Начало сентября 1125 года. Село Ратное

 

Поднятая по тревоге Младшая стража приближалась к Ратному. Шли быстро, одвуконь, пересаживаясь с заводных коней на строевых с таким расчетом, чтобы строевые кони пришли в село хотя бы относительно свежими. Два, с небольшим, часа, которые были потрачены на сборы и дорогу, показались Мишке чуть ли не вечностью – больно уж тревожные вести принес гонец от воеводы Корнея.

Вчера к вечеру в Ратное прибыли, ведомые погостным священником отцом Симоном, два десятка ратников боярина Федора и несколько семей с Княжьего погоста. Сам боярин Федор, как уехал недели три назад в Туров в сопровождении десятка воинов, так и не появлялся, а Княжий погост с большинством населения захватили пришедшие на двух ладьях ляхи. У тех беглецов, которые добрались до Ратного, тоже шансов спастись было немного – просто повезло. Ляхи, менее, чем в версте от Княжьего погоста, умудрились посадить переднюю ладью на мель и были обнаружены вездесущими мальчишками, которые и предупредили жителей.

Начавшуюся, было, панику и бестолковщину решительно пресек отец Симон, но помогло это мало – ни скотину, ни скарб спасти не удалось. Оказалось, что ляхи двигались не только на ладьях, но и по суше, верхами. От конных захватчиков сумели уйти только те, кто сам был верхом или на не обремененных поклажей телегах – ляхи просто не стали за ними гнаться, то ли кони у них притомились, то ли сам Княжий погост, с не успевшими сбежать жителями, показался более привлекательной добычей, чем несколько почти пустых телег, в компании дух десятков латников.

Сколько было ляхов, со слов беглецов выяснить не удалось, одно понятно – много, но у страха, как говорится, глаза велики, да и не разглядывали погостные ляшский отряд, другим были заняты. Дыма от горящих построек постоянно оглядывающиеся беглецы не заметили, значит, ляхи не стали жечь погост, а решили задержаться там на какое-то время. По всему выходило, что надо ждать супостатов и здесь – относительно наезженная дорога от Княжьего погоста вглубь Погорынья шла только к Ратному.

«Отобьемся, сэр Майкл, больше сотни самострелов – это вам не танцы под радиолу, даже к тыну не подпустим, сколько бы этих «братьев-славян» ни было. Однако, все же, тревожно – для семи десятков парней, не ходивших за болото, это – первый бой».

Мишка уговаривал сам себя, преодолевая навязчивое желание послать Зверя наметом, не жалея. Спешить, собственно было незачем – даже если ляхи снялись с Княжьего погоста на рассвете, так же, как и Младшая стража из крепости, то добраться до Ратного, учитывая, что пехоту придется везти на телегах, могли лишь ближе к вечеру. Время на подготовку к обороне было.

На выезде из леса, разглядев у речных ворот ратника Арсения, явно поджидавшего Младшую стражу, Мишка не выдержал и оторвался от общего строя, за ним увязались адъютант Антон и младший брат Сенька, совмещающий обязанности командира десятка гонцов и личного связного Мишки.

– Здрав будь, дядька Арсений!

– Здорово Михайла… ого! Изрядно!

Последнее замечание относилось к Младшей страже, стройными рядами, в колонну по три, выезжавшей из леса (Мишка специально велел остановиться, дождаться отставших и построиться). Зрелище, действительно, было впечатляющим – сто десять отроков в начищенных доспехах, молодость которых выдавали только безбородые лица. В остальном – настоящая латная конница: юношескую угловатость телосложения скрадывали доспехи, покачивающийся над строем лес копий имитировали сулицы, которые отроки, для форсу, упирали тупым концом не в стремя, а в специально притороченную к седлу ременную петлю, на черных щитах, взятых в положение «на руку», изображен некий зверь красного цвета, держащий в лапах ярко-желтый православный крест.

Впереди ехали трое наставников Младшей стражи: Алексей, Глеб и Стерв, а позади них знаменосец с черным знаменем, на котором корчился в складках полотнища «Лис, несущий сияющий крест, во тьму язычества».

Естественно, Арсений, который, как и большинство ратнинцев, никогда не видел Младшую стражу в полном составе, был впечатлен:

– Д-а-а… Это ж сколько ты стрелков привел, Михайла?

– Сто десять и трое наставников. Еще десяток гонцов есть, но они бездоспешные и самострелы у них слабенькие – совсем дети еще.

– Угу, остальные больно взрослые! – не удержался от язвительного замечания Арсений, но тут же добавил: – Однако ж, если все так же стрелять будут, как вы тогда у Яруги… м-да, умудрил Господь Корнея, ничего не скажешь!

Для Мишки слова Арсения прозвучали, прямо-таки, песней, даже жалко стало, когда ратник перешел на деловой тон.

– Ладно, недосуг мне, слушай внимательно. Тебя, наставников и Дмитрия сотник ждет у себя в усадьбе, там уже все десятники, кроме Луки и Игната собрались…

– А где Лука с Игнатом?

– В усадьбах своих боярских, Лука еще и почти весь свой десяток уволок – родня же… Тьфу ты, не перебивай! Значит, в крепость к себе шли гонца, раз уж их у тебя целый десяток, предупреди, что баб с малыми детишками мы, от греха, из Ратного к ним отправляем, пусть пристроят на несколько дней. Что-то еще… да, отец Михаил тебя видеть хотел, но это потом, сначала ты к сотнику, а остальных в село заводи… вот забота: куда ж вас девать-то стольких? И кормить еще…

– Еда у нас с собой в тороках, на неделю хватит, ну и обоз еще подойдет, хотя и небольшой…

– Ну и ладно. Все, поехал я!

– Куда это он так борзо ускакал? – поинтересовался подъехавший к Мишке Алексей. – Даже не поздоровался.

– Сказал, что недосуг, – ответил Мишка – а на самом деле, я думаю, спохватился, что не подумали о том, где сотню отроков разместить. Но, вообще-то, это он зря, мы же в учебной усадьбе заночевать можем, если, конечно, ляхи сегодня не нагрянут.

– Только Корнею и заботы, чтобы нас спать уложить, не для того позвал. – Проворчал Алексей. – Не для ночлега места выбирать надо, а для стрельбы, на заборола-то вся сотня не поместится, надо места на крышах обустраивать. С Лукой бы потолковать…

– Нету Луки, в усадьбе он в своей, и почти весь десяток с собой увел, видать занялся строительством всерьез. Игната тоже нет, а остальные десятники у деда собрались, и нас туда же зовут – меня, тебя, остальных наставников и Дмитрия.

– Ну, поехали тогда…

– Погоди, дядька Алексей, пусть отроки через мостки переправятся, и проведем Младшую стражу через село строем и с песней – пускай ратнинцы на нас посмотрят.

– Нашел время красоваться! – встрял в разговор Глеб.

– Да не для красоты я!

Мишку взяла досада – опытный воин, а простых вещей не понимает.

– Пойми ты, Глеб, люди в тревоге, баб с малыми детьми собираются к нам в крепость отправлять! Надо людей приободрить. А еще ратнинцы Младшую стражу недолюбливают, сам знаешь. И тут увидят, как сотня самострелов к ним на подмогу пришла, да не просто так, а уверенно, стройно, весело с песней. Глядишь, и хоть немного, к нам отношение в добрую сторону переменится.

– Стратег… – поморщился в ответ Глеб, потом спохватился: – То есть, как это баб с детишками отправляют? Корней что, Ратное сдавать собирается? Он что, совсем…

– Да не дергайся ты! – досадливо перебил Глеба Алексей. – Никто ничего сдавать не собирается! Стрелы тут будут летать, пожар может приключиться, да мало ли еще что! Очень тебе надо, чтобы во всем этом бабы да мелкота под ногами крутились? Уходят и хорошо – одной заботой меньше. Семен!

– Здесь, господин наставник! – звонким голосом отозвался Сенька.

– Пошли кого-нибудь из своих в крепость, пусть передаст… хотя, зови гонца сюда, я ему сам все объясню.

– Слушаюсь, господин наставник!

Сенька отъехал чуть в сторонку и пронзительно свистнул, с того берега отозвались, и один из мальчишек сунулся было к мосткам, по которым редкой цепочкой, чтобы не повредить хлипкую конструкцию, каждый год обновляемую после весеннего ледохода, двигались отроки Младшей стражи. Его, конечно же, не пустили, и тогда мальчишка погнал коня через Пивень вплавь.

– Лихие у тебя гонцы, Семен! – улыбаясь похвалил Алексей.

– Так наставник Тит учит строго: умри, но весть доставь! – отозвался Сенька, зардевшись от похвалы старшего наставника.

Пока Алексей втолковывал мокрому, но полному энтузиазма и готовности к подвигам, гонцу, что и как надо сказать боярыне Анне Павловне, Мишка строил Младшую стражу на берегу и инструктировал урядников:

– Запевалы, вперед. Сейчас пройдем строем и с песнями через все село. Вид иметь лихой и веселый, петь громко и с присвистом, пускай ратнинцы видят, что их пришли защищать не молокососы, трясущиеся перед первым боем, а почти готовые воины, только молодые. Ну и… – Мишка запнулся, но решил, что кашу маслом не испортишь –… и на девок поглядывайте. Строй не нарушать, ничего им не кричать, но подмигнуть одной-другой не запрещаю.

Отроки на столь необычное предписание отозвались нестройным довольным гулом и смешками. Мишка дал им немного пошуметь, потом сделал строгое лицо и скомандовал:

– В колонну по три! За мной, шагом, вперед! Запевай!

 

Сталь звенит!

И враг бежит!

На знаменах

Крест блестит!

Тверже шаг,

Смелей вперед,

Воевода нас ведет!

 

Стихи были Мишкины, музыка ансамбля «Beatles» – «Yellow submarine». Однажды на вечерних посиделках, слушая пение отроков и девиц, Мишка вдруг обнаружил серьезнейший пробел, как собственном, и без того мизерном, музыкальном образовании, так и в идеологической работе с личным составом. Ни в школе, на уроках пения, ни в солдатском хоре не было ни одной песни с религиозным содержанием. Еще бы! В советской-то школе и в советской же армии! Естественно, не было таких песен и в личном Мишкином репертуаре, на который он только и мог опираться, разучивая с Артемием «новые» песни. Пришлось приняться за стихосложение. С мелодиями особого напряга не было – никто в плагиате не обвинит, а вот с текстом…

То, что сейчас исполняли отроки, как раз и было первым Мишкиным опытом в роли поэта-песенника. В голове тогда крутился мотив «Yellow submarine», и Мишка решил, что он подойдет – мелодия простая, но прилипчивая, строки короткие, так что со всякими ямбами и хореями особенно заморачиваться не придется.

Так и родились первые строчки: «Сталь звенит и враг бежит». Дальше пошло легче: меч разит, конь летит, стрела свистит, а враг, соответственно, бежит, дрожит, разбит, лежит и даже смердит. И по этому поводу: «тверже шаг, смелей вперед!», потому что воевода-батюшка, невзирая на сложности бытия, исполняет свои обязанности надлежащим образом, а на знаменах блещет православный крест. Особенно «удался» припев – в духе православного воинства, твердо и недвусмысленно:

 

Все мы славим Господа Христа,

Господа Христа, Господа Христа!

Мы всегда славим Господа Христа,

Господа Христа, Господа Христа!

 

Мишка перечитал плоды поэтического вдохновения, почесал в затылке, несколько раз матюгнулся и… решил, что сойдет – длинно, воинственно и идеологически выдержано. То, что и требуется!

Песня прижилась. Личный состав тоже внес свою лепту в текст (по слухам, с подачи Роськи) – в паузе после двукратного исполнения припева, отроки дружно орали: «Аллилуйя!!!». Так и закрепилось.

Теперь, проходя через Ратное, Младшая стража лихо драла сотню глоток, компенсируя громкостью огрехи исполнения:

 

Меч разит

И враг убит,

На знаменах

Крест блестит!

 

Встречные ратнинцы останавливались и слушали, кое-кто, даже раскрыв рот. Из-за заборов и из дверей высовывались любопытные лица.

 

Тверже шаг!

Смелей вперед!

Воевода нас ведет!

 

Горланили отроки, не забывая, в полном соответствии с Мишкиной инструкцией, подмигивать девкам. Те хихикали и стреляли глазками, на минутку забывая о том, что Ратное готовится к обороне.

 

Все мы славим Господа Христа,

Господа Христа, Господа Христа!

Мы всегда славим Господа Христа,

Господа Христа, Господа Христа!

Аллилуйя!!!.

 

На четвертом припеве строй конных отроков добрался до церкви. Отец Михаил, что-то объяснявший окружившим его женщинам, прислушался, разобрал слова и, просветлев лицом, размашисто благословил проезжающих мимо отроков.

– «Аллилуйя!!!» – грянула Младшая так, что сразу в нескольких дворах заполошно загавкали собаки. «Премьера песни» в пункте расположения резиденции Погорынского воеводы удалась!

– Господин воевода! Младшая стража, числом сто десять отроков, по твоему приказу явилась конно и оружно!

– А еще песенно! – подкусил десятник Фома. – Так орали, что чуть крышу… – уловив, что никто из собравшихся его настроения не разделяет, Фома не закончил фразу, а лишь криво ухмыльнулся.

За столом, кроме Корнея и десятников ратнинской сотни, сидели еще двое погостных десятников и староста Аристарх. Вид у всех был серьезный, а у Корнея, несмотря на видимое спокойствие, Мишка заметил признаки недовольства и даже злости.

– Почему только сто десять? – жестко вопросил воевода. – Должно быть больше!

– Шестеро в походе погибли, один убит в поединке, двое казнены, – Мишка краем глаза уловил, как удивленно обернулись на него погостные десятники – четверо от ран не оправились, двое больны, Кузьма и двое отроков, которых он себе в подмастерья взял, приедут с обозом.

– Двое, значит, казнены? Кхе!

– Отрок Амфилохий, за участие в поединке, закончившемся смертью его противника, казнен мной на месте преступления! – столь же жестким тоном, как и у деда, доложил Мишка. – Отрок Борис повешен по твоему приказу!

Погостные десятники дружно отвели глаза от плотоядно оскалившегося Фомы и переглянулись между собой.

– Во, во! Полупайте глазами, полупайте! – тут же окрысился на них Корней. – Это вам не рухлядь в кладовках пересчитывать! Здесь – воевода пристукнул костяшками пальцев по столу – воины живут!

Посверлив несколько секунд пристальным взглядом совсем затосковавших погостных десятников, дед поднял глаза на пришедших.

– Леха, проходи, садись, ты, Глеб, тоже… Евстратий, ты, я вижу, все же лягухой вырядился! – Корней осуждающе уставился на камуфляжные штаны и рубаху, в которых Стерв явился пред начальственным оком. – Я же запретил!

– Ты отрокам запретил, – Стерв с безмятежным выражением лица запустил руку за спину и поскреб поясницу – а я не отрок! В таком наряде ты меня в лесу и с собаками не сыщешь! Польза есть, а потому, ругайся ты или не ругайся, а десятку разведчиков боярыня Анна повелела такой же наряд пошить… по моей просьбе, конечно. А что б тебе глаза лишний раз не мозолить, они его только в дело надевают.

– Польза, польза… Кхе! Ладно, проходи, садись.

Стоять остались только Мишка и Дмитрий.

– Так, добры молодцы, слушайте приказ! – обратился к ним Корней. – Доверяю Младшей страже оборону Ратного. Поставите своих стрелков на заборола, а кто не поместится, тех разместите на крышах. Аристарх накажет хозяевам домов, чтобы помогли им устроиться. И смотрите мне, чтоб ни один ворог до тына не дошел! Понятно?

– Так точно, господин воевода! – дружно гаркнули Мишка и Дмитрий.

– Кхе! Да погодите вы орать-то, не все еще. Ратнинская сотня и эти… – дед скривил лицо в сторону погостных десятников – уйдут из села в лес, туда, где учебная усадьба. Когда вы ляхов перед тыном остановите, да побьете их… сколько получится, короче, когда ворог в смущение придет, мы ударим им в спину. Ясно?

– Так точно, господин…

– Да не орите вы, вот привычку взяли, едрена-матрена! Слушайте дальше. Третий и четвертый десяток я у тебя, Михайла заберу – тогда, на переправе, они показали, что здорово помочь нам могут, вот и тут пусть помогают… Опричники пусть тоже будут готовы в седло сесть и нам на помощь выехать, чтобы ляхов со всех сторон прижучить. Понятно?.. Молчать!!! Кхе! За старшего над вами от ратнинской сотни оставляю ратника Арсения, больно уж он вашу стрельбу нахваливал, даже, вроде бы, и своих семейных собирается самострельному делу обучить… вот пусть за вами и присматривает.

Теперь ты, Глеб. Пятый десяток опять без десятника остался – Тишка обгадился по самые уши. Давай-ка принимай его снова под свою руку… не сметь перечить, тебе сотник приказывает!!!

Глеб собирался что-то сказать, но после окрика Корнея, вроде бы, сначала передумал, а потом, вскочив с лавки, выпучил глаза и рявкнул, на манер Мишки с Дмитрием:

– Слушаюсь, господин воевода!!!

Первым прыснул десятник Фома, за ним рассмеялись и остальные, только погостные десятники пялились, будто попали в театр абсурда.

– Будет ржать-то, жеребцы стоялые! – было заметно, что дед сам с трудом сдерживает улыбку. – Что-то я еще хотел… Да! Михайла, Прошка с тобой?

– Нет, с обозом подъедет.

– Угу, пусть сразу к Листвяне идет. У нее почти два десятка девок с самострелами, пускай присмотрит, чтобы не случилось чего непотребного. Раз уж у него талант такой с бабьим сословием управляться, то пусть и управляется.

– Как это?.. – проявил неуместное любопытство один из погостных десятников. – С бабами…

– А ну, заткнись!!! – снова взъярился Корней. – Своих баб не сберегли, теперь об наших любопытствуешь?!!

– Да нас же всего двадцать… – попытался оправдаться ратник боярина Федора, но Корней не дал ему договорить.

– Нас тоже чуть больше полусотни, но какую мы себе смену растим! – указательный палец воеводы уставился на Мишку с Дмитрием. – Видали в Отишии, на что они способны? Видали, я спрашиваю?

– Видали…

– А скажи-ка, друг любезный, – Корней перешел на людоедски-ласковый тон – как они поступили бы на твоем месте? Может быть вернулись бы втихую, да подсчитали ляхов, а повезло бы, так и языка взяли бы? Или, так же, как ты, драли бы без оглядки, пока до Ратного не добежали? Ну, чего примолк? Не-ет, други любезные, так просто я с вами в бой не пойду! Я вас под начало вот к нему поставлю! Знаете, кто это такой?

– Ну, Алексей… наставник этих…

– Не «ну, Алексей», а… – Корней выдержал драматическую паузу –… про Рудного Воеводу слыхали? Вижу, что слыхали! Так вот: это он и есть!

– Э-э-к-к…

– Ой!

Сказать, что погостные десятники были шокированы, значит, ничего не сказать – оба уставились на Алексея, как кролики на удава.

– Все, братцы, отпрыгались! – жизнерадостно объявил Фома. – Лучше заранее солью и зеленым лучком посыпайтесь, чтобы ему вас жрать способнее было! Леха, ты с какого места обычно откусывать начинаешь?

– С твоего языка начну, чтоб не отвлекал и аппетит не портил. – Абсолютно серьезным тоном пообещал Алексей, не сводя с погостных десятников пристального взгляда, от которого один из них слегка побледнел, а второй, наоборот, покраснел и покрылся крупными каплями пота.

– Ой, молчу, молчу! – дурашливо напугался Фома и прикрыл себе ладонями рот.

«Обратите внимание, сэр, лейтенант Фома ведет себя, как минимум, странновато. И тогда, на хуторе, докопался до вас ни с того, ни с сего. Может быть его всегда перед боем колбасит? И лорд Корней, что показательно, его не обрывает, видимо, такое поведение Фомы в порядке вещей».

– Кхе! – удовлетворенно констатировал Корней факт доведения клиентов до нужной кондиции. – А чтобы Алексею с вами в одиночку не возиться, даю ему в помощь твой десяток, Егор. И не смущайтесь, ребятки, малейшее неповиновение или трусость – рубить их без пощады!

«Здрасьте, приехали: штрафная рота и заградотряд! Ну, силен лорд Корней!»

– Вот так! – Погорынский воевода приосанился и оглядел собравшихся взглядом лихого отца-командира. – Всем все понятно?

– Так точно, господин воевода! – горница содрогнулась от акустического удара в исполнении трио: Глеб, Алексей и примкнувший к ним Фома.

Один из погостных десятников (тот, что постарше) от акустического удара, вроде бы, пришел в себя и даже изобразил что-то, вроде улыбки, а второй (тот, что помоложе) совсем сомлел и смотрел в пространство глазами беременной козы, попавшей в операционную доктора Моро.

Корней, вторя общему смеху, слегка расслабился, подобрел, и Мишка решил, что более подходящего момента, пожалуй, не представится. Дождавшись момента, когда смех стал стихать, он выпалил «служебным» тоном:

– Господин воевода, дозволь доложить диспозицию?

– А? – рассеяно отозвался дед.

– Чего-чего доложить? – «перевел» вопрос сотника Фома.

Не отвечая, Мишка извлек из сумки свиток выделанной лосиной кожи и раскатил его на столе.

– Вот, господин воевода, чертеж Ратного и прилегающей земли. Здесь Ратное, – принялся объяснять Мишка, тыкая пальцем в чертеж – вот кладбище, поворот дороги на Княжий погост…

Чертеж был сделан крупно, толстыми линиями – чтобы деду не приходилось напрягать зрение, Мишка не пожалел трофейных чернил.

– Ляхи могут подойти только отсюда, по дороге, – продолжал объяснять Мишка – через лес не полезут, потому что места им незнакомые. Если оставить на заборолах одну полусотню, то вместе с девками Листвяны получится семьдесят стрелков. Ляхов они к тыну не подпустят, ведь, семьдесят выстрелов за раз! Остальных отроков можно разделить на две части по тридцать стрелков. Одну половину поставим в лесу левее оврага, другую половину в лесу к западу от Ратного. Тогда получится, что по ляхам будут бить сразу с трех сторон, выкосим, как траву! А тех, кто назад кинется, вы встретите. Получается что-то вроде загонной охоты – вы загонщики, мы стрелки.

В горнице повисло молчание. Мишка был готов к тому, что его предложение будет отвергнуто – все присутствующие здесь военные профессионалы привыкли к тому, что исход боя решается в рукопашной схватке, а лучники – лишь вспомогательная сила, ну а уж о такой штуке, как огневой мешок, и вообще слыхом не слыхивали. К тому же, предложение исходило от мальчишки, которому, в присутствии десятников даже не предложили сесть.

Единственное, что, по расчетам Мишки, не давало отвергнуть его предложение «с порога» – любопытство. До сих пор никому из присутствовавших не приходилось смотреть на будущее поле боя вот так – с высоты птичьего полета. Все молча разглядывали чертеж, мысленно сравнивая его со знакомой до мелочей картиной. Первым подал голос Леха Рябой – у командира второго в ратнинской сотне десятка лучников проклюнулся профессиональный интерес:

– Так, а расстояния здесь какие?

– Здесь полторы сотни шагов, здесь двести, здесь от семидесяти до сотни. – Заторопился Мишка, опасаясь, что его перебьют. – Помнишь, мы прошлой зимой вешки в снег втыкали, чтобы расстояния отметить? Прямо сейчас отроки точно так же беленые колышки втыкают, Демьян там командует. Не ошибемся мы в расстояниях, будем стрелять точно!

– На сколько, говоришь, твои самострелы бьют? – продолжил расспросы Рябой.

– Доспех пробиваем на пятидесяти шагах, на сорока – уверенно, а бездоспешного можем убить или ранить и на сотне шагов.

– Угу, а как часто можете стрелять?

– На медленный счет от двенадцати до пятнадцати могут все, а опричники умеют быстрее. Под Яругой на нас галопом конники шли, половина в полном доспехе, мы начали стрелять со ста шагов и, пока они до нас добрались, выбили равное себе число конников, остальных десяток Егора добил. Там у меня одни опричники были.

– Так, – подтвердил Егор – было такое. Стреляли удачно.

– Ну, хорошо… – Леха Рябой что-то высчитывал про себя, подгибая пальцы на обеих руках – значит, на пятидесяти шагах… получается, что если кто-то из ляхов встанет точно посередине между тыном и лесом, вы ему доспех не пробьете?

– Коня под ним убьем, пешему по ногам стрелять станем, да до этого еще догадаться надо, чтобы там встать! Ну и… вы же из луков стрелять не разучились?

– Эти – Рябой мотнул бородой в сторону погостных десятников – и вообще никогда не умели. Скажи-ка лучше, как ты стрельбой управляешь? Больше сотни стрелков… их же направлять надо: цели указывать, время, когда начинать стрелять, распределять цели между десятками или… как это у вас делается?

– Если близко, то голосом, если далеко, то свистом и еще у нас болты с дымом есть…

– То есть, ты, стоя, скажем, на заборолах, сможешь управлять стрелками всех трех отрядов?

– Смогу. Мы специально учились, все отроки сигналы наизусть помнят.

– Так, ладно… – Рябой на секунду задумался –…ну, а если ляхи от тына шарахнутся в лес, где твои ребята будут? Грудь в грудь вы со взрослыми бойцами не совладаете.

– А я вот сюда – Мишка ткнул пальцем в чертеж – поставлю десяток разведчиков и два десятка опричников под командой наставника Стер… Евстратия. Их в лесу не поймаешь, скорее сам голову сложишь. А если в другую сторону сунутся, то там же вы будете, ну а на крайний случай, можно в бурелом уйти, там такие дебри – табун коней спрятать можно.

Мишка отвечал на вопросы Рябого, а потом и других десятников, а внутри все пело – получилось! Если заинтересовались, расспрашивают, значит, сразу не отвергли, а потом могут и согласиться! Единственное, что тревожило, это дед, сидящий молча, с насупленным видом, да еще Алексей поглядывал как-то странно, кажется, сердито.

Наконец Леха Рябой подвел итог разговору:

– Ну, что ж, Корней, вроде бы, все должно получиться.

– Кхе! Вроде бы! Так вроде бы или получится?

– Я себя на место командира ляхов попробовал поставить… так и сяк гадал… нет для него спасения! Ты сам подумай: сто тридцать самострелов и полсотни наших луков, а им не просто подойти к тыну надо, а взобраться на него или проломить. Нет, не выйдет у них. Единственная опасность – вот это место, где тридцать отроков стоять будут с Естр… Ет… тьфу, со Стервом! Если ляхи туда попрут…

– Пусть прут! – впервые за все время подал голос Стерв. Если их меньше тридцати будет, все там и полягут, если больше, то кто-то и сбежит. Не они на нас, а мы на них охотиться станем! Я ребят учил, я за них и отвечаю!

– Но-но, ты не очень-то… – попытался окоротить Стерва Корней.

– Не понукай, не запряг! Я на медведя-людоеда в одиночку ходил, и не единожды! Живой, как видишь, и не покалеченный. А охота на человека, если хочешь знать, самая интересная охота. Пускай приходят, редкий случай – ребяток на живую дичь натаскать.

– Неужто приходилось на людей охотиться? – заинтересовался Корней.

– Приходилось! – Стерв вызывающе выставил вперед бороду. – Хочешь об заклад побьемся? Если от тебя кто-то из ляхов сбежит, то я его с десятком разведчиков не просто отыщу, а назад в Ратное заставлю самого прибежать! Ну, что в заклад выставишь?

– Кхе! Ишь, разгорячился! Заклад ему… война не игрушки! За каждого отрока ответишь!

– Не хочешь, как хочешь. – Стерв как загорелся, так же быстро и остыл. – Война без потерь не бывает, но беречь ребят буду, как родных, не сомневайся.

– Кхе… ну, так, значит… ляхов, по всему видать, мы сегодня не дождемся. Оно и понятно – на Княжьем погосте разобраться надо, полон в кучу согнать и где-то запереть, по кладовкам вашим – Корней снова зыркнул на погостных десятников – пошарить, баб ваших повалять…

– А ну, хватит! – старший из людей боярина Федора грохнул по столу кулаком и поднялся с лавки. – Или кончай изгаляться, Корней, или бери меч, да пойдем на двор, там я тебе язык и укорочу. Ну, идешь?

– А коли я тебе укорочу… голову?

– Тогда передашь боярину Федору мои слова: «Вот так случается, если старшим на погосте оставляют не воина, а писаря».

– Ну, слава Тебе Господи, хоть один ожил! – отозвался Корней. – Я уж и ждать перестал, хотя… Михайла, ну-ка ответь: была надежда на то, что они в разум придут или нет?

 

«Внимание, сэр Майкл, лорд Корней ничего просто так не делает, для чего ему понадобился этот внезапный экзамен? Думайте, сэр, думайте! Способность их сиятельства графа Корнея Агеича, оборачивать в свою пользу любое, даже мелкое обстоятельство, вам известна. Изводя насмешками и прямым хамством погостных десятников, он явно готовил какую-то ситуацию, но не дуэль же, в самом деле! А потом, совершенно неожиданно включил в разыгрываемое действо вас. Зачем?».

Словно давая внуку время для размышлений, Корней обратился к десятнику, бросившему ему вызов:

– Да ты садись, Кондраша, садись! Что разгорячился, так это хорошо, не все ж снулую рыбу из себя являть, а что обижаешься, так это зря – самому, небось, не раз доводилось обалдевших ратников оплеухами в разум приводить. Приходилось же?

– Гм…

– Вот и ладно. И не смотри на меня так, теперь Алексею с Егором приглядывать за твоим десятком нужды нет – и на тебе позора не будет, и им заботы меньше.

«Так, сэр, подсказка была: лорд Корней признался, что ожидал проявления активности хотя бы от одного их погостных, значит отвечать на его вопрос можно утвердительно, но надо же ответ как-то и обосновать! Чего же он от вас ожидает? Так, так, так, неожиданный экзамен… и вы, сэр, со своей «диспозицией» неожиданно вылезли. Граф Погорынский на ваш демарш отреагировал не сразу, слушал молча и ни одного вопроса не задал, а потом… Есть! Не оборвал на первых же словах, хотя вам здесь выступать было не по чину, выслушал ваш доклад и ответы на вопросы, а теперь, задним числом, требует продемонстрировать право на подобное поведение! То есть, чтобы согласиться с вашим планом, сэр, надо показать присутствующим, что боярин и боярич знают что-то такое, что неизвестно остальным, и даже возможно, что боярич вылез со своими предложениями не сам, а по предварительному согласованию! Извольте, сэр Майкл, оправдывать оказанное вам высокое доверие».

Погостный десятник Кондратий, еще немного побуравив Корнея взглядом, шумно выдохнул и опустился на лавку. Тотчас, почти все ратнинцы совершили одно и то же движение – слегка опустили правое плечо и шевельнули рукой возле голенища сапога – убрали на место засапожники. Никакого поединка, конечно же, не произошло бы, погостных десятников, просто-напросто, не выпустили бы из горницы живыми.

– Ну, что надумал, Михайла? – вернул общее внимание в Мишке Корней. – Была надежда, что кто-то из них опямятует, или я зря старался?

– Была, господин воевода! Еще в войско Александра Македонского старались не брать тех людей, которые при опасности или разозлившись, бледнеют. Ели кровь от головы отливает, то человек и соображает медленнее и видит хуже. Когда ты сказал про Рудного Воеводу и приказал десятнику Егору убивать за трусость или неповиновение, десятник Кондратий раскраснелся и вспотел, значит, был готов спорить или драться, а десятник… прости, не знаю имени, побледнел, да так сидел потом, словно пришибленный.

Мишка вовсе не был уверен в правильности того, что излагает, но среди собравшихся вряд ли нашелся бы квалифицированный оппонент, впрочем, усилить впечатление не мешало.

– И еще одно, господин воевода, – продолжил Мишка – слова десятника Кондратия об оставленном за старшего писаре, показывают, что он не только о себе, но и о деле думает.

– Кхе! Писарь-то, поди, первый в бега кинулся? А, Кондраша?

– Первым он к кладовым кинулся! – отозвался Кондратий. – Две телеги наворотил, а семейство его еще две нагрузило скарбом домашним, только на выезде, второпях, за воротный столб зацепился, колесо соскочило, телега в воротах застряла… так все там и остались.

– То есть, народом он не командовал, не ободрял, не успокаивал, что надо делать не указывал? – уточнил Корней.

– Даже и не думал!

– Кхе! Ну а вы куда смотрели?

Вместо ответа, десятник Кондратий многозначительно покосился на своего напарника, имени которого Мишка не знал.

– А чего я-то? – нервно среагировал тот. – Сказано: писарь за старшего, значит он за старшего, я-то, чего?

«Похоже, сэр, десятники у боярина Федора, отнюдь, не равны между собой. Первого в неофициальной иерархии Федор наверняка забрал с собой в Туров, а Кондрат, скорее всего, только третий – опытен, не труслив, и перед начальством не очень-то прогибается, вон как деду дуэль предложил. Вот так же, наверно и боярину Федору высказал, как-нибудь, то, что думает, да и не однажды, за что и нелюбим, мягко говоря. А этот, бледный, да безымянный, начальству поперек, наверняка, никогда, ни полслова, потому и второй. А не попробовать ли?».

– Готов биться об заклад, – обратился Мишка к «бледному и безымянному» – что ратник Дорофей в твоем десятке состоит.

– А чего Дорофей-то? Ну, у меня, и что с того?

– А то, что как он пленного насмерть забил, я видел, как он грабить наладился, пока другие еще воевали, тоже видел, а в бою я Дорофея не видел, как ни смотрел.

– А ну, заткнись, сопляк! – гаркнул вдруг Корней. – Молод еще взрослых ратников судить!

«Черт вас за язык тянул, сэр!».

– Ишь борзый какой! Не видел он! – продолжал дед, но Мишке было видно, что разозлился он не всерьез, а «для проформы». – А что ты вообще видел? Молокосос, едрена-матрена, сейчас, вот, велю тебя пинком под зад отсюда выкинуть…

– А и велеть не надо! – Фома начал подниматься из-за стола. – Я его сейчас сам уму разуму поучу…

«Вот уж хрен… я за базар отвечу, но не тебе!»

Тук, д-р-р – метательный нож воткнулся в столешницу между пальцев руки, которой Фома оперся на стол, и мелко задрожал.

– Пусть вот он меня выкинет! – Мишка указал пальцем на «бледного и безымянного». – Ну, давай! Я же тебя обидел, и о человеке твоем дурное слово сказал. Давай! Чего сидишь?!

– Пугать меня, недоносок?! – Фоме явно было обидно, что от неожиданности он испуганно отдернул руку уже после того, как Мишкин нож воткнулся в дерево, не задев пальцев. – Давно пора тебе…

Ш-р-р – скребанул по столешнице окольчуженный локоть Алексея. Рудный Воевода не повернул голову и почти не изменил позу, но как-то сразу стало понятно, что его движение и скребущий звук адресованы десятнику Фоме.

– Назови свое имя! – игнорируя Фому, продолжил Мишка, обращаясь к «бледному и безымянному». – И я – боярич Михаил, сын Фролов из рода Лисовинов, опоясанный воин…

Закончить формулу вызова на поединок Мишке не дал десятник Егор:

– Корней, уйми щенка, не то мы его уймем, и этот – Егор качнул головой в сторону Алексея – не поможет!

– Дмитрий, вызывай опричников! – отреагировал на угрозу Мишка.

Сзади – ни звука, ни шевеления. Это Роська уже через пару секунд свистел бы с крыльца, вызывая подмогу, а Дмитрий даже не шевельнулся, ожидая подтверждения приказа от воеводы – понимал службу.

Алексей тоже никак не отреагировал на слова Егора, вернее, почти никак – лишь слегка подал вперед плечи и чуть-чуть склонил голову, переключая восприятие окружающей обстановки на слух и… интуицию, что ли? Фигура его мгновенно налилась какой-то звериной пружинистой силой и само собой вдруг вылезло на передний план то, что ратнинские десятники были, хоть и при оружии, но в одних рубахах, а Алексей-то в доспехе! Даже если бы к Фоме и Егору присоединились бы Леха Рябой или Данила, исход схватки был далеко не предрешен…

– А ну, тиха-а!!! – Ох, умел Корней, когда надо ударить голосом! – Всем молчать! Никому не шевелиться! Митюха, никого не звать, никаких опричников! А вы – Корней ощерился в сторону Егора и Фомы – забыли, как в этой же горнице Пимен с болтом в башке валялся? Думаете, что если Игната с Лукой нет, так с вами и управиться некому?

Фома, так же как и Корней, злобно ощерился, но смолчал, Егор пожал губы и уставился взглядом в стол.

«Скалятся, как волки… А что, собственно, вас удивляет, сэр? Это ТАМ вы жили, в основном, в окружении «обозников», а таких, как здешние ратники, величали отморозками. И сравнение с волками, отнюдь не случайно – таких может держать в повиновении только более сильный и опытный самец. Нет, сэр Майкл у вас армия будет другой. Эти, конечно, хороши в бою, но спать вполглаза и постоянно держать пасть оскаленной…».

– Ты кого, Егор, щенком обозвал? – продолжил дед, чуть понизив тон. – Опоясанного воина? А не ты ли стариков с кольцами собрал и ВЫНУДИЛ меня Михайле меч навесить? Что ж ты тогда его щенком не называл? А? Соловьем разливался: «Новый сотник подрастает, жизнь мне в бою спас!». Забыл уже?

«Так вот оно что! Теперь понятен смысл сцены на хуторе, когда Фома на вас, сэр наезжать начал. Егор ему тогда, помнится, сказал: «Отойдем, чего-то скажу» и демонстративно крутанул на пальце серебряное кольцо. Надо понимать, он уже тогда придумал: либо спровоцировать конфликт между ветеранами-среброносцами и Корнеем, либо с треском «провалить» вас сэр на испытаниях при приеме в Перуново братство.