В которой Кай получает деревянный меч

 

Кай шел за вооруженным копьем воином по полутемному коридору, второй конвоир чуть не дышал ему в спину. В ушах все еще раздавались слова Токе: «Сказки, которыми матери пугают непослушных детей…»

«О, это лучшая шутка, которую сыграл со мной Мастер Ар! Оказывается, я – всего лишь герой старой сказки вроде Белоснежки и семи гномов… Или, скорее, Красавицы и чудовища, только в этой версии сюжета красавица умерла… Неужели хитрый колдун все рассчитал заранее, еще годы назад предусмотрев, что когда‑нибудь настанет момент, когда у меня развяжется язык…»

Вот так и получилось, что, когда Кая подвели к арочному выходу на арену, он был так зол, что готов был немедленно пристукнуть если не Мастера Ара, то того несчастного, что назначил ему в противники жребий, – причем голыми руками. Молота, однако, поблизости не оказалось. Вместо него гладиатор увидел Яру и наголо бритого церруканца в коже: с помощью точильного бруска бритоголовый наводил последний блеск на здоровенный меч. «Мастер по оружию, – догадался Кай, – а клинок наверняка Молотов».

Он немного удивился, отчего Яра послал за ним так рано: ведь предыдущий бой еще не закончился. Доктор, казалось, не обращал никакого внимания на новобранца, торчавшего в центре прохода между двумя копьеносцами. Кай решил воспользоваться моментом, чтобы осмотреться: «Горькие мысли о шутке волшебника не помогут мне выиграть предстоящую схватку!»

В проеме арки открывался отличный вид на кипящий в центре арены бой. Смальта, молодой «ловец» Танцующей школы, из последних сил отражал атаки «димахера», вооруженного двумя прямыми клинками и носящего знак полумесяца – эмблему Лунной школы. Сеть «ловца» была втоптана в песок, его бедро кровоточило, обнаженный торс блестел от пота. Мечи димахера вязали мерцающую паутину в воздухе перед его лицом. Вот один клинок вырвался вперед, как жало, и мгновенно перерубил рукоять трезубца, которым был вооружен Смальта. Бросив бесполезный обломок, юноша в последний момент увернулся от нового выпада противника, но раненая нога подвела его, и он упал. Димахер, торжествуя, опустил скрещенные клинки, но ловец ловко перекатился в сторону. Одним прыжком он вскочил на ноги и бросился бежать, припадая на раненую ногу и кривясь от боли.

Разочарованный вопль трибун преследовал бегущего, но тот ушел недалеко. Хранители круга в одинаковых красных масках уже были наготове. Бич с шипением опустился на плечи Смальты, повалив его на колени. Пламя факела опалило белокурые волосы ловца и заставило его подняться. Роняя капли крови, он развернулся и сделал несколько медленных шагов навстречу противнику. Клинки взлетели в последний раз, сверкнув на солнце. Они одновременно вонзились в грудь Смальты, так что окровавленные острия вышли из его спины. Тело юноши дернулось, будто пытаясь освободиться, и обмякло. Димахер выдернул мечи из трупа и высоко поднял их над головой в победном жесте. Дождь алых капель оросил его шлем и поднятое к трибунам лицо.

Одобрительный рев публики еще летел к выцветшему небу, а к телу побежденного уже подбирались фигуры в черных плащах с белыми масками вместо лиц – служители Дестис, богини смерти. Один из них грубо ткнул труп раскаленным добела железным прутом. Кай уловил тошнотворный запах паленой плоти и содрогнулся при воспоминании о воспитательных инструментах Мастера Ара. Но Смальта уже ничего не чувствовал. В этом и должны были убедиться служители Дестис: трудно разыгрывать мертвеца, когда в тебя тыкают раскаленным железом.

Все было, как и рассказывал Яра: сбежать из Минеры, прикинувшись трупом, не мог никто. Удовлетворенные жрецы ловко зацепили тело крюками и поволокли к Вратам Смерти. Пока победитель обегал арену под восторженные вопли трибун, служителей Дестис на месте боя сменили мальчишки‑рабы. Они торопливо сгребали в корзины пропитанный кровью песок и тут же заменяли его чистым, белым. Через несколько минут все свидетельства того, что только что произошло на глазах Кая, исчезли без следа.

– Кулак… Почему он не поднял кулак? – Он не заметил, как пробормотал эти слова вслух.

– Почему Смальта не попросил пощады? – это Яра, наконец, заметил присутствие Слепого и счел вопрос обращенным к себе. – Наверное, потому что он видел, как это сделал выступавший перед ним «круглый щит», и как шуты на трибунах единодушно опустили пальцы.

– Он что, плохо сражался, этот «круглый щит»?

– Да нет, не хуже Смальты. Просто сегодня плохой день. Игры с утра не задались: хищники отказались жрать отребье из амировых застенков. Дурное предзнаменование. Народишко суеверный, толкует о несчастьях: свадьбы не будет, грядет то ли холодная зима, то ли моровая язва, на Церрукан нападут собаки пустыни… Тьфу! – Яра зло сплюнул себе под ноги и растер плевок носком сапога. – Мастеру Зверей снесли голову, но, чтобы умилостивить богов, понадобится больше крови, много больше. А теперь скажи, какой вывод ты сделал из всего этого, крысенок?

Яра отвел взгляд от арены и впервые посмотрел на собеседника. То, что Кай увидел в глубоко запавших темных глазах доктора, ожгло его догадкой: старик намеренно велел привести его сюда пораньше, чтобы показать бесславный конец брата по школе. Хотел доктор предупредить его или… запугать? Кай покосился на меч в руках Мастера по оружию, пускающий зайчики по стенам коридора. Он улыбнулся, глядя Яре прямо в глаза:

– Не стоит просить пощады, сетха. И не стоит бежать.

В этот момент за их спинами послышались шаги. Из темноты подтрибунного коридора показался Молот. Он сжимал свой страшный рогатый шлем под мышкой, и новобранцу представилась возможность разглядеть лицо своего противника. Это был церруканец, смуглый, курчавый, с тяжелой нижней челюстью и тонким, породистым носом. Его живые карие глаза блеснули, когда он увидел Кая. Молот недобро усмехнулся и символически провел ребром ладони по горлу.

– У Скавра что, не осталось гладиаторов, кроме Фламмы? Поэтому он посылает на арену детей? – раздался мягкий голос из‑за спины «черепахи». Молодой, но с седеющими висками тип, хромавший следом за Молотом, не мог быть не кем иным, как его доктором. – Сколько было вашему «ловцу», семнадцать? А этому? – Хромой скорбно кивнул на Кая. – Навряд ли он станет на день старше…

Яра расцепил зубы, сжатые так, что безобразный шрам на его щеке побелел:

– Это «дитя» приговорено к мечу за убийство, Дион. Теперь его жизнь в руках богов.

Названный Дионом печально улыбнулся:

– С каких это пор ты стал религиозен, Яра?

Но в этот момент мимо них пробежал разгоряченный победитель, и Кай услышал, как глашатай объявляет следующий поединок: его и Молота. Первым на арену вышел Мастер по оружию. Под нетерпеливые хлопки и свист зрителей он подбросил в воздух алый шелковый шарф. На одно томительное мгновение легкая ткань зависла в воздухе, а потом опустилась прямо на лезвие меча и упала на песок, аккуратно разрезанная надвое. Публика прибавила звук, запели трубы. Молот, подняв руку в приветственном жесте, вышел на яркое солнце. Кай чуть не оглох от рева тысяч глоток: поразительно, как зрители еще не охрипли, ведь они должны были орать с самого утра.

Яра снова сплюнул на песок, и вдруг его мозолистая ладонь ухватила плечо новобранца, чуть тряхнув:

– Не ссы, крысенок! Ему в этой кастрюле не видать ни хрена. Двигайся, шустри, вымотай его! А когда он язык вывалит – возьми его меч. Меч! Это твой единственный шанс. – И доктор легонько толкнул Слепого вперед.

Глубоко вдохнув, он шагнул в солнечный свет.

Каю показалось, что на него обрушилось небо. Свет затопил все его существо, сжигая верхний слой кожи, обнажая органы чувств, которые теперь работали на пределе возможностей. Волны жара, отраженного сверкающим песком, заставляли воздух над ареной дрожать, но в нем не было и намека на магию. Была отвратительная вонь, которую не мог перебить приторный аромат курений: в ней смешались запахи зверя, крови, страха, паленой кожи, растоптанных цветов и вывороченных внутренностей… Поверхность, на которую ступали босые ноги гладиатора, в его глазах не была ни однородной, ни белой. Кровь людей и животных, несмотря на старания рабов, проникла глубоко внутрь и за многие годы настолько пропитала песок, что нижние его слои, невидимые простому глазу, были сплошной спекшейся коркой страданий и смерти. Кай удивлялся, почему при каждом шаге горячая красная влага не проступает между пальцев его ног.

Гладиатор поднял взгляд к битком набитым трибунам, ряды которых круто убегали вверх, как многоцветный серпантин. Он видел их: всех и каждого, смеющихся, жующих, делающих последние ставки, выкрикивающих насмешки и оскорбления в его адрес… Тысячи голосов, мужских, женских и полудетских, слились для него в единый хор, который обладал своим ритмом. Ритм вибрировал на струнах человеческих чувств: жадности, страха, ярости, любопытства, возбуждения, близкого к сексуальному. Волны тысячекратно повторенных эмоций омывали Кая, как горячий дождь. Ритм их музыки заставлял каждую клетку его тела дрожать и отзываться, как камертон. Мрак, скрытый глубоко на дне его души, поднимался, отвечая на этот призыв; ворон в нем расправлял крылья.

Взгляд Кая скользнул с верхних ярусов Минеры в бездонный колодец неба с яростным глазом солнца, устремленным прямо на него. Внезапно черная узкая тень показалась в вышине, на мгновение перечеркнув солнце. Ничего необычного, просто гриф, привлеченный из пустыни запахом падали. Его плоский крылатый двойник стремительно бежал по песку прямо на кажущуюся сверху маленькой и хрупкой человеческую фигурку. Тьма росла в Кае, рвалась навстречу, пульсируя быстрее и быстрее, как второе сердце… И тут тень накрыла его. Высоко над Минерой огромная птица продолжала свое кружение, но тень… Тень осталась в человеке, слившись с тем мраком, который уже был в нем и теперь затопил все его существо.

Гладиатор шагнул вперед – и его поступь была легкой, почти танцующей. Жесткий ритм вел Слепого, направляя его движения: гибкие, грациозные, бесшумные, как у атакующего хищника. Энергия переполняла его, жестокая радость теснила дыхание. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержать нетерпение и обнажающую зубы улыбку. Когда Мастер по оружию вручил ему под улюлюканье публики деревянный меч и плетеный щит, воин уже был холоден и собран. Ничто больше не существовало для него, кроме того пятачка арены, где его поджидал Молот – гора мяса, металла и кожи с огоньком жизни внутри, который ему, Каю, суждено было погасить.

Арбитр поднял правую руку, и все замерло: в Минере наконец воцарилась тишина. Но даже в этой тишине по‑прежнему пульсировал одному Каю слышный ритм. Рука упала, и трибуны огласились дружным воплем, приветствуя начало боя. Молот поднял длинный прямоугольный щит, защищая корпус, и шагнул навстречу противнику, замахиваясь мечом. Слепой улыбнулся и бросил учебный щит на песок.

 

– Ну, что там, что?

– Да не орите вы, и так ничего не слышно!

– Перо сказал, он бросил щит.

– Кто? Молот?!

– Да нет же, дурень, Слепой! Заткнись лучше и слушай!

При последнем известии Токе, забившийся в дальний угол и убеждавший себя в том, что происходящее сейчас на арене его нисколько не интересует, вскочил и затоптался на месте. Он разрывался между желанием повиснуть на решетке вместе с остальными товарищами, чтобы не упустить малейшие подробности поединка, и чувством стыда, гнавшим его обратно в его одинокое убежище. Был ли Кай психом или просто вруном, сейчас он находился в смертельной опасности. И Токе ничем, ну совершенно ничем не мог ему помочь! Не мог, а еще совсем недавно – не хотел… Не в силах ни на что решиться, парень в растерзанных чувствах застыл посреди помещения и навострил уши.

– Белобрысый умнее, чем я думал, – рассуждал вслух Волк. – Согласно кодексу, если гладиатор теряет в бою щит, противник тоже должен бросить свой. Но Слепой сам отказался от защиты…

– Ха! Будто он что‑то мог сделать этой корзинкой! – перебил кто‑то из новобранцев. На него тут же зашикали, но Волк продолжал, будто ничего и не слышал:

– Теперь все зависит оттого, как рассудит арбитр…

– Молот бросил щит! – возбужденно возвестил Перо, не отрываясь от оккупированного им окошка.

– Что?! Ура! Арбитр в законе! – тут же раздался хор из‑за решетки.

– Это не арбитр! – Перу пришлось повысить голос, чтобы перекрыть возбужденные вопли. – Молот сам. Играет в благородного… «Черепаха» атакует!

Волк поспешил приникнуть к отдушине рядом с товарищем:

– Слепой уворачивается! Еще атака! Еще! И снова… Молот начинает злиться! Пацан ускользает от него, как песок между пальцев!

Перо добавил лирики:

– Гы! Если кто тут слепой, так это «черепаха»! Глянь, глянь! Мальчишка у него за спиной! Дразнит бандерлога…

– Клянусь Вечным Солнцем и Ягуаром, его воплощением! Терция! Квинта! Щенок танцует с этим увальнем! – Волк так втиснулся в узкое оконце, будто старался вылезти наружу.

– Иди ты… Не видел бы сам, ни за что не поверил! – присвистнул Перо. – И где он нахватался? Новобранец ведь зеленый…

– Кхм‑кхм, нельзя ли поближе к теме? – поднял палец Аркон, выражая общее мнение запертых за решеткой.

Но тут Перо и Волк одновременно разразились потоком бессвязных междометий и выкриков:

– Да! Да! Так его! О, теперь он рискует!

– Рискует?! Да он прет прямо на меч! Еще немного, и Молот отхватит эту его косицу вместе с дурной головой!

– Да, он играет с огнем… Но у него здорово получается! Давай! Еще раз! Да, так!

– Кто? Кого? Что там происходит? – затрясли решетку новобранцы.

Не отрывая взгляда от отдушины, Волк, сжалившись, пояснил:

– Слепой сокращает дистанцию. Умный ход – продолжай он избегать контакта, и его принудили бы Хранители… Он позволяет «черепахе» подойти близко и в последний момент уворачивается из‑под лезвия. Опасная игра, но она заводит публику. Только послушайте это!

В приглашении Волка не было необходимости. Токе и остальные новобранцы чувствовали вибрацию над своими головами: это тысячи зрителей колотили пятками в пол, приветствуя каждый поворот боя, которым, если верить Волку и Перу, всецело управлял Кай. Вдруг Перо ругнулся сквозь зубы. Снаружи донесся многоголосый вопль, в котором смешались торжество и разочарование. У новобранцев вытянулись лица:

– Что? Что там теперь?

Токе боялся услышать ответ, и все же он еще надеялся… «Молот! Победитель!» – донеслось до него через бойницу окна.

– Слепой упал. – Голос Волка звучал глухо. – Мне плохо видно отсюда, но, кажется, у него грудь в крови.

Токе закрыл глаза.

 

Молоту уже начинало казаться, что он сражается с бесплотным духом, когда его коронный удар достиг цели. Этот удар, который он сам называл «поцелуй смерти», еще никому не удавалось отразить. Молот знал это: именно «поцелую» он был обязан тремя из своих четырех побед. Когда проклятый альбинос упал навзничь и залился кровью из рассеченной груди, Молот облегченно вскинул меч, отдавая публике салют победителя. Давно пора: его руки уже начали гудеть, ноги подрагивали от усталости.

Внезапно краем глаза он заметил движение; по трибунам пронесся удивленный вздох. Узкие отверстия в шлеме ограничивали обзор, и Молоту пришлось повернуться всем корпусом, чтобы увидеть противника. К его изумлению и досаде, тщедушный мальчишка снова стоял на ногах, все еще сжимая в руке свою деревяшку. Его грудь, которую удар должен был вскрыть, как устрицу, покрывала кровь, но поперечная рана не выглядела ни особенно опасной, ни глубокой. Хуже всего было то, что ни боль, ни потеря крови, казалось, не произвели на альбиноса никакого впечатления. Напротив: глядя Молоту прямо в глаза, мальчишка провел ладонью сначала по ране, а потом – по своему лицу, вымазав его красным ото лба до подбородка.

Публика восхищенно ахнула и разразилась аплодисментами. Проклятый альбинос улыбался; острые зубы сверкали на жуткой кровавой маске с черными провалами глаз. Молот был не из пугливых. Он привык наводить ужас на своих врагов и наслаждался мгновениями их смертельного страха и агонии. Но в этот момент впервые в его душу закралось подозрение, что этот бой может закончиться иначе, чем он ожидал.

 

Сомнение противника было очевидно для Слепого, хотя он не мог видеть глаз церруканца за узкими прорезями шлема. Невидимые узы связали их с начала поединка: Кай не чувствовал боли в рассеченных мускулах груди, но каждое душевное движение врага было для него так же ясно, как свое собственное. Колебание в сердце Молота сказало ему, что момент действия наступил.

Кай прыгнул вперед. «Черепаха» инстинктивно взмахнул мечом. Слепой проскользнул под свистнувшим в воздухе лезвием, перекатился по песку за спину противника и подхватил брошенный Молотом щит. Когда «черепаха» развернулся к противнику лицом, его меч встретило обитое железом дерево. Молот обрушил всю свою мощь на неожиданную преграду, вставшую между ним и неуловимым врагом. Из последних сил Кай держал чудовищные удары, слыша, как трещит прочное дерево щита; чувствуя, как расходятся оковывающие его стальные пластины. Еще пара подобных атак, и щит не выдержит, разлетится в щепы. Но он не собирался ждать так долго. Прикрытие щита понадобилась ему, только чтобы подобраться к противнику на длину деревянного меча, бывшего намного короче Молотова.

«Черепаха» в очередной раз замахнулся для удара. Клинок блеснул на солнце. Но, вместо того чтобы с грохотом опуститься на погнутое железо щита, он вылетел из руки гладиатора. Вращаясь – неразличимо быстро для зрителей, невыносимо медленно для Кая, – меч плашмя упал на песок и заскользил прочь от бойцов. Мало кто успел заметить, что причиной «неловкости» Молота была деревянная палка, ткнувшая его незащищенную кисть в точке соединения большого пальца с ладонью.

Дальнейшие события развивались стремительно. Кай швырнул тяжелый щит в противника. Ощетинившееся острыми щепками ребро ударило гладиатора под подбородок, лишая равновесия. Молот еще падал, нелепо раскинув руки, а Слепой уже пружинисто взлетел в воздух в обратном сальто. Его ладони коснулись песка, ноги, снова ладони… одна из которых сомкнулась на рукояти оброненного церруканцем меча. Публика возбужденно взвыла: за пару мгновений ситуация на арене кардинально изменилась. «Черепаха» потрясенно поднимался на ноги, не вооруженный ничем, кроме щербатого щита. Его невзрачный противник застыл в ожидании с двумя клинками в руках: стальным и деревянным.

Как бы Молот ни был ошеломлен случившимся, сдаваться он не собирался. Он снова твердо стоял на ногах, левая рука ловко сидела в ремнях щита, который – он был уверен – хиляку‑альбиносу никогда не разбить, деревянный у него меч или железный. И тут мальчишка побежал. Лежавшее между ними расстояние он покрыл в несколько легких прыжков. Стальной меч поднялся на своего бывшего хозяина. Молот уверенно закрылся щитом… И умер, так и не поняв, что пронзило его сердце, подкравшись справа, откуда он не ждал удара.

 

Слепой стоял над поверженным противником. Из глубокой раны на боку Молота толчками вытекала алая струя так быстро, что песок не успевал впитывать ее. И так же стремительно покидала Кая эйфория, наполнившая его в тот момент, когда лезвие, бывшее продолжением его руки, выполнило свое предназначение. Мгла отступала, заползая обратно в самые глухие уголки его сердца, оставляя тело опустошенным, высушенным, будто это вода его жизни уходила в песок. Послевкусие было тошнотворным. Гладиатор скользнул глазами по жрецам Дестис, бесшумно приближавшимся к трупу в своих черных плащах, и выронил окровавленный меч. Он медленно пошел к ложе амира, чтобы принять венок победителя. На трибуны Кай не смотрел.

Публика неистовствовала: тысячи зрителей повскакали с мест с воплями и топотом, заставлявшими содрогаться каменные стены Минеры. Он не слышал более музыки в этом шуме, но из хаоса бессвязных криков, свиста и аплодисментов постепенно начало оформляться одно слово. Как плоский голыш, брошенный на поверхность воды, оно неслось по кругу амфитеатра, прыгая от нижних ярусов к верхним и обратно. Оно порождало волны, которые росли и росли, пока наконец единый порыв не охватил толпу, заставляя скандировать снова и снова, во всю силу легких: «А‑джа‑кти! А‑джа‑кти!» Деревянный меч.

Каю было нехорошо. Он слабо связывал слово с собой. Хотелось поскорее убраться в прохладу и сумрак под трибунами и позаботиться о ране, которую начало немилосердно жечь. Он опустился на одно колено перед ложей, склонив голову, как учил их Яра. Заранее заготовленный венок коснулся его волос, обдав сладким запахом тех же незнакомых цветов, что бросали зрители. Кай хотел уже подняться: согласно инструкциям Яры, церемония была закончена. Но ладонь арбитра сдавила его плечо, удерживая на месте.

– Принц Омеркан будет говорить по воле Солнцеподобного, – услышал гладиатор голос над своим ухом. – Это великая честь.

Покосившись на ухоженную гладкую руку на своем плече, он поднял голову и посмотрел вверх. Принц Омеркан стоял прямо над ним у бортика ложи, но не его внимание Кай чувствовал на себе. На мгновение он встретился взглядом с янтарными глазами принцессы Аниры – восхищенными, любопытными, по‑детски широко распахнутыми, и в то же время совсем не по‑детски жадными, привыкшими повелевать и обладать. Это было для Кая уже слишком. Он оскалился и состроил самую зверскую рожу, на какую только был способен.

Анира задохнулась, заносчиво вздернула носик и откинулась назад, скрываясь из поля зрения за высоким бортиком ложи. В этот момент парня осенило, что она была, несмотря на вызывающую манеру держаться, наверное, всего на пару лет старше его самого. Он пожалел о своей несдержанности, но было уже поздно.

Принц Омеркан воздел руки, призывая публику к молчанию. Против ожиданий Кая, вопли на трибунах стихли как по волшебству. В воцарившейся тишине принц заговорил хорошо поставленным, но несколько тягучим голосом. Глашатай повторял его слова в гигантский рог, так что сказанное было слышно даже на галерке.

– Солнцеподобный амир, мой отец, повелел мне, своему сыну и наследнику престола, выразить Его Высочайшее удовлетворение боем. Солнцеподобный амир желает оказать особую честь победителю, гладиатору по кличке Слепой. – Принц слегка замялся, прежде чем назвать имя, будто ему пришлось напрячь память. На Кая он не взглянул ни разу, обводя темными миндалевидными глазами замершие трибуны. – Солнцеподобный амир дарует гладиатору свое прощение и достойное победителя имя: Аджакти, Деревянный Меч, победивший стальной.

Не успел глашатай проорать сообщение до конца, как публика повскакала с мест, вопя «Аджакти!» и «Да здравствует Солнцеподобный!»

«Что ж, Деревянный Меч звучит, по крайней мере, лучше, чем Слепой, – философски заключил Кай, прикладывая ладонь к груди в жесте благодарности. И тут новая мысль пронзила его, и опять вокруг была ночь и Холодные Пески. – „Ты найдешь деревянный меч“. Неужели Мастер Ар имел в виду – это? Но как он мог знать заранее?.. Знать все, что привело меня к этому моменту – за недели вперед?» – в грудь его пробрался холод, который не имел ничего общего с потерей крови; холод, который не оставлял победителя, пока он бежал по прожаренной солнцем арене и слушал, как тысячи глоток выкрикивали его новое имя.

В тени подтрибунного коридора Слепого уже поджидали Яра и Скавр собственной персоной. Он молча терпел их поздравления и хлопки по спине: весьма сдержанные со стороны Яры; щедрые до расточительности – Скавра. Еще бы! Мясник небось сорвал немалый куш на ставках! Кай не сразу приметил у стены невзрачного круглолицего человечка, чьи глаза‑маслины неотрывно изучали его. Фламма! Парень как следует разглядел звезду арены сегодня на параде, но совершенно забыл о нем, слишком занятый разговором с Токе и предстоящим поединком. «Что ж, Мастер Ар будет доволен: похоже, его рабу удалось обратить на себя внимание знаменитого воина!» – не ответив на улыбку человека‑огня, Кай зашагал по коридору между двумя воинами: Скавр велел отвести раненого к лекарю.

Слепой не проронил ни звука, пока костоправ зашивал и перевязывал его рану. Он молчал, когда решетка снова захлопнулась за его спиной, и он оказался в окружении друзей, которых только свежая повязка удерживала от того, чтобы броситься ему на шею. Их радостные голоса доносились до Кая издалека, будто из другого мира, к которому они в действительности принадлежали. При виде его каменного лица и отсутствующего взгляда эти голоса постепенно утихли и улыбки выцвели. Слепой протолкался мимо удивленно переглядывающейся «семерки» и уселся в углу, скрестив ноги. На Токе, обжившего противоположный угол, он даже не взглянул.

 

ГЛАВА 13

Жизнь за жизнь

 

Горец, не стесняясь, в упор разглядывал Кая. Ночные глаза загадочного существа, сидящего напротив на голом полу, казалось, смотрели прямо на Токе. Но он знал: для новоявленного Аджакти он так же прозрачен, как воздух. Ветераны говорили, что такое иногда бывает с новичками, пережившими свой первый бой в Минере. Что Слепому просто нужно время, чтобы прийти в себя. Не оставалось ничего иного, как поверить в это. И надеяться, что быстро истекающего времени до «мясорубки» будет Каю достаточно. Токе даже не пытался понять, что происходит у товарища на душе: после их сегодняшнего разговора он осознал бесполезность подобных попыток. Он знал только, что, где бы парень сейчас ни был, это место находилось так же далеко от набитой новобранцами каморки под трибунами, как белые вершины Вахтенных Гор.

Неимоверное облегчение, охватившее Токе с известием о победе Слепого, растворилось теперь в беспокойстве, растущем с каждой минутой. И не только переживание за жизнь товарища заставляло его до мяса грызть ногти. У его беспокойства была иная, эгоистическая причина. С момента их первой встречи в пустыне Токе смотрел на Кая как на старшего: более сильного, опытного и умелого. Несомненно, Слепой являлся лидером «семерки» – с самого начала. Да что там! Горец не сомневался: никакой «семерки» без него вообще бы не было. Каким‑то образом Кай сумел сплотить столь разных людей, даже будучи запертым в карцере.

Когда он вернулся с арены, живой и почти невредимый, Токе, сам того не сознавая, ожидал, что победитель поведет их за собой. И не придется больше ему, Токе, следить за тем, чтобы Элиас не учинил над собой что‑нибудь страшное и постыдное, или стараться привести «его мрачность» в более или менее боеспособное расположение духа. Не придется ломать голову над тем, как на пальцах растолковать Вишне план их выживания в «мясорубке». Не придется краснеть и бледнеть перед Лилией, которая все его слова воспринимала с ехидной улыбкой, не обещающей ничего, кроме очередной колкости и насмешки…

Парень до сих пор не понимал, как вышло, что он, самый младший в их группе, в отсутствие Кая вдруг стал тем, кто принимает решения. Родные и церруканские боги свидетели: он не стремился к этой роли и сейчас с радостью передал бы бремя ответственности тому, кто все это начал. И вот его более сильный, опытный и умелый товарищ сидит перед ним, как деревянный болванчик, с таким же пустым и отсутствующим взглядом, какой Токе не раз видел у Тача. Даже глаза его, похоже, не мигали.

Церруканец Бастард, некоторое время бесцельно слонявшийся по тесному помещению, вдруг присел на корточки перед Каем. Помахав рукой перед каменным лицом, не выразившим и тени реакции, Бастард громогласно заявил:

– Гляньте‑ка, братва! Наш новоявленный герой впал в ступор! Кажется, слава ударила ему в голову. – Церруканец расхохотался собственной шутке и замахнулся, дабы продемонстрировать окружающим, как это произошло. Токе перехватил его кулак в миллиметре от Каева носа.

– Поосторожней, братишка! Как бы ты не ушибся.

Бастард нахмурился, вырывая руку:

– Что‑то я не понял: ты только что чуть глотку этому уроду не порвал, а теперь его защищаешь?!

– Слепой… То есть Аджакти не нуждается в защите. Я о тебе, дурне, забочусь! Это не ступор вовсе, а особая техника… э‑э… расслабления, – отчаянно соврал Токе.

– Ме‑ди‑та‑ция, – авторитетно выговорил незнакомое слово Вишня, хлопнув Бастарда по плечу.

– Последняя фишка в Феерианде, слыхал? – пояснил возникший рядом с Вишней Аркон. – Поверь, нет лучше способа восстановить силы после тяжелого боя. Кстати: Аджакти все видит. И запоминает. Так что мой тебе совет…

– Катись‑ка ты колбаской… – нехорошо прищурилась на Бастарда присоединившаяся к ним Лилия.

Массированная контратака произвела впечатление на церруканца: не говоря ни слова, он поспешил затеряться за спинами глазевших на них новобранцев.

– Особая техника расслабления, а? – понизил голос Аркон, изучая лицо Токе.

– Это с таким же успехом может быть правдой, – пожал тот плечами.

– Другими словами, ты понятия не имеешь, что происходит с Ка… с Аджакти? – обвиняюще подытожила Лилия.

– Ни малейшего, – вздохнул Токе. – Боюсь, нам не стоит рассчитывать на его меч в «мясорубке».

Вишня выпучил глаза и красноречиво стукнул себя ребром ладони по горлу, кивнув на Кая, по‑прежнему изображавшего морскую фигуру.

– Его убьют на месте, если он откажется драться, – перевел с языка знаков Бекмес.

«Семерка» переглянулась.

– Значит, придется нам заставить его! – решительно заявила Лилия. – Надо разбудить Аджакти!

– И как ты собираешься это сделать? – ехидно вопросил Бекмес.

– Я?! – приподняла девушка рыжую бровь. – Нет, это вот его забота! – Палец Лилии уперся в грудь Горца, едва не подпрыгнувшего от неожиданности.

– Кай будет драться, – Токе сам почувствовал, как неубедительно звучат его слова. – Вы же слышали, ему просто нужно время…

– Только что объявили Джамшина и Браво, – кивнул за решетку Бекмес. – Наш бой – следующий.

– Не знаю, обратил ли ты внимание, Горец, – в голосе Аркона сквозило едва сдерживаемое напряжение, – но, кажется, у Слепого образовалась привычка валять дурака каждый раз после задушевного разговора с тобой.

Токе хотел бы сказать, что в этот раз он ни при чем, что Кай просто свихнулся и бредит воронами и черными магами, но сомнение, окрашенное чувством вины, закрыло ему рот. Он глубоко вздохнул:

– Хорошо, я попробую. Не думаю, что Аджакти будет меня слушать, но… Я сделаю все, что смогу.

И Горец уселся на пол напротив товарища, копируя его позу.

 

Токе был прав: Кай видел и слышал все происходящее вокруг. Но, как и в тот раз, когда ворон впервые вошел в него, будто прозрачная стена отделила его от мира. Все, на что падал взгляд, казалось плоским и несущественным перед лицом одной большой правды: «Как я мог забыть?! Как я посмел мечтать о том, что может быть иначе?! Монстр! Чудовище! И что того хуже – монстр, каждым движением которого управляет невидимый кукловод!

Деревянный меч! Еще недавно я думал, что у меня есть цель, которой я добиваюсь своими потом и кровью. Верно, пот и кровь были мои, но вот те решения, которые привели меня туда, где я сейчас оказался: были они моими собственными, ворона или Мастера Ара? Или, возможно, это не имеет значения, потому что мы, все трое, – одно? Не был ли я таким же послушным инструментом в руке Мастера, как сегодня – меч в моей собственной руке? И не ощутил ли маг то же жестокое наслаждение, что испытал я сам, когда мой клинок вонзился в плоть врага?»

Этот момент все еще стоял перед глазами Кая, словно замороженный во времени. Молот. Так близко. Резкий запах пота. Прозрачные струйки, сбегающие из‑под шлема на грудь. Вонь кожаного доспеха. Тяжелое дыхание. Блеск глаз, спрятанных за металлом. Глаз, не успевающих заметить, как деревянный и стальной клинки меняются местами; не ожидающих смертельного удара с левой руки… Хрип, когда острие меча прошило слои кожи, жира и мускулов, войдя в оранжевое свечение сердца… Это было невероятно, но в то мгновение он видел Молота насквозь: багровый туман его плоти, бледно‑голубые звезды нервных узлов и светящиеся облака на месте жизненных органов. Это напоминало Каю его «радужное» зрение, но он никогда раньше не видел обычных людей подобным образом!

Там, на арене, случилась еще одна необъяснимая вещь. Страшный удар Молота – он запомнил его, острие меча будто описало в воздухе восьмерку! – должен был убить противника на месте. И Кай не успевал ни уклониться, ни отступить. Тело среагировало само: тренированные мышцы изогнули спину назад под немыслимым углом, ребра сложились на выдохе, вжимая грудь в позвоночник… Он не знал, как он это сделал, и сможет ли снова повторить этот трюк. Одно было ясно: ничему подобному он никогда не учился.

«Какие сюрпризы еще ожидают меня впереди? – Кай казался сам себе ларцом, полным темных чудес и демонов, готовых вырваться в мир, стоило приподнять крышку. – Мое новое зрение, неожиданно раскрывшиеся ресурсы тела, – все это служит одной цели, цели, для которой я был создан. Совершенный убийца… О, Мастер Ар послал своего раба в Церрукан не только учиться. Он хотел закалить и отточить выкованное им оружие, проверить, на что оно способно в деле. Маг даже пометил меня особым узором, как оружейник – вороненую сталь!.. Я думал, я буду убивать волшебников, собратьев Мастера Ара! Но между мной и магами всегда стояли и будут стоять люди. А теперь у меня есть собственная игровая площадка, где я могу без помех оттачивать мастерство!»

К горлу Кая подступила тошнота от отвращения к самому себе: «Что ж, разве не для этого я был рожден? Но почему же тогда мне так трудно принять свое предназначение? Почему сейчас самое большое мое желание – просто сидеть здесь, в полумраке, за прозрачной стеной, которая существует только для меня одного? Стеной, которая не остановит мечей надсмотрщиков, когда они обрушатся на раба за отказ выйти на арену… Разве это не будет самым простым решением? Решением, которое наконец‑то не исходит ни от кого иного, кроме меня самого? Закончить все прямо здесь и сейчас, ускользнуть из когтей ворона, от вездесущей воли Мастера…»

Шрам на спине кольнуло. «Наверное, мне будет больно, больнее, чем смерть… Но я потерплю, осталось уже недолго…»

 

Какое‑то время Токе сидел молча, не зная с чего начать, рассматривая свое встревоженное отражение в неподвижных зеркальных глазах. К счастью, «семерка» тактично отошла к решетке. Ребята старательно делали вид, что не смотрят в его сторону, и парень был им за это благодарен. Время шло, и ему, наконец, пришлось заговорить, хотя он сомневался, слышит ли его Кай:

– Ты ведь не собираешься драться, верно?

Молчание. Белоснежные ресницы даже не дрогнули.

– Значит, вот так?! Все?! И чем ты тогда лучше Элиаса?! Ты ведь обещал, ты сам сказал: «Мы будем вместе!» Ребята рассчитывают на тебя в этом бою, нам без тебя не справиться, Кай, мне без тебя не… – Токе задохнулся на полуслове, сглатывая ком во внезапно пересохшем горле. – Слушай, я тут недавно тебе наговорил всякого… Прости! Если это из‑за меня… Это же просто глупо! Это не стоит того, ничто не стоит!.. Ты должен сражаться, иначе они убьют тебя! Ты должен, слышишь! Вставай!

Никакой реакции. Ели бы не равномерно вздымающаяся грудь под повязкой, можно было бы подумать, что перед Токе сидит каменное изваяние.

– Вставай! Ты, пугало огородное, кукла чертова, поднимайся! Ты обещал, слышишь! Ты! Обещал! – Он не заметил, что уже орал и тряс, как одержимый, Кая за плечи. С таким же успехом он мог тратить энергию на стоящую в коридоре статую Бога‑Ягуара. Внезапно то, что он увидел в черном зеркале чужих глаз, заставило Токе замереть на месте. Прямо за его спиной стоял Яра в сопровождении двух воинов. «Уже пора? Не может быть! Ведь поединок Джамшина и Браво еще не кончился!»

– Чем бы вы тут ни занимались, ребятки, придется прерваться! – просипел Яра и резко мотнул головой. – На выход!

Новобранцы поспешили за доктором и столпились возле узкого прохода в решетке, радуясь, что томительное ожидание наконец закончилось. Кай, однако, не повел и бровью. Худшие опасения Токе, казалось, сбывались. Рядом с ними на корточки опустился Тач. Признаться, Горец совершенно позабыл о его