателей таких обществ. Опять и опять самые фундаментальные принципы

общественного протеста становились  предметом социальных компромиссов в угоду

тривиальным реформам. Девизом их было: лучше небольшой прогресс сейчас, чем

вообще ничего, но чаще всего реформы проводились неэффективно для улучшения

состояния животных и осуществлялись  они скорее для успокоительных заверений

общества, ничего не делая для решения существующей проблемы*.

* Примерами этого могут служить Акт Британского правительства «О жестокости к

животным» от 1876 года и Акт Соединенных Штатов 1966—1970 гг. «О

благосостоянии животных», оба из которых устанавливали ответственность за

использование животных в экспериментах, но мало что сделали в пользу животных.

По мере того, как увеличивалось богатство общественных организаций, приобретали

важность и другие соображения. Какое-либо улучшение благосостояния животных

стало рассматриваться как милость к ним. Такой статус наложил на идею о защите

животных значительное бремя с ореолом спасительности. Но при этом условия

существования

животных

опять

квалифицировались

как

милость

и

благотворительность и в Британии, и Соединенных Штатах, тем более, что эти

организации не проявляли политической активности. Политическая активность, к

несчастью, лишь иногда может помочь улучшению жизни животных (особенно, если

организация слишком опасается вызвать бойкот мяса общественностью). Но

большинство крупных групп понимали необходимость избегать всего, что могло бы

подвергнуть опасности их благотворительный статус. Это приводило их к направлению

главных усилий на безопасные, малоконфликтные формы деятельности, таких,

например, как пристанища для бездомных собак, или судебные преследования по

отдельным случаям беспричинной  изощренной жестокости, вместо проведения

широких кампаний против систематической жестокости.

В конце концов выбор такого направления привел к тому, что в конце последнего

столетия большинство обществ по защите животных вообще потеряли интерес к

условиям содержания животных на животноводческих фермах. Возможно это

произошло потому, что поддержка и официальные документы в эти общества

приходили из городов, где общественность больше знала и была озабочена

содержанием собак и кошек, чем содержанием свиней и телят.

Конечно это прискорбно и достойно сожаления, что нам приходится критиковать

организации, старающиеся защитить животных от жестокости. И к чести этих

организаций остается факт, что литературными и периодическими публикациями

большинство организаций внесли значительный вклад в формирование общественной

позиции в том, что в защите нуждаются собаки, кошки и дикие животные, но других

животных это не коснулось. Таким образом люди приходят к мысли о «благосостоянии

животных» иногда посредством доброты дам, одержимых заботой о кошках, а отнюдь

не по причине, основанной на базовых принципах справедливости и моральности.

Когда при написании этой книги я сотрудничал в Американской Гуманистической

ассоциацией и с Нью-Йоркским отделением ASPCA относительно информации по этой

теме, никто из них не мог сказать мне ничего о животноводческих фермах-фабриках, а

информация, полученная мною о лабораторных животных, дала общее впечатление,

заставившее проявить беспокойство об этом. *

* В действительности ASPCA не сообщало данных об истинных размерах и причинах

проблемы проведения экспериментов на животных, распространяя эти ограничения

даже на свои доклады своим собственным членам. Так в сентябре-октябре 1974 года

издание журнала «Защита животных» в Нью-Йорке опубликовало обнадеживающую

статью по отчетному докладу Департамента сельского хозяйства США (в развитие

Акта о благосостоянии животных), воздержавшись от помещения информации

(содержавшейся в оригинале доклада), что работы по тестированию некоторых

косметических средств были связаны с мучительными экспериментами на животных.

Из публикации были также изъяты сведения о том, что даже этим представительным

докладом было охвачено всего пять процентов опытов на животных, проводимых в

Соединенных Штатах.

В Британии аналогичная ASPCA организация (сокращенно RSPCA) в своих

официальных текстах вообще снизила критический накал, однако в последние два-три

года RSPCA начала уделять внимание содержанию животных на животноводческих

фермах и использованию в лабораторных экспериментах. Однако и у этой организации

впереди еще долгий путь к результативной защите животных, тем более, что RSPCA

опять окунулась в море радикальных реформ благодаря молодым членам своих

низовых комитетов.

Подвергая атакам главные виды проявления жестокости к животным, вышеназванные и

им подобные организации фактически допускали обман общественности, создавая

впечатление, что все обстоит хорошо, и активно сотрудничая при этом с теми, кто нес

ответственность за  жестокость, они практически создавали атмосферу

респектабельности для тех, кого даже по своему служебному долгу обязаны были

немедленно осудить. Вот лишь несколько примеров. Американская Гуманистическая

ассоциация не была осведомлена о производстве пищевых продуктов и была потрясена

сообщением репортера об ужасах, свидетелем которых он стал на одной из

птицеводческих ферм. Тогда эта ассоциация поручила своему представителю

прокомментировать этот факт, он ответил следующее: «Мы делаем все, чтобы

удовлетворить запросы покупателей и множество технических устройств —

единственный путь достижения этого». Названная ассоциация (AHA) сотрудничает

также с устроителями боев «родео», выдавая им поручительства в «гуманности» их

выступлений. Хотя эти игры, особенно в их заключительных частях, отличаются

большой жестокостью, в чем убедились те, кому пришлось это видеть. По сути, сегодня

главной функцией разных групп в системе AHA (Американской Гуманистической

ассоциации) является деятельность в сфере помощи бродячим собакам и кошкам.

Большинство из таких животных забивается способами гуманными настолько,

насколько это возможно. Но это не все — в некоторых штатах Общество послушно

идет на уступки местным законодательным актам, предписывающим передавать

пойманных бездомных животных в лаборатории для исследовательских целей. Вот так

Общество «предотвращает жестокость». В Британии RSPCA — Королевское общество

по предотвращению жестокого обращения с животными имеет в аэропортах приюты по

реабилитации и уходу за животными, не выносящими условий перелета, но чаще всего

под такой формулировкой в Британию поступают животные, как материал для

исследовательских целей. Так в сущности организации, призванные спасать животных,

помогают экспериментаторам, поставляя им живой жертвенный товар.

Есть еще одна американская группа — это Институт благополучия животных, он имеет

скрытые контакты с Международным Комитетом по лабораторным животным —

комитетом, профессиональной целью которого является содействие лабораторной

исследовательской науке во всем мире. Такие контакты все-таки отражены были в

докладе и его разделах, сделанном на симпозиуме, организованном международным

комитетом по таким темам, как, например, доставка животных в лаборатории

развивающихся стран и отбор животных для использования в экспериментах. Кроме

того, представительство Греции в Международном комитете по лабораторным

животным представляет эту страну также и в Институте благополучия животных! И

еще, чтобы убедиться в таком примере, я сошлюсь на договор для ветеринаров, каких

животных следует считать «приемлемыми» для опытов, а также «о стандартизации

биологических исследований и инструментов». Читатель будет, без сомнения, удивлен

моему сообщению, что автором только что упомянутого договора-инструкции для

ветеринаров является Роберт Хаммер — ветеринарный консультант Американской

Гуманистической ассоциации и ее советник; в качестве ее представителя он выступает

в очень многих случаях. Неправда ли удивительно, что AHA — Американская

Гуманистическая ассоциация не прикладывает сколь-нибудь заметных усилий против

того, что творится с животными в научно-исследовательских лабораториях.

Следует отметить, что несколько более мелких защитных организаций пытаются

сделать то, чего не делают крупные организации, но это нередко оказывается

непосильным для них. Среди факторов, создающих трудности для небольших

организаций в сфере общественности, возможно, главным можно считать трудность в

преодолении высокомерного убеждения, что «человечество пришло первым» и что

проблемы, связанные с состоянием животных, не могут сравниваться по своему

моральному или политическому значению с проблемами, касающимися всего

человечества непосредственно. Прежде всего, это указывает на наличие спесиецизма.

Далее, как можно совершенно не изучив вопроса, не зная его, заявлять, что проблема

животных менее серьезна, чем проблемы, которые терпит человечество? Такие вещи

можно провозглашать, глубоко зная и допуская, что страдания животных

действительно не заслуживают внимания, что если они имеют место, то менее важны,

чем страдания людей. Но боль есть боль, и важность предотвращения бессмысленной

боли и страданий не уменьшается от того, что страдания испытывают не представители

нашего вида. Что бы мы подумали о том, кто сказал бы: «белые пришли первыми» или

например, что нищета в Африке — проблема не такая серьезная, как нищета в Европе?

Это правда, что в мире есть много  проблем, заслуживающих уделения им нашего

времени и энергии. Голод и нищета, расизм, освобождение женщин, инфляция и

разоружение, охрана природы — все они главны и содержательны, и кто может сказать,

какая из них более важна? И все же, оставив в стороне предвзятость спесиециста, мы

можем увидеть, что угнетение нечеловеческой жизни относится к разряду названных

значений. Страдания, причиняемые нами нечеловеческим существам могут быть

экстремальными, а для множества они становятся просто гигантскими: сотни

миллионов свиней, крупного рогатого скота и овец проходят каждый год через

процессы, описанные в главе 3 этой книги. В Соединенных Штатах (только в них

одних) биллионы цыплят постигает такая же участь. Ежегодно более 60 миллионов

животных становятся жертвами научных экспериментов. Если бы одна тысяча

человеческих существ была подвергнута разного рода тестам, какие проводят на

животных для того, чтобы убедиться в безопасности косметических средств, это

вызвало бы национальное возмущение. Использование миллионов животных для этой

цели могло бы вызвать, по крайней мере, большое участие, особенно с тех пор, как

выяснилась ненужность этих страданий, и их можно было бы прекратить, если бы мы

хотели это сделать. Все рассудительные люди хотят предотвратить войну, расовое

неравенство и гонку вооружений; проблема состоит в том, что мы должны

предовратить эти вещи на долгие годы, и сейчас нам приходится признать, что мы не

знаем, как это сделать. Сравнение показывает, что уменьшение страданий животных

нечеловеческой природы усилиями человека может быть относительно легким, людям

нужно только решиться сделать это.

Во всяком случае, идея, что «люди пришли первыми», более часто использовалась как

извинение за то, что ничего не делается как относительно человека, так и

нечеловеческих животных в направлении выбора между несовместимыми

альтернативами, как, во всяком случае, считают сторонники притеснения животных.

Справедливости ради надо сказать, что несовместимости здесь нет. Допустим, что

каждый располагает опредленным количеством времени и энергии, и время, отданное

на активную работу в одном случае уменьшает время, нужное в другом случае; однако

нет ничего, что могло бы останавливать тех, кто посвящает свое время и энергию

человеческим проблемам, где достойным было бы объявление бойкота  продукции

агробизнеса, связанного с жестокостью. А вегетарианская система питания не

потребует больших затрат времени, чем потребление мясной пищи.

В действительности, и мы это видели в главе 4 этой книги, правы те, кто процветание

человечества видит только на пути вегетарианства. Они справедливо считают, что

снижение масштабов мясного животноводства высвободит громадные количества зерна

для улучшения питания людей где бы то ни было; при этом вегетарианская диета

обходится намного дешевле диеты, основанной на мясных блюдах. Со временем у

вегетарианского общества появятся большие финансовые накопления для направления

их в различные актуальные сферы — производство придуктов питания, пособия на

необходимые социальные или политические потребности. Я бы не сомневался в

искренности тех вегетарианцев, которые, отказавшись от мяса, мало интересуются

проблемой освобождения животных, а руководствуются при этом иными причинами,

но когда вегетарианцы говорят, что «человеческие проблемы приходят первыми», то

нельзя не удивляться, что собственно принуждает их продолжать поддерживать

убыточную, безжалостную эксплуатацию животных на фермах.

В свете изложенного будет уместно сделать историческое отступление. Часто говорят,

что в заключительном выводе идеи, что «человечество приходит первым», содержится

мысль о том, что люди в движении за благополучие животных заботятся больше о

животных, чем о человечестве. Нет сомнения, что для определенной части людей это

действительно так. Хотя в историческом аспекте лидеры движения за благополучие

животных как раз больше заботились о существах человеческих, по сравнению с

другими людьми, ничего не делавшими для животных. Действительно, наблюдается

ясное дублирование и между лидерами движений за освобождение негров и женщин и

лидерами движения против жестокости к животным. Это своеобразное

взаимоперекрытие настолько обширно, что высвечивает неожиданные формы

подтверждения параллелей между расизмом, сексизмом и спесиецизмом. В перечне

основателей RSPCA (Королевского общества по предотвращению жестокого

обращения с животными) были, например, Вильям Вильберфорс и Фаувелл Бакстон —

два лидера в борьбе против порабощения негров в Британской империи. Так же точно

ранние деятельницы движения феминисток — Мария Воллстоункрафт, написавшая в

добавление к ее «Декларации прав женщин» серию детских рассказов, озаглавленных

«Первобытные рассказы», специально предназначенные для формирования гуманного

отношения к животным. Сюда можно отнести и множество ранних американских

феминисток, включая Люси Стоун, Амелию Блумер, Сьюзан Антонни и Элизабет Кади

Стентон, тесно связанных с вегетарианским движением. Вместе с Горацием Грили,

реформировавшим антирабское издательство «Трибуна», они приветствовали выход

такого труда, как «Права женщин и вегетарианство».

Движение за благополучие животных также стало исходной базой для начала борьбы

против жестокости к детям. В 1874 году Генри Берг — пионер Американских обществ

за благополучие животных, увидел издали жестокое избиение какого-то маленького

животного, которое оказалось человеческим ребенком. Берг провел успешный

судебный процесс против жестокого детского надзирателя под Нью-Йорком, запугав,

между прочим, законодательную власть эффективным юридическим натиском. Затем

были внесены дальнейшие предложения и так было основано Нью-Йоркское общество

по недопущению жестокого обращения с детьми. Когда эти новости достиги Британии,

то RSPCA также создало британский аналог — Национальное общество по

недопущению жестокости к детям. Одним из основателей этой группы был лорд

Шафтсбери, возглавляющий социальные реформы, автор Фабричных актов,

положивший конец детскому труду и многочасовому рабочему дню. Именно лорд

Шафтсбери был  благородным ветераном борьбы против бесконтрольных

экспериментов и других форм жестокости к животным. Вся его жизнь, подобно жизням

многих других гуманистов, опровергала идею, что проявляющие заботу о животных не

проявляют ее к человеку.

Наши концепции относительно природы животных и ошибочность подходов, присущая

в целом нашей концепции о природе, способствовали поддержке спесиецизма. Нам

всегда нравилось думать и внутренне внушать себе, что мы все-таки менее дики, чем

все остальные животные. Сказать кому-либо, что он «человек», это значит назвать его

существом высшего достоинства, сказать же ему, что он «зверь», «животное» или

просто, что он «ведет себя, как животное» — будет означать его отвратительность,

мерзость и непристойность. Мы редко обращаем внимание на ошибочность убеждения,

что животные, которые тоже убивают, совершают это по тем же причинам, что и

человек. Мы считаем львов и волков дикими и кровожадными, потому что они

убивают, но они должны убивать или их ожидает смерть от голода. Люди же убивают

других животных ради спорта, удовлетворения своих прихотей, из-за красивых тел

животных и для своих вкусовых ощущений. Не будем забывать, что люди массово

убивают даже представителей своего собственного вида, делая это из жадности или по

«праву сильного». Кроме того, люди не довольствуются размерами убийства.

Исторический экскурс показывает, что людям присуща тенденция мучить и истязать

как своих ближних, так и своих «братьев меньших», перед тем, как предать их смерти.

Ни одно другое животное не позволяет себе этого.

Таким образом, не замечая своего собственного дикарства и зверства, мы старательно

преувеличиваем его у других животных. Например, дурная слава о волках как о

негодяях и виновниках всех бед, основная тема народных сказок, может

продемонстрировать вклад зоологов в формирование психологического негатива путем

переброски элементов природных связей в социальную сферу. Волки же никогда

никого не убивают, исключая предмет собственного пропитания. Если же самцы

вступают в схватку между собой, то бой не оканчивается смертью, а проигрывающий

сигнализирует определенным движением о своей капитуляции, освобождая перед

своим конкурентом нижнюю часть шеи — самое уязвимое место своего тела. С

волчьими клыками всего один дюйм отделяет победителя от яремной вены его врага.

Однако для победителя будет достаточно повиновения побежденного и, в отличие от

подобной ситуации в человеческом обществе, он не убьет своего проигравшего

оппонента. В соответствии с нашими представлениями об отношениях в мире

животных, где якобы то и  дело разыгрываются кровавые сцены боев, мы также

игнорируем факт, что другие виды обладают определенными комплексами социальной

жизни, и нельз