Отвага запрограммирована в ракообразном

 

Аквалангисты, базирующиеся на Контуа, теперь уже систематически осматривали дно вблизи мыса Каточе. Там, на подводном плато в несколько квадратных километров, усеянном камнями, происходили встречи лангустов. Все выглядело так, будто, придя сюда из различных районов Карибского моря, собираясь небольшими группами и настраиваясь, они ожидали только небесного знамения — северного шторма, — чтобы начать миграцию.

Всякий раз, когда появлялась возможность, я присоединялся к Фалько, Делемоту и их отряду. Однажды в узкой расщелине мы обнаружили цепочку из пятнадцати ракообразных. Совсем рядом, в другой трещине, «спали» рядышком мероу и песчаная акула, которых при нашем появлении охватила паника. Несколько дальше, в пещере с низким сводом, укрылся огромный каменный окунь массой, должно быть, от двухсот до трехсот килограммов.

В другой раз под навесом скалы мы заметили десятка два лангустов, стоящих друг против друга. В убежище такого размера находилось обычно не больше двух животных. Они прибыли ночью и скучились здесь. Территориальный инстинкт, побуждающий их сражатся за убежище, был подавлен, блокирован. Какие физико-химические процессы управляли этим? Тайна…

Мне хотелось рассмотреть поближе одного из этих великолепных беспозвоночных, длиною около полуметра, на темной фиолетовой ливрее которого были вкрапления желтых и белых пятнышек. Один лангуст, самый отважный, пошел на меня. Он хлестал длинными гибкими антеннами, явно заставляя меня отступить. Может быть, бесстрашный лангуст был вожаком группы, предназначенным для того, чтобы возглавить шествие, когда пробьет час, — но это из области догадок.

Рыбаки Контуа смотрят на миграцию лангустов как на небесную благодать и с нетерпением ожидают ее. Очень часто добыча в период миграции становится их основным доходом.

 

Рыбаки продают улов оптовикам, которые консервируют его и отправляют в другие страны. К сожалению, покупатели принимают лишь хвосты (брюшки) ракообразных; все остальное — половина веса каждого лангуста — выбрасывается.

 

Картина бесхозяйственности и ужасающего разбазаривания естественных ресурсов. Эти обрубленные останки лангустов, продаваемые беднякам по бросовым ценам, являют одно из следствий экономической диспропорции в различных странах мира.

 

Во всяком случае, его стойкость не уменьшалась. Чем ближе я подходил, тем больше он угрожал, хлестко ударяя своими бичами, как бы намереваясь смести меня с дороги. Он не имел устрашающих шипов своего кузена — омара. Зато он казался гораздо подвижнее: когда я касался лангуста, он сильно дергался брюшком вперед и молниеносно отскакивал за пределы своей досягаемости, не переставая угрожать. Такой способ движения, присущий многим ракообразным, позволяет им когда это необходимо, выполнять короткий — но спасительный — рывок.

Это было моей первой близкой встречей с удивительным созданием, «запрограммированным на отвагу». До сих пор я всегда считал лангустов животными, совершенно лишенными какой бы то ни было индивидуальности, чем-то вроде больших насекомых, неспособных варьировать реакции, этаких биологических роботов, поведение которых вписано в их наследственный код. Теперь я увидел, что все не так-то просто. Поведение лангустов в этой ситуации было не стереотипно. Не придется ли нам когда-нибудь для характеристики поведения этих беспозвоночных принять классификацию, использующую понятия человеческой морали, такие, как смелость, трусость и пр.? Вряд ли такое может случиться, однако следует признать, что непосредственное соприкосновение с видами, представляющимися нам весьма примитивными, в их природной среде всегда чревато сюрпризами. Над этологами навязчиво витает опасность антропоморфической интерпретации своих наблюдений. Я спрашиваю себя: не антинаучно ли, по меньшей мере, отрицать возможность описания поведения животных в терминах человеческого поведения …

Во всяком случае, теперь, если мне будут говорить, что лангусты всего лишь ракообразные с однозначными, запрограммированными и неизменными реакциями, я позволю себе некоторые возражения. Я не буду сравнивать это животное по разнообразию реакций с млекопитающими и птицами и не буду, конечно, пользоваться термином «интеллект». Но я склонен настаивать на том, что в поведении этих членистоногих больше странностей, если хотите, больше «мудрости», чем мы можем себе представить.

 

 

Они встают в очередь!

 

Доктора Херрекинда нисколько не удивили мои впечатления, касающиеся сложности характера поведения лангустов: уже почти десятилетие он изучал их на Багамах. Перед ним стоял ряд научных задач, и он очень надеялся в ходе нашей экспедиции продвинуть их решение.

— Во время экспедиции на «Калипсо» мы часто встречались с лангустами, но миграцию их никогда не наблюдали. Интересно, — задал я ему как-то вопрос, — идет ли речь об особом поведении, присущем лишь одному виду — Palinurus argus, — или есть основания считать, что это свойственно и другим ракообразным?

— В настоящее время, — пояснил доктор Херрекинд, — единственная изучающаяся (и весьма недавно) миграция ракообразных относится к Palinurus argus. Однако некоторые разрозненные наблюдения у побережья Южной Африки и Новой Зеландии, по-видимому, указывают, что лангусты других видов, там обитающих, также скапливаются и перемещаются группами.

— Во всяком случае, — заметил Альбер Фалько, — в Средиземноморском бассейне мы не замечали ничего подобного.

— Вы хотели показать нам интересные фотографии, — напомнил я.

— Вот они, — ответил доктор Херрекинд. — Вот колючие лангусты в типичном походном положении: усы и голова каждого касаются «хвоста» предшествующего. Один мой друг предложил называть это «очередью» — английским выражением времен второй мировой войны.

— Французы пользовались этим выражением еще раньше, — ответил я, смеясь. — Вереницы людей около магазинов были особенно часты в 1939–1945 гг.

— Каждый лангуст, — продолжал доктор Херрекинд, — находится в контакте с идущим впереди благодаря своим усам и рострумам у рта, имеющим чувствительные нервные окончания. Он буквально прикован к своему месту в очереди, и днем и ночью, в течение всего периода миграции.

— В настоящее время, — заметил я, — известно лишь несколько видов членистоногих, мигрирующих подобным образом — гуськом. Наиболее известные, по-видимому, гусеницы бабочек шелкопряда, прозванные именно по этой причине походным шелкопрядом. Они известны всем, ибо уничтожают целые леса, как дубовые, так и сосновые.

— Мне кажется любопытным сходство миграционного поведения у двух видов, столь разнесенных эволюционно, — заметил доктор Херрекинд, — даже принимая во внимание, что перемещаются они на различных этапах своего развития. Но если мотивы миграции походного шелкопряда совершенно ясны — поиски пищи для «откормки» перед переходом во взрослое состояние, — то причины, побуждающие ракообразных к перемещению, неизвестны. Может быть, им необходимо переселиться в районы, лучше обеспеченные питанием? Этому нет никаких доказательств. Маловероятно и то, что ими движут инстинкты размножения. Сезон кладки яиц и оплодотворения падает на весну, а миграция начинается в начале зимы. В этих удивительных процессиях лангустов мы никогда не встречали самок, несущих яйца.

Колючие лангусты обычно начинают миграцию после первого зимнего шторма.

 

Каким изменениям в обмене веществ подчинено у ракообразных восприятие ежегодного «призыва к странствиям»? Об этом пока ничего не известно. Во всяком случае, эти животные, ведущие в течение одиннадцати с половиной месяцев уединенный образ жизни, внезапно проявляют чувство стадности, чтобы не сказать «коллективизма».

 

Остров Контуа, национальный парк и заповедник морских птиц, служит приютом многих видов авиафауны, в первую очередь — коричневых пеликанов, гнездящихся весной на деревьях и каждое утро отправляющихся ловить рыбу.

 

— А эта связь со штормом? — подхватил я. — Рыбаки в районе Контуа утверждают, что лангусты двинутся не раньше, чем северный ветер достигнет определенной силы… Более того, они даже считают, что северо-западный ветер лишь увеличивает активность ракообразных, скапливающихся в каменистых расщелинах дна вблизи Юкатана.

— На эту сторону вопроса, — ответил доктор Херрекинд, — у меня есть своя точка зрения. Прежде всего, я не уверен, что лангусты откажутся мигрировать, если северный ветер не задует вообще… На Багамах я замечал у лангустов признаки возбуждения в октябре, задолго до наступления сезона плохой погоды. Некоторые песчаные участки дна, имеющие лишь несколько каменистых укрытий, в одно прекрасное утро усеивались сотнями этих беспозвоночных, продолжавших скапливаться там и в последующие ночи. Достоверно, однако, что если шторм разражается, то лангусты выступают в поход решительно и уже не укрываются в местах скопления. В это время они настолько многочисленны, что для всех просто не хватает убежищ. Им негде укрыться, и они слишком возбуждены, чтобы принять такую ситуацию. И они отправляются в путь, не останавливаясь ни днем, ни ночью…

— Надеюсь, — сказал я, — что здесь, на Контуа, нам удастся объективно разобраться в этом удивительном вопросе о влиянии шторма.

— Возможно, — закончил доктор Херрекинд, — после шторма возникает циркуляция воды, облегчающая движение лангустов, и они пользуются придонными течениями, чтобы проделать путь с минимальной затратой усилий. Можно допустить также, что в непогоду вода при перемешивании обогащается кислородом, стимулирующим активность ракообразных и побуждающим быстрее двигаться. Можно выдвинуть множество других гипотез — проблема в том, что их очень трудно проверить.

 

Не хотите ли потанцевать?

 

В крови — медь

Науплиус

Северо-западный шквал

Погружение в шоколад

Исход

Групповое поведение

Сила миграционного инстинкта

Миграция — атавизм эпохи оледенения?

Последний след в песчаном фарватере

На глубине 15 м в водах мыса Каточе я рассматриваю вблизи походные доспехи лангуста. Следует отметить, что само имя crustaceas — ракообразные берет начало от названия их доспехов (по-латыни crusta — кора, корка).

Класс ракообразных исключительно многочислен и разнообразен: он насчитывает более 25 000 видов. Хотя все ракообразные дышат жабрами, некоторые живут на открытом воздухе, например мокрица, часто встречающаяся под камнями и на коре деревьев.

Тело этих животных образовано последовательно расположенными кольчатыми сегментами (метамерами), более или менее специализированными и несущими, как правило, пару суставчатых конечностей. Рост происходит в течение всей жизни ракообразного скачкообразно и сопровождается рядом линек, что позволяет ему поместить свое «мягкое тело», когда то становится слишком большим, в новый панцирный чехол. Эти процессы раздевания-одевания определяются многочисленными гормонами, один из которых, вырабатываемый в передней части тела, называется гидроксиэкдизоном.

У высших ракообразных, например лангустов, крабов, омаров или раков, тело состоит из двух основных частей — головогруди и брюшка.

Голова и грудь объединены единым панцирем, очень толстым и прочным, брюшко обладает отчетливым членистым строением и заканчивается сегментом с веерообразно расположенными пластинками, который называется тельсоном.

Голова имеет острый рострум с выемками у основания, в которых находятся глаза, и состоит из шести сросшихся сегментов. В первом расположены глаза, от второго отходит пара коротких антеннул, от третьего — пара больших антенн, на четвертом расположены жвалы (mandibulae), на пятом и шестом — две пары челюстей (maxillae).

Грудь образуют восемь тесно пригнанных сегментов в виде колец. Три первых кольца имеют небольшие членистые конечности, которые служат для размельчения добычи и называются в связи с этим «ногочелюсти», или «ногомаксиллы». От пяти последующих колец отходят пять пар двигательных ног. По общему числу конечностей высшие ракообразные классифицируются как десятиногие. У некоторых видов — но не у лангустов — первая пара конечностей вооружена мощными клешнями.

Брюшко состоит из шести сегментов, каждый из которых снабжен парой конечностей. Конечности, отходящие от пяти первых метамер, называют брюшными ножками, или плавательными конечностями, или еще — ложными ногами. Шестая пара, более широкая и уплощенная, составляет совместно с тельсоном крупные лопасти, также используемые при плавании. У самцов две первые брюшные конечности более развиты, нежели у самок, и несут функции копулятивных органов.

 

 

В крови — медь

 

Ракообразные — речь идет о высших ракообразных — обладают нервной системой, близкой к той, которую имеют насекомые (ведущие паразитический образ жизни имеют существенные отличия). Этот ансамбль мозга, состоящий из трех отделов, размещенный в окологлоточном кольце и в брюшной цепочке, имеет два нервных узла в каждом сегменте и обладает, по-видимому, удивительными возможностями, в чем мы могли убедиться здесь на примере колючего лангуста.

Важнейшим органом чувств лангуста являются глаза. Каждый из них состоит из многих сотен простых глаз (омматидиев). В основании передних антенн расположены органы равновесия. Полость органа (статоцист) заполнена мельчайшими песчинками (статолитами), при перемещении которых животное получает информацию о направлении силы тяжести, ускорениях и вращениях. Во время линьки ракообразное теряет свои статолиты, восполняет оно их, пользуясь клешнями. Экспериментаторы забавляются, заменяя в аквариуме песок железными опилками и поднося магнит к объекту эксперимента: тот, обманутый показаниями чувствительных ворсинок, возбуждаемых опилками, тотчас начинает принимать самые причудливые положения.

Панцирь колючего лангуста при близком рассмотрении представляется великолепным резным изделием, окрашенным в теплые тона — желтые, коричневые, охряные и красные, — с эффектными черными и светлыми прочерками.

 

Передние антенны, снабженные чувствительными щетинками, выполняют роль органов обоняния. Ракообразные обладают изощренным обонянием. Эти щетинки есть и на длинных антеннах, которые служат одновременно органами обоняния и осязания. Лангусты все время как бы исследуют внешний мир кончиками своих гипертрофированных усов.

Ротовая полость их содержит, очевидно, вкусовые рецепторы, но как они выглядят и где расположены, пока не выяснено. Что же касается слуха, то никто в настоящее время не может сказать, обладают ли им ракообразные. Они чувствительны к течениям и волновым колебаниям в воде (это относится к мигрирующим лангустам, ведущим кадастр бурь в ожидании сигнала к маршу). Но какие органы несут функции таких чувствительных датчиков, остается тайной…

Устройство пищеварительной системы высших ракообразных также весьма любопытно, особенно в той части, которая относится к «желудку». Он имеет две камеры. Одна камера снабжена сложным набором пропитанных известью, очень твердых жерновов, приводящихся в действие мощной мускулатурой. Функции жерновов аналогичны растирателям — внутренним зубам рыб. Другая камера имеет фильтр, пропускающий в кишечник лишь полностью измельченные частицы пищи. Поэтому омары и лангусты могут пожирать мидий, морских ежей или себе подобных, если представится случай, не страдая несварением желудка. Лангуст, схвативший морского ежа (составляющего наряду с моллюсками его любимое блюдо), вскрывает его, пользуясь передними конечностями; ногомаксиллами он раздирает жертву и заглатывает ее. Пища поступает в желудок, где размельчается, в разжиженном виде проходит фильтр и переваривается под действием секреторных выделений кишечника.

Ракообразные, как я уже упоминал, дышат жабрами, которых у высших представителей насчитывается не меньше 18 пар. Это пучок нитей, между которыми осуществляется непрерывный ток воды. Каждая нить густо пронизана кровеносными капиллярами.

Кровь, сероватого цвета, содержит лишь белые кровяные тельца. Вместо гемоглобина красных кровяных телец, характерного для позвоночных животных, в крови ракообразных имеется другое белковое вещество, легко соединяющееся с кислородом, — гемоцианин. Гемоцианин — это хромопротеид, имеющий в составе атомы меди. Гемоглобин, содержащий атомы железа, в присутствии кислорода приобретает ярко-красный цвет, а гемоцианин в тех же условиях становится светло-синим. Если есть на нашей планете существа с голубой кровью, так это ракообразные.

Сердце ракообразных состоит из одной мышцы — желудочка, — проталкивающей кровь по артериям, которые разветвляются и впадают в полости тела; эти полости объединяются в одну общую лакуну — целом. Такая система кровообращения, в отличие от аналогичной системы высших позвоночных, называется открытой. Кровь, отдавшая кислород, поступает в грудной синус, затем проходя через жаберные капилляры, обогащается кислородом и вновь поступает в сердце.

Токсичные отходы жизнедеятельности клеток выделяются двумя передними железами, так называемыми зелеными гландами, расположенными у основания усов. Другие продукты выделения удаляются в процессе дыхания через жабры.

Поднимается северный ветер, начинается шторм. Лангусты, стянувшиеся со всех сторон, собираются у оконечностей мыса Каточе, чтобы двинуться по проходу, отделяющему остров Контуа от Юкатана.

 

 

Науплиус

 

Половые железы ракообразных расположены в грудном отделе, между сердцем и пищеварительным каналом. У самцов выводящие протоки находятся у основания пятой пары двигательных конечностей, а у самок они открываются около третьей пары. Сперматозоиды не имеют жгутиков. При совокуплении самец копуляторами вводит сперму непосредственно в генитальное отверстие самки.

Сезон размножения варьируется у разных видов. У лангустов — это весна. Самка откладывает несколько десятков маленьких розовых яиц, которые долгие недели хранила приклеенными к животу. Кладка яиц длится три-четыре дня и происходит, по-видимому, мучительно; чтобы облегчить отторжение яиц, «роженица» встает вертикально, головой вниз. Яйца удерживаются в проходе брюшными ножками, препятствующими их выпадению в воду; эти ножки до вылупления личинки находятся в постоянном движении, обеспечивая поступление кислорода.

Развитие ракообразных идет очень сложным путем. Изменения имеют у каждого вида свои особенности. Резюмируя, можно сказать, что, пройдя три стадии дробления яйца (носящие в классических терминах названия морула, бластула и гаструла), на свет появляется типичный зародыш ракообразных — науплиус. Это миниатюрный организм, не превосходящий 0,5 мм, овальной формы, уже имеющий пищеварительный канал, зачатки нервной системы, по паре антенн и антеннул, пару раздвоенных нижних челюстей и пару задних шипов.

Науплиус превращается в следующую личиночную форму — мета- науплиус, которая переходит последовательно в формы зоэ, метазоэ и мизис. После этой цепочки метаморфозов животное приобретает внешний вид взрослого животного. Некоторые раки развиваются непосредственно в открытой среде обитания. У других высших ракообразных развитие, напротив, происходит в самом яйце. Тело личинки крабов вылупливается на стадии зоэ, омаров — на стадии метазоэ, лангустов — на стадии мизис, а раков-еще позже, на заключительном этапе развития.

Одно из больших преимуществ последних мест в этом табеле связано с тем, что значительная часть периода развития протекает в яйце, т. е. под непосредственной материнской защитой, и, таким образом, самостоятельная жизнь личинки — очень уязвимой — заметно сокращается.

Некоторые ракообразные уже попали в рыбачьи сети. Это разведчики. За ними скоро пойдут отряды лангустов. В настоящее время этот вид еще противостоит тому уровню истребления, который определяется ценами. Но будет ли и дальше так?

 

Весьма своеобразную личинку лангустов в стадии мизис зоологи называют филозомой. Уплощенная, почти прозрачная, она имеет глаза, расположенные на длинных ножках; передвигается она с помощью больших конечностей, снабженных разветвленными щетинками.

 

 

Северо-западный шквал

 

На всех участках фарватера между Юкатаном и Контуа рыбаки теперь внимательно осматривали сети. Каждую ночь они находили двух-трех лангустов и с нетерпением ждали начала миграции. Однако особого оптимизма они не выражали. Те, с которыми встречалась группа Бернара Делемота, говорили, что они не рассчитывают на удачный сезон. По их мнению, с лангустами дело обстоит так же, как и с другими дарами природы — улитками, шампиньонами или яблоками: один год урожайный, а другой может оказаться плохим…

Наконец 13 января небо затянули густые темные облака, края которых иногда золотились последними лучами солнца. Поднявшийся ветер усиливался час от часу — и это был северный ветер!

Воцарилось удивительное молчание, нарушаемое лишь прибоем. Сотни птиц, висевших в небе и нырявших в волнах за добычей, одна за другой покидали море и укрывались на берегу. Деревья гнулись под тяжестью коричневых пеликанов, бакланов, фрегатов и чаек. Лишь некоторые виды, подобно крачкам, менее чувствительные к порывам ветра, часто махая крыльями, удалялись в сторону моря.

Сильный шквал с северо-запада обрушился на Контуа.

В базовом лагере Альбер Фалько, Бернар и Патрик Делемоты готовились к выходу в зодиаке. Волны свирепели и росли на глазах, но ничто не могло заставить аквалангистов с «Калипсо» не явиться на долгожданную встречу с лангустами.

«В то время как последние птицы, крича и часто взмахивая крыльями, улетали прятаться в гнездах, — рассказывает Бернар Делемот, — мы направились к северо-западной оконечности Контуа, где предполагали обнаружить скопища ракообразных. Зодиак швыряло как пробку, но мы не замечали этого в предвкушении предстоящего зрелища — зрелища великого перемещения лангустов, которого мы с нетерпением ожидали много недель.

Выбор места был очень удачен: дно здесь покрыто камнями, которые станут естественными препятствиями на пути животных. Некоторые рыбаки, учитывая это, разместили сети вдоль подводных коридоров. Почти невидимые сверху, они были опасными ловушками для птиц. Под водой мы видели множество мертвых морских птиц, запутавшихся в сетях.

Настала ночь. Мы опускаемся на наблюдательный пункт. Сразу же вместо ожидаемых лангустов мы замечаем крабов. Привлеченные мертвыми птицами и рыбой в сетях, эти морские санитары сбежались чистить свалки. Они запутались в ячеях сетей. Но у них-то, в отличие от пленников, были клешни! И они пустили их в ход! Крабы разрезали веревки и раздирали сети. Мексиканцы, наверное, не возрадуются, когда поднимут их.

Вокруг нас дно покрыто якорями рыбачьих лодок, отбрасывающими золотые и серебряные отблески в свете прожекторов.

Внезапно мы увидели лангуста. Он тоже оказался добычей рыбаков, но изо всех сил старался освободиться. Рывок вперед — и он запутывался еще больше. Отскок назад — и он еще сохранял свой шанс. Но вот сетка распуталась и лангуст вырвался на свободу. Мы подоспели в подходящий для наблюдения момент. Он был очарователен. Его коричневые, синие и желтые тона в лучах прожекторов переливались игрою драгоценных камней. Время от времени отклоняясь от пути следования, он хватал ногами что-нибудь съестное и отправлял в рот. Возможно, его заставляли отклоняться анчоусы, сновавшие вокруг. Но рыба была очень верткой, и лангусту не удавалось ее схватить. Как все крупные членистоногие, лангуст медлителен, даже если внезапный рывок и предоставляет ему некоторую возможность. Иногда анчоус, растерявшийся от света наших фонарей, шел „прямо в руки“ лангусту, который сцапывал его и принимался неторопливо пожирать.

Мы сразу же организовали наблюдение, обнаружив в скальной нише добрых два десятка наших ракообразных, пребывающих в состоянии крайнего возбуждения, очевидно, готовых к выступлению.

Чтобы поберечь запасы воздуха, мы установили вахтенное дежурство около пещеры, забитой лангустами. В то время как трое в зодиаке отдыхали — если можно так сказать, учитывая силу волнения, — четвертый оставался на дне, в темноте. В его распоряжении был небольшой фонарь, который он зажигал каждые две минуты, чтобы контролировать обстановку. Для сигнализации из зодиака на дно был опущен пеньковый линь, и вахтенный в случае необходимости мог вызвать к себе остальных. Каждый из нас поочередно находился на дне в течение получаса.

В 9 часов вечера тронулись первые лангусты. Дежуривший внизу Мишель Делуар дал знать нам об этом, дважды энергично дернув линь. Мы тотчас прыгнули в воду, чтобы присоединиться к нему. Никаких сомнений: великое перемещение началось. Пять лангустов двигались гуськом, напоминая огромную гусеницу. Их конечности ритмично поднимались и опускались, но неуклюжие и тяжеловесные движения придавали процессии некоторую комичность.

Миграционный инстинкт еще не проснулся в животных полностью, и лангусты довольно легко отцеплялись друг от друга при нашем приближении. Но мало-помалу среди них воцарялась дисциплина. Мы следовали за лангустами три часа, и к концу этого времени они сформировали самое регулярное из всех подразделений, встречавшихся нам на придонных пространствах Контуа».

 

 

Погружение в шоколад

 

Любое научное наблюдение, любой кадр подводной съемки доставались исследователям с «Калипсо» ценой смертельного риска. К концу этого эпизода экспедиции, в ночь на 13 января, разразился шторм. Альберу Фалько, Бернару Делемоту и их товарищам ничего не оставалось делать, как искать убежище в палатках базового лагеря.

Два дня и две ночи бушевал шторм. Экипажу «Калипсо» пришлось ожидать улучшения погоды. Положение мексиканских рыбаков было тяжелым: их лодчонки, слишком легкие и хрупкие, не выдерживали натиска агрессивной стихии.

Невзирая на шторм, свирепствующий на поверхности, аквалангисты с «Калипсо» каждую ночь опускались на песчаное дно, обследовали возможные маршруты следования лангустов и обнаруживали все большее и большее число их.

 

Даже днем лангусты рисковали покидать свои убежища, уходя все дальше. Когда аквалангисты задирали их, лангусты обнаруживали большую «храбрость» — отгоняли «агрессора», сильно взмахивая антеннами, которыми они пользовались, как бичами.

 

Лангусты двинулись, образовав цепочку, навстречу судьбе. Железная дисциплина царит в их рядах. Если какой-нибудь из них попытается нарушить походный порядок, то идущий сзади немедленно заставит его вернуться в строй.

 

На третий день дождь наконец перестал молотить по парусине палаток. Ветер, однако, продолжал завывать, и огромные волны вздымались на море. Что из того? Экспедиция нетерпеливо ждала, когда можно будет пуститься по следам ушедших лангустов. Два зодиака были полностью загружены и вышли в море.

«Вода походила на настоящий шоколад, — рассказывал Бернар Делемот. — Волны были коричневыми — столько взвешенных частичек песка и водорослей содержала вода.

Мы повстречали нескольких рыбаков, находившихся в состоянии понятного нам бешенства: их сети были разорваны — работу крабов завершил шторм. Один, однако поймал 25 лангустов, другой — около трех десятков.

Мы ушли под воду. Видимость была отвратительная. Могли бы вы представить себя в чашке утреннего какао? Но, несмотря на мириады частиц известняка и коричневых водорослей, крутившихся в лучах прожекторов, нам удалось быстро засечь большую группу лангустов под навесом скалы. Час миграции для них еще не наступил.

Их было там много десятков: перепутавшиеся тела с вибрирующими усами, великолепные членистоногие с металлическим отблеском — на коричневом морском дне…

Некоторые покидали убежище и отваживались выходить довольно далеко на открытый участок дна. Это доказывало их решимость начать миграцию. Обычно лангусты не рисковали отлучаться из нор. На близком расстоянии они производили внушительное впечатление, когда, словно бичами, стегали по воде длинными усами-антеннами, но в действительности вдали от своих убежищ, были беззащитны.

Доказательство этому было представлено почти немедленно, с появлением нескольких спинорогов — испуганные лангусты почти все рассеялись. Но некоторых рыбы успели окружить кольцом и, вырвав глаза, тут же стали пожирать заживо, без суда и следствия. Из-за спинорогов или по другой какой-то причине, но в это утро лангусты не сформировали походной колонны. Мы вернемся сюда ночью с шефом. Может быть, к тому времени они окажутся более непоседливыми».

Во второй половине дня 16 января, воспользовавшись относительным затишьем, я решил оставить «Калипсо» и присоединиться к команде на Контуа.

На протяжении всего длинного пути, который я проделал в зодиаке вместе с Иваном Джаколетто, мы встретили множество рыбаков в баркасах; они спешили на «жатву урожая» лангустов. (Впрочем, вместо «жатва» правильнее было бы употребить другое слово, ибо под «жатвой» подразумевают сбор того, что посеяно. Что касается моря, то там сегодня совершается не просто сбор, формы которого складывались веками и не нарушали экологического равновесия, а изъятие морских богатств на индустриальной основе).

Шторм утих, ветер спал, и стало холодно. В субтропиках это было странным. Мы развели костер на берегу не хуже, чем во времена наших северных экспедиций, например за морскими бобрами (каланами).

— Миграция лангустов началась, чуть только грянул этот северный ветер, — сказал я доктору Херрекинду, когда мы грелись с ним у костра, — но не достигла еще кульминации. По пути я заметил ряд признаков, заставляющих предположить, что эта ночь будет решающей. Прежде всего, вода несколько посветлела, ветер стал восточным; при этом значительно похолодало и течение у мыса Каточе сменилось на противоположное, что может увеличить возбуждение среди ракообразных. Кроме того, я заметил, что рыбаки тщательно проверяют сети и снова устанавливают их — короче, они готовятся к большой операции. Один из них сказал мне даже, что если это не произойдет сегодня ночью, то придется ждать следующего шторма.

— Эти люди, — ответил доктор Херрекинд, — занимаются ловлей лангустов многие годы. У них выработался своеобразный инстинкт предвидения; точнее было бы сказать, что они интуитивно предчувствуют обстановку, основываясь на признаках, ускользающих от нашего внимания, а иногда и на таких, которые, они и сами не осознают. Я убежден в их опытности. Однако у нас перед ними существенное преимущество: лангусты нам нужны не для того, чтобы выжить. Если миграция не начнется этой ночью, мы подождем следующей и следующей за ней…

— Я все же намереваюсь организовать непрерывное наблюдение под водой, — сказал я.

— Это стоит сделать, — согласился мой собеседник.

 

 

Исход

 

Ночной воздух свеж. Вахтенный патруль направляется к пункту наблюдения за ракообразными. Зодиак разрезает невысокие волны, качается на крупной зыби. Интересно, ощущают ли лангусты там, на глубине нескольких метров, изменение ветра и понижение температуры?

Мы погружаемся отвесно вниз среди фантасмагории электрического света и причудливых теней. Едва достигнув дна, мы замечаем чрезвычайное скопление лангустов. В радиусе трех метров их сотни и, по-видимому, тысячи их находятся рядом, в окружающем мраке.

Они еще не выступили в поход, хотя из общей массы начали выделяться группы из двух-трех сцепившихся лангустов. Они уже утратили всякую осторожность и выходят далеко из убежищ, которые к тому же не могут вместить всех прибывших. Повсюду видны эти ракообразные, вылезшие на открытые места. Когда мы подступали поближе, чтобы рассмотреть их, они сплачивали ряды и судорожно взмахивали антеннами.

Внезапно, как бы подчиняясь некоторому мистическому сигналу, из общего скопища выделились три лангуста и в несколько секунд вытянулись в линию. Первый солист этого трио — лидер, — казалось, точно знал, что надлежит делать. Без спешки, взяв хороший темп, он двинулся в направлении, куда повелевал ему внутренний голос. Второй лангуст подклеился к нему усами и пошел следом. Третий подстроился ко второму, копируя его. Они шли точно в фазе, будто их движения синхронизировались единым механизмом.

Для рыбаков настали счастливые дни. Они вытягивают сети, наполненные ракообразными, и вываливают содержимое на дно баркасов. Однако, по их оценкам, улов в этом году невысок — они знавали времена получше.

 

Трое животных, возглавив марш, составили авангард легионов, по крайней мере в обследовавшейся нами подводной зоне. Предполагаю, что в других местах другие ракообразные также организовали выход.

Тем временем немногочисленные группы лангустов выстраивались в цепочку. Когда сталкивались два живых звена, они немедленно сцеплялись. Колонны становились все длиннее. Новые подразделения вливались в эту армию, двигавшуюся по неровному дну Карибского моря со скоростью примерно 1 км/ч.

Рыбаки также находились в состоянии крайнего возбуждения. Поняв, что началась миграция, они выходили в ночное море. В сетях они неизменно находили десятки лангустов и высыпали их на дно баркасов. Людей охватило исступление — страсть охотников соответствовала фанатизму их жертв. Казалось, что свершается нечто чрезвычайно важное, ощущаемое равно и людьми, и животными. Рыбаки набивали корзины… Всякий раз, когда вожак цепочки лангустов попадал в сеть, весь отряд цеплялся за него — и «игрок» наверху снимал большой куш…

 

 

Групповое поведение

 

Наш подводный отряд ликовал — мы наблюдали редкое явление в естественных условиях.

Бернар Делемот, растянувшись на дне, преградил путь отряду лангустов. Они обнаружили Бернара с расстояния 7–8 м, тотчас свернули и прошли мимо в двух метрах.

Остров Контуа является приютом большой колонии бакланов. Их общий взлет на заре, когда они направляются к морю ловить рыбу, представляет исключительное зрелище. Многие бакланы, к несчастью, запутываются в сетях рыбаков и гибнут.

 

Иван Джаколетто нарушил цепочку ракообразных, изъяв одно звено. Возникла толкотня, началась паника. Изолированный лангуст рвался на свое место в процессии. Ему удалось локализовать своих спутников с помощью усов; быстро войдя в цепочку, он двинулся, будто ничего не произошло. Тот же лангуст, отнесенный достаточно далеко от остальных, обезумел. Он вертелся, тычась во все стороны, подавленный обрушившейся катастрофой. Тем временем его спутники «заткнули брешь», вызванную его исчезновением, и продолжали миграцию. (Аквалангисты с «Калипсо» — чувствительные души — всегда возвращали на место животных, когда заканчивались подобные эксперименты.)

Если какой-нибудь лангуст сам хоть немного отделялся от процессии, его возвращали в ряд принудительно; за этим надзирал замыкающий, настоящий жандарм. Стадный инстинкт постепенно усиливался в период скопления перед шествием. В течение 51 недели в году лангуст ведет изолированную жизнь; он, можно сказать, бесчувствен к себе подобным. В 52-