Шарашка», или райские условия исправному зэку-доносчику

 

В июне 1946 года Солженицын переведён в систему спецтюрем 4-го Спецотдела НКВД. В сентябре направлен в закрытое КБ («шарашку») при авиамоторном заводе в Рыбинске, через пять месяцев — на «шарашку» в Загорск, в июле 1947 года в аналогичное заведение в Марфино (под Москвой). По справочным материалам НКВД, «Марфинская шарашка» - созданная на базе НИИ Связи (спецтюрьма № 16 МГБ СССР), также известная как «объект номер 8», созданная в 1947- 48 годах. Описана в книге А. И. Солженицына «В круге первом». Понятно, что перевод Солженицына, например, не в лагерь на воркутинских шахтах или на Колыму, а в «спец-шарашки», где работали учёные и специалисты над секретными программами, осуществлено «не за красивые глаза». Такое решение начальству ГУЛАГа, надо полагать, продиктовано было не столько тем, что там нужна была высшая математическая подготовка «ошарашенного» зэка, сколько понадобилась его готовность продолжать надёжное «сотрудничество», доносительство человека с высшим образованием, способного легче «внедриться» в среду учёных и высокообразованных специалистов.

 

Спецтюрьма или «шарашка» «Марфино» — это особая тюрьма, где собраны лишённые свободы учёные и крупные специалисты, охраняемые, как важный секретный объект. Помещалась она в старинном здании бывшей духовной семинарии, в которой ещё со времён борьбы ВЧК с беспризорностью был детский дом. Нет ни глухо зарешёченных окон, ни параш, ни нар, хорошие, (правда, «двухэтажные») кровати, чистое постельное бельё. После войны сюда вселился научно-исследовательский институт связи, в изолированной части которого работали заключённые из числа специалистов, среди них были физики, математики, и представители других научных специальностей в области радио- и телефонной связи. Этот НИИ и стал той самой «шарашкой». По свидетельствам его обитателей это был фактически привилегированный и засекреченный, охраняемый лагерь, где специалисты работали над проблемами и заданиями особой важности. Органы безопасности тщательно отбирали людей, которых туда направляли».

 

Приведём несколько фрагментов из книги в «Споре со временем» Натальи Решетовской:

«... Тут Саня проводит большую часть суток: с 9 утра до конца работы. В обеденный перерыв он валяется во дворе прямо на траве или спит в общежитии. Вечером и утром гуляет под полюбившимися ему липами. А в выходные дни проводит на воздухе 3-4 часа, играет в волейбол. Мы иногда проникали в примыкавший к «шарашке» дворик и, дождавшись обеденного перерыва, в щелку забора наблюдали за отдыхающими зэками: или просто гуляющими, или лежавшими на травке, или играющими в волейбол. Разговорились с проходящими... муж и жена работают в «Марфино». Мы не скрыли, что там - наши мужья. «Не беспокойтесь о них,- успокаивала нас женщина,- их там хорошо кормят!».

 

По свидетельству самого Солженицына вот некоторые нормы, которые были там в его время пребывания в Марфино:

-Четыреста граммов белого хлеба, (черный лежит на столах по потребности).

-Сорок граммов масла для профессоров и двадцать для инженеров.

Нам это покажется мало? Однако кто в Советском Союзе тех голодных послевоенных лет может сказать, что ежедневно получал двадцать или сорок граммов масла, почти полкило белого и вдоволь черного хлеба? Украинские или белорусские дети? Колхозницы, заменившие на работе своих погибших мужей или их дети в глубокой Сибири?.. А зэкам столько давали ежедневно, только усердно работайте!

Решетовская далее пишет: «Обитатели «шарашки» были вполне сыты. А можно и добавить! Заключённые покупали продукты. Саня покупал себе, например, картошку. То сам варил её или жарил, а то отдавал на кухню испечь в духовке»...

«Общежитие: полукруглая комната с высоким сводчатым потолком, в ней много воздуха, двухэтажные кровати. На прикроватной тумбочке – настольная лампа. До 12 часов читал. А в пять минут первого надевал наушники, гасил свет и слушал ночной концерт».

«Письменный стол, рядом окно, открытое круглые сутки. Радиопроводка прямо у рабочего места. У стола розетки для включения удобной настольной лампы, собственной электрической плитки, пользоваться которой можно неограниченно. Переносная лампа для освещения книжных полок».

«По радио в годы, проведённые в «шарашке», с удовольствием прослушал 2-ю часть 2-го концерта Шопена, «Думку» Чайковского, «Вальпургиеву ночь», цикл Рахманиновских симфоний...».

«В Марфино неплохая библиотека. Кроме того, можно получить всё желаемое по заказу из Ленинской библиотеки, можно получить любую книгу из обширных фондов советских научных и университетских библиотек. Что касается художественной литературы, то читал её «с жестоким выбором», только очень больших мастеров: «Войну и мир», ещё Достоевский, Ал. К. Толстой, Тютчев, Фет, Майков, Полонский, Блок, Анатоль Франс... Третий том словаря Даля в его личном владении...».

«Со временем обитателям «шарашки» начинают по воскресеньям демонстрировать кинокартины, первый фильм «Сказание о земле Сибирской» просмотрел 2 сеанса подряд».

Я так подробно описываю быт и условия, в которых содержался государственный преступник Солженицын, чтобы был виден контраст между фактами, и как их излагает «узник ГУЛАГа» Солженицын.

 

Приведём другой пример контраста из жизни другого «гулаговца», который стал таковым не мало, ни много, но на два десятка лет раньше Солженицына. Это известный, причисленный ныне, как и Солженицын, к «совести нации», филолог, искусствовед, академик РАН, автор фундаментальных трудов..., Лихачёв Дмитрий Сергеевич. В 1928 году он окончил Ленинградский государственный университет, но был вскоре арестован и осужден на 5 лет за инкриминированную ему контрреволюционную деятельность и отправлен в соловецкий лагерь заключённых особого назначения («СЛОН»), который Солженицын в своём «Архипелаге» избрал основой для мифологии о советской системе лагерей.

Из известной трилогии Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», в представлении современного россиянина все лагеря того времени были уже страшным ГУЛАГом. Но нет – именно в описываемые им 20-30-е годы прошлого века, пенитенциарные учреждения тогдашнего СССР по мнению добросовестных историков можно признать образцовыми даже для нынешней системы наказания российской федеральной службы исполнения наказаний ФСИН.

Известно, что, партию зэков, в которой был и Дмитрий Сергеевич Лихачёв, на вокзале в Ленинграде в места заключения провожали родственники с тортами и цветами. Близкие могли приезжать на свидания.

Вот некоторые свидетельства из публикации « Последняя «совесть нации»: старообрядец Дмитрий Лиха чёв»: «В лагере он сразу сходится с уголовными авторитетами. Его друзьями на весь соловецкий срок становятся урки Ванька Комиссаров - домушник по кличке "Рыло" и Евсей Кораблёв - "Аптекарь". С "Рыло" они создают в Соловецком лагере театральную труппу. "Этот Ванька Комиссаров обучил меня, как достоинства не терять, а всегда по своей форме ходить. От него и кличку свою я получил "Медяковый штым" - на фене (тюремное жаргонное слово) это означает "сообразительный человек", - вспоминал Дмитрий Сергеевич.
«Урки устроили Лихачёва работать скотником - управлять коровьей фермой, то есть по современным понятиям «менеджером» «Полкило сливочного масла в день я имел» - проговаривался в своих воспоминаниях Лихачёв» («Эпоха Дмитрия Лихачёва, рассказанная им самим» / 2000 / РУ / SATRip).

«Гулаговец» того времени Лихачёв из 5 лет, определённых ему по суду, отсидел чуть меньше 4 лет, выйдя по условно-досрочному освобождению в 1932 году. Вернулся в Ленинград, и никто и ничем не мешал ему заниматься наукой. Осенью 1932 г. он литературный редактор в Соцэгиз, с 1934 года - в Издательстве Академии наук СССР, а с 1938 г. работает в Институте русской литературы (Пушкинский Дом) В 1938 г. с него снята судимость, в 1941 г. становится старшим научным сотрудником ИРЛИ, защищает кандидатскую диссертацию,. с 1951 года – профессор Ленинградского государственного университета, В 1947 г. защищает диссертацию на степень доктора филологических наук и т.д.

Как видно из вышесказанного, не такими были исправительно-трудовые лагеря в Советском Союзе, как представил их читателям «знаток ГУЛАГов» Солженицын, и не так уж страшны были условия «перековки» преступников. Да и «клеймо преступника, как видно, не мешало при желании добиваться праведных целей.

Другое дело, если в сознании индивида засела ненависть к своей родине, к своему народу, этот индивид будет искать даже в обычном, естественном – только отрицательное, сравнивать с по настоящему отвратительным.

«Вы должны понять, — говорил Солженицын мне, - пишет в своей книге «Спираль предательства Солженицына» Томас Ржезач: — что различие между советскими и гитлеровскими лагерями было совсем незначительно. Оно заключалось только в том, что мы не имели такой техники, какая была у немцев; поэтому Сталин не мог установить в лагерях газовые камеры».

Интересно было бы спросить у Солженицына, в каком гитлеровском лагере — Освенциме, Бухенвальд или Майданеке или в любом другом — заключенный, даже не преступник, а просто военнопленный имел возможность заказывать литературу из Берлинской библиотеки, или с наслаждением читать романы Анатоля Франса или Льва Толстого, смотреть любимые фильмы по 2 сеанса подряд, как это мог сам Солженицын? Ежедневно есть почти по полкило белого хлеба, а чёрного – вдоволь? При этом, «работая в секретном НИИ», уверять, что только техническая отсталость СССР не дала возможности Сталину установить газовые камеры. Какой мерой низости можно измерить подлость претендента на звание русского человека.

Три года Исаевич жил в Марфине, как в раю, разве только жену к нему в постель не пускали. «Это был «золотой островок, - пишет он в "Архипелаге", - где арестантов кормили, поили, содержали в тепле и чистоте».

 

Правда, не может зэк такого «высокого интеллекта» быть всем абсолютно доволен. Например, он жалобно сообщает, что «надзиратель беспрерывно смотрел, чтобы заключённые не портили чайный столик, или чтобы не получали больше одной книги в неделю, которую им приносила вульгарно накрашенная библиотекарша. «И этим они хотели нас уязвить», — пишет он в сердцах. Однако вот как он сам в итоге описывает свою жизнь в это время: «Ах, ну и сладкая жизнь! Шахматы, книги, пружинные кровати, пуховые подушки, солидные матрацы, блестящий линолеум, чистое белье. Да я уж давно позабыл, что тоже спал вот так перед войной. Натертый паркетный пол. Почти четыре шага можно сделать в прогулке от окна к двери. Нет, серьезно, эта центральная политическая тюрьма — настоящий курорт».

 

Но чем-то провинился перед служителями «шарашки» исправный до этого зэк-доносчик. 19 мая 1950 года Солженицын «из-за размолвки» с начальством «шарашки» был этапирован в Бутырскую тюрьму, откуда в августе был направлен в «Степлаг» – особый лагерь в Экибастузе (Казахстан). Здесь я допущу лишь своё предположение по поводу «размолвки».

Во-первых, вполне вероятно, что высокообразованные арестанты, среди которых были и доктора наук, и профессора, «раскусили» вынюхивавшего доносчика и стали сторониться его, что очень сузило его возможности, а может, и «отметились» на нём. Да и он сам стал не столько бесполезным, сколько просто вредным «сотрудником». Во-вторых, совершенно естественно, что администрация тюрем и других мест содержания осуждённых всегда имеет несколько доносчиков, чтобы сравнивать их секретные сведения. Видимо, от того, что с ним перестали контактировать «раскусившие» его «сошарашники», сексот «Ветров» упустил какую-нибудь подробность из слов или действий кого-то из поднадзорных, а какой-то его «дублёр» донёс подробнее. Вот и не замедлило наказание.

 

Понятно так же, что подписка о «сотрудничестве» - документ «долгоиграющий», постоянно действовавший, и до Марфино, и там, и в Экибастузе. Сразу же «Ветров» по заданию администрации лагеря принимается за «работу» изображая дружбу с заключёнными бандеровцами. Наиболее известный «подвиг» Солженицына-стукача – «экибастузский донос», который помог властям жестоко подавить в самом зародыше восстание украинских националистов в этом лагере.

 

Вот несколько строк из него:

«Сов. секретно. Донесение с/о (секретный осведомитель) от 20/1 -52 г.

В свое время мне удалось, по вашему заданию, сблизиться с Иваном Мегелем... Выяснилось, что 22 января з/к Малкуш, Коверченко и Романович собираются поднять восстание. Для этого они уже сколотили надежную группу, в основном, из своих — бандеровцев, припрятали ножи, металлические трубки и доски». Далее «Ветров» пишет, что, по словам Малкуша «одна группа же займется и стукачами. Всех знаем!»…

«Ранее я уже сообщал, что бывший полковник польской армии Кензирский и военлет Тищенко сумели достать географическую карту Казахстана, расписание движения пассажирских самолетов и собирают деньги.

...По-видимому, хотят использовать его для побега. Это предположение подтверждается и словами Мегеля «а полячишка-то, вроде умнее всех хочет быть, ну, посмотрим!»…

«Еще раз напоминаю в отношении моей просьбы обезопасить меня от расправы уголовников, которые в последнее время донимают подозрительными расспросами. Ветров».

 

Следствием этого доноса стал, естественно, расстрел 22 января 1952 года всей вышепоименованной группы около 30 человек заключенных.

Чтобы оставшиеся в живых зэки из бандеровцев не «расшифровали» доносчика и не отомстили ему, «Ветров», он же Солженицын, был упрятан в лагерный лазарет, а затем переведен в другой лагерь.

 

Может на этом пора и закончить повествование о «безгрешной» подписке Солженицына-Ветрова на сотрудничество с соответствующими органами. Ибо то, что такие подписки не теряют веса, по крайней мере, на всё время заключения, и «путешествуют» с ним, а чаще, даже обгоняя его, где бы этот подписант ни находился – не сможет опровергнуть ни один сотрудник лагерной администрации ни прошлого, ни настоящего времени.

Как писал сам Солженицын жене, вспоминая Марфинскую «шарашку», «я не помню, чтобы когда-нибудь мой быт был устроен так хорошо, как эти 3 года в Марфино». Конечно, если забыть о том «барском» положении, которое он сумел создать в батарее звукоразведки на фронте, о чём ниже...