IX. Глава, в которой господин Жакаль начинает понимать, что он сам ошибается и что император не умер

 

Очутившись в подземелье, г-н Жакаль впал в нервозное состояние и никак не мог взять себя в руки.

Он был отважен, как мы уже говорили, и читателю не раз представлялся случай в этом убедиться. Но в некоторых условиях сама обстановка, темнота, атмосфера заставляют даже смелого человека дрогнуть.

Сердце г-на Жакаля ёкнуло; но он был из тех, для кого исполнить задуманное — вопрос самолюбия, а преуспеть — предмет гордости; только такое отношение к своему делу превращает любое занятие человека в искусство. Кроме того, г-н Жакаль был любопытен: он непременно хотел знать, что за люди собрались под землей на глубине ста футов, ради того чтобы крикнуть «Да здравствует император!».

Однако поскольку г-н Жакаль был отважен, но не безрассуден, он принял все меры, необходимые для собственной безопасности, перебрался к углублению в стене, показавшемуся ему более надежным убежищем, чем тень от столба, за которым он прятался, и на всякий случай проверил кинжал, который всегда носил при себе. Видя, что оратор взмахнул рукой, приготовившись говорить, а зрители притихли в ожидании речи, он тоже стал смотреть во все глаза и напряг слух.

Собравшиеся зашикали, призывая друг друга к тишине; оратор заговорил громко и отчетливо, и г-ну Жакалю с первых слов стало понятно, что ему удастся не упустить ни слова из этой речи.

— Братья! — начал выступающий. — Я представляю вам свой отчет о поездке в Вену…

«В Вену! — пробормотал г-н Жакаль. — В какую? Ту, что в Австрии, или ту, что в Дофине?»

— Я прибыл этой ночью, — продолжал оратор, — и при содействии нашего руководителя собрал вас сегодня, чтобы передать исключительно важную новость чрезвычайному собранию…

«Чрезвычайное собрание! — повторил г-н Жакаль. — Да уж, ничего не скажешь: подобного собрания мне видеть еще не доводилось!»

— Два человека, чьи имена должны пробудить в вас воспоминания о славе и преданности, господин генерал Лебастар де Премон и господин Сарранти, прибыли в Вену два месяца тому назад…

«Ну-ка, ну-ка, мне кажется, я уже слышал эти имена! — оживился г-н Жакаль. — Сарранти, Лебастар де Премон. Ну да, Сарранти! Вернулся из Индии… Если почтенный господин Жерар не умер, он будет рад услышать об убийце своих племянников! Дьявольщина! Это становится интересно».

Рискуя выдать свое присутствие шумным дыханием, г-н Жакаль поднес к носу огромную понюшку табаку.

Оратор продолжал. Предаваясь своему любимому занятию, г-н Жакаль не упускал ни слова из того, что тот говорил.

— Они вдвоем пересекли моря и океаны, чтобы помочь нам в осуществлении задуманного. Генерал Лебастар де Премон предоставляет ради общего дела все свое состояние, то есть миллионы, а господину Сарранти, облеченному доверием короля Римского, поручено организовать его бегство.

Собравшиеся стали радостно перешептываться.

«Ого! — прошептал г-н Жакаль. — Послушаем! Послушаем!»

— Итак, вот какое было принято решение и вот что мне поручено передать верховной венте…

«Вот оно как! — бормотал г-н Жакаль, любивший щегольнуть остроумием, даже если его никто не слышал. — Теперь я понимаю, почему здесь так темно: мы среди угольщиков! Я-то думал, что эта шахта заброшена со времени дела сержантов из Ла-Рошели… Ладно, проследим за этой жилой!»

— Наш план, — продолжал оратор, — состоит в том, чтобы похитить принца и привезти его в Париж; надо сделать так, чтобы его приезд совпал с мятежом; его имя должно греметь на всех площадях, на всех перекрестках, ведь оно очень популярно в народе; с этим именем мы поднимем всех, кому еще дорога былая слава Франции.

«Уф! Оказывается эти люди были не так уж глупы, как мне показалось, когда они кричали „Да здравствует император!“» — подумал г-н Жакаль.

— Принц, как вам известно, живет в Шёнбруннском дворце, где он вынужден выносить всякого рода притеснения со стороны австрийской полиции…

Гул возмущения пробежал по рядам собравшихся.

«Отлично! — хмыкнул г-н Жакаль. — Теперь они оскорбляют полицию г-на Меттерниха! Да для этих людей нет ничего святого!»

— Он живет в правой части замка, которая называется Майдлингским крылом. В ночное время приближаться к нему не только строжайше запрещено, но и небезопасно: под окнами герцога поставлен часовой, и не для того чтобы отдавать честь сыну Наполеона, а чтобы охранять пленника Австрии…

Шестьдесят заговорщиков издали что-то похожее на злобное рычание.

— Следовательно, с этой стороны проникнуть к нему невозможно. Вы знаете, братья, что все наши попытки в этом направлении до сих пор были бесплодны. Должно быть, дух нашего великого императора осенил эту тюрьму, чтобы отворить нам двери в темницу его сына…

Послышались одобрительные возгласы. Оратор попросил тишины.

— Тсс! Тише! — зашикали со всех сторон.

— Император собственноручно составил и начертил план, благодаря которому г-н Сарранти смог проникнуть в покои наследника великого человека. Месяц ушел на то, чтобы рассмотреть все способы бегства, и мы остановились вот на чем. Герцогу разрешена ежедневная двух-трех часовая верховая прогулка; бывает даже, что он возвращается поздно вечером. Они с г-ном Сарранти решили, что герцог выедет во второй половине дня, как обычно, на прогулку, но, вместо того чтобы вернуться в замок, встретится с г-ном Лебастаром де Премоном, который будет его ждать с каретами, лошадьми и двадцатью вооруженными всадниками у подножия Зеленой горы. Для посланника Ранджит-Сингха сменные лошади будут приготовлены вдоль всего пути; звон золота заставит их лететь как на крыльях. День побега должна назначить верховная вента. Господин Лебастар де Премон получит приказание и покажет его герцогу; накануне бегства господин Сарранти уедет, чтобы опередить принца хотя бы на сутки. Появление господина Сарранти в Париже будет сигналом к восстанию в столице и крупнейших городах Франции как среди гражданского населения, так и в армии. Принцу будет подан сигнал следующим образом…

«Вот это да! — пробормотал г-н Жакаль, до такой степени озабоченный, что и думать забыл о своей табакерке. — Становится все интереснее!»

— Слушайте! Слушайте! — зашумели заговорщики. Оратор продолжал:

— Между Майдлингскими воротами и Зеленой горой есть вилла; на фронтоне — греческое слово Хоа8. Когда его последняя буква исчезнет, это и будет сигналом к бегству. Как только кареты проедут первую подставу, можно будет считать, что опасность миновала: подставы расположены вдоль всего пути от Баумгартена до границы. С этой стороны опасаться нечего. От нас требуется как можно скорее принять решение. Еще несколько месяцев, и сыну императора, возможно, не хватит сил осуществить задуманное: хотя в настоящее время он чувствует себя превосходно, на его челе — печать мучений, испытанных за столько лет!

Заговорщики слушали с удвоенным вниманием, а г-н Жакаль и вовсе перестал дышать.

— На одном из перекрестков этого подземелья, — продолжал выступавший, — заседает центральная вента. Прошу вас теперь же направить туда своего представителя, чтобы сообщить о наших планах. День, час, минута промедления могут все погубить! Через неделю господин Сарранти, возможно, будет в Париже. Соблаговолите принять немедленное решение; будущее Франции, будущее всего мира зависят от этого решения, потому что каждый из нас представляет какую-нибудь венту, а за каждой из них — тысячи людей.

Все члены собрания сгрудились вокруг выступавшего, как офицеры, ждущие приказаний.

«Вот черт! — подумал г-н Жакаль. — Это что: катакомбы или шахта угольщиков? Да-а, хотел бы я услышать, что произойдет сейчас в центральной венте! Но как это устроить?!»

Господин Жакаль огляделся.

«А здесь просторно, разве только свежего воздуха маловато… Черт возьми! Хорошенький уголок они выбрали: спокойный, тихий! А я-то считал их сумасшедшими!.. О, они снова садятся: кажется, они на что-то решились».

Господин Жакаль так увлекся происходящим, что стоял не шелохнувшись, под стать гранитному столбу, за которым он прятался.

Человек, который говорил первым и которого г-н Жакаль не слышал, все это время сидел на возвышении и, похоже, был главным среди тех, кого довелось увидеть инспектору полиции; теперь он поднялся и знаком приказал выступавшему, который сел вместе с другими, встать и подойти. Он вполголоса сказал ему несколько слов, но г-н Жакаль, к великому своему сожалению, не смог их разобрать. А по тому, как все задвигались, г-н Жакаль догадался, что председатель сказал выступавшему.

Оратор поблагодарил собратьев кивком — это свидетельствовало о том, что ему поручено нечто важное, — взял факел, направился к углублению, похожему на грот, и исчез. Господина Жакаля охватило отчаяние.

Впрочем, это исчезновение объяснялось просто. Господин Жакаль слишком хорошо знал карбонариев и сразу же сообразил, что оратора назначили депутатом в центральную венту.

Однако наши читатели, вероятно, не столь хорошо осведомлены, как г-н Жакаль, и позволят нам сказать несколько слов об организации карбонариев.

Республиканцы королевства Неаполитанского в царствование Мюрата питали одинаковую ненависть и к французам и к Фердинанду. Они укрылись в глубоких ущельях Абруццских гор и образовали союз под названием «карбонарии».

В 1819 году движение итальянских карбонариев получило огромное развитие благодаря союзу с французскими патриотами. Это привлекло внимание и вызвало подозрения у правительства в период Реставрации.

Особенно удивительным было следующее.

Карбонария Кверини власти преследовали как уголовного преступника за попытку убийства; в ходе следствия выяснилось, что он лишь исполнял приговор alta vendetta [43], когда напал на другого карбонария, осужденного за раскрытие тайны своего общества.

Узнав об этом от подчиненных, министр юстиции приказал прекратить преследование.

«Дальнейшее дознание и слишком строгие меры, — писал министр, — свидетельствовали бы о страхе, который подобные общества не могут внушать при такой форме правления, когда права народа признаны и надежно обеспечены».

Министр скрывал свои истинные намерения: движение карбонариев, напротив, в то время было предметом самых тщательных расследований; однако он опасался, как бы слишком явные преследования не заставили насторожиться многочисленные венты в Париже и департаментах.

Колыбелью движения французских карбонариев стало кафе на улице Копо, а его основателями были Жубер и Дюрье; после провала заговора 19 августа 1820 года, в результате которого г-н Сарранти покинул Францию, они укрылись в Италии от преследований полиции Реставрации. В Неаполе они стали карбонариями и по возвращении во Францию рассказали многим из своих друзей об организации этого общества.

Однажды во время собрания на улице Копо, на углу улицы Кле, у студента медицинского факультета Бюше (присутствовали: адвокат г-н Руан-старший, студенты юридического факультета Лимперани, Гинар, Сотле и Кариоль, студент медицинского факультета Сигон и двое служащих, Базар и Флоттар) Дюрье рассказал об уставе и основных положениях общества карбонариев.

Десять юношей, собравшиеся в тот день, договорились объединить разрозненных членов различных тайных обществ, существовавших в ту пору, и подчинить их единому руководству, учредив таким образом общество французских карбонариев.

Трое из них: главный организатор общества Базар, а также Бюше и Флоттар — взялись внести в устав итальянских братьев новейшие изменения, которых требовали особенности страны.

Молодые люди, не откладывая, взялись за дело. Вот основные положения устава французских карбонариев.

Все общество состоит из трех групп: верховная вента, центральная вента, низовая вента. Верховная вента — это высшая, абсолютная, суверенная власть, невидимая, неведомая организация, единственная в своем роде. Число центральных и низовых вент неограниченно.

Каждое объединение из двадцати карбонариев образует низовую венту.

Итак, г-н Жакаль явился свидетелем того, как встретились три низовые венты.

Каждая из этих вент имела своего председателя, цензора, секретаря-казначея, собиравшего взносы, и депутата.

Целью всякой низовой венты являлось свержение монархии; это была общая цель, ради которой и возникло движение карбонариев. Мало кто думал о том, чтобы перестраивать и воссоздавать что-либо; изгнание иезуитов, короля, уничтожение ига — вот к чему прежде всего стремился карбонарий, какая бы форма правления ни была ему по душе.

Бонапартисты, орлеанисты, республиканцы — все смешал ось в этом обществе, и если бы г-н Жакаль был стоглазым Аргусом, он, несомненно, увидел бы в глубине катакомб, в каком-нибудь углу, противоположном тому, где собрались бонапартисты, факелы орлеанистов и республиканцев.

Каждая низовая вента, как мы уже сказали, имела своего депутата.

Центральная, так же как и низовая вента, состояла из двадцати членов; она объединяла тех самых депутатов, которые избирались в низовых вентах.

Центральная вента была организована по образцу низовой венты: она тоже избирала своего председателя, цензора, казначея и депутата.

Депутат от центральной венты направлялся в верховную венту, в которую входил цвет армии и Парламента того времени; верховная вента никогда не собиралась всем составом, и депутат центральной венты направлялся лишь к одному из ее членов.

Таким образом, рядовые карбонарии не знали даже имен тех, кто входил в верховную венту, да и сегодня мы вряд ли знаем хотя бы половину из них.

Возглавляли движение Лафайет, Вуайе д'Аржансон, Лаффит, Манюэль, Буонарроти, Дюпон (из Эра), де Шонен, Мерилу, Барт, Тест, Батист Руэ, Буэнвилье, оба Шеффера, Базар, Кошуа-Лемэр, де Корсель, Жак Кёклен и другие.

В заключение хотим повторить, что венты, на которых держалось движение карбонариев, далеко не всегда придерживались одних и тех же политических доктрин, а буржуа, студентов, художников, военных, адвокатов, хотя они и двигались разными путями, объединяла лютая ненависть к старшей ветви Бурбонов.

Мы попытаемся показать их в деле.

А теперь, когда наши читатели знают не хуже г-на Жакаля, что того, кто выступал сейчас, направили депутатом в центральную венту, вернемся к нашему повествованию.

После ухода депутата поднялся невероятный шум: каждый хотел говорить, не ожидая своей очереди. Одни, желая привлечь к себе внимание, громко кричали, другие размахивали факелами, словно то были сабли или шпаги, — короче говоря, произошло сильнейшее замешательство; неясный свет мечущихся во все стороны факелов олицетворял смятение всех членов этого таинственного собрания, которые никак не могли договориться.

«О-о! — прошептал г-н Жакаль. — Можно подумать, они уже возглавили правительство: никак не могут найти общий язык».

Спустя полчаса в глубине грота, находившегося за спиной у председателя, мелькнул свет факела и появился оратор, или, вернее, депутат, посланный в центральную венту.

Он произнес всего одно слово, но этого оказалось достаточно: будто «quos ego»[44] Нептуна, слово это успокоило бушующие воды собрания.

— Принято! — объявил он.

Все зааплодировали и трижды раздалось: «Да здравствует император!» — возглас, который услышал г-н Жакаль, оказавшись в катакомбах.

Заседание было объявлено закрытым.

Все заговорщики один за другим поднимались на камень, служивший креслом председателю, и исчезали в гроте, через который вошел оратор.

Спустя несколько минут под тяжелыми сводами воцарились мертвая тишина и непроницаемый мрак.

«Думаю, мне больше нечего здесь делать, — решил г-н Жакаль, почувствовавший себя в темноте весьма неуютно. — Пора подняться на твердую почву. Не очень-то вежливо заставлять ждать нашего верного Жибасье».

Убедившись в том, что он остался один, г-н Жакаль зажег свечку и направился к колодезной стене, к трещине, которая столь неожиданно выдала зоркому начальнику полиции крамольное собрание тех, кого он считал испарившимися, исчезнувшими, улетучившимися.

— Эй! Вы еще там? — крикнул г-н Жакаль, задрав голову кверху.

— Это вы, господин Жакаль? — отозвался Овсюг. — А мы уж начали волноваться.

— Спасибо, осмотрительный Улисс! — поблагодарил г-н Жакаль. — Веревку держите крепко?

— Да, да! — хором ответили несколько полицейских, охранявших отверстие колодца.

— Тогда поднимайте! — приказал г-н Жакаль, успев зацепить веревку за кольцо на поясе.

Едва г-н Жакаль произнес эти слова, как почувствовал, что его с силой потянули вверх: полицейские хотели поскорее вытащить своего начальника, чтобы с ним не случилось беды.

— Самое время! — заметил г-н Жакаль, ступая на мостовую его величества Карла X. — Еще четверть часа, и меня слопали бы крысы, которые кишат в этом прелестном месте.

Полицейские сгрудились вокруг г-на Жакаля.

— Хорошо, хорошо, — похвалил он их. — Друзья мои, я очень ценю ваше рвение. Но время терять нельзя. Где Жибасье?

— В Отель-Дьё, с Карманьолем, которому приказано не спускать с него глаз.

— Хорошо, — сказал г-н Жакаль. — Отнеси домой веревку, Овсюг. Закрой хорошенько колодец, Тихоня. Остальные — вперед!.. Через полчаса встречаемся в префектуре.

И небольшой отряд бесшумно двинулся в путь по Почтовой, а затем свернул на улицу Сен-Жак, направляясь в Отель-Дьё.

Они взошли на порог больницы в ту самую минуту, как г-н Жакаль, шумно вдыхая носом табак, предавался ироническим размышлениям.

«Как подумаю: если бы мне, Жакалю, не захотелось навести в колодце порядок, через неделю мы, вероятно, жили бы уже при империи!.. А эти идиоты-иезуиты?! Мнят себя полновластными хозяевами королевства! А этот скромный король?! Беззаботно охотится на земле, в то время как на него идет охота под землей!»

Тем временем дверь Отель-Дьё распахнулась на звонок одного из полицейских.

— Ладно, — произнес г-н Жакаль, опуская очки на нос. — Ждите меня в префектуре.

Начальник сыскной полиции уверенно вошел в больницу, и за ним захлопнулась тяжелая дверь.

На соборе Парижской Богоматери пробило четыре часа.

 

X