Пятое правило солдата армии ТРЭШ

 

17.05.03, суббота, сейшн в Центре творчества юных, ночь в гримерке

Мне все глубоко похуй! Да, мне глубоко насрать теперь на этот вконец засранный мирок! Мне хуй забей на людей, на их жалкое выживание. На меня. На ебаную власть. На гребаную мелочность… Пошло все в жопу! Засуньте себе каждый свои проблемы куда подальше! Раньше я пытался «заботиться» обо всем мире в целом: меня интересовала безработица, стагфляция, урбанизация… А теперь мне просто насрать на все! Потому что у меня своих проблем до жопы.

Я слышу мерную вибрацию и через секунду понимаю, что это ритм барабанной установки. Я прислоняю больную голову к стене и чувствую, как вибрация проникает сквозь меня, вливается в вены и течет по ним к сердцу, будоража его. Дерьмо! Тело неприятно зудит, кости поламывает. Вибрация нарастает. За стенкой в ЦТЮ начался концерт наших местных команд. «Вантуз»(пишется – 12/з) и Snowfake заявлены хэдлайнерами. Блядь! Нарки чертовы! Я слышу текст чьей-то песни:

 

Мы – ТРЭШ поколение. Мы созданы для драки.

 

Мелодично ведет низкий голос:

 

Мы – ТРЭШ поколение. Мы созданы для драки.

 

Слегка позвякивают цимбалы.

 

Мы – ТРЭШ поколение. Мы созданы для драки.

 

Барабанщик дает отсчет, а голос в последний раз повторяет:

 

Мы – ТРЭШ поколение. Мы созданы для драки.

 

Потом начинается проигрыш с жесткой партией ударных. А затем опять голос, и весь бэнд вступает:

 

Мы – ТРЭШ поколение. Мы созданы для драки.

Мы разорвем вас (в жопу), как собаки!

Мы – ТРЭШ поколение. Мы не кучкуемся в ночи.

Мы тут. Выходи на нас (выходи) и мочи!

 

Я слишком долго ползал на брюхе,

Чтобы сразу встать и пойти по науке.

Я слишком долго пробыл во тьме,

Чтобы зараз привыкнуть к свету в тебе.

 

Мне насрать, кто ты есть такой.

Я встану, и ты поймешь, кто владеет страной.

Мне похуй на то, что у тебя есть.

У меня – армии и легионы, и их не счесть,

 

Ты думаешь – ты самый умный, ты всех обманул.

Гляди, как бы в парадной не получил бы в хуй.

Ты думаешь, защитил семью, нашел хорошую работу.

Смотри, как я подавлю тебя, как подавливают икоту.

 

Мы – Generation TRASH. Мы не кучкуемся в ночи.

Мы разорвем вас (всех) на куски!

Мы – Generation TRASH. Мы круче небес.

В каждом из нас сидит маленький бес.

 

Я поднялся с колен и принялся блевать.

Меня всю жизнь кормили дерьмом, а я хочу срать.

Вы называете нас Generation X.

Оставьте в покое нашу жизнь.

 

«Обманутое поколение» засуньте себе в зад.

Я знаю – никто не спасется. Мы все попадем в ад.

«Поколение хлама» – вот как нас зовут!

За моей спиной – TRASH-легионы, и они уже идут.

 

Мы – Generation TRASH. Мы не кучкуемся в ночи.

Мы разорвем вас (всех) на куски!

Мы – Generation TRASH. Мы круче небес.

В каждом из нас сидит маленький бес.

 

Мы – ТРЭШ поколение. Мы созданы для драки.

Мы разорвем вас (в жопу), как собаки!

Мы – ТРЭШ поколение. Мы не кучкуемся в ночи.

Мы тут. Выходи на нас (выходи) и мочи!

 

«Речитатив на хорошем уровне», – про себя отмечаю я и осматриваюсь вокруг.

Комната, в которой я нахожусь, когда-то давно представляла собой гримерку или тому подобную хрень при ЦТЮ. Но это было слишком давно. Сейчас она имеет более чем убогий вид: облупившаяся краска струпьями сползает на тебя со стен; с потолка свисают хлопья белил; бледный, больной больничный и грязный флюоресцентный свет, льющийся, чтобы уничтожить все живое… Кости по-прежнему ломит, и я снова прислоняюсь к стене. Вибрация гасит боль в голове и зуд в теле. Будто со стороны, смотря сам на себя, я вижу, как закрываются мои опухшие в красных прожилках глаза. Я проваливаюсь.

– Концерт уже начался, пошли!

Кто-то заглянул, хотя я просил всех отъебаться от меня. Зовут, что ли?.. С большой неохотой открываю глаза, и ядовитый свет бьет мне прямо в мозг. Боже, сколько времени я не спал! А еще больше, сколько не ел… Я вспоминаю про пару бутербродов, перехваченных у знакомых. Сейчас они в рюкзаке. Я встаю и выключаю убийственный свет. Лампы, легонько потрещав, вырубаются. Пока стою, пробую размять шею, кисти… Все хрустит и все ломит. Дерьмо!

Вибрация за стеной дошла до крайней точки – к барабанам и рваным риффам гитар подключилась толпа. Дерьмо! Стараюсь не прикладывать голову к стене, иначе просто засну. Пытаюсь сосредоточиться на столе. Он завален всяким говном. Разгребаю место для ноутбука и достаю его из рюкзака, открываю и включаю. Заработали кулеры, зашуршал винчестер. Дерьмо! Как ломит кости… Дерьмо! Комната два на три-три с половиной освещается лишь жидкими кристаллами дисплея ноута.

Я набираю на мягко пружинящей клавиатуре: «…я не знаю, когда это все началось и когда оно же закончится. Началом ли был конец или конец началом? Был ли в самом первом дне заложен и самый последний, или все произошло так, как произошло?.. Единственное, в чем я могу быть уверенным, так это в том, что сейчас нажму кнопку “Power” на своем кремниевом собрате; послушаю, как приятно урчит процессор при загрузке; увижу заставку Виндов; а когда успокаивающее потрескивание под металлическим корпусом прекратится, я открою захудалый вордяшник и начну набивать текст…» Тыкаю курсором в начало абзаца и жму «delete». Опять пытаюсь что-нибудь набрать. Снова стираю. Затем возвращаю и то, что стер сейчас, и то, что стер два шага назад. Все стираю. До одурения бью по кнопке «delete». Передо мною чистый лист экрана и мигающий стержень на нем. Блядь! Голова, как тот белый листок на экране.

Среди утлых вещичек в рюкзаке отыскиваю Библию и пакет с бутербродами. Я действую, как робот, и меня это бесит. Я ненавижу себя! И эту комнату заодно… В принципе-то неплохо, что друзья так запросто могут позволить пожить у них и при этом не нарываться каждый день на твои натяжные благодарности.

Дерьмо! Попытался почитать Библию, строки бегут перед глазами и сливаются в липкую массу. Дерьмо! Все тело ломит. Может, поспать? Ни хуя, ты должен работать, уебок ты эдакий! Пока есть время и пока ты дышишь. Конечно, тебя уже не так прет, как вначале, но надо работать и докончить текст дневника. Хотя все зашло дальше, чем я бы хотел, историю не воротишь назад.

Вот дерьмо! Вибрации зала работают на пределе, и пол ходит ходуном под ногами. Кости ломит, и нету сил, но я знаю, что надо. Надо, так как мой текст, написанный потом и кровью, единственная вещь, которая может вернуть все обратно и пройти мой путь заново, вписывая наши имена в безмолвную вечность.

 

17.05.03, суббота, сейшн в ЦТЮ, бесконечная ночь в гримерке

Блядь! Врубили гнойный свет. Ко мне в комнатушку стал подваливать народ. В основном ребята из местных команд. Одних я знаю, других – нет. С одними дружим, с другими воюем. В общем, разный народец подвалил. Ходят, интересуются, чем это я тут занимаюсь. Приходится отвлекаться. Здороваться. Заводить никому ненужные разговоры. Появилась местная богема – гребаные писатели, поэты, художники… Все они выглядят очень занюханными – как последние пропойцы. К сожалению, им я стал интересен только после того, как напечатал в гатчинской типографии «Манифест поколения ТРЭШ». Восьмистраничная брошюра. Тысяча двести двадцать пять экземпляров. Пот и слезы. Боль и злоба. Плоть от плоти моей. Кровь от крови. В типографском оттиске.

Я вижу этих людей насквозь, все они похожи на тертое жизнью дерьмо. Единственное, что отличает меня от них, так это умение приспосабливаться: они умеют, а я – нет. Я неспособен идти на компромиссы. Особенно сейчас, когда набиваю этот текст на старом ноуте. Сейчас, после всего, я просто не имею право на ебаные компромиссы. Я не питаю иллюзий к миру и не даю ему ни единого шанса. Как не вижу будущего нашей страны в говноболах, вроде собравшихся сейчас в этой комнатушке, или… Вы поймете, о чем я говорю. Бывает, едешь в переполненном троллейбусе, а во втором ряду останавливается на «мерине» расфуфыренная телка. Полная пизда и дырка. Ты видишь, как деньги прямо пропитывают ее кожу: солярии, ебаные крема и масла, тренажерный зал с педиком вышибалой-тренером, бассейн… Ты ухмыляешься, мысленно представляя перед сколькими мужиками-дебилами сучка раскидывала ногами по разные стороны дивана. Сколько пипеток и сморщенных бананов пришлось взять ей в рот, чтобы кататься на такой тачке и так выглядеть. Мотивация сук, подобной этой блядине во втором ряду уличного движения, предельно проста: «Пусть я сейчас пораздвигаю ноги и поизображаю оргазм, а зато потом буду прилежной женой при троих малютках-деточках. У меня будет заботливый и любящий муж, добрые подруги и все-все-все самое лучшее…» Ей несвойственно задумываться над тем, что сначала она этими губами ласкала мужские гениталии, а потом пойдет целовать «своих деточек». Цель оправдывает средства, не так ли?.. А ты едешь в троллейбусе. По спине катятся градины пота, сзади упираются в спину, орут со всех сторон. Ты исходишь черной завистью. Это в свою очередь показывает, что и ты не слишком далеко ушел от акробатки на «мерине». Но ты имеешь право на Святую Злость. На ту, которая построит Новый Мир на обломках старого. На ту, которая единственная во всем мире из всех возможных сил имеет реальное действие.

Вибрации возобновились, и народ стал покидать меня, оставляя за собой запах опиумных сигарет, гашиша да моры. Один из ебаных поэтов, маленький такой, с игривыми манерами, короткой стрижкой, поднятым воротничком лоснящейся рубашки (мажорный стиль) и головой в форме дыни, кадрил двух сосок, слушающих его с открытыми ртами. Тихая ненависть сжигает меня. Может, из-за того, что меня бросила Оля, а я ее так и не смог забыть. А может, просто от внутреннего безразличия.

Напоследок поэтишка читает соскам-дыркам свои стишки, стилизованные под хайку:

 

Ветер колышет деревья,

И листья срываются вниз.

Я, как они.

 

Одна шлюшка полностью отдается ему, другая возвращается в зал. «Вантуз» на сцене рубит панк-рок. Минут через пять любовная парочка целуется в углу и заливает в себя водку. Еще через пять минут они храбреют и прямо тут начинают совокупляться. Что поделаешь? Не скажешь же им: «А потише нельзя?!» Вон они как распрыгались! Делать нечего, придется писать в такой обстановке. Я уверен, эта пара не последняя, которая здесь сегодня трахнется. Я перекатываю в руке можжевеловые шарики, дабы сосредоточиться на тексте. Парочка в углу шумно кончает.

Народ то приходит, то уходит. Некоторые здороваются, некоторые просто проходят мимо. Одни предлагают ширнутся, другие сами просят дозы. А я сижу и перечитываю свой дневник, испещренный болью и ненавистью. Перечитываю и правлю. Загоняю по возможности все в компьютер. Не знаю, на сколько еще страниц меня хватит. Чувствую – ненамного. Блядь! Сейчас легко обо всем судить. Я вижу, как некоторые события, несвязанные изначально, затем превращаются в неразрывное целое.

Входят какие-то ребята. Все подстрижены под ноль, куртки «пилот», ботинки на высокой шнуровке, цепи, печатки и браслеты. Среди них выделяется один – он выше остальных, слегка сутуловат. Обритая голова с множеством шрамов. Он стоит в центре круга. Чего-то перетирает, втолковывает. Я его не знаю, пытаюсь вслушаться в речь. Но как только слышу «…настоящему солдату армии ТРЭШ…», тупо упираюсь взглядом в компьютер. Вот оно, пятое правило солдата армии ТРЭШ, в действии! Тупоголовые ублюдки! Они не знают, какие последствия могут быть у саморазрушения. Они еще этого не знают… Блядь! Кто бы говорил! Ты сам дошел до конца, а теперь других осуждаешь?!

Тот, кто у них за главного, поворачивается ко мне и подает руку:

– Мы счастливы, что можем находиться рядом с вами!

У меня нет никакой охоты отпираться и втолковывать им, насколько они не правы. Тем более запросто можно огрести пизды. Я пожимаю руку. И в этот самый момент, как по команде, стриженая ребятня хором начинает перечислять подряд все правила солдата армии ТРЭШ.

Первое правило. Надо хорошо знать отступные маневры, прежде чем начинать драку.

Второе правило. Если бьешь первым, бей на поражение.

Третье правило. Никогда не рассчитывай на сострадание со стороны…

Я закатил штанину до колена и смотрю на багровый шрам. Он похож на пизду или на язык, после того как ты поел клубники. Впрочем, это сейчас не имеет никакого значения. По крайней мере, для меня. Я жду другого.

Кажется, парочки и нацисты свалили.

За стеной раздается ритмичный бас. Скорее всего, Факин из Snofake затеял соло. У него здорово получается. Музыка-то говновата, а вот бас ничего. Но мне по большому счету на все сейчас насрать. Я проиграл. Это как в выключенном телевизоре. Картинка сначала округляется с боков, а затем сжимается до размеров шарика для пинг-понга. Исчезает. Вот такова вся наша жизнь: мы рождаемся полными надежд и веры в мир, он принимает нас с распростертыми объятиями, а потом мы ощущаем всемирную гравитацию, которая сжимает для нас все существование до размеров шарика для тенниса, летящего из конца в конец стола.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел здесь рассказать. Больше я не напишу ни строчки. ТРЭШ, история закончена. Кто знает, может быть, кто-нибудь дополнит ее за меня. Если найдет, конечно, этот дневник. Я закончил рассказ. Может, он получился несколько издерганным. Но, что я могу сказать? «Такова жизнь». Да, такова жизнь. Какой бы она ни была, принимай ее такой, какая она есть.

Сейчас из-за стены перестанет доноситься бит, и я пойду и выйду прямо на сцену. Я отыграю сет на ударных с ребятами из группы the Pat (пишется – the Пат). Я отыграю его как нельзя лучше. Ведь это будет моя песня. Я отыграю его не только за себя, но и за моего друга. Ведь по праву барабанная стойка принадлежит именно ему. Она прочно заняла место в его сердце. Как, думаю, и я, и Катя. «Ты прожил свою жизнь на одном дыхании, не скупился тратить ее на друзей!» – выкрикну в зал.

А еще я мечтаю увидеть ее, мою Ольгу. Хочу заглянуть в эти большие зеленые глаза. Утонуть в них. Прижать к себе, почувствовать ее горячее тело, поцеловать в губы… Я хочу посмотреть ей в глаза со сцены и заиграть так, как еще до меня никто не играл. Ради друга и любви.

 

БЛЯДЬ! Зачем же я сам себе вру! Ведь на самом деле я хочу, чтобы все было по-другому. Боль съедает меня. Она, как кислота внутри – с каждой секундой становится все тяжелее, все труднее выносить свое существование. Она опустошает, и у меня не остается больше ни одного желания, за исключением одного, абсолютного в своей законченности. Я хочу, чтобы боль прошла разом и все закончилось так:

 

Сегодня, ранним майским утром, я беру два ствола из запасника на точке. Их наверняка принес Тесак с той бойни. Хотя хуй разберешь! Один, вроде бы, даже переделан из газового. Не время сейчас вдаваться в гребаные подробности. Я ведь и коньки могу откинуть в любой момент, тогда история окажется недосказанной!

Со стволами я сажусь на Московском проспекте в маршрутку. Так безопаснее, чем на электричке.

Нахожу место довольно быстро. Один раз прохожу мимо ворот для страховки. Перед дверью стоят те двое, что держали мои колени в кафе. Подобрав подходящий по величине камушек, я из-за сплошного дощатого забора кидаю его на участок, дабы отвлечь внимание пиздюков. Как только камень падает, я быстро иду к калитке и с силой толкаю ее ногой. Она со скрипом отваливается. Двое бугаев только и успевают, что перевести на меня свои свинячьи глазки и схватиться за стволы, как сразу получают по пуле в живот. Как они падали!.. А еще круче, как я их одновременно подрезал! Они даже пикнуть не успели! Из обоих стволов: сначала вытянул вперед обе руки, затем прицелился правым – БУМ! – и нет одного мудилы, а затем левым – БУМ! – и нет второго! Оба лежат у моих ног! И все это на ходу! Красота! Только гребаной музыки не хватает!

Я прислушиваюсь к дому. Вроде тихо. Дверь спокойно поддается моему нажатию и плавно открывается. Мрак. Темнота, таящая в себе опасность. Я делаю шаг…

Выстрел! Неточен. Дробь шаркает по голени. Я от неожиданности весь подгибаюсь. В падении слышу, как кто-то на лестнице первого этажа перезаряжает помпу. Падаю на пол в прихожей и тут же раза два палю в темноту. Та выталкивает того, кого таила – коренастого мужика в наколках. Я быстро поднимаюсь и ковыляю к нему. Оставляю мужику бывший газовый пистолет. Перезаряжаю его помпу. Поднимаюсь. Ебучие скрипучие ступеньки!

На втором этаже шепотом переговариваются. Различаю, будто бы справа, из зеркальной гостиной. Осторожно поднимаюсь, вжимаясь в левую от меня стену. Приходится пару раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем забежать на второй этаж.

В гостиной никого нет, лишь куча разбросанных в беспорядке вещей да две незаправленные постели. Я ошибся. И теперь судорожно прошу Всевышнего, чтобы за спиной с кухни никто не выстрелил. Потея, резко оборачиваюсь.

Время здорово растягивается, хотя на самом деле не прошло и минуты, как я вошел в дом. Вижу, на кухне сидит та самая сучка. Мамаша белобрысого. Курит. Мать ее! Я нутром чую, что здесь зарыт подвох и наверняка с левого боку. Поэтому я сначала стреляю в стенку, а уж затем вхожу, держа на мушке старую суку.

– А-а, БЛЯДЬ, БЛЯДЬ! – извивается гнилозуб над раковиной писклявым голосом, который я навсегда запомнил. – Как больно!

Кажется, я попал ему в шею, и он, старательно зажимая артерию, пищит и дергает ногами. Кровь, словно вода из миниатюрного питьевого фонтанчика, хлещет во все стороны. Сучка явно рассчитывала на иное развитие событий. Такого хода от меня она явно не ожидала! Но мамаша быстро приходит в себя и приказным тоном бросает:

– Да прикончи же наконец его!

Я думаю: «Может быть, именно так она сказала, когда измученный Вождь выдал на-гора ей всю информацию?» Я даже не оборачиваюсь. Просто направляю руку со стволом в сторону визжащего над раковиной гнилозуба и стреляю. Тот валится на пол, словно сноп сена, а я даже на него не смотрю. Я в упор смотрю на мамашу белобрысого. Я сверкаю ненавистью. Не симфония победы звучит в моих ушах, а лишь это надменное: «Да прикончи же наконец его!»

– Убери ружье, – говорит она и многозначительно поднимает брови. – У меня есть много денег. Ты уйдешь отсюда богатым!

«Неплохо бы ее трахнуть, перед тем как выпустить мозги!» – думаю я, но говорю совсем другое:

– Мне насрать на твои деньги, – я стараюсь сказать это как можно брезгливей, а она как ни в чем не бывало докуривает сигарету. – Друзей не вернуть ни за какие деньги!

И вдруг чувствую резкую боль и отвращение к миру, которые одновременно вливаются мне в кровь. Но я не чувствую ни того, как падаю, ни того, как эта сучка тушит сигарету об мою щеку. Я стараюсь перевернуться, но лишь резкая боль пронзает все мое тело. Перед глазами улыбается опухшая морда белобрысого. Он что-то проговорил и, ехидно кривясь, вмазывает рукояткой пистолета прямо мне в переносицу. Я понимаю, это он выпалил мне в спину, спустившись с третьего этажа, пока его сучка-мать меня заговаривала. Пуля пробила позвоночник, переломив его. Затем прошла сквозь печень и вышла из живота. И поэтому я сейчас умираю.

БЛЯДЬ! Я УМИРАЮ!.. БЛЯДЬ, БЛЯДЬ, БЛЯДЬ! Я УМИРАЮ, МАТЬ ВАШУ!..

 

Я закрываю глаза от усталости: как будто камень давит на ноги. Я чувствую близкое освобождение. Я буквально вдыхаю запах Вечности: вот он – холодный и молчаливый, готовый принять мою душу в свое лоно. Рана еще сильнее утомляет мое тело, душа же спокойно лежит на дне самого глубокого из колодцев. Я вижу призраки будущей жизни. По крайней мере, они таковы, на мой взгляд.

Я лечу над холмами, покрытыми сочной молодой травкой, уклоняюсь от заснеженных горных вершин. Ныряю в лощину, на дне которой едва не касаюсь спокойной водной глади. Вижу бескрайние пески, бездонные озера, бесконечные леса. Я вижу это все с высоты, и у меня слегка щемит сердце. Я понимаю, все это я вижу в последний раз.

Но неожиданно скорость моего полета снижается, и вот я уже торопливо перебираю ногами, дабы перенять инерцию снижения. Я оглядываюсь. Вокруг лишь ветер перебирает высокую траву, делая поле похожим на беспокойное море. Вдалеке виднеются вершины высоких сосен, еще чуть далее – остроконечные заснеженные горные вершины. Я оборачиваюсь и вижу семью из трех человек. Они едят подле своего дома. У меня пробегает легкий морозец по спине – что-то случилось с миром вокруг меня. Людей я вижу теперь насквозь. Я вижу их души. Это будто смотришь в аквариум, а перед тем как разглядеть заднюю стенку, глаз ловит мельчайшие детали: вот частичка дневного корма проплыла, вот небольшой рачок… Я вижу, как душа, будто клепсидра, наполняется попеременно то белыми, то черными красками. Смешиваясь посередке, они образуют серый цвет. Я не могу поверить собственным глазам и поэтому провожу рукой по отцу семейства. Рука проходит насквозь, и лишь краски еще чуть более смешиваются, но затем все возвращается на свои места. Черный становится черным, белый – белым, а в середине по-прежнему лежит серый цвет. Мужчина как будто и не замечает ничего. Спокойно тянется за французской булкой.

И тут я заглядываю, будто ныряю в воду бассейна, еще глубже. Я вижу смерть. В его душе смерть! Но нет, постойте, теперь я замечаю и жизнь! Они борются, и на землю обрушиваются мириады ракетных носителей с ядерными зарядами. Они бьются на мечах, и земля впитывает густую, слегка буроватую кровь тысяч армий, павших за всю историю человечества.

Все они здесь, передо мною: от печенегов до штурманов. С угрюмыми лицами, изуродованными войной. Выжидательно наблюдающие за Битвой с холодным спокойствием на челах. И я начинаю видеть точно такие же Битвы в каждом из них. Миллионное отражение Битвы Тьмы и Света. Будто все мы заключены в каком-то огромном хрустальном кубе, который ловит солнечный свет и тысячекратно приумножает его…

И под конец путешествия я понимаю, что же хотел сказать нам Иоанн. Нет, не стоит ждать исполнения пророчества – дождей из крови, посланников Тьмы… Нет, мы никогда этого не дождемся! Все очень просто – это пророчество исполняется в каждом из нас в каждый момент нашей жизни. И поэтому глупо сидеть и ждать конца света, потому как он в каждом из нас. Он для каждого из нас. И цель всей жизни – побороть его в нас. И я уже точно не сумею разобраться, когда это началось. И был ли заложен началом конец. Может быть, это и не начиналось вовсе, это существует, и мы обязаны смириться. Но одно я знаю теперь точно – теперь я знаю, когда это все закончится…

И еще я услышал трубы… Я точно знал – это ангельский хор голосов зовет всех нас в Царствие Твое, Господи.

 

Взойдет новая заря,

И ты позовешь меня

Посмотреть на нее.

Но я не пойду.

Я знаю:

В каждом из нас

Эта заря умерла за час!

 

Тяжесть камня чуть спадает с моих ног, и я прихожу в себя. Я вспоминаю, как уложил тех двух у входа, и думаю, улыбаясь, что это было неплохо. Единственное, что я должным образом сделал сегодня. Я смотрю на свою Festin’у, заляпанную кровью. Протираю циферблат плохо слушающейся рукой. 12:35. Плохо, день только начинается, а я уже мертвый…

Мне больше ничего не хочется, и я чисто машинально снимаю ствол с предохранителя. Я кладу окровавленную руку с пистолетом на распростертую на полу ногу. Поднимаю взгляд на окно. Мне уже все равно. Краем уха замечаю скрип половиц и перешептывание где-то на лестнице. Шорох все ближе. Я смотрю за окно. Там, в голубом весеннем небе, плывут облака. Они непостижимо величественно красивы, чтобы не смотреть на них без содрогания и слез. У меня тоже намокают глаза, но я пытаюсь смотреть сквозь густую пелену и вижу, как солнечные лучи, словно целый сонм ангелов, опускаются на землю с Небесного царства. И кучерявые, с вычурным профилем темноватые облака становятся прозрачными по краям. В этих местах лучи пробиваются и падают на землю столпом, будто лестница для Господа и Его братии. Я смотрю, чуть приоткрыв рот, с пеленой на глазах, и молча восхищаюсь. Я восхищаюсь простотой красоты и торжественностью момента…

 

Разрешите, я попытаюсь начать сначала?.. Если бы кто-нибудь знал, как я заебался каждый раз начинать все заново. Тем более эту часть моей истории навряд ли прочтут…

С чего бы это получше начать, а?.. А, ну конечно!

 

День неплохо начался.

На моей Festin’e 10:46, а я уже говорю своему закадычному другану Тесаку что-то вроде:

– А спорим, что ни хуя не сможешь!..