Отношение испытуемого: неучтенный фактор

Мне представляется, что главным аргументом в пользу моральной приемлемости моего эксперимента служит тот факт, что его сочли допустимым участвовавшие в нем люди. Нельзя воспринимать всерьез критику, которая не учитывает терпимое отношение испытуемых к эксперименту. Я располагаю множеством данных по этому вопросу, и все они свидетельствуют о том, что подавляющее большинство людей, участвовавших в моем эксперименте, оценивают его положительно и считают такого рода эксперименты полезными и нужными. Табл. 10.1, в которой приведено распределение ответов испытуемых на один из пунктов вопросника, дает представление об их отношении к эксперименту. Наши критики, как правило, игнорируют эти данные, а если и рассматривают их, то лишь в негативном ключе, заявляя, что «это не более чем когнитивный диссонанс: чем более неприятен испытуемым эксперимент, тем скорее они скажут, что он им понравился». Ситуацию можно охарактеризовать словами «и так плохо, и так нехорошо». Критики эксперимента не могут или не хотят понять, что говорит им сам испытуемый. Я же считаю, что мнение испытуемого имеет очень важное, быть может даже решающее, значение при оценке моральной приемлемости экспериментального исследования. В таком подходе заключена возможность решения этических проблем, возникающих в процессе экспериментальной деятельности (о конкретных способах их решения я расскажу ниже). Некоторые критики утверждают, что в ходе подобных экспериментов испытуемый обнаруживает вещи, крайне неприятные для себя, и это может нанести непоправимый вред его самооценке. Прежде всего, хочу подчеркнуть: я полностью со-гласен с тем, что исследователь обязан сделать все, чтобы процесс эксперимента • стал для испытуемого как можно более конструктивной разновидностью опыта, что он должен объяснить испытуемому значение эксперимента таким образом, чтобы тот извлек урок из своего участия в нем. Но я далеко не уверен, что мы должны скрывать правду от испытуемых, даже если она неприятна им. Такой подход означал бы, что мы стремимся поставить испытуемого в абсолютно искусственную ситуацию, в которой нет ни капли жизненной правды. Жизнь сама нередко преподает человеку уроки, которые трудно назвать приятными. Человек может провалиться на экзамене или не пройти собеседование при попытке устроиться на работу. Я полагаю что на самооценку испытуемого участие в моем эксперименте оказывает не большее влияние, чем негативные эмоции, пережитые им во время сдачи какого-

нибудь школьного экзамена. Сказанное не означает, что досада, огорчение, отчаяние, пережитые после провала экзамена, так уж благотворны для человека, — они не более полезны, чем негативные эффекты участия в моем эксперименте. Я хочу лишь сказать, что эти вещи следует рассматривать в истинном свете, не преувеличивая и не преуменьшая их значения.

Мне представляется чрезвычайно важным видеть разницу между двумя типами вмешательств — медико-биологическими и сугубо психологическими (к последним относятся эксперименты, о которых идет речь). Вмешательство, осуществляемое на биологическом уровне, действительно может представлять серьезную опасность для человека. Даже мизерная доза химического вещества, введенная в организм, или сделанный скальпелем хирурга крошечный надрез могут травмировать пациента. Но я не знаю ни одного случая травматизации испытуемого в социально-психологическом эксперименте. У нас нет ни малейших оснований полагать, что необходимость сделать выбор в лабораторной ситуации, — пусть даже трудный выбор, как в эксперименте Аша или в моем исследовании, — травмирует человека, угрожает или вредит его благополучию. Однажды в разговоре с одним государственным чиновником, выступавшим за введение жестких ограничений в области психологических экспериментов, я спросил, сколько в его картотеке сообщений о реальных случаях травматизации испытуемых, которые требовали бы стрль радикальных мер. Он сказал, что ему неизвестны такие случаи. Если это так, то разговоры о необходимости принятия государственных мер, которые ограничивали бы экспериментальную деятельность психологов, совершенно нереалистичны.

Впрочем, дело обстоит не так просто. Загвоздка в том, что отсутствие негативных эффектов невозможно доказать, особенно если речь идет о поведенческих или психологических последствиях. Какие бы методы мы ни использовали для обнаружения негативных последствий — устный опрос испытуемых, обследование с помощью вопросников или иные методы, всегда существует вероятность непредвиденных негативных эффектов, даже в том случае, если мы не обнаружили их с помощью этих методов. Поэтому с абсолютной уверенностью никому и никогда не уда-^{Тся п}°стулировать отсутствие негативных эффектов вообще. С точки зрения ^гики такое умозаключение, возможно, и справедливо, однако оно не дает нам до-^Таточных оснований заявлять, что психологический эксперимент обязательно ^Меет для испытуемого негативные последствия. Единственное, что мы можем сде-^{ть в} Данной ситуации, это положиться на наши лучшие методики и попытаться

10. реакция испытуемого: неучтенный фактор в этике... 187

с их помощью установить факты, чтобы затем уже в соответствии с этими установленными фактами сформулировать общие принципы экспериментальной деятельности.