Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ - конструкции, предназначенные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой...
Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...
Топ:
Основы обеспечения единства измерений: Обеспечение единства измерений - деятельность метрологических служб, направленная на достижение...
Марксистская теория происхождения государства: По мнению Маркса и Энгельса, в основе развития общества, происходящих в нем изменений лежит...
Техника безопасности при работе на пароконвектомате: К обслуживанию пароконвектомата допускаются лица, прошедшие технический минимум по эксплуатации оборудования...
Интересное:
Влияние предпринимательской среды на эффективное функционирование предприятия: Предпринимательская среда – это совокупность внешних и внутренних факторов, оказывающих влияние на функционирование фирмы...
Подходы к решению темы фильма: Существует три основных типа исторического фильма, имеющих между собой много общего...
Берегоукрепление оползневых склонов: На прибрежных склонах основной причиной развития оползневых процессов является подмыв водами рек естественных склонов...
Дисциплины:
2019-07-12 | 130 |
5.00
из
|
Заказать работу |
|
|
Он работал на своем месте. На месте Анса сидел новый помощник.
По-прежнему в мастерской на разные лады тикали часы, но теперь они шли назад. Они с таким же рвением улепетывали назад, как когда-то стремились вперед.
Вставив в глаз увеличительное стекло, орудуя шильцем, мастер наставлял нового помощника:
— Раз уж вам выпало счастье работать со мной, используйте это преимущество, глядите, учитесь. Кто такие даже первоклассные часовщики, все эти гангмахеры, штейнфассеры, демонтеры, репассеры и прочие? Хорошие, да, отличные, да, вполне уважаемые специалисты. Я же сделаю из вас художника. Вы сможете выполнять техническую работу и создавать новые конструкции, вне всяких канонов и эталонов. Для часовщика-художника эталоны не существуют, он работает по наитию свыше. Вы спросите: а каждый ли доступен наитию свыше? (Помощник не спрашивал.) Если будете прислушиваться к моим указаниям…
Помощник не прислушивался. Он глядел в окно, где через улицу к мастерской в сопровождении рыжих пиджаков шел Гун.
Мастер сквозь увеличительное стекло посмотрел туда же.
Увеличенный в двадцать раз, Гун был великаном. О пуговицы жилета, увеличенные в двадцать раз! О брови — черные тучи! Ботинки номер восемьсот надвигались как танки.
Танки прошагали в мастерскую.
Помощник вскочил и прокричал:
— Эники-беники!
— Ели вареники! — возгласили, вваливаясь за Гуном, рыжие пиджаки.
— У вас уютно, мастер, — сказал Гун. — Ловко вы тут окопались. Ну, как прыгаете?
— Прыгаете, га-га-га! — загоготали пиджаки. — Прыгаете, го-го-го, ну и остроумен же, эники-беники!
Мастер вынул увеличительное стекло из глаза. Сразу Гун стал маленьким. Ботинки сорокового размера. Пуговицы на жилете черные, с четырьмя дырочками, в любой галантерейной лавке продаются за копейки.
|
— Выглядит отвратно, — сказал Гун пиджакам. — Годишки дают себя знать.
— Годишки, годишки! — залотошили пиджаки. — В самый корень смотрит Гун! Годишки дают себя знать.
— На пенсию пора, — сказал Гун.
— На пенсию, на пенсию! — заголосили пиджаки.
— Позвольте! — сказал мастер. — Почему на пенсию? Разве я хуже стал работать?.. Что это? — спросил он вслед за тем. — Это мой голос так беспомощно дребезжит? У меня трясенье под коленками? Но ведь без увеличительного стекла он ничтожество, и пуговицы его ничтожные, и эти парни в пиджаках ничтожные. Я покажу им их место. Уймись, трясенье под коленками!
И он сказал с достоинством:
— Те, кому надлежало бы помнить, уже забыли, по-видимому, что время назад пустил я и никто другой.
— Да! — воскликнул Гун. — Да, хи-хи-хи! Вот вы какой часовщик, свет таких не видал! И так же спокойненько можете пустить его вперед, если вам вздумается, а, хи-хи-хи?
Он погрозил пальцем у мастера перед носом.
— Знаю я вас!
— Он меня боится, — сказал мастер, отпрянув. — Я его, он меня. Я боюсь пиджаков, он боится моего умения.
— Почтеннейший мастер! — сказал Гун. — Довольно вам сидеть в этой дурацкой мастерской и копаться в этих дурацких часах. Пора пожить в покое и холе. Будет вам покой, будет и холя. Я, я, я назначаю вам неслыханную пенсию!
Пиджаки:
— Ух ты! Ну, рванул старик! Пофартило! Мне бы! Эники! Беники!
— Ели вареники! — грянуло с улицы.
Там шеренгами стояли часовщики — гангмахеры, штейнфассеры, демонтеры, репассеры и прочие. Они были в парадных костюмах и держали свои шляпы в руках. Впереди стояла разряженная госпожа Цеде с серебряным кофейником, украшенным монограммой.
— Проводить вас пришли дружки ваши, — сказал Гун.
— Но я не хочу на пенсию!
— Ну-ну. Слыхали — неслыханная.
— И неслыханную не хочу!
— Давай-давай по-хорошему! — сказал Гун. — Собирай манатки, и пошли.
— Но кто же, — возопил мастер, — будет осматривать городские часы четыре раза в год?
|
— Я буду осматривать! — крикнул Гун. — Я, я, я!
Рыжие пиджаки придвинулись и стали кружком, выпячивая ватные груди.
Дрожащими руками мастер уложил инструменты в чемоданчик.
— Я не могу так оставить мастерскую! — сказал он. — Тут ценности! Нужно сделать инвентаризацию и составить акт.
— Какая там инвентаризация, — сказал Гун, — все очень просто: раз, два, три — и нет никаких ценностей.
Пиджаки расступились, и мастер увидел.
Все часы лежали кучей на полу. В том числе драгоценные, неповторимые.
Один пиджак сдирал со стенки часы с начищенным медным маятником, чтобы бросить в общую кучу. Другой пиджак снял с гвоздя плащ мастера Григсгагена и держал наготове.
— Ну что ж, — сказал мастер, — коли так, я уйду. Коли так, буду жить в покое и холе. В конце концов, холя и покой — это должно быть полезно для молодения.
Кто-то наступил каблуком на часы, они захрустели, как яичная скорлупка.
— Валяйте, — сказал мастер. — Топчите, бейте. Почему я их обязан жалеть, почему? Они из меня выпили по капле мою жизнь.
Он отвернулся от их запрокинутых циферблатов, обращенных к потолку.
— Правильно, — сказал Гун, — чего там жалеть.
Мастер протянул руки, и его облачили в плащ.
Новый помощник снял свой рабочий халат. Под халатом оказался рыжий пиджак.
— Вон оно что, — сказал, удивясь, мастер.
Он вышел из мастерской. Депутация гангмахеров, штейнфассеров, демонтеров и репассеров терпеливо дожидалась, имея в авангарде госпожу Цеде с кофейником.
— Господа! — сказал Гун. — Дорогой старец уходит на отдых. Эх, где наша не пропадала — помимо неслыханной пенсии дарую ему дом с полной обстановкой на улице Пломбированных Лип! Эники-беники!
— Ели вареники! — нестройно закричали гангмахеры, штейнфассеры, демонтеры, репассеры и госпожа Цеде.
— Господин Григсгаген! — восторженно завизжала госпожа Цеде. — Мы вам признательны от всего сердца, так прекрасно и благородно было с вашей стороны пустить время назад, на мой вкус назад неизмеримо, несравненно лучше, чем вперед, разрешите мне вас расцеловать! Господин Григсгаген, этот кофейник мы купили в складчину. Желаем вам пить из него кофе двести лет!
Мастер ждал еще речей. Но его товарищи по профессии уставились в землю.
— Давайте ваш кофейник, — обиженно сказал мастер.
|
Помощник в рыжем пиджаке спустил над витриной гофрированную железную штору. Она упала с громом. На дверь он повесил замок с пудовую гирю величиной и ключ отдал Гуну.
Другой рыжий пиджак вынул молоток из кармана и прибил к дому доску с надписью:
Здесь с такого-то года прежней эры по такой-то новейшей эры работал знаменитый часовщик Григсгаген, ученик Себастиана
САНИТАР МАРТИН
В тюремной камере санитар Мартин, закованный в цепи, ждал казни.
Тюрьма была устроена на скорую руку в бывшей больнице. Стены камеры были белые, гладкие; свет голой лампочки отражался в них.
— Ну поди ж ты, — горько терзался Мартин, — ну кому б это в думку взбрело, что за улыбку с тебя взыщется? Добро бы что-нибудь. Добро б я ему в зубы дал. Или хотя б там грубое слово. А то — ну смешливый я. С детства. Палец мне покажи — я смеюсь. Смешно мне было, что он леченья боялся. Ему как лучше сделать норовят, а он вопит, бывало, так, что с улицы стучаться начинают — мол, вы больного не обижаете ли. А кто обижал — лечили, берегли, купали сукина сына, его бы в ванне потопить, а мы его греческой губкой мыли. Теперь он нас перетопит, все улыбки нам вспомянет.
Как-то они меня порешат — посадят на электрический стул или запросто, без передовой техники, голову топором оттяпают? Никак не придут к соглашению. Гун было выдвинул электрический стул, а теперь передумал — это ему, говорит, по его преступлению чересчур малая мука. Дорого улыбку мою ценит, подходящей муки ей не подберет.
Возьмем худший случай… А зачем начинать с худшего, пессимистом стать никогда не поздно. Будем оптимистами, возьмем лучший случай: электрический стул. А что за невидаль электрический стул? У нас был в больнице. Стул как стул. Лечебная аппаратура. Как к лечебной аппаратуре и надо подходить. Кто его знает, может, жизнь — это психическое заболевание. Вполне, если уж за улыбки казнить стали… Вполне! А смерть в таком случае — исцеление. Вот этой мысли и постараемся держаться, какая-то она успокоительная, мысль эта. Вливает в душу умиротворение. Договорились, значит, подходить как к лечебной аппаратуре. Подхожу вольной походкой и сажусь, нога на ногу, глазом не моргну. И говорю этому, ну который будет присутствовать, ну электротехнику: минуточку, разреши мне хорошенько напоследок улыбнуться, на даровщинку, бесплатно, в свое удовольствие! И, разулыбавшись вовсю, сделаю ему знак включать и с веселой улыбочкой получу исцеление от жестокой болезни, которая называется жизнь, а он потом другим электротехникам будет рассказывать, а состарится — внукам рассказывать будет: эх и здорово же умер санитар Мартин, ну и здорово, молодец!
|
А что? Не сумею, что ли, здорово умереть? Пожалуйста, не хуже какой-нибудь Марии Антуанетты.
Возьмем худший случай: топор и плаху. Бери-бери, не зажмуривайся, будь мужчиной!
Давай — беру, черт с тобой! Я читал в книгах. Громадное стечение народа! Палач в красной рубахе — палач, никакой тебе не электротехник! Будь мужчиной до конца! — одной рукой подбоченился, другая играет топором. Санитар Мартин взошел на эшафот. Бледный, но с поднятой головой. Кланяется народу. Верьте слову, говорит, ни против кого не совершал ничего, только улыбался! Прощайте, вспоминайте! Курит последнюю папиросу. Не лезет в горло последняя папироса, но все ж таки курит, даже пускает колечки. Потом… время бросать папиросу. Ударили барабаны! Палач поднял отрубленную голову и показал народу… Народ рыдает…
Смерть как смерть, ничуть не гаже, чем от заворота кишок. Если, конечно, вести себя благообразно и сказать хорошие исторические слова.
Загрохотали где-то засовы. Мартин побледнел.
— Никогда, никогда, — сказал он, — не воображал, что я историческая личность, не было во мне такого самомнения. А сейчас с каждой минутой проникаюсь сознанием своей историчности. Чем меньше остается минут, тем тверже осознаю, что про санитара Мартина напишут во всех учебниках.
В коридоре гремели шаги, кто-то приближался, железно обутый. Мартин сказал:
— Сроду бы не улыбнулся, кабы предупредили. И не плакал бы, и не кашлял бы, не подал бы голоса, только дышал. Дышать хорошо. Дышишь это, вдыхаешь кислород, выдыхаешь углерод, чудное, милое занятие.
Еще он сказал:
— Возьми себя в руки, санитар Мартин, будь мужчиной до конца.
И вдруг погас свет. Стало черным-черно.
Вошел железно обутый.
— Эй ты, железно обутый, — сказал Мартин, — если ты электротехник, замени, будь любезен, пробку, я хочу умереть на свету.
— Хорош будешь и без света, — ответил в темноте железно обутый. — Идем-ка.
— Куда?
— За мной.
— Ладно, все едино, пусть без света, — сказал Мартин. — Скорей уж отволноваться, а там — полный покой.
Он слез в своих оковах с табурета, на котором сидел, и пошел.
Гром железных сапог вел его, а рассмотреть куда — невозможно, только красные круги плавали перед глазами.
|
— Далеко еще? — спросил Мартин.
— Успеешь.
— А теперь далеко? — спросил Мартин, когда они еще прошли.
— Иди, иди, — сказал железно обутый.
— А может, — сказал Мартин, — меня помилуют, чем черт не шутит. Я читал в книгах, так бывало.
— Как же, — сказал железно обутый. — Вот сейчас помилуют. В книгах он читал. А не читал, чего на тюремных воротах написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий»?
Пошли дальше уже молча. Долго шли.
— Стоп, — сказал железно обутый.
Мартин остановился.
— Полезай.
— Куда?
— Вниз.
Мартин нащупал ногой — яма под ногами.
Наклонился — холод оттуда и смрад.
— Лезь, лезь.
— Я не хочу живым.
— Лезь.
— Сначала казните меня.
— Это и есть твоя казнь.
— Лучше отрубите голову.
— Ишь какой хитрый, — сказал железно обутый. — Голову ему руби при стечении народа. Покрасоваться дай. Колечки он будет пускать. Покоя захотел, ишь какой барин. Гун тебе придумал покой.
Железная рука пригнула Мартина к яме.
— Подохнешь, санитар Мартин, без барабанов, в медленном задыханье, в смраде.
С этим напутствием железно обутый столкнул Мартина.
Глухо донеслось снизу, как из колодца:
— Будь мужчиной до конца!
И скрыла яма в своей бездонности голос Мартина, и имя его, и конец его.
|
|
Эмиссия газов от очистных сооружений канализации: В последние годы внимание мирового сообщества сосредоточено на экологических проблемах...
Типы сооружений для обработки осадков: Септиками называются сооружения, в которых одновременно происходят осветление сточной жидкости...
Кормораздатчик мобильный электрифицированный: схема и процесс работы устройства...
Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...
© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!